Кастиэль появляется на пороге их номера в последний день июля.

Дин вышел за бургерами; Сэм прячется за ближайшей к ванной кроватью в страхе, что за ним кто-нибудь придёт, пока брата нет рядом. Стук в дверь, мягко говоря, пугает, и Сэм правда испытывает облегчение, когда видит, кто это, пропускает Кастиэля мимо ангельской защиты и не понимает, что это самая охуенно глупая вещь, которую он мог сделать, прежде чем чёрные лоферы Джимми ступают в номер мотеля.

Дерьмо. Кастиэль теперь плохой парень. Сэм почти наверняка мертвец. А Дин, когда вернётся, будет так беситься.

— Привет, Сэм, — говорит Кастиэль, как будто они всё ещё друзья.

Сэм съёживается, спотыкаясь о матрас, на котором спал Дин, и падает на него. Может быть, это просто очередной кошмар, говорит он себе. В последнее время Сэму часто снятся кошмары.

Кастиэль хмурится, наблюдая за реакцией Сэма, но не делает попытки напасть. Покарать Сэма.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Сэм, хотя он почти уверен, что не получит ответа до того, как умрёт. Они охотились за ангелом несколько месяцев, и Кастиэль знает лучше, чем кто-либо другой, что лучший способ остановить Сэма и Дина и прекратить охоту — это поймать их поодиночке. Сэм отказался пойти с Дином, решив, что это слишком страшно. Почему Дин не настоял?

— Я бы хотел поговорить, — говорит он, садясь на кровать рядом с Сэмом, но достаточно далеко, чтобы не прикасаться. Сэм отодвигается от него ещё дальше, а Кастиэль смотрит на него, но ничего не говорит.

— Мне, на самом деле, почти нечего сказать, — отвечает Сэм, изо всех сил стараясь не выдать испуга.

— Прости, Сэм, — говорит Кастиэль. — Я просто хотел, чтобы ты знал: вы с братом были правы. Теперь, когда я выиграл войну, я всё исправлю. На небесах царит мир. Не думаю, что уже слишком поздно.

Сэм ничего не говорит, не знает, что может сказать, потому что он не это ожидал услышать.

— Я собираюсь вернуть души в Чистилище. — Кастиэль смотрит прямо на Сэма, и только теперь он понимает, насколько нездоровый у Кастиэля цвет лица и какие тёмные круги вокруг широко раскрытых голубых глаз, которые пялятся на него и кажутся такими же испуганным, как и глаза Сэма.

— Ты не можешь их удержать, — говорит Сэм. — Душ слишком много.

Кастиэль слегка кивает.

— Мне не суждено быть Богом. И никогда не было суждено. Я был просто… ослеплён. В то время я думал, что поступаю правильно.

Сэм вспоминает последние несколько месяцев, всё то время, что он кричал от боли или ужаса, потому что ангел, которому они доверяли, думал, что поступает правильно. Он облизывает губы, вспоминая железный привкус демонской крови, и не может заставить себя чувствовать всю ту ненависть, которую, как он знает, должен чувствовать.

— Зачем ты мне всё это рассказываешь, Кас?

— Когда-то мы были друзьями. Я надеюсь… — Он замолкает, чтобы посмотреть в окно. — Я надеюсь, что однажды ты и твой брат сможете меня простить.

Кастиэль наклоняется вперёд. Сэм больше не может отстраниться. Он не может убежать от Бога. Он ничего не может сделать, кроме как дрожать, когда Кастиэль прижимает горячую, пылающую руку к его виску. Сэм кричит о помощи, о Дине, о чём угодно, но помощь не приходит, как и ожидаемый им прилив боли. Когда Кастиэль отстраняется, Сэм чувствует себя… хорошо. Впервые за много месяцев кожа Сэма не пылает, словно лава, кровь не перекачивает по венам кислоту, Дьявол не улыбается ему, когда он закрывает глаза.

Он чувствует себя абсолютно нормально. Если честно, даже больше чем нормально. Сэму кажется, что он никогда в своей жизни не чувствовал себя так хорошо, как сейчас, никогда даже не представлял, что может чувствовать себя настолько хорошо.

— Что ты?.. — спрашивает Сэм, тяжело дыша. — Как ты?..

Кастиэль едва заметно улыбается, уголки его губ слегка изгибаются.

— Теперь я Бог, — говорит он, и Сэм не помнит, чтобы его голос когда-нибудь звучал так печально, даже когда Бог пропал, а Сэм был единственным человеком, который хотя бы притворялся, что у него осталась надежда.

Сэм хочет поблагодарить его, но тяжело сглатывает и смотрит в сторону.

— Отойди от моего брата. — Сэм и Кастиэль оборачиваются к двери. Лицо Дина искажено мрачной гримасой, которая напугала бы любого, даже несмотря на то, что пистолет, который он направляет на Кастиэля, бесполезен, и все они это знают.

— Дин, он…

Раздаётся шорох крыльев, а затем Кастиэль оказывается позади Дина за дверью номера.

— Могу я с тобой поговорить? — спрашивает он.

Сэм наблюдает, как тело Дина каким-то образом напрягается, но он не позволяет страху проявиться, когда поворачивается лицом к ангелу.

— Если я скажу «нет», ты отъебёшься?

— Дин, он всё исправил, — говорит Сэм.

Дин неловко ёрзает, но не опускает пистолет, жёсткая линия его плеч не тает.

— Держись от него подальше, — рычит он. — Держись подальше от Сэма.

Взгляд Кастиэля останавливается на Сэме. Он выглядит так, словно извиняется и словно никогда больше не увидит Сэма. Сэм хочет спросить, но теряет голос. Затем дверь захлопывается сама по себе, оставляя Сэма внутри комнаты с желанием попытаться выйти и убедиться, что Кастиэль пришёл сюда и починил его не для того, чтобы причинить боль Дину.

Он не слышит сквозь толстое стекло окна, но, судя по тому, что он видит, разговор достаточно вежливый. Кастиэль ведёт себя так, будто его загнали в угол, а Дин с безжалостным, яростным лицом выплёвывает каждое слово. Кастиэль почти ничего не говорит, словно у него нет сил ответить на такую ярость Дина. Его плечи опускаются, и он умоляет Дина, но тот не слушает. Конечно же, Дин не собирается слушать.

Вскоре он врывается в комнату, захлопывает за собой дверь и хватает со стола баллончик с краской, чтобы подправить сигилы, которые Сэм разрушил, чтобы впустить Кастиэля.

— Что он сказал? — спрашивает Сэм и встаёт, чтобы положить руку на плечо Дина и помочь ему расслабиться. Дин сразу же её отталкивает.

— Никогда больше так не делай, Сэмми, — говорит он. — Никогда не трогай их, пока меня нет.

— Дин, я в порядке, — успокаивает Сэм. — Посмотри на меня. Я в порядке. Он всё исправил.

Дин отрицательно качает головой.

— После того, как сломал. Я ему не доверяю.

