Джисон замер перед дверью.

Рука повисла в воздухе, так и не коснувшись ручки.

Постучать. Да, точно, сперва ему нужно постучать. Это не сложно, ну.

Вдох.

Рука снова движется, уже выше.

Выдох.

Он выпрямился, придав лицу максимально будничное выражение. Осторожно постучал.

Каждое мгновение тишины, каждый тихий щелчок стрелки на старинных напольных часах за его спиной отдавался громким звоном в голове. Словно кто-то бил в его мозг, как в пожарный колокол.

Тик.

Так.

Тик…

— Да?

Приветствие застряло где-то в горле.

Минхо приоткрыл дверь, сонно потирая след от подушки, ярко отпечатавшийся на щеке. Темные волосы в полном беспорядке, глаза почти не открываются, пижамный ворот съехал куда-то в сторону, обнажая острые ключицы и часть плеча.

Будем честны, Хан немного выпал из реальности, буквально оглаживая взглядом каждую черту старшего, каждую деталь его утреннего образа. Кто знает, сможет ли он увидеть подобное снова…

Неожиданно в голове щелкнуло.

— Ой, хен, прости, я совсем забыл, что ты сегодня просил не будить, прости-прости-прости, я зайду позже!

Он уже было развернулся, но ладонь накрыла чужая рука.

— Все в порядке, Сони, правда. Что-то случилось?

Джисон виновато заглянул ему в глаза:

— Правда не злишься?

— Правда, Сони, — очень мягко, почти ласково.

В груди болезненно ёкнуло.

— Тогда… — голос Джисона немного дрогнул; он прочистил горло, — тогда… мне нужно с тобой поговорить. Можно?..

Минхо удивленно моргнул, отпустив его руку, и сделал шаг в сторону, пропуская внутрь.

Джисон любил комнату Минхо. Одна из самых небольших, среди всех спален, в то же время она определенно была одной из самых уютных комнат всего дома. Светлая, в голубо-зеленоватых оттенках, с высоким окном и большим балконом, заставленным цветами. Сейчас, правда, растения теснились внутри спальни, на всех поверхностях, что не были забиты книгами и прочими вещами. Видимо, старший долго не ложился, занося их внутрь, чтобы уберечь от непогоды.

Минхо закрыл за ним дверь и плюхнулся обратно на кровать, улегшись «звездочкой», широко разбросав руки. Джисон упорно старался смотреть куда угодно, но не на кромку голой кожи, мелькнувшей под задравшейся спальной рубашкой.

Такого Минхо он тоже любил. Нет, конечно, он был без ума от него любого, но вот такой утренний хен — уютный, спокойный, теплый и капельку ленивый — вызывал у него в сердце целый фейерверк.

Особенно когда так абсолютно по-кошачьи потягивался, широко зевая.

— Ну? Что ты хотел? Иди сюда.

Джисон растерянно заморгал. Ему показалось, или тот промурчал?

— Джисо-о-они-и-и, — возмущенно протянул старший, не дождавшись ответа, и похлопал по месту рядом с собой.

Парень смущенно потер кончик носа, присаживаясь на самый край чужой постели. Почему-то тот факт, что она не застелена, его дичайше смущал. В этом словно бы было что-то слишком… интимное.

Хотя… может, все дело в близости Минхо?

Тот, словно почувствовав направление его мыслей (и решив, что тот смущен недостаточно), придвинулся ближе, перекатываясь на бок и заглядывая в лицо.

Теперь он лежал вплотную, прижимаясь животом к пояснице Джисона, а коленями — к его бедру. Словно заключил в своеобразное кольцо.

Хан молился всем известным ему богам о том, чтобы позорно не краснеть. Судя по теплу на щеках — те вновь оказались глухи к его мольбам…

Особенно когда старший вновь заговорил.

— Так о чем ты хотел поговорить? — на тон ниже, так, что у Хана по загривку бегут мелкие мурашки.

Он сглатывает.

— Мне… мне нужна твоя помощь. С одним зельем.

— Воу.

Минхо приподнимается на локте, чтобы лучше видеть его лицо.

— Не припомню, чтобы у тебя когда бы то ни было были проблемы с их варкой. Ты поэтому такой напряженный? Не стесняйся, даже мой Джисони не может быть крут во всем на свете. Что-то одно может и не получаться.

