Стылая земля. Пронизывающий ветер. Эйнеке трясся и дрожал. Не понимал ровным счетом ничего. Мелкие снежинки кружились в вышине и ложились на него – распластавшегося среди камней и опавшей хвои. Путались в ресницах и волосах. Жгли кожу, тая. Гостиница, теплая комната, постель – все это исчезло, словно и не бывало, а Эйнеке… Он решительно не понимал, как это произошло! Вернее, что произошло? Полуэльф сжал и разжал замерзшие пальцы. Те едва слушались. Гнулись с трудом, отзываясь такой знакомой мерзостной болью… Идола не было. Пустая рука! Странно. Пугающе. Настораживающе. Как и все вокруг!

«Если пролежу еще хоть немного, непременно простыну, - мрачно подумал Эйнеке. - И мои кости… Я потом просто не смогу встать!»

Тело его слишком быстро отдавало тепло промерзшей земле. Старые переломы (а было их немало) начинали ныть. Невольный стон. Эйнеке заставил себя сесть и тут же обхватил руками плечи. Попытался растереть их, хоть немного согреться! Вновь налетевший ветер оборвал эту попытку. Рубаха совсем не защищала от жестоких порывов. Зуб на зуб не попадал.

Переборов в себе желание упасть ничком, сжаться, точно младенец, Эйнеке огляделся – попытался понять, где находится. Высокие темные ели, разлапистые сосны с серо-белыми шапочками снега у самых макушек. Тусклое, будто выцветшее небо, а на его фоне отдаленные пики гор – черные, будто измазанные копотью и гарью. Местность напоминала Эшир – такой же суровый и мрачный пейзаж. Горы вдали – вполне себе Черногорье, только вот сообразить бы с какой они стороны! Эйнеке не совсем понимал где что, хотя, оглядываясь на лес за своей спиной, предполагал, что оно – Темнолесье, а значит находится он на западе от Черногорья.

- Хоть что-то… - тихонько пробормотал себе под нос. Небольшое облачко пара сорвалось с губ и тут же растаяло в воздухе.

«И все же, как я здесь оказался?» - прошелестело в уме.

Из-за холода мысли стали особенно тяжелыми и неповоротливыми, однако Эйнеке все еще силился думать. Он помнил гостиницу и тепло арендованной комнаты, помнил внезапный кошмар – сон о Бормотуне – и вспыхнувший интерес к захваченному идолу. Помнил борьбу. И голос: неприятный и злой. Вторящий «Мой! Мой! Мой!». Эйнеке нахмурился, силясь вытащить из глубин своей памяти еще хоть что-нибудь, однако…

- Потом! - сказал сам себе и тут же поморщился – боль в костях нарастала, а пальцы… пальцы совсем онемели!

«Нужно согреться», - повелел рассудок.

«И найти укрытие», - согласился Эйнеке, все еще тщетно растирая плечи.

Встал на ноги. Пошатнулся. Стиснул зубы, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Колени... Нет худшего проклятья на свете, чем боль в суставах! Когда та немного унялась, Эйнеке решил воззвать к своей магии. Вряд ли он скоро найдет убежище, а согреться… согреться нужно как можно скорее!

Опустошенность.

Странная, непривычная опустошенность. Только сейчас Эйнеке заметил ее! Озадаченно нахмурившись, полукровка стал прислушиваться к своим ощущениям. Попытался нащупать щит и сгусток пламени в груди, дающий силу.

Ничего.

Совсем ничего!

Ни щита. Ни пламени. Ни даже голода! Одна только пустота. Глухая. Лишенная привычных чувств и ощущений. Эйнеке замер. Потрясенный, напуганный и непонимающий. Он звал и звал магию. Приказывал ей пробудиться, вновь охватить его болезненно тело ворохом кипучих энергий. Звал он и голод, суля большую кормежку. И все равно ничего. Никакого ответа! Да, порой щит Эйнеке слабел настолько, что полуэльф едва чувствовал его и совсем не мог управлять им, но…

«Тогда все было не так!» - в отчаянии подумал. Шумно выдохнул, выпустив из груди разом весь воздух. Еще одно облачко пара развеялось на ветру.

