Шаг за шагом - Глава 1

Глава 1

Жизнь справедливой быть не может — это Лаббок понял очень давно. Но от этого терпеть её пофигизм к своей судьбе было едва ли легче.

В том, что его забросило на какой-то остров хрен знает где с хрен знает каким парнем, определённо была виновата судьба, но Лаббок не спешил её обвинять — боялся, что стерва обозлиться, и парень окажется каннибалом или маньяком, или ещё кем малоприятным. Если остаёшься на необитаемом острове в глубокой заднице, хочется верить, что хотя бы компания будет приятной.

Смуглый парень в пафосном рванье приятной компанией не был. Он кричал и ругался, топал ногами и в бессильной ярости дубасил стволы деревьев вот уже полчаса, и Лаббоку, наблюдавшему за ним с почтительного расстояния из укрытия среди густых листьев, было его не то жалко, не то страшно. За себя, разумеется.

Из всего, что до него долетело, он понял, что здесь они оказались именно по вине этого парня. И вернуться теперь не могут.

Почему не могут, он так и не понял. Но выяснять пока не спешил. Парень, конечно, судя по всему остался без тэйгу, но в порыве гнева раскалывал камни на берегу ударами кулаков, так что Лаббок иллюзий на счёт исхода их битвы не питал. Конечно, с Кросс Тейлом у него было преимущество. Но даже если он победит, как отсюда (и откуда, собственно?) выбраться, он не знал.

Парень тем временем сел, в последний раз озлобленно ударив по песку и махнул рукой себе за спину, туда, где находился Лаббок.

— Я знаю, что ты здесь. Выходи.

Лаббок вздрогнул — он отлично умел скрывать своё присутсвие — и на мгновение замешкался, но всё-таки выступил из густой тени подлеска навстречу этому человеку. У него были белые волосы и смуглая кожа, но лица Лаббок не видел. Подойдя ещё на пару шагов, он остановился у кромки песка, в том месте, где из серого пляжа ещё пробивалась трава. Ближе подходить он не рискнул.

Человек, сидевший спиной к нему, глубоко вдохнул, выдохнул и встал. Вблизи он оказался довольно высок — наверное, ростом с Булата — и необычно красив. Проскользнув в сознании Лаббока, эта мысль тут же испарилась, смутив его. Но не признать, что есть нечто интригующее в экзотической внешности человека перед ним действительно было нельзя: у незнакомца были правильные черты лица, большие золотые глаза, жёстко очерченные скулы. Портил это лицо лишь большой крестообразный шрам в самом центре, сходяшийся на переносице.

Молодой человек недовольно поджал губы и свёл брови. Шрам пошёл некрасивыми буграми, сделав его лицо почти отталкивающим.

— Полагаю, ты попал сюда со мной, — медленно протянул парень, оценивающе оглядывая Лаббока. Маленький, щуплый по сравнению с ним самим. Впрочем, не настолько, чтоб его сразу можно было сбрасывать со счетов...

На лице незнакомца появилось какое-то необыкновенно хищное выражение, о котором, возможно, он и сам не подозревал. Но Лаббок напрягся. Отодвинув край плаща, он продемонстрировал свой тэйгу и предупреждающе выставил руку.

Теперь пришёл черёд парня напротив него, стиснув зубы, напряжённо отступить на пару шагов. Это плохо. Без тэйгу даже будучи быстрее и сильнее он не сможет ему противостоять. Впрочем, зависит от того, как он этим своим тэйгу пользуется...

...что-то в его суровом взгляде подсказывало, что неплохо. Весьма и весьма неплохо. Покромсать он Шуру сможет. Пару конечностей точно оттяпает.

— Ла-адно, — задумчиво протянул смуглый парень, —давай знакомиться. Я Шура, — он поднял руки и попытался изобразить миролюбивую улыбку.

Лаббок, незаметно вздохнув от облегчения, отпустил плащ. Тот, скользнув по бедру, вновь прикрыл Кросс Тейл, и в это самое мгновение ему, Лаббоку, показалось, что Шура тоже еле заметно облегчённо выдохнул.

— Я Эйс, — соврал Лаббок.

Шура легко кивнул — правда, неправда, похоже, ему было плевать.

— Ладно, Эйс. Раз уж мы тут вдвоём, предлагаю осмотреться. Через пару часов стемнеет — нужно найти где разведём костёр и переночуем.

Лаббок напряжённо кивнул, всё ещё не сводя взгляда с человека перед ним. Шура спокойно махнул рукой и шагнул в сторону леса — впрочем, пару раз по дороге обернувшись. Лаббоку он не доверял.

И правильно делал.

Он поплёлся вслед за Шурой, догнав его у самой кромки песка, где начинали расти невысокие сухие деревья с тёмными стволами. Упускать его из виду было нельзя.

Вместе они собрали сухой травы и листьев, сложив их на небольшой поляне, укрытой от ветра с моря старыми липами и густыми зарослями осоки.

Шура развёл костёр — и вовремя, солнце как раз ушло за деревья, спрятавшись и спрятав их в тёплом полумраке. Отправляться на поиски еды и воды по темноте уже не было смысла. Лаббок решил собрать по округе немного хвороста, чтобы ночью топить костёр.

— Спим по очереди или?..

— Не-е, здесь на много миль никого нет. А животных, думаю, ты не боишься, — он многозначительно покосился на пояс Лаббока. Хоть под плащом Кросс Тейл и не было видно, Лаббок буквально почувствовал, как Шура прожигал его взглядом.

— Да. Да и не подойдут они к костру, — быстро ответил он, сложив возле себя кучу веток.

Шура отстранённо пожал плечами. Да, наверное не подойдут. Не дураки ж — огня боятся и правильно делают. Хотя стоило бы ещё и людей бояться.

Лаббок сам себе кивнул и больше заговорить с Шурой не пытался.

Когда совсем стемнело, они растопили костёр так жарко, что от тепла у него опалило лицо. Согрев ладони и ноги, Лаббок почувствовал, что его разморило. Взглянув на небо, он увидел прямо над собой высоко в небе луну. Значит, полночь. Пора ложиться спать.

Он недоверчиво глянул на Шуру, который, вроде бы, уже спал, тихо вздыхая напротив него. Мелькнула мысль зарезать его и сбежать, но Лаббок отмёл её. Куда? Как? Кажется, они застряли на каком-то острове, судя по всему. Тогда им нужен плот. Или чтобы Шура починил свой тэйгу.

Проблемы, которые за этим последуют, он решит потом.

Задумавшись над этим, Лаббок не заметил, как прогнал сонливость. Сидел он так долго, что костёр начал затухать, а сон всё не шёл. Теперь Лаббок ощутил, что с моря дул холодный солёный ветер, который ощущался даже здесь несмотря на огонь. Сжавшись на своей лежанке, он пытался согреться и снова растопить костёр — впрочем, безуспешно. Прохладный ветер крепчал.

Ночи здесь оказались удивительно холодными. До утра Лаббок не мог уснуть: урчал пустой желудок, и от холода дрожали пальцы. Даже у костра он продрог до костей. Шура, лежащий напротив него на другой стороне, кажется, тоже не спал, или спал, но во сне подрагивал от холода и плотнее обхватывал себя руками.

В предрассветных лучах Лаббок заметил, что изо рта у него вырвалось облачко пара и печально подумал, что заболеть бы ему сейчас не хотелось. Костёр всё ещё горел, но у них уже закончились ветки, а топить собственной лежанкой не хотелось. Поняв, что спать он всё равно больше не будет, Лаббок встал и отправился собирать сучья.

От росы на кустах промокли штаны, и кожу неприятно холодила утренняя свежесть, так что он старался идти очень аккуратно, не задевая высокую траву и кустарники. По ботинкам текли ручейки воды.

В лесу едва ли он сумел найти несколько подходящих веток — достаточно сухих, чтобы ими можно было топить костёр, и взял с собой ещё несколько небольших влажных, чтоб просохли у костра.