Сэм пожимает плечами.

— Может быть, он одумался.

Дин перестаёт исправлять символы и осматривает Сэма, быстро обводя его взглядом. Взглядом, который Сэм видел слишком много раз. Флагстафф, когда Дин думал, что потерял Сэма; Колд Оак, день, когда он вошёл в хижину и нашёл Сэма живым, хотя тот не должен был быть жив; объятие, которое Сэм увидел чьими-то чужими глазами, когда был в Аду, а Дин думал, что он наконец-то вернулся. Проверяющий взгляд. Чтобы убедиться, что все детали на месте. Сэм был в опасности, а теперь — нет. Сэм ненавидит, что так хорошо узнаёт это выражение.

На этот раз Дин не притягивает его к себе, чтобы обнять, не шутит, даже не продолжает лекцию. Он просто смотрит и смотрит, и Сэма от этого вот-вот одолеет тревога, если Дин в ближайшее время не найдёт то, что ищет.

Наконец Дин глубоко вздыхает и на мгновение прижимает ладонь к щеке Сэма, прежде чем броситься прочь от него в ванную.

— Не трогай, блядь, ангельскую защиту, — это всё, что он говорит, когда захлопывает за собой ещё одну дверь.

***

После этого они больше не видят Кастиэля.

Они ждут, что произойдёт нечто грандиозное, ждут какого-то знака, что Бог вернулся, зол и ищет, куда бы выпустить силу, которую его сосуд не может удержать. Это не то чтобы затишье, в мире не настолько тихо, чтобы это казалось подозрительным. Монстры всё ещё пожирают детей в их постелях, землетрясения всё ещё ломают дома пополам, Сэм всё ещё кричит и прячется, когда они на охоте видят монстров, потому что каждая чёртова тень напоминает ему об Аде. Но сейчас всё не так плохо, как раньше. Совсем не так, как тогда, когда Кастиэль разминался со своим новым комплексом Бога, а Сэм плакал под одеялом каждый раз, когда шумел кондиционер.

Они не прекращают наблюдать — это было бы небрежно. Но после четырёх месяцев поисков без единой новой зацепки или очередной атаки, по которым можно было бы проследить путь к Кастиэлю, охота начинает казаться менее отчаянной. Они берутся за другую работу. Находят Кроули и уничтожают его. Ждут следующего короля — или королеву — Ада, который начнёт доставлять проблемы, чтобы выпотрошить этого демона и того, что их заменит.

Проходят ещё пять месяцев, наполненных любительской работой и надвигающейся тревогой, что Бог может ждать прямо за углом, готовый поразить их обоих навсегда.

***

Стоит тёмная и дождливая ночь; раздаётся стук в дверь, сопровождаемый громким раскатом грома. И это такое клише знамения «не открывайте дверь», что, вероятно, напугает любого, даже того, кто понятия не имеет, какие ужасные вещи с лёгкостью случаются как под ясным небом, так и под грозовыми облаками.

Сэм проверяет, кто снаружи, и ждёт, пока Дин схватит ближайшее оружие, чтобы открыть дверь. Он ничего не видит в глазок и, будь в здравом уме, не обратил бы на это внимания. Оставил бы всё как есть. Но Сэм — Винчестер, поэтому он открывает дверь, и Дин прямо за ним ободряюще кивает.

Сначала он думает, что там действительно никого нет. Звук проливного дождя просачивается внутрь, теперь куда сильнее, когда его ничего не сдерживает. Он такой громкий, что почти заглушает плач. Плач, который заставляет Сэма посмотреть вниз под ноги, где он видит именно то, что надеялся не увидеть.

— Господи Иисусе, — говорит Дин, заглядывая ему через плечо. — Это что, серьёзно?..

Сэм наклоняется, чтобы поднять корзину, и изнутри доносятся рыдания ярко-красного лица.

— Чувак, так и есть. Это ребёнок.

— Что за хуйня? — спрашивает Дин.

— Не ругайся так.

Дин пристально смотрит на Сэма, когда тот закрывает дверь.

— Кто-то только что подбросил ребёнка под дверь нашего номера в полночь посреди грозы. Мне позволено ругаться.

— Мы должны… думаешь, мы сможем найти того, кто его оставил?

Дин лезет в корзину и достаёт оттуда конверт. На нём их имена.

— Ладно, странно, — говорит Сэм, быстро ставит корзину на стол и достаёт ребёнка.

Дин рвёт конверт, пока Сэм пытается заставить его перестать кричать. Он наблюдает, как брат трижды глазами пробегается по словам, потом качает головой и опускает записку.

— Я думал, такое дерьмо бывает только в кино.

— Что? Что там написано?

— Написано, что мама ребёнка была семнадцатилетней наркоманкой, которая забеременела только потому, что ей приснился сон, и во сне ей сказали, что она должна это сделать.

Брови Сэма слегка приподнимаются. Он смотрит на ребёнка в руках, испытывая облегчение от того, что, если не считать истерических рыданий и того, что он промок до костей, он кажется здоровым. И это чудо, даже если принимать во внимание только грозу.

— Отличное начало. И откуда она знает наши имена?

— Согласно этому, — размахивает письмом Дин, — сон велел ей отнести его к нам. Она говорит, что он привёл её сюда, и она знает, что мы поймём почему. А ещё она, кажется, думает, что мы точно будем знать, как его назвать.

— Я ничего не понимаю, — говорит Сэм.

— Да, — соглашается Дин. — Лучше позвонить в больницы и полицейские участки в этом районе, посмотреть, не пропал ли у кого-нибудь ребёнок.

— Точно, — кивает Сэм. Ребёнок продолжает кричать ему в ухо, и Сэм вздыхает. — Если мы сможем успокоить эту штуку настолько, чтобы услышать, что говорят на другой линии.

— Можно мне попробовать? — спрашивает Дин, протягивая руку к мокрому свёртку в руках Сэма. Он даже не сопротивляется, прежде чем отдаёт ребёнка и мгновение смотрит, как брат начинает укачивать расстроенный маленький комок в его руках. Он успокаивающе что-то шепчет, и через несколько минут ребёнок начинает успокаиваться.

— Ему нельзя быть в мокрой одежде, — говорит Сэм. — Нужно завернуть его во что-нибудь тёплое.

Дин кивает и отпускает Сэма посмотреть. Сэм хватает каждое полотенце в ванной и копается в своей сумке, прежде чем понимает, что лучшее, что сейчас они могут сделать, — это завернуть ребёнка в одну из своих рубашек.

— Было бы чересчур просить, чтобы в этой корзинке нашлись хорошие новые подгузники, да?

Дин сидит в кресле у окна, укачивая спящего ребёнка. Он ухмыляется Сэму.

— На самом деле, я думаю, в багажнике до сих пор лежат три четверти упаковки и кое-какие припасы.

— Точно. С тех пор как… Бобби Джон. — Сэм виновато отворачивается к двери. — Я могу выйти и забрать их.

