Гвиндор вырвался вперед – полукруглые потолки подземелья раскатистым эхо подхватили цокот его когтей. За мабари норовил броситься и Алистер – пружинящий шаг его выдавал нетерпение, Страж все оборачивался через плечо, немо торопя спутников, – но Рам, наоборот, предпочитал не спешить.

Мертвецы издохли так давно, что тухлятиной от них почти не несло – сухая, пергаментная плоть слезала с костей, сыпалась трухой, кружилась в сыром, промозглом воздухе, будто пылинки на свету. И все же, маг следил не только за соорденовцем впереди, но и за тылом отряда – среди трупов попадались достаточно проворные, а толком разведать коридорные ответвления они пока не успели. Стэн забаррикадировал часть дверей огромными, в рост эльфа бочками, но могли остаться тайные стенные панели или попросту незамеченные ими ходы для слуг: все в замке было Рамиттану непривычно. Кинлох рвался ввысь – и в его лестницах он ориентировался превосходно, – а вот в распростертых под землей путающихся перекрестках терялся, не зная, откуда настигнет опасность.

Негостеприимная темнота скалилась по углам, паутинные обрывки висели неподвижно – только трепетали, когда их задевали на ходу, и снова мертвенно обмякали. Угроза таилась не в них. И не в коридорах, как выяснилось – впереди.

– Откуда ты здесь? – робко пробормотал голос за поворотом, и Рам дернулся, как под хлесткой молниевой плетью. Они шагали не то чтобы тихо, но старались лишний раз не шуметь – а голосу, кажется, было не до них вовсе. Гвиндор залаял, призывая хозяина. Голос затрепетал, будто на ветру, забулькал в глотке:

– Хороший пес, хороший, – лепет на мабари не действовал, он глухо зарычал, наверняка припав брюхом к полу и ощерившись – по хрипам и подвыванию Рам, изучивший повадки пса как свои собственные, мог представить его позу до мельчайших деталей. В звуках прорезалась паника, слова затолпились, сталкиваемые окончаниями. – Нет, нет, не рычи, я ничего, отхожу, отхожу… Только где ж твои хозяева? Ты же не из замка, да?

Еще эльф мог в деталях представить человека, который стал бы заискивать перед мабари вместо того, чтобы атаковать первым или спокойно выждать его владельца. Вдох забился пылью в трепетнувшие гневом ноздри – а вот и виновник всего мертвецкого столпотворения, потому что в толпе тварей любого сорта, толка и степени мерзости наверняка найдется свой демон, дергающий за ниточки полюбившихся кукол.

Алистер облизнулся и втянул шею, пытаясь разглядеть поворот, но проем двери был слишком узок и далек от стен, чтобы видеть прижавшийся к ним голос. Стэн и Зевран поступили умнее – перехватили оружие и скользнули на свои позиции защиты и прикрытия, – но Рам оборвал их резкой отмашкой ладони, зашептал одними губами:

– Демон, – паучьи пальцы перебрались под навершие разлапистого посоха. – Сначала поговорю.

Отвернулся – недовольство кунари его не интересовало, – подпихнул в плечо Зеврана, чтобы не тормозил, маясь на границе тени перед шагом в факельный прокоптившийся свет, и первым оказался за поворотом.

Коридор вонял как карцеры в Башне – дерьмом, влажной соломой и баландой. Рам сам за решетку ни разу не попадал, но в качестве дисциплинарного взыскания («К тому же, тебе стоит быть ближе к собратьям, мальчик мой» – улыбался в довесок всегда Ирвинг) носил иногда впавшим в немилость магам еду. И ведра помойные тоже выносил, и любви почему-то к другим ученикам раз от раза испытывал все меньше: если уж взялись сбегать или подкладывать ловушки под дверь Грегора, так не попадайтесь.

