***
— Вы вообще представляете, куда вы попали?!..
Мощный низкий голос эхом отражался от стен.
— Мы — элитное учебное заведение! Эталон магического образования для всего континента! Гордость Империи!..
Хан крепко зажмурился. Голос раскатисто гремел, раздраженно вибрируя. Словно маленький молот, бьющий по усталому мозгу.
Слово — удар.
Внутренности скрутило в тугой узел.
— И при этом Вы, молодой человек, позволяете себе такое?!..
Где-то зашуршало, и мимо с шумом пронеслась наполненная бумагами папка. Стук позади — врезалась в стену. Листы разлетелись по полу.
Джисон приоткрыл глаза. Прямо у него под ногами белел заполненный каллиграфическим почерком лист.
Страница из табеля. Выделенные цветными чернилами промежуточные баллы.
Пять из ста.
Он вновь зажмурился и низко опустил голову.
— Как вы вообще смеете… Решили, что стали любимчиком одного из преподавателей — и теперь вам все можно?! Решили, что успехи в зельеварении дают вам поблажки? Особые права? Привилегии?!..
Парень сжал кулаки и тихо выдохнул. Бьет ниже пояса.
— Вы меня вынуждаете, молодой человек… Я терпел весь семестр, но это уже ни в какие рамки!..
Хану казалось, что он разучился дышать.
— Я назначаю вам пересдачу. Через две недели. Будете сдавать не мне. Ректорской комиссии.
Джисон резко распахнул глаза. Мир стремительно поплыл в сторону.
Пальцы вцепились в парту, силясь сохранить равновесие.
«Ректорская комиссия»…
Так звучал приговор.
Руки с силой сжимали столешницу. Кажется, он слышал другие голоса, оклики, шаги… Мир вокруг кружился, вертелся, падал… А, нет, то падало его сердце. Прямо туда. На насмешливо алый табель. На билет вон из Академии.
И пусть табель не его…
Жаль, что табель не его.
Как ему щемяще дико жаль…
И как ему страшно.
В груди кололо. Он не мог понять, что конкретно — сердца он больше не чувствовал. Кажется, оно даже перестало стучать.
Это бы объяснило, почему вдруг стало так холодно.
Он глубоко вздохнул и огляделся. Кабинет давно опустел.
Видимо, очередной удар судьбы временно его оглушил.
Но это не проблема.
Проблемой было то, что сидящий рядом Минхо все это время не издал ни звука.
Хан долго не решался поднять на него глаза.
Взгляд будто бы зацепился за ровные ряды табельных строк у самых сапог. Ярко красные цифры словно сами заглядывали в лицо, отпечатываясь пятном под веками. Клеймом отчаяния.
Ректор — один из величайших колдунов эпохи. Самый знаменитый и титулованный преподаватель в стране.
Самый большой кошмар любого студента.
Попасть к нему на ковер почти всегда равносильно вылету. Сдает один из семидесяти. На баллы хоть каплю выше средних — один из ста двадцати.
Один из семидесяти.
Каков шанс?
Хана подташнивает.
Глубокий вдох.
Он, наконец, разворачивается к месту рядом.
Видимо, не он один выпал из реальности.
«Словно прекрасная статуя» — подумалось как-то совсем не к месту. Ему вдруг вспомнились статуи во внутреннем дворе Академии. Особенно одна — принца, погибшего многие сотни лет назад.
Та же стать, та же прямая, словно стрела, спина. Тот же точеный профиль.
Но глаза у Минхо другие — кошачьи.
И очень, очень несчастные.
— Хо.
Он не оборачивается. Кажется, даже не моргает.
— Да, Сони? — хрипло.
И в этом «да» столько всего, что Джисону снова не хватает воздуха. Легкие жжет.
Глаза — тоже.
— Хо, посмотри на меня.
Он чуть поворачивает голову. В глубине зрачков плещется так много чувств, что Хан с трудом заставляет себя смотреть в ответ.
— Хо, — не имя, скорее выдох, — Хо, ты справишься.
Тот невесело хмыкает, но улыбается. Через силу — Хан не глупый, он видит, он чувствует.
— Конечно, Сони. Не переживай.
Джисон не видит в чужих глазах уверенности. Надежды — тоже.
Узел в животе скручивается сильнее. Вечно уверенный в себе, пробивающий себе дорогу собственным лбом Ли Минхо… сдался?
Еще вчера он утащил его, Джисона, на крышу, в укромный угол между каменной кладкой Северной башни и балконом собственной спальни. Водил по потрепанной карте пальцем, рассказывая о существах, живущих в отмеченных на ней местах. Увлеченно веселил историями о тех из них, за кем ему уже довелось ухаживать. Сыпал тучей разных забавных баек. А позже — тихо и искренне делился мечтами о собственной алхимической лавке. Лавке высшего класса, из тех, что одна на город. Найти на нее деньги — не проблема, выпускники Академии зарабатывают быстро и много. И с лицензиями проблем нет. Нужно только место выбрать…
Он рассказывал, а Джисон слушал. Изредка поглядывал на красивый точеный профиль, резко очерченный неверным светом фонаря. Следил за зайчиками, что вдруг пробегали по стене, отраженные фамильным кольцом на изящных руках. И верил Минхо. Просто верил.
А сейчас тот сдался.
Он вылетит из Академии. Они попрощаются.
В еще неизвестном Хану городе так никогда и не откроется никакой уютной магической лавки.
На крыше Академии больше никогда не случится спонтанных посиделок под далекими отблесками звезд.
А в жизни Джисона… больше никогда не будет Минхо?..
Черта с два!
Парень поджал губы и наклонился, сгребая все попавшиеся под руку листы. Пробежался взглядом по темам.
— Я и не переживаю. Мы тебя подтянем.
— …а?
Он обернулся на друга.