Уголки губ Дина опущены, и этого достаточно, чтобы Сэм понял — он понимает, но не рискует разбудить ребёнка своим обычным: «Это не считается, ты на самом деле не был собой». Это облегчение — с душой или нет, Сэм собирался обречь невинного ребёнка бог знает на что, он правда не заслуживает, чтобы ему говорили, что всё в порядке.

Он рад после этого напоминания провести несколько минут в одиночестве, даже если по нему стучит дождь, пока он копается в «Импале». Он возвращается и видит, что Дин капает ребёнку на лоб немного святой воды из фляжки, а на столе лежит серебряная цепочка.

— Чувак, ты серьёзно? — спрашивает Сэм, наблюдая, как Дин берёт цепочку и нетуго обматывает ею запястье ребёнка.

Несколько секунд Дин пристально наблюдает, как ни один из тестов не вызывает реакции, и пожимает плечами.

— Извини, я просто хотел убедиться.

— Это просто нелепо, — говорит Сэм, качая головой. — Ты же знаешь, что ничто сверхъестественное не пройдёт через эту дверь.

— Я думал, что закончу до твоего возвращения. Забудь.

Руки Сэма сжимаются в кулаки. Дин просто беспокоится о нём, и Сэм знает, что он прав. Он злится больше от разочарования в себе, чем в Дине.

— Ты думаешь, я в одиночку не смогу справиться даже с этим чёртовым детёнышем монстра, Дин? Я не настолько жалок.

— Я просто проверял, Сэм. Мне пришлось. Ты знаешь, почему я должен был это сделать. — Дин встречает его взгляд с молчаливой мольбой, и Сэм выдыхает, вся борьба его покидает.

— Давай переоденем его, и я проверю несколько сайтов, посмотрим, вдруг в этом районе есть какие-нибудь нераскрытые похищения детей. — Сэм бросает сумку с подгузниками на стол у двери, и Дин кивает.

Они проводят три часа в поисках информации, Сэм делает несколько звонков и взламывает полицейские записи, а Дин с ребёнком, спящим на груди, сидит на кровати напротив, пока тихо бормочет телевизор. До сих пор нет никаких сообщений, ни в этом районе, ни в штате, ни в трёх штатах по всем направлениям. Сэм начинает клевать носом и решает, что лучшее, что он может сделать, — это немного отдохнуть, возможно, к утру что-нибудь появится.

Когда Сэм выключает свет, Дин уже спит.

***

Когда Сэм просыпается на следующее утро, последнее, что он ожидает увидеть, — это как Дин сонно потирает глаз одной рукой и всё ещё прижимает ребёнка к груди другой. Он похлопывает его по спине, и малыш не плачет, а просто зевает, как будто всё ещё слишком устал от всего этого.

Сэм думал, что это был сон. Странно тихий, почти приятный маленький сон. Сейчас Сэму снятся совсем другие сны. Но с куда более рациональным объяснением, чем…

— Так это правда случилось, да? — спрашивает Сэм.

Дин берёт крошечную ручку в свою и сжимает, заставляя ребёнка хихикать и улыбаться беззубой улыбкой. Это в каком-то смысле драгоценный момент; Сэм хотел бы, чтобы у него была камера. Дин никогда не признается в этом, как только они узнают, кому принадлежит ребёнок, и вернут его.

— Это Сэмми, — говорит он малышу. — Как видишь, он немного тормознутый.

Ребёнок отражает ответную улыбку Дина, и Сэм решает, что это не так мило, как минуту назад.

— Надеюсь, он на тебя написает, — бросает Сэм.

Дин бледнеет и приподнимает ребёнка, чтобы осмотреть. Похоже, за те несколько часов, пока они спали, ребёнок не успел натворить дел. Дин садится на край кровати и протягивает малыша Сэму.

— Присмотри за ним. Я куплю ему что-нибудь из одежды, которая по размеру подойдёт не только снежному человеку.

— Что? Сейчас?

— Сейчас, — отвечает Дин, хватая со стола куртку и ключи.

Ребёнок в руках Сэма извивается, и до Сэма доходит, что он никогда раньше не был с ребёнком наедине.

— Возьми его с собой.

— Что, чтобы быть облёванным? Я так не думаю.

— Ты ему нравишься больше, чем я. — Сэм пристально смотрит на ребёнка, а тот смотрит прямо на него с невозмутимым выражением лица. — А что, если я узнаю, чей он, пока тебя не будет, и у меня не будет машины, чтобы отвезти его домой?

— Я вернусь через двадцать минут максимум. — Дин останавливается в дверях и улыбается Сэму. — А вы, сумасшедшие детишки, не вляпайтесь в неприятности, пока меня нет.

За Дином со щелчком закрывается дверь.

— Что ж, похоже, теперь только ты и я, а, приятель?

Приятель Сэма начинает плакать.

Уходит сорок минут хождения с ребёнком по комнате (двадцать минут максимум, чёрт подери, думает Сэм), укачиваний и попыток найти что-нибудь по телевизору, прежде чем Сэму удаётся его успокоить. Он на грани отчаяния, сюсюканье не работает, и в конце концов он держит ребёнка прямо перед лицом и вместо этого пытается рационально поговорить.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестань орать, — умоляет Сэм.

Рот ребёнка закрывается, и он несколько секунд пугающе неподвижно моргает на Сэма, прежде чем немного наклонить голову в сторону. То, как он это делает… напоминает Сэму Кастиэля. Но это же безумие.

— Это же безумие, да? — спрашивает он. — Ты ведь точно не Кастиэль?

Ребёнок извивается и улыбается Сэму, как будто знает больше, чем говорит, и это всё. Это всё решает. Прошло девять месяцев с тех пор, как пропал Кастиэль, а у ребёнка глаза Джимми Новака. Сэму нетрудно сложить два и два.

— Чёрт возьми, Кас, — говорит Сэм, притягивая малыша обратно в свои объятия и качая головой. — Чёрт возьми, как, по-твоему, я должен объяснить это Дину?

***

— Ты выяснил, чей он? — спрашивает Дин, когда возвращается.

Сэм стоит в футе от них, у противоположного конца стола, ближе к раковине, чем к импровизированному пеленальному столику, который Дин поставил посреди их номера.

Ну, у меня есть теория, думает он. Это объясняет, почему ребёнок оказался на их пороге, Почему, чёрт возьми, матери приснился сон, что они поймут, как его назвать, не говоря уже о том, что делать с новорождённым младенцем. Но это не то объяснение, которому Дин поверит или которое ему понравится.

— Ну, эм. Нет? Возможно? Не бери в голову.

Дин бросает в сторону Сэма быстрый взгляд, прежде чем снова сосредоточиться на подгузнике.

— Не брать в голову что, Сэм?

— У меня была идея, но… забудь. Это очень странно.

— Видимо, настолько странно, чтобы отделаться от меня, чувак. — Дин отталкивает Сэма с дороги, чтобы вымыть руки в раковине, а затем поворачивается к нему лицом. — Ну же, обещаю, буду смеяться над тобой, только если это правда будет смешно.