В их импровизированном лагере было пусто: Шура куда-то ушёл, оставив, впрочем, свой походный мешок. Значит, вернётся.

Решив, что ждать его нет смысла, Лаббок подбросил в костёр веток и отправился на охоту.

Звери здесь были непуганые. Через час у Лаббока уже было два кролика, и он возвращался обратно. Готовить на костре он умел не очень хорошо, но Шуре бы свою еду ни за что не доверил бы. Хрен знает, что от него можно было ожидать.

В лагере уже вовсю горел костёр, а на нём в большой железной кружке Шура кипятил воду.

— Морскую что ли решил? — удивлённо спросил Лаббок, опуская перед ним его кролика.

— Да не-е, я что, совсем идиот по-твоему? — Шура подтянул к себе свой походный мешок и, покопавшись, достал оттуда нож, — пресную нашел.

— Где?

Тот посмотрел на Лаббока снизу вверх, хитро сощурившись, и ответил, выдавив гадкую улыбку:

— Секрет фирмы.

Про себя Лаббок раздосадованно выругался. Ну, кто бы сомневался? Этот гад сморит его водой с червями, тухлым мясом или ягодами, от которых у него, Лаббока, начнётся диарея.

Сев напротив Шуры, он принялся обдирать своего кролика. Хрен там плавал — сдохнет! — но ничего из рук этого хитрого засранца не примет.

...вода была на удивление обычной. После сухого, жесткого кролика Лаббок даже назвал бы её замечательной.

Всё-таки выделываться не приходилось.

С едой тоже было не густо, так что выделываться снова не приходилось, но сухие кролики встали поперёк горла уже на третий раз, и пришлось пытаться разнообразить меню.

С моря веяло свежим морским запахом и солью. Они пришли на то место, где в их первую встречу Шура выпускал пар. От камней тоже пахло — сырым, пыльным запахом.

Лаббок вытянул из-за пояса нити и расставил их наподобие сетей рыбаков. По правде сказать, он не сильно в этом разбирался — всего пару раз был на рыбалке с Булатом, и то управлялись они двумя тонкими удочками с блестящими лесками, — но то было скорее для души. Однако Шура настаивал и даже помогал, разбираясь в этом, по видимому, был осведомлён чуть лучше: он помог Лаббоку правильно расставить сети, чтоб они не заваливались и не путались между собой, и чтоб рыба из них не могла выскользнуть.

Едва ли так должен был применяться тэйгу и едва ли первый император мог представить, что когда-нибудь его великое оружие будут использовать... Так.

Но выбирать не приходилось.

Шура натягивал снасти, Лаббок вытаскивал рыбу, если им что-нибудь оставалось. Потом забрасывал.

Это повторялось из раза в раз, пока у них не стало получаться более-менее сносно — к тому времени лоб и спина у обоих покрылись испариной, и они уже не чувствовали ни холода моря, ни солёного ветра.

Когда рыбы было достаточно, они двинулись обратно, вглубь острова, оставляя на песке глубокие мокрые следы. На полпути к кромке леса Лаббок устало осел. Обернувшись на него через плечо, через пару секунд осел и Шура, а затем растянулся по песку. Его грудь тяжело поднималась и опускалась, а пальцы подрагивали от усталости.

Переведя дыхание, Лаббок, немного раздумав, тоже прилёг. Облегчение, настигшее его в тот момент, сложно было переоценить или сравнить с чем-либо ещё.

— И-и-и... Что это за остров?

— Это не остров, — лениво отозвался Шура, — это полуостров далеко на востоке, он уходит вглубь Великого океана. Кажется, он даже немного за границами империи. А может быть и нет, я не помню, — он перевернулся и подвигал руками-ногами, делая на песке звёздочку. Взгляд его, тупо устремлённый вверх, не выражал ничего.

— А-а, э... занимательно, — подытожил Лаббок, но тут же спохватился: — А откуда ты всё это знаешь?

Шура отстранённо пожал плечами, но Лаббоку показалось, что он напрягся.

— Я много путешествовал, — почти не соврал, даже голос не выдал. Шура был уверен, что Лаббок его в чём-то заподозрил. Только в чём? Ну, путешествовал парень.

— Ты наёмник?

Шура кивнул, в душе чувствуя облегчение. Ну да, догадаться, кто он на самом деле, не смог бы никто. Мало кто знал, что у премьер-министра вообще сын есть.

Они сидели у моря до самой темноты, пока от воды не повеяло холодом, и песок не принялся вытягивать из них тепло. Тогда Лаббок обулся и, поплотнее укутавшись в свой плащ, пошёл вслед за Шурой к их маленькому лагерю.

Над огнём они пожарили пойманную рыбу и таким же образом вскипятили воду. Днём Шура снова где-то раздобыл родниковой, и теперь одолжил свою кружку, чтобы было в чём кипятить.

В его походном мешке нашлось и тёплое войлочное одеяло, но Лаббок был не уверен, что он им поделится. Ничего. Просто придётся пододвинуться поближе к костру.

После двух дней, наполненных исключительно кроликами, ужин показался им обоим амброзией. Хотя без соли рыба была постной, но голод брал своё — Лаббок съел её, не моргнув глазом. Протянутую кружку он одним глотком опорожнил наполовину, но жажда так и не прошла.

Ложился спать он сегодня уже не голодным и даже относительно довольным. Жаль, что ночью снова будет холодно, но это он мог пережить. Просто надо придвинуться поближе к...

— Слушай, давай ложиться рядом.

На секунду Лаббок завис, оторопело глянув сверху вниз на лежавшего на земле Шуру. Тот уже готовился ко сну: подстелил под себя плащ, а сверху укрылся одеялом.

Уловив непонимающий взгляд Лаббока, он развёл руками:

— Да холодно, бл-лин. С моря дует. Мы замёрзнем по одному, так что давай, ползи сюда, — Шура похлопал по свёрнутому возле себя на земле плащу, — он мягче, чем земля.

Лаббок что-то проворчал, но послушно потянулся поближе к громадному тёплому Шуре. Свой плащ он снимать не стал, только сильнее закутался в него и натянул капюшон. Сверху на него положили одеяло. Поперёк живота легла тяжёлая рука, притянув его ближе, так, что Лаббок лопатками почувствовал крепкие грудные мышцы Шуры.

— Что ты делаешь? — прошипел он, извернувшись, и попытался оттолкнуть от себя парня. В ответ Шура ослабил хватку, но руку не убрал. Лаббок сумел отодвинуться и сердито зыркнул глазами снизу вверх.

— Если ты себе что-то надумал, я тебе яйца отрежу нахрен. Мой тэйгу всё ещё работает, — низко прорычал он, продолжая толкать Шуру в грудь руками. На самом деле он немного блефовал — нити, конечно, были при нём, но пока Шура его так душил, он едва ли был способен ими воспользоваться. В голове яркой вспышкой загорелась паника, на мгновение заглушив все остальные мысли и возможность трезво оценивать ситуацию, но её Лаббок тут же подавил, отправив куда подальше в глубины сознания. Ему нельзя показывать, что он боится Шуру.

Тот как-то непонятно улыбнулся — и хитро, и понимающе одновременно, с тенью издёвки.

— Да я и не думал, — он убрал руку, и Лаббок наконец сумел оттолкнуться. Потеряв равновесия, он качнулся назад, но Шура подхватил его, не дав упасть, и продолжил: — Просто я догадался, что такой суровый парень, как ты, обниматься с другим парнем по-хорошему не станет. Но по-другому мы замёрзнем, заболеем и сдохнем, поверь мне.

Шура приглашающе поднял руку, похлопав себя по груди; улыбка его стала мягче. Лаббок, чуть поколебавшись, всё-таки приблизился к нему и устроился вплотную, уставившись в середину груди Шуры.

— Откуда ты знаешь?

— Что именно? — прозвучало отчуждённо. Шура не смотрел на него, это Лаббок понял по голосу. Кажется, он просто глядел в костёр.