Старший сидел вполоборота, медленно и удивленно моргая. Красивые, изящные ладони, сцепленные в замок на парте, еле заметно дрожали.
Джисон развернулся полностью, показывая ему подобранные страницы.
— Я знаю все это. Ты тоже будешь.
Тот снова моргнул. Резко отвернулся.
— Я тоже знаю. Знать, как накладываются заклинания — отнюдь не значит «уметь их накладывать». Не выходит. Может, просто не дано.
— Ерунда, — отрезал Джисон. Чем больше он смотрел на друга, тем меньше болело в груди. Он не позволит ему уйти. Он его не отдаст.
Он — его.
— Ерунда, — повторил он с вызовом и решительно плюхнулся обратно на свое место. Их плечи и бедра резко соприкоснулись, заставив обоих вздрогнуть, — умение варить яды и настойки ты тоже не с молоком матери вобрал. Это навык. Навыки осваиваются. Основам навыка можно научить.
Ли, наконец, снова посмотрел в его глаза. В этот раз их лица несравнимо ближе. Так, что Джисон вдруг почувствовал на губах чужое дыхание.
В груди глухо стукнуло.
— Ты справишься, Ли Минхо. Ты — самый упертый баран, которого я когда-либо встречал… после Чанбин-хена, конечно. Ты можешь все! Сварганить средство от ревматизма из подручных ингредиентов. Покормить с рук самую агрессивную тварь, что только найдешь в округе. Влюбить в себя половину факультета… и то только потому, что вторая уже бегает за Джинни… И что, какой-то хренов экзамен не пересдашь? Серьезно?
Тот улыбнулся. В этот раз — по-настоящему, широко и ясно. Джисону показалось, что даже ласково.
Джисону так хотелось верить, что ласково.
— Ты справишься, — выдохнул он тише, накрывая рукой чужие сцепленные кисти. Неосознанно огладил костяшки большим пальцем, — справишься. Я помогу.
Он поможет.
Он ни за что его не потеряет.
Минхо сжал его ладонь в ответ.
***
Джисон с трудом разлепил глаза.
В комнате было темно.
Парень медленно сел на кровати. Ладонь устало прошлась по лицу, стирая остатки сна.
Он рассеянно огляделся.
Подушка лежала где-то в ногах. Одеяло сбилось и практически полностью сползло на пол. Где-то в стороне валялась плюшевая белочка, укоризненно взирая на хозяина темными глазками-пуговками.
Кожу холодил береговой бриз, влетающий в комнату через большое распахнутое окно. Мерно развевался полупрозрачный тюль.
Хан поежился — казалось, температура с каждой секундой опускается все ниже. Для пущей радости не хватало заболеть — именно сейчас, перед самым началом осеннего сезона, когда их услуги нарасхват, это было бы как никогда кстати. Чтобы уж точно получить по шее от кого-нибудь из старших и отрабатывать потом, когда все будут веселиться на фестивале.
Он соскользнул с постели.
Интересно, сколько он спал?..
Белочка вернулась на свое законное место — на угол подушки — и была заботливо укрыта.
Город еще не проснулся.
Хан высунулся из окна, полной грудью вдыхая свежий приморский воздух. Вдали неполный еще диск луны, еле видный за крышами окрестных домов, медленно закатывался за горизонт. До рассвета оставалось совсем немного.
Глухо стукнули захлопнувшиеся ставни.
Щелчок пальцев — в комнате зажегся свет.
Парень сладко потянулся. Быстрым шагом пересек комнату, на ходу скидывая пижаму. По коже уже какое-то время бегали стайки мурашек, так что он намеревался как можно быстрее укутаться в несколько слоев одежды, небрежно наброшенной на спинку ближайшего стула.
Но так до него и не дошел, замерев перед большим, в полный рост, зеркалом.
Человек в зеркале ему не нравился.
Взгляд заскользил сверху вниз с дотошностью ученого, препарирующего очередную мерзкую, но любопытную тварь.
Непослушная копна крашеных каштановых волос, изредка чуть вьющаяся от влаги. Далеко не самый красивый разрез глаз. Слишком крупные, словно бы торчащие щеки. Чрезмерно пухлые губы. Крупные, тренированные руки и мощные плечи (попробуй не раскачаться, почти ежедневно таская туда-обратно ящики с ингредиентами и оборудованием…) при тонком, почти женственном торсе. Еще более тонкие, невероятно худые ноги. Феликс называл это фигурой «песочные часы». Хан же видел в отражении какую-то химеру, собранную из кучи плохо сочетающихся друг с другом деталей. И да — темные круги под глазами отнюдь не добавляли его образу цельности.
Наверное, только Банчан может «носить» мешки и черноту у глаз, как подчеркивающий его крутость аксессуар.
Джисон же чувствует себя последним убожеством, со скоростью молнии натягивая на себя слой одежды за слоем.
Взгляд против воли скользит по комнате, в жалкой попытке уцепиться за что-нибудь, что не отразит его уродливую щекастую рожу. Он уже насмотрелся. Век бы не видел…
В глаза бросается куча бумаг, хаотично сваленных на рабочем столе. Заметки, наброски заклятий, списки литературы… календарь.
«А ведь сегодня смена Минхо. Это многое объясняет».
Парень тяжело вздохнул и отвернулся, уперев взгляд в медленно светлеющий кусочек неба по ту сторону оконных стекол.
Рассвет стремительно наступал.
Умыться, накинуть куртку, быстрым шагом миновать лестницу — дело пары минут. Объяснить собирающемуся в пекарню Сынмину, что с ним все в порядке, и он просто хочет погулять — еще нескольких. Благо, тот никогда не пристает с вопросами, лишь уточняет, ждать ли его к завтраку.
Хан почти уверен, что в такие моменты любит его даже больше, чем обычно.
