Дин пристально смотрит вниз, на узкую форточку в верхней части внутреннего окна подвала Le P'tit Bec, задумчиво скрещивает руки на груди и приходит к выводу:

— Чувак, мы туда не пролезем.

Сэм его, как обычно, игнорирует.

— Я смогу, — бормочет он, делая несколько шагов влево, чтобы рассмотреть маленькое окошко под другим углом.

Дин с ног до головы окидывает своего уже не-такого-маленького брата долгим взглядом, надеясь, что выражение лица излучает достаточно недоверия, чтобы дополнить сарказм в голосе.

— Ага, ладно, Весёлый Зелёныйталисман компании B&G Foods, которая производит замороженные и консервированные овощи, — говорит он насмешливо.

Сэм даже не снисходит до ответа, просто наклоняет голову в другую сторону, и между его бровями появляется крошечная морщинка, пока он обдумывает порядок действий в своём смешном мозгу. Дин, со своей стороны, просто сидит и ждёт, когда всё закончится. Нет никакого смысла прерывать Сэма, когда он весь такой сосредоточенный.

Им двоим наконец-то повезло найти совпадение, и случилось это вчера поздно вечером. И это чертовски вовремя. Благодаря частично несанкционированному цифровому копанию в серверах отеля, Сэму удалось достать все данные на расписания непостоянных работников отеля. Дезинсекторов, ремонтников, водопроводчиков и тому подобное. Через несколько часов перекрёстной проверки выяснилось, что единственным сотрудником, который достаточно часто приходил на работу, чтобы подходить под все даты исчезновений, был Д. Хиберт, ремонтник котлов. Они понятия не имеют, работает ли он сегодня или будет работать в ближайшее время, но несколько правильно поставленных вопросов и Александр Гамильтонбанкнота достоинством 10 долларов, проскользнувший в карман одному посыльному после обеда, привели их прямо сюда — так что, в конце концов, это была победа, в целом.

Сэм наконец приходит к какому-то выводу и слегка кивает, хрустя костяшками пальцев.

— Ладно, — говорит он с очаровательной решимостью, — будь начеку.

Дин так и делает, потому что он командный игрок и всё такое, но слежка краем глаза за дальним коридором не отвлекает его от того, чтобы добавить ироничный комментарий.

— Ты застрянешь там, как этот, как его… — Он рассеянно хлопает рукой по пояснице брата, настойчиво заставляя Сэма заполнить пробел вместо него. — Тот мультик. Про толстого маленького медвежонка.

Сэм ужасно притворяется, стараясь сдержать удивлённое фырканье, даже когда пытается протиснуться в маленькое пространство.

— Винни-Пух?

— Ага, точно, плевать, — говорит Дин. — Я хочу сказать, что ты застрянешь, и мне придётся тебя снова вытаскивать. — Он поддаётся лёгкому праздному любопытству, бросив проницательный взгляд на тело брата, а затем поправляет ранее сказанные слова. — Или, может быть, им придётся снести стену, — бормочет он, по большей части для себя.

— Ну, это ты настоял на том, чтобы влезть сюда, — ворчит Сэм, когда ему удаётся вывернуть и выкрутить плечи. Дин понятия не имеет, как он это сделал, не вывихнув все суставы, но после этого всё идёт гладко. Сэм без каких-либо проблем втягивает остальную часть себя внутрь — потому что ниже рёбер он тощий, как уличная кошка, — проскальзывает через окно, как будто у него нет позвоночника, и с приглушённым стуком приземляется с другой стороны.

Раздаётся шарканье кроссовок, гулкий щелчок, а затем Сэм распахивает дверь изнутри, упёршись локтем в дверной косяк и пригвождая Дина несносным взглядом.

— Что ты там говорил? — самодовольно спрашивает он. Ему это не идёт.

Дин проходит мимо и толкает брата, лишь бы досадить, отказываясь доставить ему удовлетворение от того, что он оказался прав.

— Кто же мог знать, что ты наполовину хорёк? — раздражённо говорит он вместо этого.