— Разве ты не должен пообещать, что вообще не будешь этого делать?

Ответ Дина — самодовольная ухмылка и едва заметный намёк на подмигивание. Сэм просто закатывает глаза и терпит.

— Он наш, — отвечает Сэм и отходит, чтобы поднять Кастиэля, прежде чем вываливает эту новость на Дина. — Я думаю, что он вроде как наш.

Улыбка Дина становится растерянной, а потом на его лице появляется выражение, которое явно означает, что Дин не уверен, смеяться ему или нет.

— И за кем же мне теперь гоняться с ружьём за то, что я обрюхатил своего младшего брата?

— Дин, — стонет Сэм.

— Ты, впрочем, хорошо потрудился, скрывая беременность, отдам тебе должное…

— Ты не мог бы хоть немного не выёбываться, пожалуйста? — Сэм вздрагивает и нежно гладит ребёнка по голове. — Ты этого не слышал.

Дин фыркает, качая головой.

— Ну хорошо, тогда серьёзно. Какого чёрта ты думаешь, что он наш?

— Я думаю, это Кастиэль, — говорит Сэм. — Или был. Ну знаешь, вроде того, что случилось с Анной, когда она…

Выражение лица Дина за считанные секунды из любопытного и удивлённого превращается во что-то тёмное и опасное. Он проходит мимо Сэма, держась к нему спиной, чтобы Сэм не мог прочитать выражение его лица.

— Это безумие.

— Не безумнее, чем большинство…

— Это безумие. А если и нет? Это ничего не меняет. Это чей-то ребёнок. Нам просто нужно выяснить чей и избавиться от него.

— Дин, ты же читал письмо. Родителям он не нужен, они ему не помогут. Он хотел, чтобы мы его вырастили.

— Он хотел, чтобы мы много чего делали, но это не значит, что мы это делали. В любом случае это не он. Это, чёрт возьми, не значит…

— Только не говори мне, что ты этого не почувствовал.

— Да брось, Сэм. Почувствовал? Ты хочешь поделиться секретом или ещё каким-нибудь дерьмом?

— Возьми его, — говорит Сэм, баюкая голову Кастиэля и протягивая руки к Дину. — Возьми его, посмотри на него и скажи мне, что ты не чувствуешь, что этот ребёнок твой.

Дин не принимает предложение, просто поворачивает голову.

Сэм самодовольно улыбается.

— Ты уже почувствовал это прошлой ночью, да? Просто не хочешь признать, что я прав?

— Сэм, если ты прав, то этот ребёнок сейчас враг общества номер один. — Дин проводит рукой по лицу. — А я просто не в состоянии с этим справиться.

— Был, пока не упал. А теперь он просто ребёнок. Просто невинный ребёнок. Господи, Дин. — Сэм снова прижимает Каса к груди, немного защищая. — Ты не посмеешь ничего сделать, если действительно так думаешь.

— Успокойся, я не собираюсь причинять ребёнку вред. Но я не собираюсь держать его рядом с собой, чтобы он…

— Чтобы он что? — спрашивает Сэм, и его глаза превращаются в узкие щёлочки.

— Снова предал нас? Как только он станет достаточно взрослым, чтобы вернуть благодать. — Дин пожимает плечами. — Они все одинаковые, Сэм. Анна была другой, а потом она вернула благодать и попыталась убить тебя. Кас был другим, а потом… нет, ни за что. Если это Кастиэль, мы оставим его в первом же месте, где его возьмут, и увезём тебя как можно дальше.

— Это Кастиэль, Дин. — Сэм фыркает от смеха, но ему совсем не смешно. — Наш друг, Кастиэль.

— Он сломал твою стену. — Дин качает головой. — На хуй, я больше не хочу рисковать. Больше не могу.

— Он спасал нас больше раз, чем мы можем сосчитать. Всего одна ошибка, и он по большей части всё исправил.

— Ты всё ещё помнишь Ад. Ты всё ещё…

— Всё ещё что, Дин?

Дин натягивает улыбку и тянется к волосам Сэма.

— Всё ещё в беспорядке, — говорит он игривым тоном, чтобы скрыть тот факт, что это абсолютная правда.

— В конце концов, стена бы рухнула. Не притворяйся, что ты не знал этого с самого начала.

— Ему не нужно было делать это раньше времени, — огрызается Дин.

— Может быть, и нет, но мне сейчас лучше, чем было бы, рухни стена сама по себе и не приди он на помощь.

— Это не главное, Сэм. Всё, что он хотел сделать, — это причинить нам боль. Тебе.

Кастиэль булькает и тянет Сэма за ухо, и ему хочется улыбнуться так, как он не улыбался с тех пор, как вернулся из Ада. Грудь Сэма сжимается, и он уже не может себе представить, что позволит Дину отдать ребёнка.

— Я поступал куда хуже, — мрачно говорит Сэм. — И ты простил меня.

— Да, но, Сэм, у тебя были… добрые намерения.

— Он думал, что поступает правильно. Он понял, что был неправ — он в раскаянии вырвал свою долбаную благодать. Почему меня ты прощаешь, а этого ребёнка, который не помнит, что сделал Кас, и вообще не несёт за это ответственности, осуждаешь?

Дин смотрит на Сэма, но избегает встречаться с ним взглядом.

— Потому что ты мой брат, — бормочет он, очевидно осознавая, насколько неубедителен этот аргумент.

— Тогда ради твоего брата. — Сэм делает шаг вперёд, снова предлагает Дину ребёнка, и Кастиэль поворачивается и улыбается Дину. — Просто обними его и скажи, что он не наш ребёнок.

Дин не берёт его, но заменяет руку Сэма, что поддерживала голову Кастиэля, и придвигается ближе. На его губах застыла улыбка, которую он пытается скрыть, но, если Сэм сможет заставить его показать её, он выиграет этот бой.

— Мы не можем заботиться о ребёнке, — наконец говорит Дин и выглядит из-за этого расстроенным. — У нас есть работа, и я не собираюсь его так воспитывать.

— У тебя есть работа.

Дин поднимает глаза и встречается взглядом с Сэмом, и Сэм позволяет защите пасть.

— Признай это, чувак. Я больше не охотник. Я парень, который занимается исследованиями и прячется в мотелях, пока его брат убивает монстров.

— Сэм, ты всегда был охотником. — Пальцы Дина гладят пальцы Сэма, и Сэм делает глубокий вдох.

— Я бесполезен. — Он обрывает Дина прежде, чем тот успевает начать: — Это так, я совершенно бесполезен. Это не подлежит обсуждению.

Губы Дина сжимаются в тонкую линию, выражая явное неодобрение, но он машет рукой, давая понять, что Сэм может продолжать.