Так, ладно, хорошо, к этому мягкому «мой Джисони» жизнь его определенно не готовила, ух. Ну вот зачем он такой. У Джисона теперь сердце бьется, как пичужка в клетке, того и гляди — или вырвется, или окончательно убьется о прутья ребер.

— Это… — Он сглотнул. Слова почему-то давались с трудом, словно что-то внутри из последних сил пыталось его удержать. Трусость? Интуиция?

Теперь уже старший определенно точно замурчал, сонно прикрыв глаза. Хан не удержался и протянул ладонь, осторожно пригладив торчащие в разные стороны темные пряди. Задержал дыхание, когда тот неосознанно потянулся за прикосновением.

«Могу ли я это делать? Он не мой. Не мой. Не мой. Перестань…».

— Это… — Начал он заново, убирая руку. Пальцы еле ощутимо покалывало, — это особое зелье. Мне с ним не справиться.

— Ммм.

— Это… любовное зелье.

Минхо резко дернулся, словно от пощечины, и сел, поджав под себя ноги. Схватил Джисона за плечо, чтобы развернуть к себе и абсолютно шокировано заглянуть в его лицо.

— Повтори.

— Мне… мне нужна твоя помощь с любовным зельем, — на одном дыхании протараторил Хан, потихоньку начиная паниковать. Вот сейчас тот рассердится, оскорбится и пошлет его дальней дорогой, — Я знаю, что это, вроде как запрещено, Феликс говорил, что не пойдет на это, потому что репутация и все такое, поэтому я пришел к тебе, чтобы уточнить, правда ли это и можешь ли ты мне помочь… Если что — я попробую сам, правда, извини, если это действительно что-то плохое, я правда не хотел тебя оскорбить, ты же знаешь, обидеть тебя — последнее, чего бы я хотел, но я уверен, что это мой последний шанс, так что… вот.

Он замолк, переводя дыхание.

Поднять взгляд на друга (одного из самых близких и лучших друзей за всю его жизнь, кроме, пожалуй, Ликса) оказалось пугающе сложно. Он так и не смог заставить себя сделать это, буравя взглядом складки сбившейся простыни. Кажется, у него мелко дрожали руки.

Минхо долго молчал. В голову Хана успела закрасться мысль, что тот мог бы ему врезать, но он быстро ее отогнал — что-то подсказывало, что Минхо не способен его обидеть.

«По крайней мере сознательно» — горько усмехнулся он, вспоминая, чем закончился вчерашний вечер.

— Кто, — неожиданно хрипло начал старший, но быстро откашлялся, отпустив его плечо, — Кто тебя… отшил?

Хан вскинул на него удивленные глаза. Тот буравил его тяжелым взглядом: сосредоточенным, злым, почти… отчаянным? Парень вздрогнул всем телом, испугавшись резкой смены настроения… но до него быстро дошло.

— Он… пока не отшивал. Правда, все хорошо, меня никто не обижал.

Тот прищурился.

— Точно?

— Точно, хен, честно, — Хан порывисто поймал его запястье. Старший перевел на его руку абсолютно нечитаемый взгляд, — Просто… я, — каждое слово приходилось буквально выдирать из собственного горла, царапая глотку, — я невероятно люблю этого человека уже очень давно. И… понимаю, что я для него друг, не более. И… я больше не могу так, — уже шепотом. Признание, пусть не прямое, словно вытянуло из него все соки.

— У тебя не так много друзей, — вполголоса откликнулся Минхо, продолжая скользить взглядом по его чуть дрожащей кисти, — который?

— Что?

Хан удивленно моргнул. К таким вопросам он готов не был.

— А это… важно?

Старший тихо хмыкнул.

— Нет, Сони, вовсе нет. Просто интерес.

— Я… не могу сказать.

— Я так и думал.

Хан виновато смотрел на друга, мягко поглаживая его запястье большим пальцем. Он определенно точно обидел его… Но что он мог сказать? «Я влюблен в тебя так, что это причиняет мне физическую боль»? «Мне кажется, я сойду с ума, если еще раз увижу тебя с кем-то еще»? «Я — ревнивый полудурок с кучей комплексов, что устал залипать на твой профиль каждую секунду своей никчемной жизни»?

— Хен? — осторожно позвал Джисон, потерянно заглядывая в его глаза, — Ты злишься на меня?

Тот глубоко вздохнул, зажмурившись и покачав головой.

— Нет, Сони. На что мне злиться?