— Ну, о климате здешнем, о том, как выживать надо...

— А-а-а, ты про это... Ну, по моему виду, думаю, ты уже догадался, что я много путешествовал. И много где был. На таких островах тоже, правда при менее приятных обстоятельствах.

— И каких же? — Лаббок с трудом поборол желание запрокинуть голову и посмотреть Шуре в лицо.

Тот хмыкнул в ответ.

— Ну, скажем так: был сезон дождей и я попробовал прибиться к племени каннибалов — тогда я ещё не знал, что они каннибалы, — а потом всю неделю приходилось по всем соседним островам от них прятаться.

— А твой тэйгу? — Лаббок чувствовал, что от спокойного повествования Шуры его совсем разморило. Он попытлся устроиться по-удобнее, не привлекая к себе лишнего внимания, и сам не заметил, как теснее прижался в поисках тепла.

Шура многозначительно помолчал и ответил:

— Любопытство сгубило кошку.

В полудрёме Лаббок улыбнулся. Он представил Шуру большим помойным котом, валявшимся в жухлых листьях, пока над головой у него проносились толпы мужчин и женщин с копьями и ожерельями из человеческих зубов.

— ...ойной ночи, — услышал он уже сквозь сон, но не нашёл в себе сил, чтобы ответить — его уже разморило.

Шура был прав. Спать вместе действительно было куда теплее.

Наутро болело всё. Шея, спина, а в особенности болели плечи и рёбра. Лаббок проснулся совершенно разбитым. Но холодно ему не было.

Выпутаться из стальной хватки Шуры стало той ещё задачей — спал засранец крепко, сцепив руки кольцом вокруг Лаббока. Пришлось толкаться.

— Да мать твою за ногу, отцепись уже! — в сердцах прошипел Лаббок, пихнув Шуру локтем в челюсть.

— Да не сплю я, успокойся, говнюк мелкий, — злобно прохрипел в ответ парень. Он с силой отпихнул от себя Лаббока, и тот, перевернувшись, откатился к пепелищу костра, дико взглянув на него из-под спутанной чёлки.

Шура улыбался ему открытой, ехидной улыбкой. Почесав затылок, он сел и потянулся, деланно зевнув во весь рот. Лаббок сердито встал и отряхнулся.

— Ты сумасшедший и озабоченный, — отрезал он, тряхнув головой. В спутанные зелёные волосы забились пепел и песок, и голову требовалось срочно помыть, если Лаббок не хотел в скором времени обзавестись дредами. И вшами.

Наверное, мыться в море не стоило — холодное оно, да и солёная вода, Лаббок откуда-то знал, была вредна для кожи и волос — но ему было наплевать. Хотелось помыться и свалить от Шуры куда подальше.

— Куда ты? — донеслось ему в спину, когда он уже скрылся за деревьями.

— Не ходи за мной! — в ответ рявкнул он, надеясь, что Шура решит, будто он пошёл в туалет или просто разозлился.

Он шёл, пробираясь через подлесок, пока не влетел в заросли волчеягодника. Тут злость над ним взяла верх и Лаббок, плюнув на всё, достал Кросс Тейл и покрамсал всю растительность вокруг, прорубив себе путь до моря. Здесь пахло солью и свежестью; от нагретого солнцем песка исходил жар. Сбросив ботинки, Лаббок закатал до колен штаны и окунул ноги в воду. Океан был прохладным, совсем не таким согретым, как песок, и неприятно щипал стопы и щиколотки, и Лаббок с досадой подумал, что помыться ему всё же не светит. Конечно, если он не хочет заболеть и помереть.

Вылезать из воды — признавать поражение — совсем не хотелось. Лаббок, сквозь зубы ругаясь, брёл по берегу в сторону леса, в каждой руке держа по ботинку, когда из тени деревьев навстречу ему выступил Шура. Он насмешливо улыбался подперев плечом дерево и, сложив руки на груди, ждал, когда Лаббок подойдёт достаточно близко, чтобы слышать колкости.

— Гениальное решение, здесь же тропики, — съязвил он, когда Лаббок, поровнявшись с ним, принялся обуваться. Тот промолчал, стиснув зубы и бросив на Шуру раздражённый взгляд из-под чёлки, будто бы говоря: "Да, гений. А тебе это нахрен сдалось?". Суровый взгляд Шура выдержал, пожав плечами:

— В лесу есть пруд. И вода в нём теплее, поверь мне, — он усмехнулся и поманил Лаббока рукой. — Пошли, нам всё равно надо будет набрать воды. Пошли.

— Набирать воду будем там же, где и мыться? — скептически уточнил Лаббок.

— Не, — отрицательно мотнул головой Шура, — там родник выше по течению есть, оттуда в пруд впадает ручей.

На это Лаббок пожал плечами. Всё равно это лучше, чем ходить грязным.

В лесу они сразу пошли по новой тропе — сам Лаббок её ещё не исследовал. Но Шура шёл уверенно, изредка предупреждая о кочках, пока они не дошли до небольшого — метров пятнадцать в диаметре, — пруда. Вода в нём была довольно чистой, и действительно гораздо более тёплой, чем в море. Прохладной, и всё ещё неприятной, но Лаббок по крайней мере был уверен, что от такой воды с ним ничего не случится.

— Кстати, на, — Шура протянул ему какой-то сморщенный корешок тёмного цвета, — это мыльнянка. Можешь использовать для волос и для тела... Она типа лечебная.

Он замялся, не зная, что добавить. Выждав ещё пару мгновений, Лаббок, кивнув, принял у него подарок.

— Спасибо, учту.

Повисла пауза. Шура, замешкавшись на мгновение, отвернулся, махнув рукой.

— Я пошёл за водой, вернусь минут через тридцать. Постарайся спрятать свой крохотный стручок к тому времени обратно в штаны, а то я тебя затравлю.

Лаббок возмущённо крикнул ему вслед, чтобы тот шёл на хер и оттуда не возвращался, но Шура уже скрылся за деревьями. В тишине раздался его гулкий грудной смех и пожелание заполнить рот тем дерьмом, из которого он выполз. Чертыхнувшись, Лаббок сердито сдёрнул с себя штаны.

Вода показалась ему истинным блаженством. К чести Шуры, его подарок пригодился — Лаббок намочил сухой корешок, и тот немного вспенился. Наскоро намылив и ополоснув голову, он смыл с себя пот и пыль и окунулся в воду с головой.

Это было приятно. Ванну — не душ, а именно ванну — он принимал давно. И хотя зеленоватая, относительно чистая лужа, в которой он сидел, была едва ли похожа на ароматную горячую воду, в которой раньше он мог купаться хоть каждый день, но и за неё Лаббок был благодарен всем богам, если они, конечно, были.

Выйдя на берег, он вытерся каким-то куском ткани, который ему оставил Шура (думать о том, чем он был, не хотелось) оделся и стал ждать. Даже тряпку, которой вытирался, на дерево повесил, чтоб сохла.

Вскоре между деревьями показалась белая башка.

— Ты правда так торопился, чтобы я не увидел? — усмехнулся Шура, когда навстречу ему из-за дерева выступил Лаббок. В ответ он показал Шуре неприличный жест, снял ещё влажную тряпку с дерева, отряхнул её и, развернувшись, молча пошёл в сторону лагеря.

Шура усмехнулся. Была б ситуация другой, он бы пацану этот палец в трёх местах бы сломал. Но он просто отправился следом, под нос себе насвистывая какой-то восточный мотив.

В лагере было сумрачно и так же прохладно, как и везде в лесу.

Костёр совсем потух, видимо, перед уходом Шура не подбросил в него топлива.

Лаббок удивлённо оглянулся на него, но тот молча прошёл мимо него и принялся собирать их нехитрые пожитки в мешок. Смятение охватило Лаббока и, вероятно, это отразилось на его лице, потому что обернувшись, Шура взглянул на него через плечо с тенью понимания.