Город медленно сбрасывает с себя оковы сна.
Как обычно, прохожих в такую рань практически не встретить — разве что неожиданно громко закричит чайка или пробежит случайная кошка. Их здесь удивительно много… Хотя нет. Как раз таки неудивительно — не зря же Феликс и Минхо каждое утро подкармливают всех усатых гостей, что забредают на задний двор.
Сперва он хотел пойти к морю — но ноги сами повели его все выше и выше по склону холма. С каждой пройденной улицей погода постепенно менялась, почти незаметно, но неотвратимо.
Колдовство Сынмина, как всегда, действовало безотказно — шторм прошел стороной, не навредив судам в доках, позволив торговле и рыбалке не сбавлять обороты как можно дольше. Но никакая магия не в силах противиться силе природы. Она все равно рано или поздно, но возьмет свое, пусть даже не напрямик.
Так что на горизонте медленно сгущались тучи.
«Нужно будет напомнить Минхо убрать с балкона цветы».
В какой-то момент мощенные плиткой улочки неожиданно остались позади.
Белесая городская стена нависала над невысокими домами, ярко выделяясь на фоне темнеющего пасмурного неба. Хан задумчиво посмотрел в проем массивных дубовых врат, как всегда широко распахнутых. Они жили в этом городе почти пять лет, но он ни разу не видел их прикрытыми, не то что запертыми. Минхо как-то пошутил, что это отражает саму суть их городка — бесхитростное добродушие и показная открытость.
«И снова Минхо, да? Подумать о чем-нибудь другом? Не?».
Дорога петляла, устремляясь вдаль, за ворота, к виднеющимся на горизонте фермам. Стоит ли ему…
— Эй, идиотина!
Голос шел откуда-то выше. Очень и очень знакомый голос.
Хан резко вскинул голову, вглядываясь — и вовремя, потому что сверху на него стремительно падало нечто, завернутое в пестрый кусок ткани. Парень не успел даже осознать происходящее, на автомате ловя неопознанный предмет, упавший ему практически в ладони.
При ближайшем рассмотрении этим «чем-то» оказались несколько аккуратных бутербродов, завернутых в кухонное полотенце.
— Не простынь! — Крикнул напоследок Сынмин, удостоверившись, что его «посылка» достигла адресата, и развернул драконицу, нарезающую над Ханом круги, в сторону ферм. Берри возмущенно взбрыкнула, чуть не выронив того из седла, но Сынмин не был бы Сынмином, если бы не справился с управлением на чистой силе характера.
Драконица Чана и ее сегодняшний всадник зашли на последний круг, вновь набирая высоту (хоть та упорно порывалась уйти в глухое пике или сбросить седока и взять курс домой), и стремительно умчались, быстро исчезнув из вида.
Хан, так и не выдавивший из себя ни слова, перевел удивленный взгляд на гостинец, внимательно его разглядывая. Минни — и вдруг озаботился его пропитанием? Где подвох?
В складках полотенца обнаружилась маленькая записка, явно набросанная впопыхах.
«Надеюсь, все хорошо. Поешь. Вернись до дождя».
И пририсованная маленькая забавная рожица.
Джисон прикрыл глаза рукой, нервно хихикнув. Тут даже подпись не требовалась, и без того понятно, кто заставил Кима побыть почтовым голубем. Собственно, никто, кроме Минхо (ну и, пожалуй, Чана) и не смог бы добиться подобного.
Даже не так.
Никто, кроме Минхо, просто не додумался бы до подобного.
«Ну что за человек этот хен», — отстраненно думал юноша, миновав ворота и двинувшись к виднеющемуся чуть впереди дубу, — «Не будешь думать о нем сам — обязательно напомнит о себе самостоятельно. Ни минуты без него не прожить…».
Дерево было большим, человека четыре в обхвате, и определенно старым. Верхние ветви терялись где-то в небе, казалось, нанизав на себя низкие плотные тучи. Хан осторожно коснулся грубой ветвистой коры. Мощь древнего великана словно бы успокаивала его больное мятущееся сердце.
Джисон прижался к нему спиной, медленно оседая на землю. Прохладно, но терпимо. Подстилка из опавших листьев добавляет мягкости, а крупные узловатые корни, кривыми лапами выходящие из земли, хоть немного, но защищают от ветра.
Парень запрокинул голову, вперив взгляд в пышную желто-зеленую крону, казалось, только-только начавшую редеть. В редких еще проблесках неба темнели наливающиеся свинцом тучи. Казалось, дерево устало стоять в полном облачении, поэтому скинуло часть листвы, словно ненужный груз, словно балласт.
Вот бы он тоже так умел. Просто взять — и сбросить тянущий вниз ворох совершенно неуместных мыслей и чувств, избавиться от этого камня на сердце.
И что, что этот камень — профиль пресловутого Ли Минхо, словно выточенный из бледного мрамора…
Ли Минхо… Ли Минхо, черт его побери, почему именно он? Из всех возможных людей?
Старик-дуб качнул ветвями, безмолвно вздыхая.
Хан подтянул колени к груди. Как же он устал…
Взгляд скользнул по округе, замерев у самых его ног — на ярком пятне полотенца. Парень против воли улыбнулся.
В далеком детстве, в одной из старых книг, названия которой ему уже и не вспомнить, ему как-то попалась фраза, которую он никак не мог понять, хоть очень и очень хотел. «Если бы тебя не существовало — мне стоило бы тебя придумать». Что же, теперь он понимает. К сожалению или к счастью — вопрос открытый, однако…
Это действительно так. Хан знал себя, и прекрасно понимал, что из всех людей, что встречались на его жизненном пути, он не мог полюбить никого, кроме этого несносного… но до мурашек очаровательного хена. Бывали моменты, когда ему казалось, что они по-настоящему связаны друг с другом. По-настоящему, по правде, так, как описывают в книжках (о, сколько подобных историй он перечитал в детстве!) — полное понимание и полное принятие, неодинаковые, но по-странному совпадающие. Как две детальки одного пазла.