— И мне обычно одиноко, когда тебя нет дома. Но когда сегодня ты уехал и я заботился о нём? Я имею в виду, что у меня это ужасно получалось. Очень, очень ужасно. Но в конце концов мы справились, и я ни разу не волновался, как долго тебя нет, всё ли с тобой в порядке или что кто-то ворвётся и причинит мне боль. Всё, на чём я мог сосредоточиться, — это забота о нём. Дин, это было здорово.

Дин прислоняется спиной к стойке и упирается в неё руками.

— И что, Сэм? Что ты хочешь делать? Бросить охоту? Взять ипотеку? Оставить ребёнка и весь день сидеть дома, заниматься хозяйством?

Сэм переводит взгляд на Кастиэля и улыбается.

— Да, Дин. Я думаю, это именно то, чего я хочу.

Сэм знает, что не может принудить к этому или умолять об этом — это слишком серьёзно, если только они оба этого не хотят. И он напуган. Если Дин скажет «нет», Сэму придётся уступить, отдать Кастиэля незнакомцам и вернуться к тому, чтобы следовать за своим братом, не имея ничего, ради чего стоит жить.

Когда Сэм снова смотрит на Дина, его лицо становится непроницаемым. Он хочет, чтобы Дин уже что-нибудь сказал. Не знать, о чём думает его брат, и в лучшие времена не очень приятно, а сейчас явно не лучшие времена.

Наконец что-то в выражении лица Дина ломается; его глаза смягчаются, и он качает головой.

— На этот раз ты победил, Сэмми.

***

И только на следующее утро, пристёгивая Кастиэля ремнём безопасности на заднем сидении «Импалы», Сэм понимает, что они понятия не имеют, где остановятся в следующий раз. Ни у одного из них нет жгучего желания переехать жить в Лоуренс, но это единственный известный им город, который хотя бы отдалённо напоминает дом. Сэм не уверен, что они должны провести исследование для чего-то подобного, гуглить хорошие места, где можно вырастить ребёнка, или довериться в этом вопросе тому, кого не знают. Или просто ездить с новорождённым, пока не доберутся до города, который покажется правильным. Сэм не передумал, но он варится в этом уже два дня и думает, что он дерьмовый родитель.

— Ты идиот, — говорит Дин Сэму, когда тот впервые осмеливается поднять эту маленькую проблему.

Сэм свирепо смотрит на брата с пассажирского сиденья и усмехается.

— Ну и почему я идиот?

— Потому что мы лишены выбора, где можем растить ребёнка, если мы и правда растим ребёнка, — отвечает Дин. — Ты что, забыл, кто он такой?

Сэм обдумывает всё это с минуту, прежде чем у него появляется желание хлопнуть себя ладонью по лбу.

— Чёрт возьми, Дин, его благодать.

Дин фыркает.

— Значит, в твоём гигантском черепе ещё что-то дребезжит. Приятно знать.

— И почему мы тратим время в машине, чувак? Мы должны выяснить, где она находится. Прежде чем это сделает какой-нибудь из ангелов, которые всё ещё на него злятся.

Дин ждёт, пока они не останавливаются на красный, протягивает руку и открывает бардачок. Он достаёт пачку газет и бросает на колени Сэму.

— На десять шагов впереди тебя.

Сэм просматривает первую статью, затем вторую, затем пролистывает оставшиеся три. На прошлой неделе в Южном Вайоминге практически за одну ночь выросла секвойя. За сотни миль от района произрастания и высотой с гигантов в Калифорнии. Город Саратога понятия не имеет, откуда взялась секвойя — все до единого клянутся, что, прежде чем появилось дерево, там было пустое поле. Большинство газет предполагают, что это какая-то тщательно проработанная инсценировка.

— А как насчёт метеоритного дождя?

— Нет, — весело отвечает Дин. — Никакого дождя. Но я проверил астрономические сайты, и в ближайших городах все увидели — ты уже догадался — одну исключительно большую падающую звезду, которая направлялась прямо в Саратогу в ночь перед тем, как начали появляться сообщения о дереве.

— Ух ты, — говорит Сэм, роняя бумаги на колени. — Ты и правда сделал домашнее задание, да?

Дин одаривает его дерзкой улыбкой и быстрым взглядом.

— Постарайся не быть таким удивлённым.

— Почему ты мне ничего об этом не сказал? — спрашивает Сэм.

Дин смеётся.

— Потому что было слишком весело слушать, как ты переживаешь, что делать дальше. И потому что всё это пришло мне в голову прошлой ночью, когда ребёнок не давал мне спать и… — Дин пожимает плечами, но Сэм может прочитать что-то похожее на волнение в языке его тела. — Я подумал, что если мы серьёзно делаем это, то я тоже могу взять на себя этот груз.

Сэм оборачивается и сжимает ножки ребёнка. Тот хихикает и дёргает ими.

— Ты слышишь это, Кастиэль? У нас будет дом.

— Перестань его так называть, — говорит Дин.

— Но его так зовут, — отвечает Сэм, снова поворачиваясь к Дину.

Дин отрицательно качает головой.

— Так его звали, когда он был ангелом. Мой ребёнок не будет жить с именем Кастиэль. Господи, Сэм, была же причина, по которой он оставался девственником тысячи лет.

Сэм поднимает бровь. Он почти уверен, что причиной этому были все эти ангельские штучки, но решает, что это не стоит усилий.

— А как же мы тогда его будем звать?

— Только не Кастиэль, — услужливо подсказывает Дин.

— Я думаю, мы могли бы назвать его Джимми.

Дин прикусывает нижнюю губу.

— Я думаю, это последнее, чего хотел бы Джимми. Их отношения закончились не очень хорошо.

Сэм откидывается назад.

— Кастиэль и правда не очень хорошо разбирался во всём этом «сохранении дружбы», да?

— Наверное, он слишком много времени проводил с твоей задницей. — Дин поворачивается лицом к ребёнку. — Не волнуйся, малыш. Я не позволю этому чудо-ботану сделать тебя социально неловким. Снова.

— Ха-ха, очень смешно, Дин.

Внимание Дина снова приковано к Сэму, ухмылка занимает половину его лица.

— Спасибо, Сэмми, я тоже так думаю.

Сэм отмахивается от руки, которая пытается атаковать его волосы.

— И как же его звать?

— Кас, да, — отвечает Дин. — У Каса точно будут все шансы перепихнуться.

— Так ты выбираешь имя ребёнку? — стонет Сэм, утонув в сидении. — Что же я натворил?

— Да брось ты. Кас — это совершенно отличное решение.

— Люди захотят узнать, что это за сокращение, — говорит Сэм.

— Люди могут отсосать? — пожимает плечами Дин.

— Это очень мило, Дин. Правда мило.

— Либо Кас, либо Ангус Янг Второй[1], — улыбается он.

Сэм смотрит на заднее сиденье и машет рукой.

— Привет, Кас.

Дин фыркает.

— Слабый выбор, братец.

— Ладно, нужно подделать ему свидетельство о рождении, как только доберёмся до Саратоги. Сделать всё официальным, прежде чем кто-нибудь спросит.