Сэм на такой слабый ответ бросает на него равнодушный взгляд, но, к счастью, держит язык за зубами, в темноте следуя за Дином вниз по узкой деревянной лестнице. Ступени под ногами при каждом шаге зловеще скрипят, и Дин, на мгновение задумавшись, радуется, что он впереди. В Сэме, может быть, только горстка фунтов, но Дин бы предпочёл, чтобы эта горстка была за его спиной, если какая-нибудь старая деревяшка решит, что с неё хватит.

Первое, что он замечает, — первое, что заметил бы любой человек, — что здесь пахнет задницей, и чем дальше они спускаются, тем хуже становится запах. Сырой, гнилостно-сладкий и мучнистый, с тем влажным запашком, который исходит от камня, если тот долго и медленно подвергался воздействию влаги. Дин резко и коротко выдыхает носом, чтобы избавиться от запаха, прилипшего к ноздрям, но это ни в малейшей степени не помогает. Хотя и заставляет почувствовать себя немного лучше, чтобы услышать слабый свист выдоха за спиной, который означает, что Сэм дышит ртом. По крайней мере, он не единственный пострадавший.

Наконец они добираются до цокольного этажа; Дин понимает это только из-за скользкого бетона под ботинками вместо лёгкой пружинистости гниющего дерева и задевает головой болтающуюся цепочку лампочки, прежде чем даже задумывается о том, чтобы начать её искать.

— Ты в порядке? — спрашивает Сэм, заметив, как он вздрогнул, вероятно, потому, что от неожиданности снова врезался в брата.

— Угу, — ворчит Дин, дёргая за цепочку, пока она не щёлкнет.

Тусклый мерцающий свет не помогает избавиться от жуткого запаха бойлерной. Однако позволяет увидеть его причину. Влажная, заплесневелая грязь цвета болотной тины собралась в дальних углах подвала и даже расползлась вверх по стенкам массивного котла. Дин различает изменение цвета на металлическом корпусе — тёмное пятно с крапинками, где склизкая поросль разъела внешний слой.

И, боже, это даже не говоря о мошках. Они, блядь, везде. Плотная, волнообразная завеса паразитов. Миллион маленьких чёрных пятнышек мечутся и роятся вокруг, паря над разлагающимся лишайником, или грибком, или чёрт знает чем ещё, похожим на плесень. Испуская низкое жужжание, которое Дин сначала принял за гул бойлера.

От ветхости этого места кажется, что оно несколько лет было наполовину затопленным. Или здесь была душевая стоянки грузовиков.

— Господи, — только и говорит Сэм.

— Если здесь есть что-то мёртвое, — добавляет Дин с оттенком отвращения, — это станет облегчением.

Брат согласно кивает, прижимая тыльную сторону запястья к носу, как будто это и впрямь поможет.

— Что мы ищем? — спрашивает он, слегка задушенно из-за давления руки.

Дин делает пару осторожных шагов вперёд, энергично отмахиваясь от мушек, которые оказываются слишком близко.

— С этим запахом, — рассеянно бросает он, — может быть, братскую могилу? — Сэм весело фыркает, но Дин шутит лишь отчасти.

Он крадётся по краю, продвигается настолько далеко, насколько готов рискнуть пробраться сквозь насекомых, но первоначальный осмотр не выявил никакого трупа. И Сэму в дальнем конце комнаты, похоже, тоже не повезло.

— Думаю, это просто гниёт эта штука, чем бы она ни была, — говорит брат, нерешительно указывая на плесень. — Я не вижу ничего подозрительного.

Дин вздрагивает всем телом, когда случайно задевает склизкую стену.

— Я неделю буду отмываться в душе.

Сэм ласково улыбается, и тусклый верхний свет отбрасывает большие тени на его скулы, когда он двигает головой. От этого его лицо кажется более осунувшимся, более лисьим, чем обычно.

— Итак, у нас тут отвратительный уровень чистоты, — говорит он, — но я не уверен, что ещё.

— Думаешь, это какая-то зацепка? — спрашивает Дин, указывая на комнату в целом.

Сэм рассеянно втягивает воздух, а затем слегка кашляет, как будто сожалеет об этом.

— Да, — неуверенно отвечает он. — В смысле, я определённо оцениваю это как нечто из ряда вон выходящее.

Неожиданный шаркающий звук накладывается на последние слова брата, и они оба резко поворачивают головы к верхней ступеньке лестницы. Инстинктивно. Как ищейки.