Тихий смешок.
Раскатал губу. «Две детальки пазла». Хах.
Словно давно себя в зеркало не видел. Где он, а где…
Становилось прохладнее. Парень неосознанно поежился.
Феликс говорит, что Минхо любит его сильнее, чем остальных. Феликсу, вроде как, можно в этом доверять — эмпат же. Но то, что старший «любит сильнее» отнюдь не означает, что он любит так, как хотелось бы Хану.
Его хен только кажется холодным — на деле это один из самых добрых и заботливых людей, что он встречал. Да, он прислал ему перекус, зная, что парень не завтракал — но точно так же он приглядывает и за остальными. Да, он постоянно на его стороне — но он и на стороне того же Феликса, если вдруг тот с кем-то не поладит (хотя будем честны — такое случается крайне редко, это же Ликси). Хен просто… хороший.
Ворчливый временами, хаотичный, спонтанный, а еще упертый, как последний баран… но хороший. Хен бывает раздражительным и язвительным, но за этими колючками столько любви, что хватило бы на весь этот город. Каждый уличный кот знает ласку его заботливых теплых рук, каждый пес помнит тепло его голоса. Что уж говорить о магических тварях — Берри и Кками души в нем не чают и слушаются, помимо хозяев, лишь его. Хотя Кками в принципе только его и слушается. Хан почти ревнует, наблюдая, как та сворачивается на его коленях, когда он читает в кресле. Благо, Джинни в этой ситуации хуже и ревнует он куда сильнее.
Хоть какая-то радость.
Минхо добрый и заботливый, а еще трудолюбивый и очень способный. Талантливый — хоть и терпеть не может это слово.
Хана до сих пор преследуют полувоспоминания-полукошмары о том дне, когда хен — трудолюбивый, старательный, знающий столько всего хен — чуть не вылетел из Академии. Он до сих пор уверен, что это полная нелепица — пытаться вышвырнуть кого-то настолько перспективного. Возможно, направление на комиссию было сугубо попыткой припугнуть, чтобы подающий надежды студент «не зазвездился», и никто на самом деле не собирался его выгонять…
Но сама мысль о том, что Минхо исчезнет из его жизни, так его напугала… Он тогда вцепился в бедного парня, словно репей, всеми силами впихивая в него все навыки и знания, какие только мог.
Оглядываясь назад, Джисон ни капли не сомневался, что Ли справился бы сам, причем шутя. Возможно, Джисон только мешал, постоянно отвлекая и сбивая его с темпа подготовки…
Возможно, он жалеет о помощи Джисона, но не нашел в себе силы сказать об этом.
Возможно, то, что сейчас они так близки — лишь следствие того, что старший чувствует себя обязанным.
Парень спрятал лицо в коленях.
Он так уверенно впихнул себя в жизнь другого человека, медленно, но верно выцарапывая себе столько времени и внимания, сколько мог. Так ли он тогда хотел помочь? Не пытался ли он просто-напросто выкроить себе еще хоть пару мгновений рядом с человеком, что любил?
Сколько еще этого времени у него есть?
Ему всегда снятся кошмары перед сменой Минхо.
Он всей душой ненавидит его смены.
Потом что каждую из них, абсолютно каждую, ему приходится проводить как можно дальше от их лавки.
Минхо не так популярен, как Хенджин. У него не так много поклонников и поклонниц… Но их все еще очень и очень много. Феликс как-то пошутил, что за Джинни бегает половина города, за Минхо — треть, а остальное — дети и старики.
Джисон даже не уверен, что это шутка.
Когда на работе Хо, лавка не заполняется битком, но она всегда полна. И, если по Хвану больше убивались девушки…
Хан ненавидел каждого из поклонников Минхо. Ему было стыдно за это — никто из этих людей не был виноват, что он, Джисон, просто несчастный по уши влюбленный идиот… Но ничего не мог с собой поделать. Ревновал — и корил себя за это.
Единственным, ненависти к кому он не стыдился, был один мерзостный пьянчуга…
Сейчас он, наверное, уже в лавке. Не так давно офицер, смахивает невидимые пылинки с щегольски надетой форменной фуражки. Нагло облокачивается на стойку, словно стремясь занять собой как можно больше места, и ослепляет окружающих бликами, отраженными непропорционально крупной серьгой. О, о этой сережке с большим алым камнем ходили байки и слухи. Хан слышал истории о получении этого украшения десятки раз — почти всегда разные, хоть и, зачастую, рассказываемые самим моряком, постоянно обрастающие все новыми и новыми подробностями и приключениями. Почти легендарный предмет…
Чанбин как-то привез из соседнего города такую же. Идентично. Даже две. Сказал, на рынке впихнули, пока подарок для Ликса выбирал. Три монеты штука — дешевле, чем один раз в пекарню сходить.
Тьфу.
Этот расфуфыренный морской индюк приметил Минхо сразу после их переезда сюда, в один из первых дней работы их лавки. И с тех самых пор исправно заходил в каждую его смену, если, конечно, был на суше… Чонин не раз замечал, что его можно встретить только в двух местах во всем городе: их магазине и кабаке. Дескать, на другой досуг денег уже не хватало.
Вот уже почти пять лет эта ходячая водоросль (метко окрещенная Минни «Капитаном Сережкой») с упорством породистого мула подбивала клинья к молодому колдуну. Он таскал букеты, скупал немалую часть ассортимента лавки (иногда совершая абсолютно анекдотичные покупки, вроде средства от бесплодия или мази для увеличения надоя крупного скота…), приглашал Минхо на абсолютно все мероприятия и события, происходящие вокруг, будь то Осенний фестиваль или ярмарка сыра.