- Да быть этого не может! - вспыхнул, чувствуя, как непонимание в душе перерождается в жгучую смесь ярости и отчаяния.

«Я – драк…» - начал он было по привычке, однако тут же задушил эту мысль. Отдал место другой: не столько ободряющей, сколько удивленно-смущенной:

«Но я же маг?!» - прозвучала она.

Привычным властным жестом Эйнеке вскинул правую руку. И еще раз позвал силу, теперь веля ей подступить к кончикам пальцев – проявиться сиятельным колдовским огнем.

Снова ничего.

Никакого отклика. Только опустошенность и безмолвие от тех энергий, что прежде переполняли Эйнеке изнутри. Полуэльф обмер. Все в нем замерло, застыло и сжалось, а потом сердце… оно ухнуло так громко, что Эйнеке едва услышал за ним свой пронзительный вопль.

«Нет-нет-нет!» - мысли забились об извилины, затрепетали.

«Это бред! Какой-то абсурд!» - кричал и безумствовал внутренний голос.

Все в Эйнеке противилось открывшемуся обстоятельству – он просто не мог лишиться своей магии! Поднес руку к губам. Слегка прикусил ладонь. Присущий чародею инстинкт говорил, что боль… она может пробудить магию. Эйнеке сжал челюсти. С силой вогнал длинные эльфийские клыки в собственную плоть. Прокусил кожу. Привкус крови наполнил рот. Вспышка боли наполнила разум яркими всполохами. По щекам опять побежали слезы.

Впрочем, вызвал их не столько укус, сколько горькое и ошеломляющее осознание: боль не помогла – она не разбудила магию. Дыша все чаще и прерывистее, Эйнеке совсем позабыл про холод. Он таращился на свою окровавленную ладонь. Видел, как красные ручейки едва-едва текут по синевато-белой коже, и чувствовал, как в груди зарождается новый вопль отчаяния.

«Нат… Наталь! Где он?! Где я?! Где моя магия?!» - настоящая паника охватила мысли. Эйнеке кричал до хрипа, до полного изнеможения. Он звал.

- Наталь! Наталь! Проклятье, где ты?! - а потом голос сорвался.

Тихонько застонав, Эйнеке свалился обратно на жесткую мерзлую землю. Ушиб и без того ноющие колени, однако того даже не заметил. Жалобно заскулил – на иное сил не осталось.

Бой.

Ритмичные из раза в раз повторяющиеся удары. Они заставили Эйнеке стихнуть. Поднять голову и уставиться в черноту лесной чащи.

Барабан. Это был барабан!

«Я должен идти туда – на звук», - сам себе сказал Эйнеке. Страх и отчаяние ушли на второй план – уступили тому немногому хладнокровному и разумному, что осталось в полуэльфе.

«Я должен выжить!» - говорило оно.

И Эйнеке подчинился. Встал. Снова и несмотря на жидкий огонь, растекающийся внутри его не раз и не два сломанных костей. Боль и впрямь пробуждала силу. Не магическую, но все же полезную – пригодную. Эта сила заставляла задубевшее тело шагать – следовать за эхом барабанного боя.

На нетвердых ногах Эйнеке вступил под сень елей и сосен. Окунулся в сумрак густого хвойного леса. Тогда же стих ветер. Никакой жизни. Никаких птиц и зверей. Ни шороха, ни крика. Только непрекращающиеся удары там вдалеке. Это должно было насторожить, напугать, однако полуэльф продолжал идти. Он не чувствовал более ничего, никаких эмоций. Им овладело упрямое желание выжить – найти людей. Силясь хоть немного согреться, Эйнеке просунул ладони под рубашку. Спрятал их в подмышках. Тогда же невольно заметил нечто маленькое и твердое у собственной груди. Выпустил одну руку. Нашарил тонкую веревочку и кусочек дерева, подвешенный на нее.

«Идол!» - понял Эйнеке еще до того, как вынул его из-под одежды.