Они оставили дверь в коридор приоткрытой, чтобы она случайно не захлопнулась, но Дин почти жалеет, что они этого не сделали, когда пара тёмных теней пересекает тонкий луч света. Высокие и достаточно широкие, чтобы точно быть людьми.

— Чёрт, — ругается Дин под нос. — Сэмми… — дико жестикулирует он Сэму, чтобы тот пригнулся у ближайшей стены, а затем присоединяется к нему, пригибаясь к земле, чтобы его не заметили, и мысленно перебирает разные пути отхода на случай, если их нежелательная компания окажется теми самыми монстрами, за которыми они охотились. Они, разумеется, зарядили пистолеты, но обычными железными пулями. Он понятия не имеет, чем убивать тварь, за какой они охотятся, а рассчитывать на их поганую винчестеровскую удачу, что это случайно окажется железо, — плохая ставка. Несколько напряжённых секунд не слышно ничего, кроме их размеренного дыхания, но, наконец, оно прерывается высоким девичьим хихиканьем, и Дин от этого почти сам смеётся. Он бы узнал это кокетливое хихиканье где угодно. Это Эстель и, вероятно, Саймон. — С какой стати этим двоим рыскать тут? — спрашивает он, по большей части раздражённый собственной гипер-реакцией.

— Потому что мы сказали Эстель, что в этом месте водятся привидения, — уныло и немного горько говорит брат, — и теперь она решила провести расследование, потому что думает, что это весело.

Дин трёт ладонью рот, думая о решении проблемы.

— Ладно, если они нас поймают, просто скажем, что тоже этим занимаемся. Охотимся на призраков. Только притворимся, что делаем это как гражданские.

— Чтобы они захотели к нам присоединиться? — с тихим отчаянием указывает Сэм. Наконец дверь широко распахивается, полоска света прорезает тусклый мрак и вырывает высокий рельеф кривой лестницы. Брат ещё больше распрямляется и наклоняет голову, чтобы прошептать ему на ухо: — Дин, мы не можем на них отвлекаться, у нас и так мало времени.

Эстель и Саймон, кажется, не останавливаются и ни на йоту не колеблются при виде сырого подвала, деревянные ступени которого скрипят под их медленными, осторожными шагами.

— Ладно, отлично, Сэм, — шипит он в ответ, следуя примеру брата и стараясь увести их обоих подальше в тень. — И что ты предлагаешь?

Он не должен был спрашивать.

Потому что ответ, которого Дин ожидал, не подразумевал губы Сэма, неистово прижатые к его губам. Этот псих резко поворачивается, крепко прижимает его к стене и целует. Горячо, влажно, пробивая током. Губы Сэма отчаянно движутся, прижимаясь к его губам. И после полусекунды ошеломления и шока Дин выходит из себя и отталкивает брата, прежде чем у него начнётся припадок истерики и он ударит брата.

Оскорблённое, отрезанное «Чувак…» — всё, что он успевает сказать, прежде чем Сэм подаётся обратно и снова заглушает протест своим ртом. И только когда Дин прижимается спиной к отвратительному бетону, а неумолимые руки Сэма удерживают его запястья на расстоянии, пока он атакует его лицо, до Дина, наконец, доходит. Это план Сэма. Сделать вид, что они поглощены чем-то личным, чтобы бабушка и дедушка Нэнси Дрю не захотели тут ошиваться. Точно. Ладно, в этом есть смысл.

Дин изо всех сил пытается сдержать бешеный стук сердца, пока пробует на вкус губы брата. И это странно. Это так чертовски странно.

…Но не по тем причинам, по которым должно, медленно осознаёт он.

Потому что не то чтобы Дин когда-то раньше и впрямь думал об этом, но почему-то он ожидал, что Сэм более… робкий. Когда речь заходит о таких вещах. Поцелуях. И… других вещах. Он подавляет истерический стон и с трудом переводит мысли на что-то более безопасное. Хотя бы едва — учитывая, что в данный момент он анализирует, как младший брат его целует.