В какой-то момент Сынмо и Чонин начали организовывать ставки на то, куда тот пригласит старшего в грядущий раз.
Хан не участвовал из принципа.
(и все равно всегда угадывал)
Вот именно из-за этой камбалы-переростка Джисон выползал из любимого уютного дома на прогулки по городу — первым же желанием было оказаться как можно дальше, чтобы не видеть и не слышать. Его буквально потряхивало каждый раз, когда на горизонте маячила знакомая форменная фуражка.
А еще хотелось кричать, плакать и что-нибудь бить. Или кого-нибудь.
Этот упертый морской баран не заслуживал Минхо, ни единого его взгляда не заслуживал, не стоил ни одного его слова! Как он смел так упорно к нему лезть? Как он смел ему докучать?
Как он смел делать то, на что Джисону не хватало храбрости?
Парень глубоко вздохнул.
По скрытому в тучах небу совершенно не ясно, сколько он так просидел. Но ноги и спина сильно затекли, а живот протестующе урчал.
В ход пошли бутерброды.
«И все-таки…» — продолжал голос внутри — «… и все-таки кое в чем он определенно лучше меня».
Намного, намного лучше.
Он объективно красив. Статный, подкачанный, высокий, с острыми скулами и мужественной линией подбородка. Рядом с Ли он смотрелся… пусть не правильно (сама мысль о таком вызывала у Джисона приступ тошноты), но… неплохо. Два красивых человека рядом. Один просто красив, а второй… ну, Минхо.
И подобное сочетание всяко лучше, чем объективно уродливый Джисон и…
Последний кусок словно встал поперек горла.
Что, если однажды хен перестанет бегать и… примет ухаживания? Что, если Хану придется его… отпустить?
Стало холоднее.
Парень снова подтянул колени ближе, обнимая и утыкаясь в них лицом.
Глаза жгло. Он крепко зажмурился, смаргивая влагу.
Так, ладно. Ему просто нужно проплакаться и выпустить это. Всего несколько минут слабости, пока никто не видит и не осудит… И пока рядом нет Феликса. Этот его сочувствующий взгляд, словно на брошенного щенка…
Хану вдруг стало жалко себя. Он так…
— Мяу?
Парень резко вскинул голову.
— Твою мать…
Прямо перед ним сидел кот. Небольшой, какой-то смутно знакомой породы.
Иссиня-черный, словно сотканный из россыпи сверкающих звезд.
Джисон выпрямился, старательно размазывая слезы по лицу.
Вот же… Стоило дать слабину — и рядом обязательно оказался чужой фамильяр. Замечательно, его хозяин теперь в курсе того, что парень не просто ушел гулять, а уполз позорно рыдать, как малолетняя школьница.
— Мин… — голос дрожал, поэтому пришлось громко откашляться, силясь подавить остатки застрявших в глотке рыданий. — Кхм, что такое? Минхо что-то нужно?
Кот молча моргнул. Оглядел его с ног до головы.
Джисон никогда не думал, что ему станет неловко перед котом. Пусть и созданным магией. Жизнь иногда подбрасывает сюрпризы… жаль, что все более неприятные.
Тот снова моргнул, словно придя к какому-то выводу, и все так же беззвучно потыкал носом во что-то у собственных лап.
Хан с удивлением обнаружил собственный шарф.
— Он… передал мне это?
Снова моргание.
— И… все? Тогда почему ты… не исчезаешь?
Кот продолжал смотреть.
Хан вздохнул. Нет, конечно, словесного ответа от кота он и не ожидал, он еще не настолько сошел с ума. Но все же подобная лаконичность выражения мыслей иногда чуточку раздражала. Сразу видно, чей это фамильяр. Характер хуже только у щенков Минни… Но разве кто-то удивлен?
С шарфом оказалось гораздо теплее (и им можно было незаметно протереть лицо, стирая следы позора). А еще под ним обнаружилась новая записка.
«Пожалуйста, иди домой — холодает».
Пара секунд — и парень осознал, что вновь плачет, отвернувшись от кота и уткнувшись в мягкую ткань.
«Почему ты такой?» — кричало что-то внутри, — «Почему ты такой хороший, черт бы тебя побрал? Зачем ты такой? Как мне тебя отпустить, если ты такой…».
Бедный фамильяр, кажется, откровенно запаниковал.
Он вскочил, сделал вокруг него несколько кругов, вернулся, сел, снова вскочил… А потом запрыгнул на его ноги, начиная тереться мордочкой обо все, до чего дотягивался — ключица, руки, подбородок. Пытался поставить передние лапки ему на плечи.
— Мяу? — жалобно, даже как-то вопросительно.
Хорошо, ладно, не такой уж плохой у него характер…
— Я в порядке, — прохрипел в ответ Хан, на автомате потянувшись почесать за сотканным из сияния ушком, — просто… тяжелый день. Пойдем?
Тот вновь моргнул, позволив немного себя погладить — Хану нравилось это ощущение плотного искристого воздуха под пальцами — и послушно спрыгнул, отойдя на пару шагов и обернувшись.
— Иду я, иду…
Фамильяр в очередной раз мяукнул, предположительно, с одобрением, и потрусил в сторону города, держась на пару метров впереди.
Хан подумал, что это напоминает королевский эскорт, расчищающий путь в толпе, и не удержался от смешка. Стало чуточку легче.
Погода окончательно испортилась. Минхо был прав — скорее всего, действительно собиралась гроза. По-хорошему, ему стоило поспешить, но… Он еще не до конца успокоился и пришел в себя.
Поэтому парень позволил себе задержаться у городской стены, сойдя с дороги и углубившись в цветочно-травяные заросли. Очиток видный, золотарник, гелиопсис, дербенник, лаванда… последние яркие пятна ушедшего тепла собирались в пышный букет, успокаивая и радуя глаз.