Почему вспомнилось? Не потому ли, что чаще всего работать приходилось в паре с тем, кого презирал едва ли меньше нагло скалящегося из-за решетки Андерса? Брезгливо эльф переступил лужу в каменной выемке – это могла быть как безобидная вода, так и блевота, – подошел к Гвиндору. Схватил за ошейник, туго натянул, вынудив осесть на зад. Поднял взгляд – прошелся им от босых, сбитых в кровь стоп до сальной макушки, – сглотнул. Он узнал голос – и был готов увидеть демона в обличье малефикара, даже говорить с ним – если придется, чтобы продраться сквозь ловушку к Эамону или даже разваливающемуся на ходу трупу эрла.

Не готов только был встретить настоящего Йована.

На миг задохнулся – не вонью, колким комком в груди. Тем самым, что пророс из осколка филактерии, воткнутого в предплечье – нервы взвелись, как тетива арбалета, зазвенели: Раму казалось, что от их визга он оглохнет, но другие не слышали ничего. И не видели – приклеенная презрительная насмешка даже не дрогнула на лице, храня от спутников настоящую подоплеку.

Мгновеньем позже поутихло и вросло обратно в вены, ворвалось в сердце, загудело в висках. Эльф не имел привычки молиться Создателю, но почти поверил в него, когда малефикар не просто не исчез, но открыл рот.

– Рам! – позвал скуляще Йован, вжался в решетку – грудью, хлипким животом в струпьях ожогов, щекой. – Рам, ты-то здесь откуда? Мы в Тени? Ты настоящий?

Гвиндор зарычал, щеря губу. Этого хватило и чтобы пленник отшатнулся, словно цапля поджав калеченную пытками ногу, цепляясь за прутья, и чтобы эльф смог понять, почему ему не мерещится старый знакомый. Недоверие мабари, едкий запах крови – от страха, сворачивавшегося на ранах бурой слизью, щекотало в носу, – не могли быть вескими доводами. Но какой бы демон стал унижаться настолько, чтобы напяливать на себя столь неприглядную оболочку – и тем более если хотел добиться от Рама сделки?

Нет, только Йован, будучи полным ничтожеством, мог еще чего-то от него хотеть – как минимум, ответов. Как максимум – заранее прикинул эльф, – спасения.

– Командир, а ты не говорил, что у тебя кругом свои люди! – улыбаясь, будто встретился с дорогим гостем, хохотнул Ворон. Шутовским жестом наклонил голову к плечу, вздернул бровь, немо умоляя о продолжении. Стэн проворчал что-то в зубы и выплюнул тягучий, долгий выдох, веско обозначивший его недовольство.

Тишиной можно было захлебнуться – только скрипел костями, шмыгал и хрипло дышал Йован, замерев в балансе, как хитроумно растянутая в камере игрушка. Точек опоры ему явно не хватало – Рам только что выбил одну из них своим появлением, и теперь, сощурившись, следил за тем, как шевелятся мысли в черепушке малефикара, скрываясь за бегающим взглядом.

Потом отпустил ошейник пса и сложил руки на груди.

– Он кто угодно, но не свой человек, – ответил запоздало и уже не нужно, дернул уголком губы, скорее себе вслух пояснил. – Но и не причина местного безумия, чтобы поднять такую ораву тварей нужно нечто большее, чем несколько фокусов в запасе. Правда же, Йован?

– Ну… Да, – малефикар сглотнул так, будто в горло ему запихнули стрелу и повернули несколько раз. – Понятия не имею, откуда и что произошло. Дело в Конноре, наверное…

– Сын Эамона! – ахнул Алистер и, словно мабари в исступлении, подскочил к решетке. – Что ты с ним сделал?

– Ничего, ничего! – замахал руками маг. – То есть, я его учил. Меня наняла эрлесса, показать ему основы контроля, потому что у него проклюнулся магический дар. А потом… Дело в том, – что-то заставило малефикара вздернуть подбородок и, булькнув вдохом, набраться твердости на крупицу важного в словесном ворохе, – я пытался отравить Эамона. По приказу Логэйна, иначе бы тот выдал меня храмовникам. Потом меня посадили сюда, вот и весь рассказ.