— Посадить дерево, подделать какое-какие документы, купить дом, — перечисляет Дин. — Как кусок пирога.

— По-моему, в выражении было «кусок торта»[2].

— Не ломай кайф, Сэм, — говорит Дин. — Хочешь послушать что-нибудь из Цеппелинов, малыш?

Дин воспринимает молчание Каса и нытьё Сэма как единодушное согласие.

***

Глядя вверх, всё, о чём Сэм может думать, — это…

— Чёрт возьми, это дерево охуеть какое огромное, — говорит Дин, выходя в поле. У него на груди Кас в сумке-кенгуру, которую Сэм купил три дня назад.

— Язык, — в тысячный раз напоминает ему Сэм.

— Он не запомнит, как я сказал «охуеть». — Дин усмехается. — Дважды.

— Запомнит, если ты не прекратишь повторять его каждые три слова.

— Плевать, это ему не повредит. — Дин берёт Каса за руку, и Кас смотрит на него снизу вверх, выдувая пузырёк слюны. — Большое плохое слово не причинит тебе вреда только потому, что Сэмми психует, верно?

Пузырь лопается.

— Вот видишь! Кас на моей стороне.

Сэм идёт дальше.

— Что нам теперь делать? — спрашивает он, ощупывая ствол массивного дерева в поисках каких-нибудь указаний. — Мы не можем прикоснуться к благодати, верно? Не угробив себя?

— Не думаю. В смысле эта хрень выжигает людям глаза или всё такое.

— Тогда наш единственный выход что? Охранять её? Подождать, пока он подрастёт, рассказать ему о его прошлом и позволить выбирать?

Дин пожимает плечами.

— Сначала надо убедиться, что она вообще здесь. — Он подходит к дереву, и Кас немедленно протягивает к нему руку. Как только его ладонь касается коры, он начинает светиться, белый свет льётся изнутри него достаточно ярко, чтобы заметить. На одно невыносимое мгновение Сэм думает, что игра окончена. Кас вернёт свою благодать, и на этом всё закончится.

Но потом он одёргивает руку и рыгает.

Дин ласково улыбается и хлопает Сэма по плечу.

— Полагаю, это всё решает. Пошли совершать мошенничество и остепеняться, а?

Что-то в том, как улыбка освещает его лицо, или лёгкость в словах, или то, как его рука сжимает ткань рубашки Сэма, заставляет сердце Сэма рваться из груди. В момент ужасающей ясности он понимает, что влюблён в своего брата.

***

Поскольку Дин хорош — действительно, действительно, страшно хорош — в подделке документов, он регистрирует Касу номер социального страхования и прочие документы, прежде чем они ложатся спать на ночь. К полудню следующего дня кредитный рейтинг Сэма составляет 743 — достаточно хороший, чтобы купить дом, не моргнув глазом, но не настолько, чтобы это казалось подозрительным. Они находят ближайший продающийся дом, который только могут — всего в нескольких кварталах от дерева, что гарантирует возможность добраться без проблем, если возникнет необходимость, — и звонят риэлтору, чтобы устроить показ. Это хороший дом, кирпичный с деревянными полами и ставнями на окнах.

Всё это очень странно.

Переезд занимает пятнадцать минут. Три похода из машины с вещмешками и детскими сумками, висящими на плечах; Сэм осторожен и берёт только то, что может удержать, не подвергая Каса опасности попасть под сумку. Дом кажется слишком большим и пустым, поэтому Дин снимает им номер в местном мотеле, пока они не подготовят его к заселению.

Первое, что они покупают, — это детская кроватка. Следующие три недели Сэм проводит, заботясь о Касе и обставляя дом (Дин называет это украшением, но есть разница), в то время как Дин находит в окрестностях охоту и продолжает делать то, что Дин делает лучше всего. Сэм помогает с исследовательской стороной охоты, когда может, но ему всё труднее быть полезным, учитывая тот факт, что он внезапно начал испытывать желание оседлать своего брата, когда они находятся в одной комнате. Сэм считает, что лучше уж Дин справится с работой самостоятельно, чем узнает об этом маленьком факте.

Это мило. Не то, о чём Сэм думал или хотел уже давно, но это именно то, что ему нужно сейчас, когда для него охота закончилась, а Дин ею занимается. Он смеётся над Сэмом не больше, чем от него требуется. В некоторые дни даже кажется, что он не так рад уехать, как вернуться домой, но, возможно, Сэму это показалось. Сэму, должно быть, это только показалось.

Первые две недели он проверяет, что дом безопасен — хотя Сэм даже понятия не имеет о детской безопасности, пока Дин не выходит во двор и не спрашивает, почему Кас пытался лизнуть розетки. Ритуалы безопасности Сэма немного больше соответствуют реальным проблемам мира: дьявольские ловушки, енохианские символы, амулеты и ловушки, серебро и железо. Он делает всё возможное, чтобы скрыть их, вырезает знаки на столбах забора и прячет их за розовыми клумбами. И делает всё возможное, чтобы забыть о них и убедить себя, что его самые большие заботы связаны с розетками.

Но он не идиот. В их лужайке зарыто кольцо соли, и Сэм готов пожертвовать газоном, если это потребуется. Он старается, чтобы всё выглядело красиво после того, как уверится, что во сне их не разорвут в клочья, и Сэм солгал бы, сказав, что не считает себя в этом одним из лучших.

— Ух ты, Марта Стюарт[3], не жалеешь денег, а? — Дин возвращается с охоты весь в грязи, крови и бог знает чём ещё, а Сэм старается не показывать своего беспокойства. — Кстати, сколько моих денег ты тратишь на это дерьмо? — Дин берёт вазу и смотрит сквозь неё, прежде чем небрежно ставит на каминную полку, оставив грязные пятна в местах, где были его пальцы.

Сэм следует за ним и ловит её, прежде чем она падает.

— Твоих денег? — спрашивает он. — Ты же знаешь, что не приносишь никаких денег, верно?

Дин оглядывается на него через плечо, поднимая Каса в воздух.

— Кто тебе опять дал эти кредитки, на которые ты покупаешь всё это дерьмо?

Сэм усмехается.

— Вряд ли это можно назвать тяжёлой работой.

Дин снова поворачивается к ребёнку.

— Слышишь, как он обращается с папой? Я, приходя домой, даже не получаю горячий обед.

— Я кормил Каса, — указывает Сэм. — Он не примет твою сторону.

Дин пожимает плечами.

— Ему меньше месяца, что он может знать?

Сэм обходит Дина по пути на кухню и выхватывает Каса из его рук.

— Достаточно, чтобы понимать, кто из нас позволит ему умереть с голоду, если по телевизору покажут марафон «Доктора Секси».

— Он бы не умер с голоду, я просто ждал рекламы.

Сэм подавляет смех.

— Спагетти с фрикадельками на ужин?

Губы Дина медленно растягиваются в улыбке.

— Ох, Сэмми, ты меня балуешь.

Сэм смотрит на улыбку слишком долго, прежде чем успевает отвести взгляд.