Особенно лаванда.
— Как думаешь, Минхо понравится? — спросил он у кота, вернувшись. Тот перестал стучать по земле кончиком хвоста и принюхался. Наверное, это было согласием.
Остаток пути прошел в тишине.
Горожане, которых стало не в пример больше, чем утром, доброжелательно улыбались и кивали, стоило им завидеть его почти не видную из-за цветов фигуру.
Узнавание — это, в какой-то степени, приятно.
Фамильяр проводил его до самого крыльца, легко на него взбежав, и, мурлыкнув напоследок, исчез в россыпи сияющих огней.
Хан замер перед дверью. Он уже успел понять, что провел «на прогулке» большую часть дня, и до закрытия оставалось не более часа. Это проблема — обычно он старался возвращаться уже ночью, когда все расходились по домам, чтобы риск напороться на неприятную встречу был минимизирован… Сейчас же он всей кожей ощущал, что пришел не вовремя.
Но выбора особого не было.
Не давая себе времени на раздумья, парень буквально взлетел вверх по ступеням, чтобы максимально осторожно и незаметно проскользнуть в дверь.
В лавке было людно.
Покупатели бродили вдоль полок, толпились у дальнего шкафа, разглядывали пузатые флаконы за стойкой. Внимательный взгляд Хана скользнул по комнате, ища Минхо. Тот нашелся в противоположном углу, активно обсуждающий что-то с пожилым портным. «Сережконосец» тоже оказался тут — замер в паре шагов от говорящих, постоянно кидая на колдуна задумчивые взгляды.
Джисона передернуло.
Оставить букет за стойкой (рядом с еще одним, гораздо красивее, из садовых роз). Быстро пересечь помещение, кивком приветствуя старых знакомых. Буквально вбежать в жилую часть дома…
Быстрее, быстрее, быстрее.
Он замер, переводя дух и прислонившись спиной к входной двери. Устало потер лицо.
В коридор высунулась растрепанная светловолосая голова.
— Вернулся, — констатировал Феликс, окинув его быстрым взглядом, — Иди сюда, поможешь, бродячий кот.
Больше всего на свете Хану хотелось закрыться в своей комнате и никого не видеть. Но пришлось ползти на кухню — каким бы ни было его настроение, Феликсу он отказать не в силах…
Покажите ему человека, который бы смог, хах.
— Что-то случилось, Ликс?
Тот мельтешил по кухне, словно бы растерянно хватаясь то за одно, то за другое, и пару раз чуть не запнувшись о собственную ногу.
— Кроме того, что кое-кто исчез до завтрака, как принцесса в полночь, заставив Минхо и Чана перерыть весь дом?
— Я говорил Сынмину…
— Угу, который, так-то, уходил. Ладно, — он устало махнул рукой, — Джинни, кажется, простыл после вчерашней смены, — вздохнул, наконец, подуспокоившись и сняв с огня мерзко визжащий чайник, — я уже дал ему кое-каких лекарств, к утру его отпустит. Но пока… н-да.
— И ты приготовил ему печенье, — уточнил Хан, разглядывая царящий на кухне бедлам. По крайней мере, сразу стало понятно, что старших, помимо работающего Минхо, в лавке нет.
— Ага. Хотелось чем-нибудь порадовать, а то лежит, бедный… Он собирался сегодня сходить за город и набрать красивых листьев для осеннего натюрморта, пока гроза все не побила. Не судьба… Поможешь отнести ему?
В руках у Феликса словно из ниоткуда возникла огромная миска, доверху наполненная печеньем. Хан глубоко втянул воздух — пахло шоколадом и немного корицей.
На столе остался небольшой серебряный поднос с аккуратным чайником и красивой фарфоровой кружкой. Всегда, когда Феликс волновался, его начинало тянуть к невероятно непрактичным, но невероятно же эстетичным вещам.
«Например, к Хенджину», — не мог мысленно не пошутить Джисон.
— Конечно, — откликнулся он, продолжая разглядывать свою ношу, — только дай мне пару минут, нужно кое-что сделать, лады?
Тот кивнул и вышел.
Хан проводил его внимательным взглядом, прежде чем выудить из кармана потрёпанный жизнью блокнот.
Пара слов — и на стол перед ним опустилась юркая белочка, словно сотканная из сияющих звезд.
Феликса он догнал уже на втором этаже.
Сейчас уже и не скажешь, но, в свое время, Хенджину досталась самая большая и самая светлая из всех спален, с крупными окнами и бежево-персиковыми стенами. Ныне же она превратилась в студию, заваленную работами и материалами по самый потолок.
Дойти до кровати больного, не расплескав чай и не навернувшись об угол какой-нибудь рамы — сложно, а уж сделать это и не засмотреться на очередной холст — попросту невозможно. Картины всюду — и всюду же мельтешит жизнь. Летят птицы, сменяются времена года, двигаются люди…
Друзья с улыбкой переглянулись, заметив, что на большей части портретов, особенно свежих, красуется личико одного их общего знакомого. Интересно, знает ли Сынмин о том, что на полставки подрабатывает музой? Стоит ли им его просветить?
Хенджин спит, как ребенок, свернувшись калачиком и крепко прижимая к груди подушку. Феликс ласково погладил его по спутанным волосам:
— Жар, вроде, сошёл. Проснётся — будет как новенький.
— Хорошо бы.
Парень подумал и забрал у Джисона поднос, оставляя его на тумбочке у кровати. Положил на него несколько печений.
— Отнеси-ка остальное хену. Джинни вряд ли будет.
— Но…
— Он уже минут двадцать, как закончил смену. Там сейчас никого.