– Ах ты паскуда! – со всей дури Алистер шарахнул латной перчаткой по прутьям камеры, пленник вздрогнул и вжал голову в плечи, потупился, вздрагивая каждому стальному лязгу. Как Рам отдернул за ошейник мабари – так Стэн по кивку командира оттащил за шкирку Стража, чуть встряхнул, вынуждая успокоиться.

Алистер – наивная душа. Даже ругался так, будто пытался отобрать любимый мяч у такого же, как он, пятилетки. Было бы смешно – будь время обращать на его возню внимание, но лишние вопли соорденовца, как всегда, пробудили в Раме вместо умиления головную боль. Он нажал языком на нёбо, будто покатывал по рту собственное решение, задумчиво постучал ногтем по посоху – и отстранился на шаг, освобождая пространство перед камерой.

– Зев, отопри.

– Что? Рам, ты… – красноречие Йована, как всегда, завораживало. Ворон зазвенел отмычками. Стэн, еще разок встряхнув задохнувшегося возмущением Алистера, последнего все-таки поддержал.

– Люди не зря посадили его за решетку. Он саирабаз. Опасен.

– Ты тоже был за решеткой и тоже опасен. И я маг и опасен. Все?

– Да как ты можешь вообще его выпускать? Он же… Паскуда, мразь, скотина, Рам, ну одумайся, зачем он нам нужен? – Алистер пригнулся от подзатыльника кунари и хотя бы орать перестал. – Пусть сидит тут, раз тебе так дорог!

Зевран шептал проклятья на ативанском – стальные загогулины мельтешили факельными бликами в ловких пальцах, железисто кряхтел от поворота отмычек замочный механизм, – но на него никто не смотрел толком: больше решетки всех занимал Йован и его хребетная дрожь, кутавшая, словно заклятьем щита.

– Рам, ты и правда… Не оставишь меня тут? После всего? – такая слепая и дурная надежда, не имевшая ни единого основания, вызвала почти тошноту. Эльф качнул головой – ни да, ни нет, – и малефикар еще отчаяннее забормотал. – Рам, пожалуйста, я хочу попытаться исправить то, что наделал…

Ценой прокушенной до крови щеки эльф смолчал. Не на глазах остальных. Не посохом сквозь решетку. Он сделает это – своими руками, один на один, – и вот тогда они поговорят о возможности искупления.

– Braska! – сгоряча оборвал причитания пленника Ворон – стальной крючок, соскользнув с замка, едва не распорол ему ладонь, но заодно задел механизм в чувствительной пружинной точке. Щелк сопроводил открытую решетку – картинно убийца отшагнул в сторону и в поклоне протянул ладонь в вонючий проем камеры. Издевку его Рам оценил – действительно, королевское приглашение, – но подыграть не смог. В голове все крутилось такими же, как в замке, пружинными механизмами – предвкушающая дрожь плавила хребет, будто к кости приложили раскаленную кочергу, только при спутниках он держался в рамках им привычного. И сил продолжать делать вид, что встреча – самая обычная, – оставалось все меньше.

– Спасибо, Зев. Привал на час, – он отстегнул от пояса кошель с флаконами зелий, не глядя, перебросил убийце, – посмотрите, не осталось ли чего в сундуках, которые мы пропустили, обшарьте трупы, проверьте, чтобы тыл был чист. Я быстро. И еще, Стэн, – кунари, едва укротивший суровым взглядом попытку Алистера возмутиться, вскинулся. – Пригляди.

Короткий кивок – приказ понят, – и троица удалилась за поворот коридора. Теперь Рамиттан был уверен, что никто раньше его зова даже носа не покажет – протяжный выдох вырвался сам собой, потому что еще это означало возможность сковырнуть с себя маску понимающего и вдумчивого командира. Надеть другую. Ту, что вросла в лицо в день их бегства.