Просто Сэм всегда так чертовски застенчив с женщинами, неловко заикающийся и странно, нервно очаровательный. Дин не ожидал такой агрессии. Такой дикой ярости. Голодных зубов, цепких рук и сплошной стены мышц, вдавливающих его спиной в стену. Он весь твёрдый. Твёрдая плоскость груди трётся о его грудь, твёрдые ногти впиваются в плечи, твёрдые губы зарываются в его губы, твёрдый… Дин нервно сглатывает и очень усиленно не думает о том, что ещё твёрдое прямо сейчас. Потому что это просто автоматическая реакция, ясно? Любой парень бы немного завёлся от того, как Дина лапают. И да, хорошо, может быть, «завёлся» — это не совсем правильный термин, чтобы описать моментальную, настойчивую пульсацию в джинсах, но, к счастью, их бёдра достаточно далеко друг от друга, чтобы Сэм не догадался. Потому что он может целоваться со своим младшим братом у грязной стены бойлерной отеля, но соприкасаться паховой областью было бы просто неприлично.

Быстрый взгляд украдкой на лестницу показывает, что Саймон и Эстель всё ещё там и уже заметили их. Нет, стоп — не просто заметили. Они активно наблюдают.

Грёбаные вуайеристы. Что не так с богачами?

Но под пристальным взглядом Дин, наконец, берёт себя в руки и тоже начинает участвовать. Потому что ещё немного этого вялого дерьма, и у мистера и миссис Пеннибэг создастся совершенно другое представление о том, что здесь происходит. И ему и правда не хочется разбираться с беспокойством из-за того, как его поддельный парень ведёт себя совсем не как положено хорошей «жёнушке».

Он нервно протягивает дрожащую руку, чтобы запутаться в волосах Сэма, оттягивая его ровно настолько, чтобы Дин не чувствовал себя такой изнеженной говядиной — и игнорирует мелкий предательский осколок разочарования от потери. Затем проглатывает чёртову гордость, делает самый глубокий вдох в жизни и всерьёз начинает целовать Сэма в ответ. По-мужски. Позволяя себе терпеливо и контролируя нежно посасывать нижнюю губу брата между своими. Дразня, пробежаться языком по каждой царапинке искусанной в поцелуях плоти. Показать Сэму, как он это делает. Научить брата тому, что заставляло всех женщин на пути Дина Винчестера умолять о большем.

Сэм в его объятиях дрожит, издавая тихое хриплое поскуливание от его стараний — и это хорошая идея. Им нужно больше. Доказать аудитории извращенцев, что они самые настоящие геи и без ума друг от друга. Дин притворно стонет в ответ, стараясь не слишком зацикливаться на том, как легко стон слетает с его губ.

Этот звук, кажется, подстёгивает брата, и Сэм рычит, бросаясь ещё дальше, заключая его в клетку и прижимая, как жука к доске, заставляя Дина чувствовать восхитительную неволю. Все эти приглушённые стоны, широкие плечи и сокрушительную силу, когда Сэм практически атакует его рот. Но ещё он тает от каждого маленького прикосновения Дина. Дрожь пробегает по его телу, когда Дин осторожно проводит пальцами по его позвоночнику. Сэм ластится головой о руку, которой Дин зарылся в волосы, как будто изголодался. Жадно следует за ним, куда бы Дин ни направлял, только чтобы кусать, вгрызаться и впиваться. Идеальное сочетание жестокости и потребности. И Дину приходится немного вскинуть голову, чтобы встретить губы брата, закрыв глаза, теряясь в поцелуе, но это не беспокоит его так, как должно. Потому что, боже, они подходят… они идеально подходят друг другу. Как не случалось ни с кем другим, с кем был Дин. «Как ни с кем другим никогда не будет», — шепчет предательский голос в голове. Он старается не позволять мозгу задерживаться на такой опасной мысли. Не может.

Но проклятый кот уже вылез из мешка, как бы отчаянно он ни пытался запихнуть его обратно. Сэм явно любит отдаваться в поцелуе жёстко и принимать нежно, и Дин совсем не против, и они оба так легко находят идеальный, симбиотический ритм. Как и всегда.

Сэм наконец-то — кажется, что прошло уже несколько часов, — отстраняется с последним затяжным поцелуем, его грудь прижимается к груди Дина, когда они медленно встречают виноватые взгляды друг друга и пытаются прийти в себя после того, что только что произошло. Той безумной вещи, которая только что произошла. Безумной, невозможной вещи, которая только что произошла.