Феликс смотрел понимающе. Он всегда смотрел понимающе, с плохо скрываемым сочувствием. Хан любил друга, но от подобного взгляда становилось совсем паршиво. В такие моменты он чувствовал себя не иначе, чем облезлым брошенным котенком.
Должно быть, жалкое зрелище.
Путь обратно сквозь местный «творческий беспорядок», казавшийся откровенно бесконечным, вышел немного длиннее — внимание Хана привлёк незаконченный портрет в углу у самой двери.
Это был он. Кажется, в гостиной. Портрет был странно скомпонован — его набросанная по пояс фигура словно бы застыла у левого края, смотря немного правее зрителя — туда, где на холсте оставалось огромное пустое пространство. От этого взгляд (парень даже вздрогнул) — трепетно-нежный и болезненно-отчаянный — казался долгим и тяжёлым. Задумчивым.
Действительно жалкое зрелище.
Покинуть комнату без приключений не вышло. Уже в дверях в него буквально влетел запыхавшийся и насквозь промокший Сынмин. Каким чудом Джисону удалось не уронить злополучное печенье — загадка даже для него, но он определенно гордился собой, одной рукой придерживая чуть не свалившегося на него парня.
— Я смотрю, белочка прибежала вовремя? — он ухмыльнулся, помогая тому отряхнуться, и вытащив из его волос несколько запутавшихся в них листочков.
— Н… не понимаю, о чем ты, — буркнул Сынмин, делая безразличное выражение лица. Хан только фыркнул — огромный букет золотых листьев, бережно оберегаемый младшим, определенно ответил за него.
— Джинни спит пока. Там Феликс. Попросить выйти?
Тот махнул головой.
— Все в порядке. Я просто занесу это и уйду.
Хан проводил его долгим взглядом, запоздало вспоминая о всех тех картинах, расставленных по спальне. Прямо-таки сюрприз. Для обоих. Сынмин сдержанный, так что не было сомнений: удивится он молча (и потом весь вечер будет говорить об этом с Чонином; да, Хан постоянно слышит их за стенкой, нет, он этому совсем не рад…) и не подав вида… Что будет с Джинни, когда он проснется и осознает, кто и как раскрыл его маленький секрет — сказать сложно.
Ближайшие дни обещали быть веселыми…
Хотя, может, это и к лучшему. Вдруг до Джинни наконец дойдет, что за ним упорно и старательно ухаживают. Вон, по первому зову побежали собирать гербарий перед самой грозой…
Неожиданно перед его носом оказалась дверь в магазинчик. Хан растерянно моргнул. С ним сегодня определенно все не так: задуматься настолько, что пройти пол дома в трансе — даже для него нонсенс… Нужно поскорее отнести угощение и закрыться в собственной спальне, в тишине и покое. От греха подальше, так сказать.
Свет в лавке почти не горел — только фонари у прилавка и входной двери сияли ровным синеватым светом, очерчивая контуры замерших в разговоре фигур.
— … я бы с удовольствием, но вы же и сами понимаете: работа, самый сезон…
Хан застыл, не дойдя до стойки буквально несколько шагов. Прислушался.
— Ну а если работы будет не так много? Ты же не один здесь, вас восемь! У тебя и выходной на этот день выпадает…
Джисон проследил, как от тяжелого вздоха плечи Минхо сперва поднялись, а потом резко опали. Он сделал шаг назад, обратно в тень.
— Если не будет — может быть.
Мужчина громко счастливо вскрикнул, за что на него тут же не менее громко зашипели. Тот быстро-быстро закивал, извиняясь и порывисто подхватил ладонь колдуна, припадая к ней в поцелуе.
Хан тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Кажется, все его естество передернуло от развернувшейся перед глазами сцены — до того неправильно она выглядела.
Этого не может быть. Этого не должно быть.
Кажется, тарелку он оставил на прилавке — ему уже не вспомнить. Что было после — тоже. Перед глазами из раза в раз повторялось одно и то же мгновение, одно и то же событие. Из раза в раз.
Из раза в раз.
Хана подташнивало.
Он сполз по стене, пытаясь нормально вдохнуть — легкие горели, словно из них враз выбили весь воздух. Будто ему слету врезали кулаком в грудь.
Наверное, так оно и было. Только били изнутри.
В дверь громко застучали.
— Хани! Хани, что с тобой? Хани!
Феликс.
Джисон моргнул, пытаясь прийти в себя. Кажется, он в своей комнате. Как он до нее добрался?.. Ладно, не важно… Феликс. Нужно открыть Феликсу.
Сил встать и отпереть замок не было: два шага до двери ощущались непреодолимым испытанием. Он не уверен, что смог бы самостоятельно встать.
Словно вся усталость, хранившаяся в груди долгие и долгие годы, вырвалась наружу, осела на плечах, придавливая их к полу, лишая возможности передвигаться и дышать. Словно комок нежности и боли, застрявшиий где-то под заполошно бьющимся сердцем, вдруг разросся, проламывая собой грудину, прорезая легкие, выкручивая суставы.
Этого всего было слишком много.
Он не справлялся.
Кажется, он сумел таки прошептать какое-то отпирающее заклинание, потому что дверь резко распахнулась и в комнату обеспокоенным ураганом ворвался Феликс. Следом за ним, сразу прикрыв дверь — Чанбин.
Хан должен был удивиться, наверное. Почему-то не получалось.
— Хани… — Феликс испуганно упал на колени рядом с ним, схватил ладони в свои — невероятно горячие, выдохнул, — Что такое, братец? Что с тобой случилось?
На его лоб опустилась крупная крепкая ладонь — Чанбин забурчал пару заклинаний, проверяя его физическое состояние и удовлетворенно выдохнул, осознав, что тот здоров и цел.
Джисон не был так в этом уверен, но прикосновение было донельзя успокаивающим, так что все равно испытал что-то вроде благодарности.