– Гвиндор, охраняй, – коротко бросил псу Рам и толкнул прутьевую решетку. Камера была крохотная – едва вытянуться в рост и уж тем более не разминуться двум обитателям, – Йован, уловив изменение настроения, считав по складкам на лбу свою судьбу, попятился. Врезался спиной в стену. Вжал подбородок в грудь, исподлобья уставился, торопливо облизнулся – разбитые в кровь губы, все в трещинах и коростах, влажно заблестели, и руки зачесались превратить их в еще большее месиво.

– Рам, я… Я правда не знал, что так выйдет. Клянусь Создателем, когда все упали, я был уверен, что убил вас, потому и сбежал. Я так рад видеть тебя живым!

– Знаешь, я тоже рад видеть тебя живым, – протянул, смакуя невысказанное «пока еще», эльф и с короткого замаха хлестнул Йована по щеке. Тот вяло попытался отбиться, выставил перекрест предплечий, но пытки и голод высосали из него силы – в то время как Рам, на нервах ждавший нападения мертвецов в любой момент, был готов к схватке как никогда.

Едва зажившие, в глянцевой свежей кожице губы лопнули, как раздавленные вишни. Кровь брызнула, залила подбородок, Йован округлившимися от ужаса глазами уставился на Стража, молча, не веря происходящему, потянулся потрогать щеку. Охнул, едва мазнув подушечками пальцев по скуле, съежился еще сильнее, забито, исподлобья косясь.

– Рам, что случилось после того, как я…

– После того, как ты бросил нас наедине с храмовниками, разозлив их магией крови? – во второй раз он замахнулся хлестче, малефикар угадал – увернулся, подставив плечо, – и за это Рам посохом подсек его под колени и швырнул на пол. Стукнулся о камень затылок, трепетно надулись вдохом ребра – Йован рвано всхлипнул, попробовал скрутиться калачиком, но эльф навис над, наступил сапогом на локоть, помешав прикрыть голову.

– Это не самый главный вопрос. Попробуй еще раз.

Маг скулил. Вспухшие под кожей косточки таза и лодыжек почти порвали бледную от долго пребывания под землей шкуру. Рам убрал ногу, дал пленнику свернуться в плотный ком конечностей и хребта, скривившись брезгливо, потыкал носком сапога в бок.

– Ладно, раз ты такой тупой, то я помогу, – малефикар всем своим видом напоминал личинку. Бледный, жалкий, скрюченный. Как личинку, Раму хотелось лишь наступить на него и дожать до звука лопнувших кишок, но он пока держался. Растягивал – не удовольствие даже, мрачную, стягивавшую горло жаждой похлеще похмельной месть. – Давай, повторяй за мной: «Рам, что стало с Лили?»

– Рам, – всхлипывая и пряча в ожидании голову, протянул Йован, – что стало с Лили?

– Она сдохла, – оскалился эльф и пнул в живот. Что-то чавкнуло. Малефикар захрипел и завыл, попытался отползти – Страж милостиво позволил, мягко поглаживая подушечкой большого пальца сильверитовую бляшку посоха, подступил ближе, как только силы пленника покинули. – Если хочешь знать, как, спроси. Но я бы на твоем месте был умнее. Догадался, какой вопрос будет самым правильным?

– Что случилось с Халиль? – истерично провыл в плечо Йован, уже готовясь принять новый удар. Но Рам застыл, навалившись на опору посоха, тенью своей закупорил тусклый подвальный след, и после долгого – достаточного, чтобы восстановилось дыхание скорчившегося мага, – молчания ответил:

– Умерла.

Никогда малефикар не был смелым, никогда осторожным, но затянувшаяся тишина выманила его наружу. В любой момент готовый свернуться обратно в защитный кокон, он выглянул из-под перекреста рук, покосился подбитым лиловым фингалом глазом – Страж выпрямился над ним, вскинул подбородок, сверху вниз разглядывая распростертого у ног ублюдка.

