— Он даже не взглянул на меня, — говорит Сэм, сгорбившись на краю кровати и спрятав лицо в ладонях. Он лишь мельком поднимает глаза, и Дин видит, как сильно он пытается держать себя в руках. — Думаешь, теперь он меня ненавидит? Думаешь, он думает, что я?..

Сэм поджимает губы и снова опускает взгляд, и Дин вздыхает. Они оба знают, что он собирался сказать. Мерзость. Не то чтобы это оказалось сюрпризом. Этот кошмар снится Дину уже пятнадцать лет. В глубине души они оба знали, что рано или поздно это произойдёт. Дин всецело за чистую ложь, но только не Сэм. Рано или поздно Сэм настоял бы на том, чтобы во всём признаться. Может быть, он ждал восемнадцатилетия, а потом усадил бы его и всё объяснил, дав выбор пойти в то поле и вернуть благодать или нет.

Но не так, как сейчас. Это не должно было случиться так.

Дин садится рядом с Сэмом на кровать и протягивает руку, чтобы погладить спину брата.

— Он так не думает, — отвечает ему Дин, стараясь говорить спокойно. — Он не думал так уже много лет ещё до падения. Так что даже если он уже забрал благодать…

У Сэма перехватывает дыхание, и Дин понимает, что это был невероятно глупый способ заставить Сэма чувствовать себя лучше.

Дин пробует новый подход.

— Хочешь, я поеду и поговорю с ним?

Сэм шмыгает носом и кивает, и Дин неохотно поднимается на ноги. Из них двоих именно Сэм тот родитель, который говорит по душам. На Дине футбол и всё такое. Это точно будет отстой.

Он натягивает куртку и оборачивается, когда Сэм ловит его за запястье у самого выхода.

— Убедись, что он знает, — говорит Сэм, глядя на Дина печально и с надеждой. — Скажи ему, что он может вернуться. Он всегда может вернуться, даже если это всего лишь визит. Даже если он снова ангел. Если он ещё хочет меня видеть. Просто... убедись, что он знает, что ему рады дома, хорошо?

— Да, Сэмми, — отвечает Дин, сжимая пальцы Сэма, когда тот ослабляет хватку. — Я ему скажу.

Поле находится не так уж далеко от дома, но Дин всё равно решает ехать. Две минуты в «Импале» — лучшее утешение, чем ничего, а Дину нужна вся помощь, которую он только может получить, если он не хочет облажаться. Он понятия не имеет, чего ожидать. Дин был на работе, когда Сэм нашёл Каса, сидящего под тем деревом. Сегодня он пришёл домой к унылому младшему брату без ужина, а беспокойный подросток так и не вернулся.

Он паркуется за забором и видит фигуру Каса, сгорбившегося на скамейке под деревом. Скамейка новая, думает Дин. Ну, может быть, и не новая. Они провели последние пятнадцать лет, избегая этого поля, насколько это возможно, но её тут не было, когда они впервые приехали сюда. Не то чтобы Дин был удивлён, увидев её. Благодать Каса дала большую тень. Дин готов поспорить, тысячи семей устраивали пикники под ветвями, чувствуя себя в тепле, безопасности и защищённости и не подозревая, что это потому, что дерево скрывает настолько мощную силу, которая может стереть их красивый город с лица земли.

Силу, которая может стереть их сына с лица земли. Дин не будет рад увидеть Кастиэля. Он любит этого ребёнка так сильно, что иногда ему больно, но никогда не сможет простить ангела за то, что тот сломал его брата. Не когда Сэм до сих пор ещё иногда напрягается и пугается, если Дин слишком тихо подходит к нему сзади, потому что думает, что дыхание на его шее — это дыхание Дьявола. Но эта неприязнь не имеет ничего общего с той, которую он испытает, если на том поле вместо их сына увидит Кастиэля. Если благодать возьмёт верх, то Каса уже не вернуть, и это убьёт Сэма.

Кас либо слишком погружён в себя, чтобы услышать треск веток под ногами Дина, либо просто игнорирует его. Он прячет лицо в ладонях, идеально имитируя позу, в которой Дин оставил Сэма.

Каков отец, таков и сын, надеется Дин.

— Привет, пацан, — говорит Дин, тыча Каса в бок, когда скользит на скамейку рядом с ним. — У тебя всё в порядке?

— Нет, — отвечает Кас, слова приглушаются его руками. — Совсем нет.

Дин усмехается, стараясь оставаться беззаботным.

— Хочешь поговорить об этом?

Кас долгое время молчит. Дин почти принимает это за отказ, но тут Кас поднимает голову и смотрит прямо в глаза, и Дин видит, что он плакал.

— Он ненавидит меня? Па, после того, что я с ним сделал. Как он может не ненавидеть меня?

Стоит поговорить о семейном сходстве. Дин окружён идиотами, которые слишком много волнуются и у которых дурацкие причёски, и он почти смеётся. Он обхватывает рукой шею Каса, слегка притягивая его к себе.

— Не говори ерунды, ребёнок. Ты чертовски хорошо знаешь, что он не ненавидит тебя.

— Он должен. — Кас отворачивается, пиная ногами землю. — Боже, он должен вечно ненавидеть меня.

— Это был не ты, сынок, — говорит Дин, глубоко вздыхая и пытаясь придумать, как лучше всего это исправить. — В любом случае тогда всё было очень сложно.