— На мою просьбу… Или на то, что не рассказывал.

Тот улыбнулся. Слабо, самыми уголками губ — не той улыбкой, что обычно посылал Хану.

В груди младшего что-то испуганно екнуло.

— Нет, не злюсь. Пойдем.

Минхо встал, отходя к двери и натягивая пушистые розовые тапки с вышитым кроликом — подарок Чанбина, которым тот безумно гордился.

Хан удивленно воззрился на старшего.

— Прямо сейчас?

— А почему нет?

Хан и сам не знал, почему.

— Ты… ты в пижаме.

— И что?

На этот железный аргумент ответа у него не нашлось.

В коридоре было пусто.

Завтрак уже давно закончился, так что все разбрелись по своим делам: Чонин и Чан «в поле», помогать фермерам с урожаем и погодой, Феликс — прибираться перед открытием лавки, Бинни — счастливо досыпать до обеда, Сынмин и Хенджин… час, как умотали на свидание.

Ну, сам Джинни божился, что ему кровь из носа, как необходимы материалы для красок (он любил создавать их сам, а не покупать готовые, утверждал, что так проще заколдовывать холст), а Сынмин просто обязан отправиться с ним, чтобы помочь все это добро дотащить.

Что бы они делали, если бы не довольный, как налакавшийся сметаны кот, Чонин, что абсолютно беззастенчиво сдал их с потрохами, пожелав «удачного свидания на свежем воздухе».

Покрасневший Сынмин — явление, достойное быть увековеченным в портрете, и вся их «семейка» максимально близка к тому, чтобы заказать такой у самого Джинни.

Что-то подсказывало Хану, что этому заказу лучше остаться сугубо в планах. Сынмин в гневе даже страшнее Минхо.

А это, черт побери, показатель.

Они спустились на первый этаж, сразу в лабораторию, минуя выход в магазинчик. Было слышно, как Феликс что-то негромко напевает, приводя витрины в порядок.

Минхо задумчиво оперся на алхимический стол, так и не повернувшись к Хану.

— Что ты знаешь об этом зелье?

— Только то, что оно существ… — хотел честно признаться Джисон, но его перебили.

— А я знаю только то, что вы — два полудурка.

— Ликси… — выдохнул Джисон.

Тот замер в дверях, уперев руки в бока и глядя на него глазами матери, разочарованной в собственном ребенке: горько, осуждающе, но без злости. Перевел тяжелый (к удивлению Джисона, ставший даже более осуждающим), взгляд на Минхо.

— Как ты мог пойти у него на поводу?

Минхо никак не отреагировал, перебирая какие-то склянки на ближайшей к нему полке.

Хан хотел вмешаться — в конце концов, хен делал это сугубо из-за него («ради него» — уточнил противный голосок в голове), но Феликс поднял ладонь, останавливая:

— Даже слышать ничего не хочу. Я просто буду сидеть здесь и наблюдать за глубиной вашего падения… и дверями, чтобы никто вас не запалил, — и действительно уверенно плюхнулся на стоящий рядом стул, закинув ногу на ногу с видом оскорбленной в лучших чувствах добродетели.

Кажется, Хан даже подавился вздохом. Он и не думал, что у него настолько преданные друзья («в отличие от него» — продолжало скрести в мозгу)…

— Так, — подал, наконец голос Минхо, все так же не оборачиваясь. Хан не мог не удивиться тому, как устало тот звучал, — Давай начнем вот с чего… Прежде, чем я приступлю к варке этого зелья, — на этих словах Феликс придвинул стул поближе, чтобы наблюдать за процессом с комфортом, — Ты… ты уверен, что этот человек не любит тебя?

Хан рисовал взглядом узоры на его напряженной, прямой, как стрела спине. Да, да, да, уверен, только пожалуйста, пожалуйста, пусть это правда поможет!..

— Да, — выдох.

Тот молча кивнул.

«И началась магия алхимии», как поэтично ляпнул бы Джинни. Джисон всегда любил наблюдать за варкой зелий, даже в Академии она была одним из самых любимых им предметов. А потом в его жизни появились двое невероятнейших зельеваров — и предмет окончательно перекочевал в разряд фаворитов.

Но одно дело студенческий формат — мази от бородавок, там, зелье для дыхания под водой, прочая шелуха… Другое — настоящие сложные настои и эликсиры, из тех, что подвластны только лучшим из лучших. Например, Минхо.