— Э-э, пойду уложу этого парня в кроватку. Можешь вскипятить воду?

Дин кивает, двигаясь, чтобы взять кастрюлю из шкафа.

— Я подумываю о том, чтобы найти работу, — говорит Дин, когда Сэм идёт в сторону кухни.

— Так обычно поступают, когда охота только что закончилась.

Когда Сэм входит в комнату, Дин помешивает пасту на плите.

— Нет… имею в виду, я не это имел в виду.

Сэм толкает Дина бедром, и Дин берёт ложку, которой мешал, и сдвигается в сторону от Сэма.

— Пиво?

— Да, давай, — отвечает Сэм. — Так что ты тогда имел в виду?

— Просто, ну, знаешь. Настоящую работу. Здесь, в городе. Ту, за которую платят деньги.

Сэм забывает о пасте и бросает на Дина гораздо более обеспокоенный взгляд.

— Вроде постоянной работы?

— Ага! — говорит Дин с яркой, лёгкой улыбкой. — Постоянная работа.

— Без охоты?

Дин кивает.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Дин?

— Да, я просто подумал, может быть, ну, я не знаю.

— О, точно, — медленно произносит Сэм. — Может быть, ну, я не знаю. Определённо, именно такое ясное мышление должно формировать основные жизненные решения.

— Отсоси, — вздыхает Дин.

Сэм усмехается.

— Знаешь, честно говоря, я даже не был уверен, что ты способен на такую интенсивную мозговую деятельность.

— Отсоси, Сэмми.

— Просто настолько же мощной мозговой волной тебя должно было осенить. Надеюсь, ты ничего не перенапряг.

— Я сказал, отсоси.

— И, в заключение, интеллектуальные силы…

Сэм расцветает, когда Дин отвечает ему последним, страстным: «Отсоси».

Он поворачивается обратно к плите, чтобы скрыть тот факт, что его губы не могут удержаться от ухмылки. В любом случае, это удачное время. Паста уже готова.

— Пожалуйста, продолжай свой захватывающий рассказ о глубокой реке логического мышления, через которую ты плыл, когда сегодня утром проломил голову гуля.

— Это был гоблин, и я его поджёг, — громко вздыхает Дин. — Похоже, ты даже не слушаешь меня.

Он говорит что-то ещё, но Сэм сосредоточен на том, чтобы вылить горячую воду в дуршлаг, а не на руку, поэтому не слышит.

— Вот видишь, именно об этом я и говорю.

— Что? — спрашивает Сэм, поднимая голову и виновато улыбаясь Дину.

— Когда я возвращаюсь домой, ты не хочешь слушать о моей охоте, — говорит он с лёгким упрёком.

Сэм краснеет.

— Это не так, просто…

— Нет, именно так. И если ты даже не хочешь об этом слушать, с чего ты решил, что я хочу этим заниматься?

Сэм пожимает плечами, доставая из холодильника красный соус.

— Ты любишь охоту.

— Я любил. И люблю. — Сэм замирает и смотрит на Дина, правда смотрит на него впервые с тех пор, как он вернулся домой. Он засунул руки в карманы, и чёрт возьми. Выражение его лица такое, словно он действительно не шутил. — Наверное, это просто отстой — делать всё в одиночку. Или… было не так уж и плохо, когда я думал, что это всё, что я могу. Но потом, после Лизы и Бена… ну, я не отстой в этом. Я имею в виду, я делал это, потому что ты был… но не…

— Я понял, — кивает Сэм, снимая его с крючка.

Дин облегчённо вздыхает и благодарно ему кивает.

— Я хочу сказать, что мы не можем продолжать охоту вечно, это не вариант, не был, даже до того, как ты…

— И опять, — говорит Сэм, на этот раз немного спокойнее. — Я всё понял.

— Раньше всегда было куда бежать, но теперь мы просто два парня. За нами никто не гонится, и мы ничего не должны. Если мы не будем охотиться, ничего не случится. Миру не наступит конец. Кроме того, теперь у нас есть ребёнок и люди, которые заметят, что ни у одного из нас никогда не было законной работы и… блядь, это оправдания. Я просто больше не хочу, Сэм. Мне это надоело. Я хочу остаться здесь больше чем на час и смотреть, как Кас растёт, а не умереть в каком-нибудь переулке, преследуя монстров.

Дин будет в безопасности. Они все будут в безопасности. Сэм не позволял себе говорить вслух, как он волновался весь прошлый год, пока Дин охотился, он должен был вести себя спокойно. Его сердце бьётся неуправляемо, но он не притягивает к себе брата для объятий, и не поднимает кулак в воздух, и не затыкает ему рот поцелуем. Он достаёт из шкафа две тарелки и одаривает Дина самой сдержанной улыбкой, на которую только способен.

— Тогда найди себе работу, — говорит он. — Я не твоя мама.

Дин улыбается, колеблется, прежде чем отойти в сторону, чтобы Сэм мог достать фрикадельки из микроволновки.

— А как насчёт тебя?

— А что насчёт меня?

— Я могу остаться дома с Касом, пока ты не закончишь универ. Ты мог бы стать настоящим адвокатом. Я имею в виду, здешние колледжи не дотягивают до Стэнфорда, но…

— Нет. — Ответ Сэма звучит слишком быстро и резко. Дин удивлённо поднимает глаза, и Сэм немного расслабляется. — Дело не в том, что я боюсь выходить один. — Это так, Дин знает, что это так. — Просто я больше не хочу. Уже давно. Мне нравится то, что я делаю, Дин.

Дин слабо улыбается, достаёт фрикадельки для Сэма и осторожно бьёт его по плечу, когда протягивает их и идёт к столу.

— Хорошо, Сэм, если ты этого хочешь. Только не начинай мне цитировать «Женскую мистику»[4], когда поймёшь, что ты моя домохозяйка.

Сэм настолько застигнут врасплох, что забывает возмутиться на комментарий о домохозяйке.

— Откуда ты вообще знаешь, что такое «Женская мистика»?

Дин ухмыляется.

— Ты хоть представляешь, Сэмми, скольких женщин с высшим образованием можно встретить в студенческих барах? Упомяни немного этого дерьма, и они в мгновение ока забудут, что ненавидят тебя за то, что у тебя есть член.

— И ты немедленно напоминал им об этом на следующее утро?

— Виновен по всем пунктам, — гордо говорит Дин. — А где сыр?

Сэм качает головой, но всё равно тянется за пармезаном.

— Ты отвратителен.

— Я не виноват, что их ледяные сердца тают ради кусочка вот этого, — говорит Дин с чавканьем.

Сэм находит некоторое утешение в том, что у него изо рта свисают спагетти и он похож на идиота. Затем он представляет себе, как слизывает соус с подбородка Дина, и его тело обдаёт жаром. Он кашляет в ладонь.

— Просто заткнись и ешь свой ужин.