— Предалагаю выдвигаться.

— Прямо сейчас?

Шура выгнул бровь.

— Тебе нужно ещё время?

Лаббок тут же мотнул головой, вновь чувствуя себя растерянно. Здесь его ничего не держало, и чем быстрее они окажутся в столице, тем лучше, чёрт возьми, у него нет права мешкать! Как нет и лишнего времени. Что может случиться с ребятами без него? С Тацуми? И мисс Наджендой?..

Но этот засранец мог хотя бы его предупредить. А ещё лучше обсудить. Кем он себя считает?

Но не было времени для ругани. Проглотив ком из гордости и раздражения, Лаббок мотнул головой.

— Нет, я готов, отправляемся.

В ответ Шура кивнул. Поправив походный мешок на плече, он взглянул на компас и указал на юг.

— Пошли.

К исходу второго дня их путешествия Лаббок начал опасаться, что это затянется. Шли они быстро, но на мили вокруг он так и не заметил ни города, ни даже деревни. На нитях он поднимался на много метров вверх несколько раз в надежде заметить хоть что-нибудь. Шура давно уже сказал, что в этой части континента людей живёт мало, но Лаббоку хотелось верить, что они смогут добраться на перекладных. Так было бы гораздо быстрее. А пешком они могут целый месяц идти!..

Он часто спрашивал у Шуры, сможет ли он перенести их, но тот лишь хмуро качал головой. Шамбалу — так назывался маленький тэйгу, который Шура вечно прятал — ему починить так и не удалось.

Каким чудом он умудрился её сломать не понимал даже Лаббок. Но помощь даже не предлагал — Шура очень ревностно относился к своему оружию, и его можно было понять. Сам Лаббок его к Кросс Тейлу не подпустил бы ни за что.

Раньше Лаббок не путешествовал так по долгу. Ни один, ни в компании. Их база находилась невдалеке от столицы, так что дальние путешествия не требовались. И хотя поверхностно он был знаком с принципами выживания, у одного него ничего бы не получилось. Кем бы ни был Шура, Лаббок был ему благодарен. В его безразмерном походнике, казалось, было всё на свете — и всё крайне нужное.

Шура умел ставить силки, и хотя теперь им это было не нужно, Лаббок не мог не радоваться. Даже если с Кросс Тейлом что-то случится (не дайте боги!), голодной смертью они не умрут. И не загрызут друг друга. Хотя это уже о другом.

Шура умел разводить костёр даже если вокруг всё было насквозь сырым. И этим своим умением безмерно гордился. Говорил, какой-то старик откуда-то с юга его этому научил. Говорил, что на юге всегда влажно и жарко. Много чего говорил.

Шура умел строить шалаши буквально из говна и палок, и от этого его умения Лаббок был в неменьшем восторге, чем от таинственного знания о разведении костров.

А ещё теперь Лаббок понимал, как сильно они с ребятами полагались на способности своих тэйгу. И на организаторские способности Надженды.

Как не прискорбно было это признавать, но в одиночку он бы не прошёл этот путь. Увы.

Но кое-что продолжало его раздражать.

Шура всё решал сам. Никогда не советовался, не спрашивал мнения Лаббока. Ничего не обсуждал и отвечал только на те вопросы, на которые сам хотел отвечать. Недомолвки вносили напряжение, хотя Лаббок был готов их терпеть, пока они шли в правильном направлении в хорошем темпе. Всё-таки во многом это была заслуга Шуры.

Но поведение его бесило.

Три дня назад ни с того ни с сего они резко повергули на восток. Шура не ответил, ушли ли они не туда или есть ли там город; промолчал, отвернувшись. И молчал весь день до привала — тогда попросил погреть воду.

Лаббок подчинился. Свалить ему искренне хотелось.

Изловив в ручье несколько окуней и набрав воды, он вернулся к Шуре уже затемно. Тот развёл костёр, и видно его было издалека — они остановились посреди поросшей вереском равнины под единственным большим деревом на много метров; вокруг него мелкой порослью стояли одни молодые тополя и ясени.

Шура спал, закутавшись в своё войлочное одеяло, забившись между корней, но когда Лаббок подошёл, поднял голову, и взгляд его совсем не был сонным.

Он молча смотрел, как жарится на костре рыба, и, кажется, даже снова засыпал на какое-то время. Но вскоре запах еды и урчание в животе перебороли усталость, и он вылез из своего гнезда.

Сам Лаббок к тому времени уже почти доел и теперь сидел, задумчиво глядя в костёр. Кружка в его руках была тёплой и от неё веяло паром — всё же пресная вода здесь, слава богам, была в избытке.

Передав кружку Шуре, Лаббок, подумав, отправился на его место. Спать при своём попутчике он больше не боялся. По крайней мере, пока тот не починит Шамбалу.

Досадливо выругавшись себе под нос так, чтоб никто не услышал, Лаббок закрыл глаза. Нужно было поспать пока этот придурок не решил, что он замёрз, поел, снова хочет спать или ещё какая хрень, которая взбредёт ему в голову. Нужно выспаться. Завтра будет трудный день. Снова.

Завтра оказалось не сложнее, чем сегодня. И послезавтра тоже.

Всё текло своим чередом: они шли, изредка переругиваясь. Направление больше не меняли, что радовало. Лаббок решил, что в тот раз они всё же зашли не туда. Вопрос оставался лишь в том, сколько времени они на этом потеряли.

Однако и на этот вопрос Шура не ответил. Вёл он себя в последнее время всё противнее — огрызался и игнорировал с каждым днём всё чаще. Может, было это из-за Шамбалы, которую починить ему так и не удалось (и, как подозревал Лаббок, Шура даже не понимал, что он делает не так). Но его помощь всё ещё не требовалась — донесли ему это вполне доступно.

Однажды на предложение посмотреть на его тэйгу, Лаббок получил грубый отказ с угрозой остаться без пальцев.

Поведение Шуры раздражало всё больше.

Они снова повернули не туда, но на этот раз пришлось возвращаться назад. С каждым днём злость начинала закипать всё сильнее.

К концу третьей недели, они дошли до первой деревни.

Впервые за всё это время Лаббок чувствовал себя спокойнее. Люди, жившие в ней, сказали, что находится она недалеко от границы, примерно в полутора неделях. Это не могло не радовать.

Засыпая на сеновале Лаббок чувствовал, что ему едва ли хватит сил идти так дальше. На мгновение его охватило уныние — захотелось остаться здесь, в тепле и не идти дальше. И, наверное, что Шуре тоже идти не хотелось.

Болезненно хотелось отдохнуть. Взять перерыв. Перевести здесь дыхание.

Не потому что страх за Надженду и ребят отпустил его, нет. Но дрожащие, сбитые ноги болели, и пальцы замёрзли. И есть теперь хотелось всё время.

Но за него опять всё решил Шура — накануне полудня второго дня он объявил ему, что желает двигаться дальше.

Рано утром третьего дня на повозке они уехали к следующей деревне, и оттуда пошли пешком.

Шли вдоль дороги, пока Шура не сказал, что через лес безопаснее — там границу перейти было легче.

Смысл в этом был, и Лаббок последовал за ним. Но про себя решил поговорить. Сегодня. На привале.

Вечерело сегодня удивительно быстро. Даром, видимо, что к разговору — но чем ближе он был, тем больше Лаббок нервничал.

Главное не выказать злость. Но нужно быть настойчивым.

Шура весь день резко ругался на всякие мелочи, что встречались им по дороге и как будто был на взводе, но отступать было поздно.

Они остановились на широкой поляне когда уже на небе стали загораться первые звёзды. От предвкушения Лаббока слегка потряхивало.

Шура сбросил мешок на землю и встал, отвернушись от него. Встав за ним, глубоко вздохнув, Лаббок про себя попросил у богов себе терпения и начал:

— Мне не нравится, что ты всё решаешь единолично.

Шура остановился. Напряжённо взглянув на Лаббока из-за плеча, он растянул губы в кривую ухмылку.