Оба друга завороженно наблюдали за быстрыми движениями, отточенными годами практики. Порезать. Разбить. Измельчить. Растолочь. Проварить. Обжарить. Разрезать. Смешать… Корни мандрагоры, коготь гиппогрифа, чешуя сирены, и травы, травы, травы… Сотни ингредиентов, в какой-то момент Джисон просто-напросто сбился со счета, залипнув на движениях чужих рук.

Быстро, четко, без лишних действий — только однажды Минхо словно бы запнулся, задумавшись, и посмотрев на него из-за плеча. Джисон даже не успел утончить, в чем дело — тот, видимо, что-то для себя решив, почти моментально вернулся к работе.

Феликс тихо хмыкнул со своего места, расслабленно откинувшись на спинку и болтая ногой.

— Закончил, — буркнул Минхо. Хан бросил быстрый взгляд на часы — у старшего на одно это зелье ушло почти три часа, до открытия лавки буквально пара минут. Сколько же он мучился бы сам?..

Минхо, наконец, обернулся.

В руках у него поблескивал миниатюрный полупрозрачный флакон. Зелье в нем чуть светилось мягким золотым сиянием. Два быстрых больших шага — и вот уже бутылек буквально впихнули во все еще мелко подрагивающие ладони. Минхо поколебался мгновение… и накрыл их своими, чуть погладив.

— Запомни: только пара капель в любой напиток. Всего лишь пара капель. Перельешь — человек сойдет с ума от нездорового обожания. И ты должен быть первым коснувшимся того, кто выпьет. Понял?

Хан кивнул, все еще не совсем веря в происходящее.

— Умница. — ответили ему, прежде чем дверь за старшим захлопнулась.

Джисон вздрогнул. Почему тот так быстро ушел? Он сделал что-то не так? Перевел удивленный взгляд в сторону Феликса — но того тоже и след простыл…

За стенкой веселый низкий голос приветствовал первых посетителей.

Хан получил, то, что было так ему необходимо. Никто его не осуждает, никто не злится.

Почему же на сердце настолько паршиво?..

«Хен сказал, что нужно добавить пару капель в напиток» — крутилось у него в голове час за часом, весь невероятно медленно текущий день.

На самом деле, он уже давно мог это сделать — поводов и возможностей всегда было предостаточно.

Но что-то все еще останавливало.

Чем больше Хан смотрел на красивый светящийся флакончик в своих руках… тем больше он его пугал.

Даже не так.

Тем больше его пугало все происходящее.

Тем больше его пугал он сам.

«Для Джисона Минхо сделал бы что угодно» — так, вроде бы, говорил Чанбин? На самом деле, он не раз слышал подобные слова от других, особенно от Феликса или Джинни. Но никогда и представить не мог, что все это — не фигура речи, а объективный факт.

Господи, Джисон буквально попросил его нарушить ради него закон, взять риск лишиться лицензии, лишиться возможности работать в лавке и заниматься делом всей своей жизни… и тот согласился, не споря и почти не задавая вопросов. Он правда был так предан их с Джисоном дружбе. Он правда был готов ради него на все.

А он?

Он собирался скормить ему зелье, чтобы привязать к себе, как цепного пса.

Хана подташнивало. От нервов или отвращения к себе — есть ли разница? Вывод все равно один: он не заслуживал Минхо. Что с зельем, что без — не заслуживал. Речь даже не о любви, что там — он не заслуживал даже стоять рядом.

Беспринципный омерзительный предатель.

Хан представил, как все-таки опаивает хена. Как тот смотрит на него влюбленно, нежно, так, как он всегда мечтал, так как желал до дрожи, до горьких слез в уголках глаз…

Стало только хуже. Он не любил бы его по-настоящему. Просто нарушение психики. Просто магическое вмешательство.

Просто предательство одного трусливого, жалкого… Джисона.

Он проносил флакон в кармане до самого вечера. Старался улыбаться и вести себя как обычно — и у него, кажется, даже получалось.

Только Минхо не улыбнулся ни разу за вечер.

Хан думал, что тот сожалеет о случившемся.

Он тоже сожалел.

Сожалел о том, что больше не считает себя вправе взять его за руку, чтобы потянуть в гостиную играть в шахматы. Что больше не может заставить себя смотреть ему в глаза дольше нескольких секунд — ему чудилось отражение своей горечи на дне чужих зрачков.

Сожалел.