Он лучше всех в своем выпуске писал исторические эссе и лучше всех врал, изворачиваясь от очередного наказания. Речь была его стихией – заговорить зубы, обхитрить, переубедить, подбить на проделку, отвести подозрения от Лиль, заболтать ее до покрасневших скул, – но сейчас слова сыпались, как сквозь худой мешок, катились по полу, мигренью отдавая в висках, но никак не попадали в руки в нужном порядке.

– Из-за тебя умерла, Йован. Из-за твоей глупой попытки. Я же спрашивал, правда или нет, в чем тебя обвиняют? – на тупой кивок малефикара Рам прикрыл глаза, глубоко втянул пропитанный солоноватым кровным привкусом воздух, шевельнул пальцами – и алая жижа заклекотала во рту избитого мага, подчиняясь контролю. Пока не опасно – только предупреждая сбитым, захлебнувшимся дыханием. – Спрашивал, потому что если бы ты был честен со мной, мы бы их спасли. Обеих. Они были бы живы, если бы…

Он свивал их все – ненависть, презрение, усталость, тупую, волчью тоску, раздиравшую грудь, – но никак не мог подобрать нужное, никак не мог одним емким словом заклеймить свое отношение к проклятому самим Создателем неудачнику, который, однако, выжил.

Внешнее спокойствие Стража обмануло Йована – он скривился виновато, хрипло перевел дыхание, сплюнул кровь, чтобы не мешала клекотать ответом.

– Рам, мне… Жаль, очень жаль. Я не знал, пойми, не знал, как довериться тебе. Одно дело – бегство, другое – магия крови, я не мог рисковать. Ведь… – он вдавил голову в плечи, перешел на шепот тихий, как трепет светлячковых крыльев. – Ты же тоже не признался мне, Рам…

Ему не стоило открывать свой поганый, исполосованный ложью рот. Эльф поднял верхнюю губу – псиным, волчьим, хищным жестом, – и почти зарычал, впечатав сапог под ребра малефикара.

– Потому что ты лживый сукин сын, потому что ты, выблядок, не хотел потерять свою тупую корову Лили! – Йован прогнулся дугой, силясь набрать хоть каплю воздуха, жесткий, на пинки генлокам рассчитанный каблук раскрошил нижние ребра, ссадил кожу – кровь потекла на пол, ярко-алая, чавкающая под шагами, пахнущая так одурительно, что напрочь срывало любые попытки удержать в руках всю ярость.

И всю боль. Всю отчаянную, безгласую, безымянную боль.

Рам знал, что виноват. Знал, что от этого ему не скрыться. Знал, что даже самый правдоподобный кошмар с Архидемоном во главе не будет и вполовину так ужасен, как понимание, что его недальновидность привела к смерти Лиль. Знал – где-то внутри себя, держал – при себе, корчился, но молчал, не позволяя озвучивать, не позволяя рвать и так растерзанные, в ошметки исполосованные клочья сердца.

– Не тебе обвинять меня! Ты выжил, сука, ты сбежал, как сбегал всегда от наставников, от ответственности, от страхов, сбежал и теперь просишь об искуплении, – сапог врезался в живот, Йован хрипел, кричал, плакал, корчился, пытаясь отползти, но Рам неумолимо, раз за разом впечатывал в его кости и трясущуюся, полужидкую от ужаса плоть удары. – Просишь, будто это золото на сдачу, только никакое золото мира не вернет Халиль живой, ты понимаешь это, урод? Никакое. Никогда. Ни за что. Она всегда в Тени из-за тебя, и ты теперь плачешься мне, что хочешь что-то исправить…

Зубной скрип множился судорогой по челюсти, Страж остервенело, не видя ничего сквозь пелену перед глазами, избивал Йована.

Но этого было мало. Хрипов, истерики, крови, чавканья – всего было мало. Он мог перекрошить ублюдку кости и содрать кожу заживо, но даже вся высосанная из него кровь Халиль тоже не вернула бы – никогда и ни за что.

Рам понимал, что это акт беспощадной мести, которая ничего не изменит.