— Я всё помню. — Это почти шёпот, и он пробирает Дина до костей. Он никогда не хотел, чтобы Кас помнил что-нибудь о том, кем или чем был до того, как стал их сыном. — Я помню, как ты ненавидел меня.

— Кас… — начинает Дин, но Кас не даёт ему вставить ни слова.

— Нет, пап, я... ты угрожал убить меня. Когда я пришёл попрощаться. Когда я сказал тебе рассказать Сэму о своих чувствах. Ты сказал, что найдёшь способ убить меня, Бог я или нет, если я ещё хоть раз подойду к твоему брату.

Дин вздрагивает, и Кас замолкает, моргает пару раз, а затем делает лицо, которое почему-то кажется ещё более расстроенным, чем раньше.

— Господи, вы же братья.

— Я знаю, что ты, наверное, злишься на нас за то, что мы ничего тебе не сказали, — говорит Дин, стараясь звучать как можно спокойнее. — Но ты должен понять, что у нас были чертовски веские причины, чтобы…

— Не надо, — обрывает Кас. — Не надо извиняться. Вы были правы, что не сказали мне. Всё это. Я бы всё отдал, чтобы не выходить сегодня на это поле.

Обычно Дина это не устраивает. Одна из самых ярких личностных черт Каса, из-за которой невозможно забыть, кем он был раньше. Большинство детей его возраста были бы сейчас в панике, чувствовали себя преданными, но даже после своего иррационального подросткового бунта Кас — это сплошь холодная рациональность и мудрость, далеко опережающая его годы. Прямо сейчас он больше испытывает облегчение, что не нужно ничего объяснять.

— Уже слишком поздно для этого, приятель, — говорит Дин сыну, слегка встряхивая его. — Тебе предстоит сделать большой выбор.

Кас торжественно кивает и смотрит на свои руки. Он обдумывает это мучительно долго. Может, Дин затаил дыхание, сидя на краю этой проклятой скамейки, ожидая узнать наконец, что придётся сказать брату. Наконец Кас облизывает губы и смотрит на Дина. Его лицо ничего не скрывает: ребёнок напуган до чёртиков.

— Я не хочу быть ангелом, — качает он головой. Его голос срывается. — Я не хочу, чтобы папа меня боялся.

Дин пристально смотрит на него, и лёгкая улыбка начинает растягивать его губы от любви, покровительства и довольно здоровой порции облегчения. В пятнадцать лет он начинает походить на Джимми Новака. Дин всегда боялся, что это случится, убеждённый, что будет видеть только Кастиэля всякий раз, когда посмотрит на своего сына. Но теперь — не осталось и следа ангела в этом испуганном маленьком мальчике, которого он растил лучшие годы своей жизни.

— Тогда поехали домой, да? — предлагает Дин. — До того, как у твоего отца случилась аневризма?

Кас смеётся сквозь последний всхлип и кивает. Они встают одновременно, но Кас снова поворачивается к дереву, и желудок Дина сжимается от мысли, что он передумал.

— Тебе нужно ещё немного времени? — спрашивает Дин, не обращая внимания на ком в горле. — Это очень важный шаг, Кас. Тебе не обязательно решать всё сейчас.

Кас качает головой и прижимает ладонь к стволу своего дерева.

— Одну секунду, — говорит он, и Дин видит, как вокруг его пальцев начинает светиться ослепительно белый свет.

Дин почти отводит взгляд, когда Кас отрывает руку от ствола. Большой белый шар света плавает прямо над открытой ладонью Каса, и Дин вспоминает Анну и что следует после. Кас поглотит его за считанные секунды и медленно, но верно превратится в монстра, как и другие ангелы. Он не может на это смотреть.

Но затем Кас прижимает к нему другую руку и разрушает свет между ними, измельчая его до такой степени, что остаётся только белая пыль. Он позволяет ветру унести пепел своей благодати и улыбается Дину.

— Мне нравится быть человеком, — говорит он, и впервые за весь вечер его голос звучит уверенно. — Я не изменю своего решения.

Дин ерошит ему волосы и тащит к машине.

— Тогда пойдём домой. Я голодный.

— Ты всегда голодный, пап.

Они едут обратно почти в тишине, Кас снова напрягается, когда они подъезжают к дому. Дин стучит в дверь, и Сэм открывает её так быстро, что даже гадать не надо, ждал ли он их с другой стороны. Он переводит взгляд с Каса на Дина и снова на Каса, и выражение его лица вопросительное и нервное.

Кас смотрит на него в ответ и выглядит почти так же.

— Привет, — наконец произносит Дин, надеясь, что всё пойдёт само собой.

— П-привет, — отвечает Сэм, всё ещё глядя на Каса.

Кас делает шаг вперёд, протягивая руку к рукаву рубашки Сэма.

— Прости, па, — говорит он, обнимая Сэма за плечи. — Мне очень, очень жаль.

Глаза Сэма расширяются от этого объятия. Он смотрит на Дина, обнимая в ответ, и Дин видит, как напряжение его покидает, когда он понимает, что Кас всё ещё человек, всё ещё их сын и всё ещё любит их.

Кас отстраняется, вытирая глаза.

— Мне правда очень жаль.

Сэм качает головой, прижимая руку к щеке Каса, и одаривает его тёплой улыбкой.

— Я рад, что вы оба дома. Ужин остывает.