И сжимал в кармане флакон.

Продержался он до позднего вечера, когда все разбредались по комнатам.

Минхо так и не понял, что произошло, пока его быстро запихивали в его же спальню, запирая дверь на ключ и пару заклятий поверх.

— Сони… — протянул он обеспокоено, — Сони, что-то случилось?

Взгляд у него усталый, под глазами мешки — но Хан читает на лице искреннее волнение и, наконец, срывается, протягивая ему флакон и утирая с щек первые побежавшие слезы:

— Забери. Пожалуйста.

Тот испугался, буквально подлетая к нему и притягивая к груди. Кажется, бутылек упал и благополучно закатился куда-то под шкаф, Хан не видел.

Перед его лицом было чужое плечо, в которое он вжимался, силясь не зарыдать в голос.

— Джисони, солнце, что случилось? — сбивчивый шепот в самую макушку отнюдь не успокаивал — сердце кололо лишь сильнее. Он так о нем волнуется. Он не знает, насколько Джисон плохой человек.

— Прости меня, — прохрипел младший, цепляясь за его спину, как утопающий за ветку, — Прости меня, прости, прости…

Его легко подхватили на руки. Еще вчера Хан бы умер внутри от подобного, но сейчас едва ли обратил внимание даже тогда, когда оказался усажен на чужие крепкие бедра.

— Сони, посмотри на меня, — Минхо буквально отодрал все еще судорожно рыдающего парня от своего плеча, чтобы заглянуть в его лицо, — О чем ты? За что мне тебя прощать? Оно не подействовало, да? — Хан пытался ответить, но не мог, все еще задыхаясь от слез. — Это ты меня прости, бельчонок, солнышко мое, оно и не подействовало бы, это просто пустышка…

Хан даже перестал плакать.

Он удивленно моргнул.

— А?

Минхо положил ладонь на его щеку, осторожно вытирая соленые дорожки.

— Пустышка. Я боялся, что ты будешь жалеть об этом решении… К тому же… — на мгновение сжал губы, отвернувшись, — я… просто не смог заставить себя. Понимаешь, — он снова посмотрел в его глаза с какой-то отчаянной, горькой решимостью, — Если этот придурок не видит, какой ты невероятный, он не заслуживает тебя. Даже стоять рядом.

Хан снова удивленно моргнул. Слезы продолжали бесконтрольно течь по щекам — но уже беззвучно.

— Не заслуживает?..

— Не заслуживает, — выдохнул Минхо, откровенно обрадовавшись, что Хан немного успокоился, — Ты замечательный, настоящее сокровище…

— Неправда, — выдохнул Хан, зажмурившись, — я заставил тебя пойти на такое…

— Эй, эй, эй, — его снова прижали к груди, теперь уже мягко поглаживая по волосам, — Я сам тогда согласился… и подвел тебя, не оправдав доверие. Это я должен просить прощения… Но… Одного я понять не могу…

Хан только-только начал осознавать происходящее. На него не злятся. Перед ним извиняются. Его нежно прижимают к груди и под щекой быстро-быстро бьется что-то такое же суматошное и, скорее всего, такое же глупое, как у него под ребрами.

— Неужели, — продолжил Минхо, наконец, собравшись с мыслями, — Неужели тот человек действительно стоил подобного? Стоил… этого?

Хана снова словно ударили под дых. Безумно колючий комок горечи, трепетной болезненной нежности и еще чего-то плохо формулируемого, что клокотал под его сердцем вот уже много лет, наконец, взорвался.

— Да! — почти закричал он, если, конечно, можно кричать и хрипеть одновременно, — Да, ты стоил этого. Ты стоил всего, что я мог и не мог сделать и дать… А я тебя — нет. Я чуть было не… тебя… прости меня. Я такое ничтожество…

Он закрыл лицо руками. Смотреть на старшего было откровенно страшно.

Но почему-то ему стало легче.

— Повтори.

Хан не смог расслышать интонацию, слишком увлеченный тем, чтобы снова не разрыдаться.

— Ты стоил этого. Я просто устал… устал смотреть на тебя издалека. Устал, что мне не хватает храбрости… Просто… Я знаю, что это был мой последний шанс, но… Я тогда совсем не думал о тебе и твоих чувствах… А когда осознал… Мне так жаль. Пожалуйста, — он слепо вцепился пальцами в его плечи, не раскрывая зажмуренных глаз, — пожалуйста, не ненавидь меня!