Но он и не хотел ничего менять, желая лишь, чтобы Йован – так же, как он, – сполна хлебнул горечи и соли, чтобы у него в грудине тоже разорвалось все надвое и никогда больше не срослось.

Маг закричал особенно громко, закашлялся, сплевывая пузырящуюся кровь, и эльф остановился. Холодком потянуло по затылку, щелкнуло, переключая мысли – одернул себя. Он не превратится в подобие чудовища, в дрессированного по храмовничьим лекалам уродца, способного лишь отвешивать зуботычины. Надо держаться – как всегда, в руках, под контролем, под паутиной собственного влияния, под давящей изнутри хваткой на глотке, – и держать на пике напряжения Йована, чтобы вечность вспоминал в Бездне.

И содрогался.

Прошло едва ли десять минут из отмерянного часа. Рам встряхнулся, прозревая от ярости, отошел на шаг – и, обласканный факельными алыми отсветами, опять преобразился. Холодно поджал губы, склонил голову, наблюдая за шевелениями малефикара – опираясь на локти, тот отполз к стене, срывая изгрызенные до мяса ногти, подтянулся, уселся, привалившись спиной и затылком к холодному камню. Попытался слизнуть несколько капель росной влаги с гранита, но едва смог подобрать вывалившийся изо рта, распухший от укусов язык.

– Рам, – простонал-провыл несколько минут спустя, поднял взгляд как побитая собака – все еще мечтая о прощении и теплой миске у камина. – Рам, я виноват, безмерно виноват, я знаю… Но разве я один. Ты рос в Башне, ты знаешь то же, что и я… Не я убил Халиль, храмовники – видит Создатель, смилуйся, я же маг, как ты, мы же… Друзья были?

– Если бы были друзьями, ты попросил бы о бегстве напрямую меня, а не Халиль, – процедил Страж. Он был готов к этому – к долгим спорам, кто же виноват, к тяжбе, к тягучим мольбам, – и обрубил все одним махом. – О храмовниках не беспокойся. Им я тоже не прощу.

Он не вкладывал в это обещание что-то нарочное, но сказал все равно так – емко, едко, прожигающе тем накалом муки, что скручивала ему хребет, – что Йован все понял, сглотнул кровь, жалобно зажмурился, чтобы выдавить сквозь реберный клекот новый вопрос.

– Значит меня ты… Убьешь?

– Возможно, – хлестнул ответом Рамиттан и подошел ближе, опустился совсем близко на корточки, почти по-приятельски потрепал по плечу. Вымученно попытался улыбнуться, но голос сам собой скатился в шершавый – наждаком по деснам, – шепот. – Я бы дал Лили умереть на твоих руках – чтобы ты понял, что чувствовал я, пока Халиль кровью захлебывалась на моих. Она пыталась защитить меня, а храмовники ударили святой карой. Откат, множественные травмы, кровоизлияние в мозг.

Йован вздрогнул – представил, а может, в голове его уже расползлась темнота подступающего обморока, и среагировал он так на зарывшиеся в его волосы эльфийские тонкие пальцы. Достаточно, впрочем, сильные, чтобы заставить мага запрокинуть голову до хрипов в натянутой шее.

– К сожалению, Лили уже успели похоронить. Она, видишь ли, не храмовница, от моих чар не защитилась. Поэтому, – Страж резко выдохнул, обрывая мысль, – мне придется придумать что-то еще. Я могу убить тебя… Как-нибудь. Вскипятить кровь, на гарлоках, знаешь, замечательно работает. Или… Хм, Гвиндор, подойди.

Пес тяжело встряхнулся и, мерно цокая когтями, подобрался, ткнулся лобастой башкой под бок, заворчал глухо, распробовав в такой близости кровавый стальной запах.

– Может, дать ему сожрать тебя заживо? – зрачки Йована мгновенно расширились, совсем не оставив радужки, губы задрожали – мабари, заслышав сомнение в хозяйском тоне, широко распахнул пасть, закапал горячей слюной на ноги малефикара. Озноб от ужаса перешел в лихорадку, тот затрясся, дергано повел плечами – только волосы в хватке Рамиттана удерживали голову в одном положении, позволяя ей лишь едва мотаться, как марионеточной болванке.