— И что ты ничего не говоришь. Почему я должен верить, что мы идём правильно.

— Потому что я лучше ориентируюсь по звёздам. И у меня компас.

— Ты два раза завёл нас не туда.

Шура напрягся ещё больше. Теперь он стоял к нему лицом, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. В его позе появилось что-то угрожающее.

— И вывел.

— Но мы потеряли время.

— И что?

Лаббок сжал кулаки, закусив щёку с внутренней стороны.

Держать себя в руках.

— Этого могло бы не произойти, если б ты спросил, правильно ли мы идём, — металлически отчеканил он.

Шура оскалился.

— А ты прям так дохрена в топографии разбираешься, да?

Отступив на шаг, Лаббок разъярённо сжал кулаки так, что они впились в кожу ладоней.

— От тебя пользы было б как от пятого колеса!

— Чёрт возьми, ты так говоришь, будто сам всё знаешь! Но мы чуть не потерялись из-за тебя!

— Мы не потерялись благодаря мне! — рявкнул Шура.

Развернувшись, Лаббок уже собирался уйти — за водой, охотиться, куда угодно. Иначе сейчас он...

— И чего ж ты тогда молчал, м? — прошипел Шура ему в спину и шёпотом добавил: — Какая ж ты всё-таки тупая скотина, как...

Это стало последней каплей.

Наплевав на всё, Лаббок развернулся и с размаху залепил Шуре кулаком по челюсти — с силой, вкладывая всё раздражение, которое копилось в нём неделями.

Шура не успел увернуться — дёрнулся, пошатнувшись от удара, и отступил на шаг. Ощерившись, он издал какой-то непонятный звук — то ли рык, то ли смесь из ругательств на южных наречиях, Лаббок не вник. Шестое чувство подсказывало ему, что надо бежать. Инстинкт самосохранения — который не раз спасал ему жизнь и которого Лаббок привык слушаться — пульсировал в мозгах мыслью о том, что сейчас случится ни дать-ни взять пиздец, и если он, Лаббок, сейчас же не возьмёт себя в руки и не побежит отсюда, им обоим хана.

Но Лаббок его не послушал.

Метнувшись вперёд с диким криком, он впечатался в Шуру всем телом, оттолкнув его снова, и почувствовал, как что-то тяжёлое прилетело в него сверху. А затем с правого сбока и снова сверху. Задохнувшись, Лаббок потерял равновесие, и тогда Шура отбросил его ногой. Прокатившись по мокрой траве, он встал на четвереньки, отплёвываясь — наружу хлынула желчь. Этого мгновения хватило, чтобы Шура успел у нему подбежать. Он замахнулся для удара, но Лаббок успел перекатиться, на ходу сделав тому подсечку. От удара о землю в воздух взметнулось облако холодных брызг; это отрезвило Шуру, и он замер, выжидая, что следующее сделает Лаббок. Он был готов драться дальше, если потребуется. Не хотелось бы, чтоб потребовалось.

Ну же, Лаббок, ляг. Проблюйся до конца, отдышись. Посмотри на звёзды, пока будешь приходить в себя. Подумай о хоро...

Потребовалось.

Лаббок молча кинулся на Шуру, прицельно ударив кулаком в солнечное сплетение. Шура встал в стойку, но тут Лаббок вытянул из-за пазухи свои нити и взлетел в воздух. Он нанёс удар сверху, тяжело рухнув на Шуру, и тот, на мгновение потеряв равновесие, качнулся, пропустив ещё два сильных удара в челюсть и плечо. Лаббок бил, не жалея силы, вымещая без остатка всё раздражение, которое скопилось в нём за время их путешествия.

Это из-за Шуры они оказались в этой жопе.

Это из-за Шуры он не знает, что сейчас с Наджендой, Тацуми и остальными.

Это из-за Шуры ему приходится голодать и мёрзнуть.

Это из-за Шуры он может стать причиной смерти своих друзей. Кто знает, вернётся ли сегодня Леонэ с задания. Хватит ли мощности тэйгу Майн, чтобы защитить её. Сможет ли Тацуми использовать Инкурсио.

Он не знал ответов на эти вопросы, но точно знал, у кого надо их спрашивать.

От очередного сильного удара в грудь Шуру отбросило. Отойдя на несколько шагов назад, он присел, сделав подсечку подбежавшему Лаббоку, и принялся бить его.

На мгновение Лаббоку показалось, что из него сейчас вылетит жизнь. Он часто тренировался с Леонэ и Булатом, но их удары никогда не были такими сильными — по крайней мере, от них он не чувствовал, что сейчас начнёт блевать органами.

Шура зарядил ему по рёбрам и по груди. Руками Лаббок закрывал голову, но Шура туда и не целился. Он бил по ногам и по плечам, и Лаббок чувствовал, как от каждого удара по телу расползаются синяки.

Когда Шура почувствовал, что драться с ним больше никто не собирается, бить он перестал. Отполз, освобождая пространство для сжавшегося на земле Лаббока, и наблюдал за тем, как тот медленно разгибает руки, морщась от боли и шёпотом ругаясь на чём свет стоит. Напряжение боя ещё не ушло, и он рвал траву возле себя, глядя как Лаббок встаёт, медленно перекатываясь по земле из стороны в сторону, как неваляшка. Хотелось ударить ещё раз — за несдержанность, за истерику, за то, что Лаббок позволил себе сорваться на нём.

Сцепив зубы так крепко, что заболели челюсти, Шура продолжил рвать траву.

— Я тоже зол.

Лаббок обернулся, бросив на него косой, полный злобы взгляд.

— Да неужели? — прокряхтел он, присаживаясь поудобнее.

Шура сжал губы тонкой полоской, собрав в горсть вырванную с корнем траву, чтоб не ударить и не нагрубить в ответ.

— Но мы уже здесь. Здесь, блядь, и не были бы, между прочим, если б ты на той сраной скале не подскочил и не вылетел хрен пойми откуда, как чёрт из табакерки! — рявкнул он, не сдержавшись. По пальцам из смятой горсти трав потёк зелёный сок.

— Я бежал помочь!.. — Лаббок оборвался на полуслове, прикусив губу. Теперь он смотрел на Шуру почти затравленно.

Тот осел, выпрямившись, и выпустил из сжатого кулака сломанные травинки.

— Помочь кому? — с недоверием спросил он.

Лаббок, не задумываясь ни секунды, соврал:

— Там были монстры, нападавшие на людей вблизи столицы. И там наверху в ту ночь тоже были люди — я решил, что это какие-нибудь местные жители и побежал их спасать.

Пот скатился по его виску, но Лаббок списал это на усталость после боя.

— И ты бежал помочь им?

— Да, — выдавил Лаббок, стараясь, чтобы голос звучал как можно более твёрдо.

Недолго Шура молчал, заинтересованно глядя на Лаббока. А потом молча встал, ушёл и вернулся с полной флягой воды, которую им дали в деревне. Он помог Лаббоку подняться и протянул её. Однако когда их руки соприкоснулись, он поймал его за запястье и приятнул к себе. Заглянув в лицо, он негромко сказал:

— Тогда прошу прощения, господин.

Лаббок стойко выдержал взгляд, но едва Шура его отпустил, он почувствовал, что у него дрожат колени.

В тот момент произошло что-то нехорошее. Но Лаббок так и не понял, что именно, потому что Шура вдруг оторвал от своей одежды кусок ткани — довольно чистый, — намочил его и мягко провёл по подбородку Лаббока так аккуратно, что тот даже боли не ощутил. Лишь лёгкий дискомфорт.

— Тебе надо умыться.

Забрав мокрую ткань дрожащими пальцами, Лаббок провёл ей по щеке, стирая грязь и кровь.

Что-то нехорошее точно произошло. Но хуже всего было то, что оно сбивало с толку.

Шура больше не кидался на него. Не хамил. Даже спрашивал изредка мнения и без просьб давал плед и ходил сам охотиться.