***

Дин находит работу после полутора месяцев сидения на диване и большого количества сна. Он настаивает, что это жёсткая экономика, Сэм настаивает, что он недостаточно старается, а реальность, вероятно, где-то посередине. На самом деле это не имеет значения, Сэм совсем не против того, чтобы он был рядом, а Кас, разумеется, не против того, чтобы получать вдвое больше внимания, и кредитные карты помогают им держаться, пока он не работает.

Он нанимается механиком — надёжная работа, которая, как Сэм знает, сделает его счастливым и по пути на которую он проезжает мимо дерева Каса каждое утро. Он говорит, что даже машет ему, но Сэм почти уверен, что он это не серьёзно. Они довольно легко обустраиваются, хотя иногда Сэм скучает по открытой дороге и может сказать, что Дин чувствует то же самое. Он приходит домой с работы, пропитанный машинным маслом, и проводит час, разбирая и очищая оружие, пока Сэм готовит ужин. Сэму нравится думать, что это просто сложности привыкания, и они оба скоро успокоятся.

К тому времени, как Кас начинает ползать, они впадают в рутину. Она всё ещё включает святую воду и поздние ночи, но никто по-настоящему не беспокоится. Не совсем. Обычно нет.

Сэм просыпается в 2:30 ночи от самого страшного кошмара, который видел со времени последнего визита Кастиэля. Дин на потолке, Кас в своей кроватке, а Сэм весь взмок от пота, но по его спине всё ещё пробегает холодок. Тут он вспоминает, что Касу сегодня исполняется ровно шесть месяцев, и Сэм клянётся, что из коридора доносится скрип.

Он приказывает себе успокоиться. Это невозможно. Но инстинкт подсказывает ему выбраться на хрен из постели, и он к нему прислушивается. Сэм хватает водяной пистолет, наполненный святой водой, из ящика рядом с кроватью и направляется к соседней комнате. В комнате Каса всё чисто; Кас крепко спит, подоконники всё ещё покрыты солью, там никого. Ничего страшного, снова говорит он себе, но ему всё равно нужно спуститься и проверить. Убедиться, что все его защитные меры на месте. На всякий случай.

Он встречает Дина в холле, и они сталкиваются. Сэм опрыскивает Дина прежде, чем замечает, на кого направлен пистолет, и ему приходится выбить нож Руби из руки брата, прежде чем тот отрубит его голову.

Сэм прижимает Дина к стене и слишком сильно сжимает его запястье, пока Дин не уступает, роняя оружие. Только успокоившись, он смотрит на Сэма и понимает, что происходит. Он испускает вздох облегчения, или веселья, или того и другого вместе, и опускается на пол, когда Сэм его отпускает. Сэм присоединяется к нему, поднимая нож и смеясь из-за того, как брат баюкает свою руку.

— Ау, — стонет он. — Это больно, мудак.

— Ты пытался ударить меня ножом, — говорит Сэм, всё ещё немного смеясь.

Дин наконец тоже смеётся.

— Что ты вообще там делал?

Сэм с трудом сглатывает.

— Я, эм. Не мог уснуть.

— Да, — соглашается Дин. — Я тоже.

— А ты?..

— Внизу всё в порядке, — говорит Дин.

Сэм с облегчением откидывает голову и прислоняет её к стене.

— Хорошо. Это хорошо.

— Нам надо. Вернуться в постель, наверное.

— Да, — говорит Сэм. — Да, надо.

Они сидят там, не делая ни малейшего движения, чтобы уйти.

— Я думаю, нам надо завести собаку, — говорит Дин через некоторое время.

Сэм не знает, откуда это взялось и какого чёрта Дин поднимает эту тему в два часа ночи, но всё же.

— Собаку?

— Щенка, — уточняет Дин. — Для Каса. Он уже ползает. Будет отлично, если рядом будет ползать щенок.

Сэм пожимает плечами.

— Я всегда хотел собаку.

— Я знаю, — говорит Дин немного тише.

— А какую собаку? — спрашивает Сэм только потому, что затишье становится неуютным.

— Не знаю, — отвечает Дин. — Я подумываю завтра заскочить в приют или типа того. Возьму первого, который понравится.

Сэм чувствует, что улыбается.

— Да, хорошо.

— Правда?

— Ага! — Он садится, и на его лицо падает достаточно лунного света, чтобы Сэм мог разглядеть. — Я немного взволнован.

Дин ухмыляется, и Сэм невольно тянется вперёд и кладёт руку ему на шею. Было бы так легко поцеловать его, но, когда Дин делает глубокий вдох и задерживает дыхание, Сэм понимает, что он, вероятно, заставляет Дина чувствовать себя неловко. Он легонько шлёпает Дина по щеке, поднимается на ноги и надеется, что тот не удивится, почему прикосновение длилось так долго.

— Значит, действительно пора спать, а? Я имею в виду, что мы здесь ничего не делаем, а тебе завтра утром на работу.

Сэм чувствует, как рука Дина хватает его за лодыжку, и поворачивается, чтобы поймать взгляд Дина, который смотрит на него со странным выражением лица.

— Сэмми? — говорит он почти шёпотом.

— Да, Дин? — Сэм протягивает ему руку, и Дин принимает её.

Дин снова смотрит на него, так близко, что Сэму приходится отвернуться. Он выглядит потрясённым, как будто боится или хочет попросить о чём-то, и Сэм в самом деле надеется, что он не бесится, потому что понял, что чувствует Сэм. Он облизывает губы и качает головой.

— Забудь. Я…

— Забыть о чём?

Дин издаёт дрожащий смешок.

— Я сегодня не усну, — признаётся он, хотя у Сэма есть чувство, что он на самом деле говорит не то, что планировал минуту назад. — Вообще.

Сэм кивает, прислонившись к стене.

— Думаю, я тоже.

Дин протягивает руку, толкает дверь в комнату Каса, открывающуюся между ними.

— Не хочешь придвинуть пару стульев? Попробуем спать посменно?

Уголки губ Сэма приподнимаются. Это глупо, и в каком-то смысле он уверен, что они оба это понимают. Но приятно знать, что он не единственный, кто опасается шестимесячной даты.

— Звучит неплохо, — говорит он. — Камень, ножницы, бумага, кто пойдёт первым?

— Я пойду первым.

— Ох, ты трусишь, потому что знаешь, что проиграешь, — дразнится Сэм. — Что случилось с твоим внутренним большим и сильным охотником, Дин?

Дин закатывает глаза и пихает Сэма в комнату, усаживаясь на лучший стул, прежде чем Сэм успеет его опередить. Он вытаскивает дробовик, полный каменной соли, из-под кроватки Каса, кладёт на колени и устраивается рядом с Сэмом. Сэм улыбается в шершавую подушку кресла, в котором сидит, — двадцать долларов на гаражной распродаже, у которой они остановились, когда Кас закатил истерику, а Сэм был на грани того, чтобы убить их обоих, если он не выберется из дома хотя бы на час. Он чувствует себя до глупого в безопасности и счастливым, несмотря на судороги в шее.