Коротко глянул: никаких перемен. Все та же уродливая клыкастая морда, грубые черты, маленькие камушки глаз и вереница символов по нижнему краю. Чужеродной магии Эйнеке не ощутил. Впрочем, сейчас он не был уверен в том, что смог бы ее ощутить, даже если бы она кипела и клубилась вокруг амулета.

«Неважно! - отпустил идол, снова спрятал ладонь. - Сначала найду людей, потом разберусь с этим!»

Не один десяток шагов по неровному жесткому грунту. Нет ни следов, ни признаков жизни. Все еще нет. Бой барабана. Он стал ближе. Звучал почти громоподобно! Эйнеке прибавил ходу. Как смог – все же ноги слушались его едва-едва.

В мутном сером сумраке полыхнули искры. Послышались голоса – звучные, сильные, рокочущие. Эйнеке замер на границе густых, но невысоких зарослей. Прильнул к ближайшей сосне, скрываясь от чужих глаз. Большой костер – почти до самых верхушек молодых елочек, обрамляющих дальней конец открывшейся поляны. Шесть огромных камней – каждый высотой в полтора, а то и в два роста полукровки. Один – поменьше, плоский и относительно ровный – лежал между этими шестью. В пустотах между валунами вздымались еще более высокие, причудливо странные тотемы с ликами диких незнакомых богов. Все они были клыкасты и неприветливы на вид. У всех в глазницах горели потаенным светом камни. И знаки! Те же знаки, что и на идоле Бормотуна! Они украшали основания тотемов, и, кажется, обрамляли края лежащего камня.

Массивные фигуры в мехах, шкурах и масках. Один бил в барабан. Другие – около десяти рослых и плечистых мужчин – бились в танце: резком, гротескном. Движения их напоминали лихорадочные дерганья марионетки в руках неумелого кукловода. Последний и единственный, чье лицо не скрывала раскрашенная деревянная маска или меховой капюшон, стоял над плоским камнем. Грубой работы нож сверкал, отражая всполохи костра. Мужчина – судя по огромным клыкам и серо-зеленой коже – орк, поднял его высоко над головой. Закрыв глаза, он напевал что-то на жутком рычащем наречие.

Сверток.

Полуэльф с запозданием заметил нечто, лежащее на камне – прямо перед орком – под острием его ножа. Оно было маленьким, и от взора Эйнеке его скрывала оленья шкура. Эйнеке сощурился – уловил движение. Крохотная ручка на миг выглянула из свертка. Хватанула воздух. Сжалась и тут же разжалась. Хныканье. Его полуэльф едва различил за всем тем шумом, что царил над поляной. Смысл происходящего сложился в уме:

«Это ритуал. Жертвоприношение».

Желания выходить из укрытия у Эйнеке поубавилось, хоть и растекающееся от костра тепло манило его продрогшее и замерзшее существо. Эйнеке не пугали чужие традиции. Эльфы – народ, среди которого он вырос – порой тоже прибегали к некоторым… не вполне приятным кровавым обрядам. Однако его пугала возможность оказаться следующей жертвой на каменном алтаре. Он не понимал орочьего языка и не знал сколь сокровенно для орков творящееся на поляне действо. Получить нож в грудь из-за недопонимания – не лучшая смерть!

«К тому же они могут быть… не слишком расположены к чужакам!» - подумал полуэльф, тихо отступая от зарослей. Здравый смысл советовал ему убираться немедленно и подальше. Плевать на тепло и на костер! Свой разведет. И без чужой помощи справится! Как-нибудь…

Не торопись! - прошелестело в уме.

Эйнеке замер, одновременно и удивленный, и испуганный. Это был не его голос! Полуэльф это знал наверняка. Его собственный… он звучал иначе, даже в уме!

С-с-смотри! - прошипело властно. Оцепенение охватило полукровку.

Он…

Он смотрел.

Танец становился все более быстрым и рваным. Движения орков в масках напоминали теперь не трепыхания кукол, а что-то… что-то совсем безумное, выходящее за грань! Ритм, заданный барабаном, достиг пика. Слова орка у алтаря… они звучали громко. Громче, чем все прочее на милю окрест. Эйнеке не понимал слов. По-прежнему не мог ничего разобрать в чужой грубой речи, однако… Он улавливал смысл.