Про некоторых говорят, что через дырку в голове к ним заходит немного ума*, и Шура был из таких.

Теперь стало спокойнее. Но что-то всё равно было не так.

Три дня назад они пересекли границу Империи и шли теперь медленее — оба выдохлись. Но Шура всё равно был мрачнее тучи. Больше он не огрызался и даже иногда разговарил о чём-то, и рассказывал, и слушать его было интересно. Лаббок искренне поражался его знаниям и умениям. Одни истории из путешествий он был готов слушать часами напролёт, пока они ужинали вместе. Но его плохое настроение никуда не делось. Оно будто спряталось. И теперь выглядывало лишь изредка, косыми взглядами, полными непонятного сожаления и недоверия, редкими резкими движениями. Даже спать Шура стал как будто чутче.

Лаббок с тоской понимал, что заслуживает такого недоверия. Он и сам часто задумывался о том, кем может быть Шура.

Что ж, скоро всё станет понятно. Но до тех пор у них было время.

— Расскажи про озеро.

— Я уже рассказывал.

— Мне интересно ещё. Шура, тебе жалко что ли? — вздохнул, поддельно негодуя, Лаббок. На костре жарились белки.

Он взглянул на Шуру поверх костра и поймал улыбку. Даже не понял, почему улыбнулся в ответ.

— И про красавиц, небось, снова?

— И про них, — кивнул Лаббок, растягиваясь на земле. — Эх, врёшь ты всё, не нравился ты им так, как говоришь.

— Это поче...

— Им бы нравился я, — усмехнувшись, Лаббок привстал и продемонстрировал мускулы. — Не влюбиться нельзя.

Шура негромко хмыкнул, но кривляния Лаббока вызвали у него искреннюю улыбку. В ответ он показал свои.

— А это что по-твоему?

— Палки.

— Ах, так!

Лаббок увернулся от прилетевшей в него струи воды и расхохотался. Шура напротив него снова приложился к фляге с водой и набрал в рот воды. В поддельной панике Лаббок заметался по земле, моля о пощаде, и, смеясь, снова уклонился от пущенной в него струи.

— Костёр не потуши!

— Так ты будешь слушать, говнюк?!

Кряхтя, Лаббок поднялся и, отряхнув пыльный плащ, кивнул. Слушать Шуру было приятно.

Слушать Шуру хотелось искренне. Потому что он также охотно слушал в ответ. Лаббок ведь и сам был не дурак байки позаливать.

До полуночи они каждую ночь коротали время историями и вознёй, и время играло на их стороне, растягиваясь, словно патока. Больше это не раздражало.

Больше Лаббок не желал ускорить его.

Шура хохотал от скабрёзных шуток, и смуглая грудь его ходила ходуном на каждом глубоком вздохе. Ветер разносил его смех на много метров, но отчего-то Лаббок ничего не боялся.

Ничего постороннего. Потому что самая большая загадка, самая густая тень, скрывающая в своём сумраке нечто сидела перед ним.

Шура спал и ел с ним, Шура смеялся с ним, пел с ним. Вместе они голодали и замерзали. И Лаббок не мог отрицать того, что правда проникся этим человеком — его паршивым характером, его самовлюблённостью, смехом, голосом и силой. Его вдоль и поперёк за их поход узнал и запомнил Лаббок.

Не позволил Шура узнать ему лишь свою историю — и это не могло не заставлять всё время быть начеку.

Впрочем, это было в какой-то степени честно. Шура точно также не знал ничего о нём — и Лаббок молился всем богам, чтоб и дальше не знал.

У догорающего костра они засыпали снова вместе, под одним одеялом. Здесь, ближе к югу, не было так холодно, но ночами всё ещё можно было продрогнуть.

Прижимаясь к Шуре спиной, Лаббок больше не боялся. Даже его не боялся. Не сейчас. Потом — возможно. Но не сейчас.

Ему снился таинственный сад, и статуи белого мрамора в нём, и прекрасные девы с кувшинами вина, и зелёные ящерицы с длинными зубастыми мордами в пруду. Шура говорил, что их как-то зовут. Как-то на "к". Но Лаббок во сне так и не вспомнил.

Он чувствовал спокойствие. Удаляясь всё дальше по саду, он слышал голоса всё тише и шёл так, пока впереди не замаячил блёклый, неяркий свет. Он шёл на него, пока свет не стал ярче, и пришлось зажмурится, потерев глаза.

Солнце встало.

— Доброе утро, — хрипло проговорил голос за спиной.

Лаббок обернулся. Шура набрал в рот воды и, шумно прополоскав, сплюнул на траву. Протянув Лаббоку флягу, он улыбнулся.

— Доброе.

Ещё до полудня впереди показался какой-то город. Сняв на местном постоялом дворе себе комнату, они разошлись: Шура отправился искать, где можно поесть, а Лаббок остался в номере. Лёжа на кровати, он рассматривал потолок и думал о том, что будет, когда они достигнут столицы. Вернее, когда достигнет он. На полпути он планировал оставить Шуру — так было бы лучше для обоих. Наверное, в следующем городе им уже придётся разделиться. Лаббок обогнёт столицу и вернётся в их убежище, и там будет долго рассказывать ребятам, как он выжил.

С момента его пропажи прошло чуть больше месяца. Наверняка они его уже похоронили. Ну, может, мисс Надженда ещё нет. И Акамэ. Остальным придётся рассказывать до-о-олгую историю.

Лаббок не заметил, как снова заснул. Он не устал, но порядком успел отвыкнуть от того, как приятно спать на кровати, и потому вскоре его унесло в царство Морфея.

Шура разбудил его на закате.

Комната наполнилась оранжевыми тенями, и Шура в свете заходящего солнца казался бронзовой статуей — к слову, самой прекрасной, которую когда-либо видел Лаббок.

Он улыбался.

— Жрачку я заказал в номер. Можешь дрыхнуть сколько влезет.

— Боги, как башка раскалывается-я... — вздохнул Лаббок, с силой проводя ладонями по лицу.

— Нехрен на закате засыпать. Так тебе и надо.

— Отстань...

Но Шура поступил наоборот.

Обойдя свою кровать, он встал вплотную, нависнув над Лаббоком, а затем лёг рядом, и Лаббоку пришлось подвинуться.

— И зачем?

— Я больше не могу спать один. Привык с тобой.

— Я тебя расстрою: спать мне не хочется.

— Тогда просто полежи со мной.

Шура взял его за руку, некрепко сжав. При желании Лаббок легко мог её забрать и уйти.

— Когда принесут еду?

— Она уже тут.

Привстав, Лаббок взглянул поверх плеча Шуры на стол — там действительно стояло два подноса: один пустой, другой — с тарелкой мяса с гречкой и ещё дымящейся кружкой.

Шура провёл рукой по зелёным волосам и коснулся пальцами кончика подбородка.

— Потом придёшь ко мне?

Лаббок невольно смутился, но, взглянув в глаза Шуре, почувствовал, что смущение отступило.

— Ага.

Лаббоку никогда не нравилось, когда за ним наблюдали, пока он ел, но взгляд Шуры он переносил слишком легко, к собственному удивлению.

Шура наблюдал за ним не так, как другие. Он даже не просто смотрел, как иногда за общим столом на него смотрела Акамэ — он созерцал. Давно Лаббок прочитал это слово в толстой книжке по философии, которая стояла в их библиотеке, и с тех пор не был уверен, существуют ли ныне в их мире люди, способные так глядеть на мир.

В задрипанном трактире в потерянном для мира городке понял — могут.

Мир окутали синие тени, и Шура почти растворился в них, когда Лаббок закончил свою трапезу. Он снова лёг, теперь с краю. Шура прижал его к себе тёплыми руками.

Обхватив его за руку, Лаббок приложил её к своей щеке и потёрся об неё. Шура пах костром и железом.

Горячие губы коснулись его лба. Лаббок взглянул вверх, столкнувшись взглядом с золотыми глазами — те, казалось, горели в темноте.