– Как думаешь, Лили умерла бы за тебя? – маг сквозь тряску отстучал зубами короткое «н-н-н-нет». Может, даже не расслышав вопрос – пес наступил лапой на бедро, горячо задышал в лицо, и близость его клыков к шее Йован воспринял с таким ужасом, что стало даже жалко – до брезгливости, до снисходительного желания покончить с ним побыстрее… Рам снова себя одернул. Он понял, что должен сделать – и никому, даже себе, не позволит мешать возвращению долга.

– Верно. Это Халиль, – почти поперхнулся, сквозь запинку зажмурился, тряхнул головой, после долгого вдоха смог продолжить, – Халиль выбрала так. Она была бы милосердна к тебе и меня просила бы о том же, в память об этом – нет, тебя убивать не стану. Но без кары не оставлю.

Рам несильно впечатал висок малефикара в камень и выпрямился, чуть стукнул пяткой посоха по полу, будто объявлял приговор. Он думал, будет больнее. Думал, гнев спалит ему нутро и ненависть обратит в такой же пергаментный, сыплющийся трухой труп, когда все решится, но сейчас, в момент полного превосходства, когда жизнь Йована лежала в его руках, чувствовал только усталость.

Как и всегда с тех пор. Бесконечное сожаление о том, что жизнь досталась ему и что жребий этот не переиграть.

– Ты просишь искупления, я – жажду капли справедливости. Я боялся потерять Халиль – и благодаря тебе пережил это. Чего ты боялся больше всего, Йован, больше, чем потерять Лили, больше, чем моего гнева, от чего ты бежал?

Понимание уже отразилось на лице мага – он подобрал ноги, цепляясь за камень, попытался подняться, но слабый тычок сапогом в грудь опрокинул его обратно, вжал в угол, Гвиндор навис, капая слюной и давя лапой, чтобы не поднялся снова. Надежный, как могильная плита – Рам кивнул, едва почесал псиный загривок и отступил на шаг.

Если он вестник справедливости – пусть все будет хотя бы внешне пристойно.

– Помолись, если хочешь.

– Рам, нет, умоляю, что угодно, пожалуйста, что угодно, только не это! Эонар, смерть, заключение, помощь с порождениями тьмы, только не этого!

– Призываешь меня проявить милосердие? А ты проявил его к Халиль? – горько усмехнулся Страж, и оглох к мольбам, и ослеп, не видя протянутые к нему в последнем призыве руки.

Решимость вскипала пенной морской волной – он рывком ладони взметнул всю расползшуюся по камере кровь, закрутил смерчевой воронкой вокруг посоха. Сила гудела и подчинялась, алчущие платы демоны рвались через Завесу, подвывали, примешивая свои голоса к голосу самого эльфа.

Их он тоже не слышал.

Кровь нужна была, чтобы напиться энергией. Тугая, как струна, магия свилась потоком, хлынула, направляемая, точно между Стражем и малефикаром, объединила их, стянула воедино, открывая более сильному сознанию всю картину. Рам видел витые дрожавшие нити, оборвав которые, заставил бы Йована задохнуться или захлебнуться вышедшей из жил кровью. Видел нити потоньше, располосованная вязь которых навсегда лишила бы его рук или слуха.

И видел одну-единственную, толстую, канатную, полную шепота демонов – связь с Тенью.

Он ударил по ней – всей вытянутой из крови маной, всеми своими силами, яростью, отчаянием, гневом, ненавистью, и голодные визгливые демоны заголосили, шарахаясь от Йована. Малефикар задергался – хаотично, слепо, рвано, поочередно врезаясь локтями и коленями в пол и стены, сполз ниже, задолбил затылком о камень, теряя часть сознания, часть себя. Рот его был распахнут, но безглас: черный провал показал выбитые местами зубы, запавший глубоко к глотке язык, кровавые сгустки на деснах, – и Рам все давил, рвал, тянул нить до треска в собственных жилах, пока та не щелкнула откатом по его выдохшимся силам.