Вновь повисла тишина.

Прикосновение к пояснице было мягким, почти нежным.

Хан удивленно распахнул глаза, вперив в старшего изумленный взгляд.

Тот улыбался. По-настоящему, так, как обычно, как улыбался ему всегда.

Хан почти почувствовал себя счастливым от одной только этой улыбки.

— Как я могу ненавидеть моего Джисони? — на несколько тонов ниже, вкрадчиво, трепетно. Хан подавился воздухом, непонимающе хлопая ресницами, — Только… что значит «твой последний шанс»?

Джисон откровенно не успевал за тем, как менялись его эмоции. Он заторможенно пожал плечами:

— Потому что я — это я и у меня есть зеркало?

Тот нахмурился.

— Что?

Хан вздохнул, растирая по лицу остатки слез.

— Давай объективно, — начал он, ощущая, как ладони на пояснице движутся вверх и вниз, оглаживая, пересчитывая позвонки кончиками пальцев. По коже побежали мурашки. — Я — то еще… чучело. Большие щеки, плечи широкие, торс тонкий, ноги — вообще прутья. Неказистый. Неприятный для глаз. А ты… ну… ты?

Минхо продолжал непонимающе хлопать ресницами, вопросительно приподняв бровь. Ладони скользнули выше, обводя лопатки, скользя ногтями вдоль позвоночника. Хан продолжил, игнорируя желание тихо выдохнуть:

— Ну серьезно, ты же настоящая древняя статуя. Такой… просто… ну… — он сделал какие-то непонятные ему самому пассы руками, вызвав у собеседника тихий смешок, — просто… вау.

— Ты всегда так красноречив, когда проплачешься?

Хан возмущенно пихнул его в плечо, даже на секунду забыв, что, так-то, действительно все еще плакал.

— Я тебе тут душу изливаю, вообще-то…

— Польщен, — рассмеялся тот тихо, прежде чем прижать ближе к себе. Щеку обожгло теплом.

Джисон окончательно выпал из реальности. Его только что… поцеловали?

— Перестал плакать? — ласковый шепот на вмиг покрасневшее ушко, — Ах, вижу, еще нет. Ну ладно, это всего лишь пара капель…

Хан даже пискнуть не успел, как оказался лежащим навзничь под хитрым, почти кошачьим взглядом нависающего Минхо.

— Что?..— видимо, непонимание на его лице было слишком уморительным, ибо Минхо уткнулся ему в шею в приступе тихого смеха.

— Ничего, — Хан вздрогнул — перекат плеча словно обожгло огнем, когда его коснулись чужие горячие губы, — Буду доказывать тебе, что ты ошибаешься.

— В… чем? — У него начинала кружиться голова… Он спит?

Вкрадчивый, довольный шепот куда-то вдоль линии челюсти, быстрый поцелуй у самого уха.

— В том, что ты некрасив. Я влюблен в эти аппетитные щечки с самого первого дня в Академии…

Кажется, Джисон таки потерял сознание, стоило ему почувствовать тепло и мягкость чужих губ своими… Потому что происходящее дальше словно потонуло в густом тумане.

Казалось, руки Минхо были везде: поглаживали горящие от смущения и поцелуев щеки, обводили контуры боков, пересчитывали позвонки, растирали по коже мокрые дорожки, оставленные губами и языком.

— Прекрасный, — Джисон всхлипнул, слушая, подставляясь под горячие ладони и не менее обжигающие губы, — такой прекрасный, такой замечательный, мое сокровище, мой…

Последней вразумительной мыслью, всплывшей в перегревшемся мозгу Хана, было «как хорошо, что я запер дверь…».

***

— Одна капля, — бухтел под нос Бинни, отсчитывая, — вторая… третья… Вот, на. Убойная доза убойного успокоительного, как заказывал.

Феликс благодарно принял кружку, отпивая.

— Ну, как они там? — Чанбин оперся о стол, бросив задумчивый взгляд в сторону коридора.

Вместо ответа Феликс лишь шутливо поиграл бровями. Тот засмеялся.

— Ясно. На, в этот раз ты победил, солнышко, — на стол опустился тихо звякнувший мешочек, — Кого будем сводить на этот раз?

Ликс широко улыбнулся, глядя на него из-под пушистых, полуопущенных ресниц:

— О, есть у меня на примете одна прекрасная будущая пара…