Кончиками пальцев он обвёл контур губ и подбородок. Шура усмехнулся.

К чёрту, к чёрту всё. Всё равно скоро они расстанутся навсегда. Даже если Шура из грёбанной армии, больше Лаббок его не увидит. Он будет молить богов, чтобы никогда его не увидеть.

Будь, что будет.

— Я соврал тебе, прости. На самом деле меня зовут Лаббок.

Не дав ничего ответить, Лаббок, прижавшись губами к тёмной шее, прошептал что-то неразборчивое, что Шура не смог разобрать, но сумел догадаться.

Лаббок ему тоже. И он тоже благодарен.

Впервые в жизни он был, чёрт возьми, благодарен. Искренне, от всей души — или того, что у него было вместо неё.

Прижав к себе Лаббока так крепко, как только мог, чтобы не причинить ему боль, Шура уткнулся носом ему в макушку и прошептал это. И пусть раздерёт его Бездна, если было там хоть одно лживое слово.

Лживых — нет, не было; была лишь одна большая недомолвка, о которой в один день Лаббок должен был узнать.

Шура подозревал его.

Хотя откровенно говоря, пока было не в чем. Лаббок мог быть предателем и членом революционеров, и равно с тем же успехом мог оказаться каким-нибудь лейтенантом армии Эсдес или королевской гвардии. Шура ушёл из Империи достаточно давно, чтобы нихрена уже не знать о её текущих делах. Да, воюют. С кем? Хрен знает. Кто на его стороне? Да кто их всех запомнит. А убьёт кого из них — так и батей прикрыться можно... Иногда даже нужно.

Лаббок был непонятным. Выправкой он был точь в точь любой имперский солдат, даже стилем боя. Но что-то в нём было не так.

Шура пока не мог сказать, что именно, но был уверен, что докапается до правды.

Несколько дней назад они покинули ту комнату и снова отправились в путь. Они шли без остановки вторые сутки — Лаббок настаивал, какое-то чувство отчаянно гнало его вперёд, и Шура спешил за ним, как мог. Они давно уже шли по территории Империи, но города им ещё не попадались. Там, глядишь, быстрее дело пойдёт...

Что будет, когда Лаббок узнает, кто на самом деле Шура, он сам не был уверен. Скорее всего рад он не будет. Даже если он всё-таки солдат.

Гнев и тоска накатили на него. Не будет рад, и чёрт с ним! Кто спросит его мнения?..

...но ведь спросит же. Теперь — да, без сомнений.

Впервые Шуре не хотелось хватать и присваивать, Шуре хотелось получить. Так, как в жизни он получал вещи редко — чтоб отдали ему их добровольно.

По истечению вторых суток они свалились без сил и долго пили из общей фляги, пока она не опустела. Сил охотиться не было.

— Херня твой план, — как-то отчуждённо проворчал Шура, когда они лежали на поляне, глядя в усеянное мелкими звёздами тёмное покрывало неба. — Ты нас скорее угробишь так.

— Прости, — Лаббок подполз к нему, прикоснувшись к руке. — Теперь я понимаю, но просто... Шура, у меня какое-то нехорошее предчувствие. Я просто знаю, что нам нужно торопиться.

Он виновато взглянул на парня снизу вверх. Шура сжал его руку в ответ.

Приподнявшись на локте, Лаббок задумчиво взглянул ему в лицо.

— У меня остались люди, которых я хочу защитить, — прошептал, протянув руку. Пальцами он обвёл по краям шрам на переносице. Шура стойко держался, ни разу не дёрнувшись и не отпрянув. Хотя прикосновения к нему он страшно не любил.

— Кто оставил его тебе?

— Человек с востока. Не знаю, как его звали. Я убил его.

— Но перед этим он чуть не убил тебя, — Лаббок снова лёг, тяжело вздохнув, — Представляешь, что было бы со мной, если б тебя убили тогда? Где бы сейчас я был?

— Точно не здесь, — усмехнулся Шура, прижимая к себе Лаббока, — Но я же выжил. И ты выжил. И мы вдвоём здесь, и нам есть кого защищать, значит, мы продолжим жить.

— Да, — согласился Лаббок, обнимая Шуру поперёк груди, — мы должны выжить.

Он поднял глаза на Шуру и вглянул очень внимательно, даже дотошно, будто желал увидеть насквозь, узнать мысли и впитать чувства.

— Мы должны выжить хотя бы ради друг друга.

И приподнявшись, он поцеловал Шуру. Невесомо, едва коснувшись губ, и тут же отстранился. Лёг обратно и стал засыпать.

Шура провёл пальцами по губам.

Неожиданно, словно молния посреди солнечного дня, его пронзило осознание. Он наконец понял, чем от всех прочих имперских солдат — да и от него тоже, чего уж греха таить — отличался Лаббок.

Лаббок был свободен.

Наутро они проснулись в объятиях друг друга, и хотя оба были голодны, не хотелось даже вставать. Лёжа вплотную было тепло и так странно, ни страшно, ни тревожно, как не было, кажется, ни разу в жизни; или было давно, так давно, что Шура уже и не мог припомнить когда.

Но кое-что всё-таки заставило его мягко отстраниться. В кармане теплела, пульсируя, Шамбала, чего не было уже давно. С тех пор, как она забросила их в ебеня и сломалась.

А теперь, вот, снова стало.

Дрожащей рукой вытащив тэйгу из кармана, Шура отполз подальше от Лаббока и использовал телепортацию. Очутившись в метре от того места, где только что сидел, он не смог сдержать радостного восклицания.

Перепуганный Лаббок подпрыгнул, даже толком не проснувшись, и затравленно заозирался по сторонам. Взгляд его зацепился за катающегося по траве Шуру, и тяжёлый ком страха в животе расслабился.

— Ты чего орёшь? — недовольно спросил он, глядя, как поднимается с земли парень и грациозно от бедра идёт в его сторону.

Нет, Шура не просто шёл, он летел. И сиял, как начищенная монета, улыбаясь до ушей так, что казалось его лицо может треснуть в любой момент. Он помог Лаббоку встать и тут же крепко прижал его к себе.

— Она работает, — прошептал Шура, уткнувшись носом в зелёную макушку. — Как попадём в столицу, сразу же помоешь башку, — недовольно добавил он и шутливо сморщился.

Мир Лаббока разделился надвое: с одной стороны он был рад. Чертовски рад. Именно сейчас ему это было нужно — внутри несколько дней всё стыло от страха, а это был плохой знак. Лаббок доверял своему чутью, и сейчас оно говорило, что наступает что-то очень опасное. И он должен был быть рядом с друзьями в этот момент.

С другой — кто вообще Шура? И что он сделает, когда они попадут в столицу? Когда (уже даже не "если") он узнает, кто на самом деле Лаббок? Вряд ли всё пройдёт гладко — мизерная возможность этого существовала, но Лаббок даже не пытался себя утешать, — потому что простым человеком Шура быть просто не мог. И им обоим безумно повезёт, если он тоже из революционной армии.

Глубоко в душе Лаббок знал, что всё это время занимался самообманом. Шура вряд ли был из повстанцев, хотя надо признать, что и на армейского не тянул.

Лучшим вариантом было сбежать от него еще в том городе несколько дней назад. Но сейчас было поздно об этом думать.

— Это... замечательно, — задушенно проговорил Лаббок, теснее прижимаясь к горячей груди. Запрокинув голову, он посмотрел на Шуру снизу вверх, постаравшись выглядеть как можно более беззаботным. Ответил улыбкой на улыбку. Объятием на объятие.

Шура наклонился и медленно провёл языком по его губам. Лаббок дрожащими пальцами притянул его к себе за выбившиеся из хвоста пряди и застыл, ни на что не решаясь. Шура тоже стоял. Он уже не улыбался и не горел желанием рвать и метать; сейчас он выглядел таким умиротворённым, каким Лаббок его никогда бы не смог представить.