Пришедшие обменялись многозначительными взглядами.
— Хани… — руки Ликса мягко обхватили его за плечи, притягивая ближе, — Это из-за Минхо, да? Что-то произошло?
Он и рад бы ответить, что все хорошо, он в порядке, ему, Ликсу, показалось… но единственное, что он смог из себя выдавить — тихий хрип.
Просто оставьте его в покое. Хану всего лишь нужно оплакать свое невыносимо глупое сердце. Завтра он будет как новенький. Завтра все будет, как прежде. Ему просто нужно пару минут на слабость, пожалуйста…
Чья-то ладонь нырнула в его волосы, легко взъерошивая.
— Все хорошо, мелкий. Выпусти это. Тут никто тебя не осудит. И мы никому не скажем, обещаю. Сломаешься, если будешь держать все в себе. Лопнешь, как пузырь.
— Он прав, Хани, — шепот в макушку, пока прижимают крепче.
И он сдался.
Как же давно он не плакал так — тихо, но надрывно, взахлеб, давясь рыданиями и цепляясь за друга, словно от этого зависела вся его ничтожная жизнь. Он рыдал, рыдал и говорил, говорил, говорил… О мыслях на прогулке, о том, как плакал под деревом и как стыдно ему было, что фамилиар Минхо об этом узнал, как Минхо посылал ему записки, как он собрал для старшего цветы, как увидел букет того морского петуха, как застал ту сцену у дверей… Говорил, как он устал, как он смертельно устал годами стараться убедить себя, что кто-нибудь действительно его, уродца, полюбит, пытаться выцарапать образ Минхо из собственного сердца, устал быть невольным зрителем всех этих чужих подкатов… Говорил, как ему буквально физически плохо от того, что тот, вроде, начинает на них отвечать… Кажется, он рассказывал что-то еще, долго и сбивчиво, пока сил на это уже не осталось.
Как он оказался в кровати, Хан не помнил.
Просто в какой-то момент — когда у него закончились слова и слезы — он вдруг осознал себя лежащим на собственной застеленной постели. Рядом был Феликс, позволяя обнимать себя, как большую плюшевую игрушку.
— Я так устал, Ликс, — выдохнул Джисон, утыкаясь в грудь парня.
— Чувствую, братец, — прошептал тот, продолжая поглаживать его по волосам.
Где-то рядом тихо вздохнул Бин.
— Почему это все так сложно, — отчаянно прохрипел Хан после короткой паузы, — почему с людьми нельзя, как с кошками? Взял, прочитал заклинание, привязал к себе человека на всю жизнь. И твердо уверен, что он всегда к тебе вернется… Неужели нет таких заклятий?
Чей-то хмык.
— Нет, заклятий таких точно нет, мелкий…
— А зелий?
Повисла тишина.
Хан вскинул голову, заглядывая Феликсу в глаза. Неужели…
Тот смотрел куда-то выше его макушки. Возможно, на Чанбина.
— Нет, — и сглотнул.
— Ты мне врешь, Ликси.
Тишина.
— Ликси.
— … Вру, — выдохнул тот, все же ловя его взгляд.
— Ликс… — Обеспокоенно начал Чанбин, но тот его прервал.
— Я все равно не стану этого делать, хен, — он внимательно рассматривал лицо Джисона, словно ища в нем ответы на какой-то не заданный им вопрос, — Да, зелье есть. Оно сложное, мало кто из зельеваров способен приготовить его без фатальных ошибок. Кроме того, изготовление его, как и всех снадобий, влияющих на психику, под строжайшим запретом и грозит пожизненным лишением лицензии. Прежде чем ты спросишь, — продолжил он строже, не давая Хану вставить ни слова, — нет, я не буду этого делать. Да, никто в этом доме никогда бы нас не сдал, но! Я, все-таки, профессиональный зельевар и предан своему делу больше, чем чему бы то ни было. Мы не будем его готовить. Это низко по отношению ко мне, как специалисту, и… — он вздохнул, — … низко по отношению к тому, кого ты любишь. А еще очень и очень опасно. Для всех нас.
Джисон впервые за долгое-долгое время почувствовал себя по-настоящему одиноким.
— Ты не понимаешь… — выдохнул он тише, чем раньше, комкая ткань его кофты, — Не понимаешь… Может, это мой единственный шанс? Может, никто…
Никто. Ему и не нужен никто другой.
Но от этой мысли только сильнее холодит под ребрами.
Его крепко прижали к себе.
— Понимаю, Хани, понимаю, — прошептал Ликс совсем тихо. Кажется, он шептал что-то еще. Что — Хан не понял, ибо начал стремительно проваливаться в сон. Он нахмурился, стараясь удержаться за собственное уплывающее сознание. Феликс?
Где-то над ними раздался голос Чанбина.
— Ты действительно просто взял и усыпил его? Он же запомнит.
— Это всего лишь сон.
— Я не про это. Он запомнит про зелье.
— Я уже сказал, что не стану его готовить. Сам он не справится — Хани всегда был неплох в зельях, но это далеко не его уровень.
Голоса звучали словно бы далеко и через толщу воды. Приходилось прикладывать усилия, чтобы что-нибудь разобрать.
— Однако это уровень Минхо, — голос Чанбина был полон… горечи? — Если он попросит — тот сделает.
— Но преданность делу зель…
— Единственная преданность, имеющая для него значение — преданность ему. Для Джисона он сделал бы что угодно.
Хан все же сдался, проваливаясь в глубокий спокойный сон.
В этот раз ему снились бесконечные полки, уставленные всевозможными флаконами и сосудами. Он шел мимо них, вглядываясь до рези в глазах, пытаясь найти что-то очень и очень важное.
Но оно ускользало от него на мягких кошачьих лапках.