Молитва.

Некое ее подобие.

Орк у алтаря – шаман племени Камнесердов – взывал к богам, чьи тотемы возвышались над поляной. Он звал одного. Сильнейшего. Могущественного. Бесстрашного и свирепого. На племя Камнесердов обрушилась беда. Соседи – Враноклювы и Волкозубы – объединились против них. Много детей народилось у Враноклювов и Волкозубов, а зима обещала мало того, что прийти раньше срока, так еще и быть много раз холоднее и суровее чем все прочие. Расплодившимся соседям нужны были земли Камнесердов – угодья для охоты. Потому они пришли с войной, и война эта скоро обернулась для Камнесердов страшнейшей напастью. Десятки воинов уже отправились на суд предков. Наступал черед стариков, вновь взявшихся за оружие, и юнцов, прежде никогда его не державших. Спасти племя могло лишь чудо, лишь Бог – Токо`пха Мэ`а-Твэ – Волк с Красными Глазами и Клыками.

Они разбудили. Они позвали. Посулили пищу! - голос Бога наполнял Эйнеке.

Голод! Голод! Голод! - он нарастал. Больше не шипел, скорее гремел и грохотал, как лавина, сошедшая с гор.

Пение оборвалось. Смолк барабан. Вскрикнув, шаман опустил нож. Тельце в оленьей шкуре забилось. Кровь окропила жертвенный алтарь, а глаза – столь же красные, что и стекающие по камню токи – ярко вспыхнули на уродливом лике ближайшего тотема. Такого знакомого! Вытянутая звериная морда, стоячие уши, огромные зубы, выпирающие из-под нижней губы…

О да, это был он!

Эйнеке сжал в ладони амулет. Зеленая дымка. Фиолетовые завихрения. Тяжелые туманные клубы. Некогда четкие и ясные очертания помутились. Поплыли. Эйнеке и сам не заметил, как оказался посреди поляны – в окружении окровавленных камней и зловещих тотемов. Странная корка спекалась на его губах. Железистый привкус во рту был нестерпим. Эйнеке посмотрел на свои руки. Вздрогнул всем телом. По локоть испачканы в красном... Ошметки грубой серо-зеленой кожи забились под когти.

Недостойные! Жалкие! Не способные насытить! - не утихал голос.

Эйнеке, судорожно сглотнув возникший в горле комок, поднял голову. Черная тень возвышалась над ним. Она менялась: бесконечно и спешно, скручиваясь и вновь разрастаясь, пульсируя изнутри глубокой безграничной тьмой – живой бездной! Множество глаз – красно-кровавых. Черная шкура: то мех, то чешуя покрывали ее. В конце концов, нечто перестало меняться.

Бог воплотился.

Он стоял над Эйнеке. Он взирал на Эйнеке. Величественный и гордый. Свирепый и ужасный. Эйнеке трепетал. Смесь страха и благоговения охватила его, хоть полуэльф до конца и не понимал, что вызывало в нем эти чувства. Подобное противоречило его натуре. Самолюбие. Неверие. Привычка полагаться на себя и свои силы, а не на волю безмолвных идолов… почему они не воспротивились в нем?

«Это морок. Наваждение!» - говорил разум – то немногое в нем, что еще могло мыслить ясно.

Голод! Голод! Голод! - говорил – нет, рычал! – Бог.

Знакомое чувство встрепенулось в Эйнеке. Да, голод – он снова пришел к полукровке. Впрочем, теперь он просил не только магию… Эйнеке провел ладонью по губам. Содрогнулся. Вспомнил вкус орочьей плоти.

Ты знаешь голод! Ты понимаешь! - вещал голос.

Избр-р-ранный! Мой Избранный! - в упоении рокотал он. Когтистые лапы протянулись к Эйнеке, но тот отстранился.

- Бормотун… - тихо сказал, чем принудил Бога оборвать движение.

- Он тоже был твоим Избранным?! - чувствуя внезапный порыв, Эйнеке поднял взгляд – бесстрашие и гордость возвращались к нему.

Снова дым и туман. Сплетение черного, фиолетового и ядовито-зеленого.