Шура невесомо прижался к тонким губам, поддавшимся ему, и нежно, тягуче поцеловал Лаббока.

— Ты... рад?

— Да, — шёпотом ответил Лаббок и почти не соврал.

Шура прижимал его к себе крепко и всё ещё заглядывал в лицо, отчего Лаббок даже немного смутился. Пихнув Шуру в бок, он проворчал, выворачиваясь из крепкой хватки:

— Дай мне умыться.

Шура легко отпустил его и, отступив, взглянул как-то по-новому: немного свысока, с долей игривости.

— Поторопись.

У ручья Лаббок долго не мог перестать ожесточённо тереть лицо холодной водой. Это было будто навождением, и хотя они оба об этом мечтали, сейчас перспектива вернуться вместе пугала. Лаббок не хотел разочаровываться в Шуре. И не хотел его разочаровывать.

Закончив умываться, он вытерся горловиной свитера, и взглянул на своё отражение. Он похудел, под глазами залегли тени; точно так же изменился и Шура. Но взгляд его всё так же горел, и замученным он не выглядел — уже хорошо.

Лаббок медленно отправился обатно, гадая, что его ждёт.

Шура сидел на траве, запихивая в походный мешок одеяло. Заслышав хруст веток под ботинками Лаббока, он развернулся, улыбаясь, и, застегнув мешок, пошёл к нему настречу.

— Учти, может немного кружиться голова и подташнивать в первый раз, — предупредил он, притягивая к себе Лаббока. Тот кивнул, сжав в ладони руку Шуры. Кивнув в ответ, он активировал Шамбалу.

Мир вздрогнул, вокруг них, сверкая, завертелся магический круг. Лаббок почувствовал, как Шура крепче сжал его плечо, и положил свою руку по его. Кажется, они всё-таки успеют вовремя.

Всё вокруг засветилось, как в тот раз, когда они перенеслись на остров, и, в последний раз вздрогнув, исчезло.

Новый мир встретил их запахом гари, криками людей, треском огня и звуками взрывов. Лаббок отчанно огляделся, вырвавшись из хватки Шуры. Столица полыхала. Тот тут, то там к небу вились чёрные ленты дыма, самая большая из крыши императорского дворца.

Шамбала перенесла их на крышу какого-то дома. Внизу по улице бежали люди, с криками спасаясь от каких-то солдат — имперских, революционных ли?..

— Лаббок...

Лаббок обернулся, испуганно взглянув на Шуру.

— Что это за херня?..

Шура мрачно молчал, поджав губы, и глядел куда-то сквозь Лаббока. Он не решался ответить.

Взглянув вниз Лаббок снова ощутил панику, но быстро отделался от этого чувства, укорив себя за малодушие.

Они должны спасти хотя бы гражданских. Он найдёт революционную армию и присоединиться к ней, быть может, хоть кто-нибудь выжил... Акамэ, Надженда...

— Нужно найти Надженду. Всё будет хорошо, Шура, всё...

Лаббок внезапно заметил, как Шура изменился в лице. Ожесточился, между бровей залегли глубокие морщины. Он стоял, напряжённо глядя на Лаббока, словно не знал, как поступить.

— Ты — часть революционной армии, да? — напряжённо спросил он.

Лаббок, напрягшись, кивнул. Тон Шуры ему совсем не понравился. В голове одна за одной пронеслись неприятные мысли.

Шура следил за ним со смесью грусти и недоверия.

Догадка обожгла сознание горькой злостью.

Нет. Этого не может быть. Не с ним, боги, не с ним...

Но казалась она такой логичной и правдивой. Тогда ведь и всё на места вставало. И познания о стране, и наличие тэйгу, боевые искусства, остальное...

От еле сдерживаемой злобы дрожали кулаки, губы сжались в тонкую бледную полоску. Горячие слёзы текли по щекам, и в них отражалось пламя, которым пылала охваченная огнём восстания столица.

Рывком Лаббок развернулся, и от застилающего глаза багрового тумана и накатившей слабости у него подогнулись ноги.

— Так ты знал?! — прорычал он, стремительным выпадом схватив Шуру за руку. Тот не стал вырываться и выдержал рязъярённый взгляд парня.

— Об этом — нет...

— А о чём ты знал?

Шура положил свою руку поверх дрожащего кулака Лаббока и попытался мягко отстранить того от себя. Он и сам отчего-то нервничал.

Убрав руку, Лаббок отступил назад. А затем на ещё один шаг и ещё на один. Отошёл так, чтобы видеть всего Шуру с ног до головы и застыл, взглядываясь в знакомую — и, чёрт возьми, совершенно незнакомую! — фигуру. В чертах лица его проступило что-то жёсткое, на лбу залегли морщины. Он нахмурился, и тени от бугрящегося шрама вновь сделали его лицо чужим и страшным — но теперь у Лаббока не было запала сражаться.

— Ни о чём, клянусь. Об этом — нет, я...

— Ты из правительства?! — выпалил Лаббок, вздрогнув от собственных слов, — или из армии? Ты тоже егерь, да?

Он наблюдал за тем, как Шура медленно, с тенью досады покачал головой. На лице его появилось нечитаемое выражение, и он шагнул навстречу Лаббоку. Тот отступил на шаг назад, одёрнув край плаща.

— Я сын премьер-министра.

На Лаббока будто ведро холодной воды вылели.

То есть как это — сын?..

Шура вдруг показался ему совсем незнакомым — непохожим даже отдалённо на того, с кем они прошли весь этот путь.

Показался чудовищем, отвратительным и отвратительно похожим на своего отца.

— Да ты смеёшься надо мной! — взорвался он, резко дёрнувшись — в них прилетел осколок дома.

Солнце исчезло. Лаббок обернулся, взглянув туда, откуда в них прилетели камни, и испуганно замер. То было не облако и не пыль от взрыва — то была тень колосса. Чего-то безумного и разрушительного. Ужасного. Такое не создал бы ни один нормальные человек; впрочем, Лаббок давно понял, что никто и ничто не нормальны в этой грёбанной империи.

Верховный тэйгу действительно поражал воображение, но не величием, о котором писали в древних текстах, а ужасом. Лаббок застыл, чувствуя, что не может сдвинуться с места. И как им одолеть это?..

Не бояться такого было нельзя. Он всегда был трусом, но такого не бояться было просто нельзя.

— Пойдём со мной!

Лаббок обернулся, на мгновение забыв о сковавшем его страхе. Шура, такой же испуганный, с глазами на пол-лица стоял на другом конце крыши, точно так же слегка подрагивая всем телом, и тянул к нему руку.

— Нахрен эту сраную страну! Давай уйдём вместе!

Он дрожашей рукой поднял Шамбалу так, чтобы Лаббок её хорошо видел и попытался выдавить уверенную улыбку, но получилось плохо.

— Пошли!

Шура дёрнулся ему навстречу, но очередной осколок, прилетевший в крышу дома, на которой они стояли, окончательно раздробил её на кучу раздельных частей.

Глядя в испуганное лицо Шуры, Лаббок почувствовал, как обида и злость захлестнули его. Надев перчатку, он дёрнул за нити и зацепился за соседний дом, оказавшись далеко от Шуры. Сложив пальцы в неприличный жест он крикнул, что было силы:

— Пошёл нахрен, ублюдок!

Он не смотрел на Шуру после этого. Не видел, сбежал ли тот (сбежал, точно сбежал), разозлился он или расстроился. Какой была последняя эмоция, которую ему подарил Лаббок.

Повернувшись лицом к чудовищу, чья тень многие годы покрывала их жизни, Лаббок принял для себя решение: он трус. И ему больно. И, кажется, ему теперь нечего терять.

Бросившись настречу тени, Лаббок заметил на небе сверкающего дракона с копьём в руке, парящего напротив Верховного тэйгу. В сердце дрогнула надежда. Если это то, о чём он подумал, то — видят боги! — над ними ещё взойдёт солнце.