У него не было цели провести ритуал, как полагается – да и действовал больше наугад, лишь догадываясь о природе чар. Удивился, что получилось. Хрипло заклекотал, навалившись на посох и хватаясь свободной рукой за прутья – всего несколько секунд на границе Завесы дались тяжелее долгой ночной схватки и всей битвы за Редклиф.

Но оно того стоило.

Йован оперся на локоть и поднял на него затянутый пленкой неузнавания взгляд. Слепо повел головой, забулькал – каким-то глупым вопросом, очевидным для всех, у кого есть хоть капля эмоций, – и, смиренно приняв плевок Рама за ответ, уселся ровно на полу, решив выжидать.

В Башне Страж всегда торопился пройти мимо Усмиренных – их взгляды пугали его в детстве и вызывали нервный, колкий зубной зуд в юности, позднее превратившийся в откровенный ужас – потому что на месте любого из них он всегда представлял Халиль и всегда ненавидел себя за такое неверие в их удачу. Усмиренные уходили – и он снова был готов бодаться со всем миром за право жить так, как хотел и считал нужным, но страх оставался жить где-то в позвоночнике.

Теперь его когда-то друг смотрел на мир пустым взглядом человека, навсегда потерявшего связь с Тенью. Утихомирившаяся, сожравшая свою подачку месть улеглась, тяжело и донно, в груди, затянула корень языка сладковатым привкусом – не радость, но глубокое, очищающее от пустоты удовлетворение. Почти животное, заложенное на инстинктах: выжить самому и не дать выжить своим врагам.

Впрочем, теперь Йован не был ему ненавистен.

– Берегись трупов, – равнодушно обронил на прощание Рам и захлопнул решетку, оказавшись по ту сторону. Если его найдут после их победы – что ж, пусть живет в Башне или при Редклифе, хуже не будет. Если сдохнет от голода или попав в зубы мертвяков – тоже не беда. Какая разница, ведь эта пустоглазая кукла – не Йован, а только память о нем?

Страж перевел дыхание, привалившись к стене. Неровности кладки вдавились в спину, где-то в недрах коридоров Стэн сурово окрикнул спутников, оставленных под его присмотром – может, Зев разыграл очередной спектакль, может, Алистер все-таки сблевал от вида трупов… Сейчас Рам его не винил – ему тоже хотелось попрощаться с остатками завтрака, густая, горькая от перенапряжения слюна сводила скулы – мелкие и частые глотки только сушили горло, а фляга, как назло, осталась у кунари.

Гвиндор сел и, вскинув морду, заскулил, обращая на себя внимание. Обрубок хвоста метался по полу и застучал совсем оглушительно – почти как пульс в висках, – когда Страж потрепал его по бархатным ушам.

- Она бы нас не одобрила, – мабари запыхтел, свесив язык на бок, чутко прислушался, тявкнул неуверенно – словно переспрашивал, тяжелой передней лапой наступив на хозяйский сапог. – Да, не одобрила бы. Сказала бы, что это слишком жестоко. Я… Я согласился бы. Если бы она была жива.

Долго, с хрипом Рам вдохнул, потянулся потереть лицо и набрякшие, взбухшие веки, вздрогнул – ладони все были в алом, местами – в чешуйчатой, как струп, засохшей корке. Он дал Гвиндору вылизать кровь с рук, перебросил посох за спину, пригладил встрепавшиеся у висков прядки в ровный хвост – чтобы ничто не выдавало спутникам его усталость и тягучую, бившуюся куда-то в виски отчаянную черноту, жаждой еще большей крови затопившую голову.

Он не лгал. Ради победы над Мором они наведаются в Башню.

А ради Халиль он напомнит храмовникам о том, как сильно они ему задолжали.