Амбар.

Тот самый амбар в разоренном Далечье! Бормотун. Не дикая необузданная бестия, рвущаяся в бой, и не изуродованный мертвяк с расквашенной головой, а человек. Всего лишь человек! Ничтожный оборванец, забившийся в самый дальний и темный угол. В отличие от Эйнеке он не смел поднять на воплотившегося Бога взор. Он лишь жался и дрожал, жался и дрожал!..

Неудача, - сухо отозвался Бог.

Неверный Избранный, - добавил он мгновение спустя. - Ошибка!

- А почему я верный? Почему не ошибка? - тихо спросил Эйнеке.

Он озадаченно наморщил лоб, но «вопросы избранности» занимали его мало. Полуэльфа смущало иное: как он оказался в этом месте – в амбаре? Почему только стоило подумать о нем и о Бормотуне, как вот они – здесь? Своей памяти в силу последних событий Эйнеке не доверял, однако…

«Морок! Наваждение! Сон!» - бунтовало и кричало внутри.

Ты сильный! Сильнее всех прочих! - сказал Бог.

Вереница образов и лиц потянулась перед глазами. В основном орки и прочие подобные им дикие создания, но были и люди. Незнакомые. Чужие. Сплошь отчаявшиеся безумцы и жадные слепцы!

Эйнеке отмахнулся от видений.

Он желал проверить. Подумал о лесе. О поляне далеко от хвойных и мрачных чащоб Эшира. Представлял себе заповедные эльфийские рощи – Златолесье, погруженное в великолепие вечной осени.

Выдохнул.

Кроны так хорошо знакомых бело-золотых древ шептали, мерно качаясь на ветру. Светило солнце. Его лучи пробивались сквозь туман. Эйнеке поднял голову. Уставился в небо. Сощурился. На миг ему показалось, что оно налилось глубокой и стылой чернотой, а потом вспыхнуло серебристо-белым переплетением нитей…

«Это и впрямь сон. Кошмар! Я в Пределе! За Гранью!»

Бог…

Тварь! Тварь зарычала, а потом на смену одному лесу пришел другой. Снова каменный круг и тотемы. Ели и сосны. Обглоданные до костей орочьи тела…

Покорись! - велел голос. Мощное тулово напряглось. Задние лапы «божества» напружинились. Звериная пасть ощерилась сотней острых зубов. Длинный черный язык ходил меж них.

«Что ты такое?» - Эйнеке смотрел на тварь. Вслух же сказал:

- Я не сильный. Я потерял свою силу, - выдохнул, потом добавил. - Моя магия меня покинула!

Когтистая лапа потянулась вперед. Развернулась ладонью вверх. Лазурный огонек тотчас же вспыхнул на ней. Яркий. Пульсирующий. Родной.

Я верну силу! - посулил голос «бога». Оскал стал улыбкой – якобы дружелюбной и располагающей, но на деле жуткой и неестественной.

И дам еще! Много силы! - протянул вторую лапу, точно также развернул ее ладонью вверх. Еще один огонек разгорелся в руке «бога». Ослепительный и огромный. Пышущий мощью. Бурлящий!

На миг Эйнеке замер, завороженный.

Ты станешь велик! Могущественен! Могущественнее, чем все! - увещевал «бог». - Власть…

О да, Эйнеке желал власти – господства! Желал он и могущества. Жаждал стать первым. Самым лучшим! Все в его душе рвалось навстречу тщеславным мечтам. Тогда же последнее озарение снизошло на полуэльфа.

«Демон», - он горько покривил губы.

Не сдержался. Отдался внезапно нахлынувшему приступу истеричного веселья. Эйнеке смеялся над демоном – злым духов, вздумавшим «купить» себе нового раба взамен почившего Бормотуна – а в первую очередь над самим собой – над своими страстями и пороками, над гибельным любопытством и над отчаянной самонадеянностью, что заставила его коснуться проклятого идола.

- Нет! - отсмеявшись, он покачал головой.

Демон зарычал. Ладони его сжались и чудесный магический огонь потух.

«Беги!» - тогда же приказал себе полуэльф.