Дин проглатывает его вкус и изо всех сил пытается отогнать чувство, словно его, блядь, изнасиловали.

Когда он снова бросает любопытный взгляд на лестницу, то видит, что Эстель и Саймон уже ушли. Должно быть, оставили их наедине. План Сэма сработал.

— Быстро соображаешь, — слишком хрипло говорит Дин. После пары неудачных попыток начать.

Брат только моргает и секунду выглядит так, как будто не совсем уверен, о чём говорит Дин. А потом мотор в его мозгу начинает вертеться.

— Ага, — говорит он. — Это было… да. — Сэм не отстраняется, но и Дин тоже.

Он говорит себе, это потому, что он даже думать не хочет, как выглядит его рубашка, прижатая к грязной стене.

Он говорит себе, что любой на его месте поступил бы точно так же.

Сэм снова смотрит на его губы затуманенным и рассеянным под тяжёлыми веками взглядом; и Дин первым приходит в себя, толкая брата твёрдо и осторожно в центр груди. Это не считается, напоминает он себе. Это был не настоящий поцелуй. Это была всего лишь часть их прикрытия. Например, как когда они с Сэмом устраивают ссору, чтобы один из них смог втереться в доверие к безучастному свидетелю. На самом деле они не ссорятся. Это притворство. Уловка. Именно так всё и было. Фальшь.

— Мы должны… — Дин прочищает горло и проводит рукой по всё ещё горящим губам. — Нам нужно вернуться в…

— Точно, — тихо говорит Сэм, заканчивая за него мысль. Но не двигается с места.

Они оба не двигаются, застряв в каком-то невозможном равновесии — и всё же на два с половиной фута ближе, чем должны, когда их застаёт врасплох ещё более неожиданная компания.

— Эй! — рявкает скрипучий голос, и из-за тёмного угла выныривает скрытая тенью тяжёлая фигура. — Вы двое!

У Дина едва хватает времени, чтобы сердце подпрыгнуло к горлу и заставило руки отчаянно оттолкнуть брата на приличное расстояние, прежде чем он сталкивается с обладателем сильного луизианского акцента и редеющего пучка рыжих волос на добрых полфута ниже линии глаз. Он пару раз моргает, прежде чем понимает, что этот обладатель носит потёртый тёмно-синий комбинезон. Униформа рабочего. А это значит, что это тот самый парень, которого они искали. Раньше. До того, как всё… это случилось.

Он с криками ментально сбегает от этой конкретной мысли и намеренно концентрируется снова на работе, бросая более профессиональный взгляд на свирепого, подозрительного, внезапно появившегося перед его лицом человека, который должен быть Д. Хибертом.

Первое, что бросается Дину в глаза, — на кожу его горла и запястий падает слабый свет комнаты, и она странно бледная, как у вялой пещерной рыбы, которая никогда не видела солнца. После этого он замечает широкие, сутулые плечи парня и бегающий взгляд, который совсем не кажется хорошим.

— Что вы вдвое тут делаете? — резко спрашивает он, облизывая уголок губ и нервно переводя взгляд обратно на дверь. — Здесь никого не должно быть.

Дин намеренно вздыхает, заставляя себя вернуться в строй.

— Слушай, эм… — Он бросает взгляд на грязную нашивку с именем, наполовину скрытую тёмным пятном жира, так что можно разобрать только последние несколько букв: нальд. — Дон, — догадывается он. — Слушай, Дон.

Дональд слегка подёргивается, услышав своё имя, всё ещё нервный, но переключает внимание на Дина, а не на дверь.

— Мы не хотели ничего плохого, понимаешь, приятель? — спокойно говорит Дин, используя лучший «всё кошерно, не нужно ни о чём беспокоиться» голос. — Мы не думали, что здесь будет кто-то ещё.

Сэм кивает в знак согласия, стоя в нескольких футах, на которые его оттолкнул Дин, и его руки безобидно скрыты в переднем кармане толстовки.

— Мы не хотели тебя пугать.

— Вам нельзя быть здесь, внизу, — снова ворчит парень, раздражая, как заезженная пластинка. Но жутковатая, мысленно поправляет себя Дин. Как Revolution #9песня группы The Beatles. Говорят, если прослушать её в обратном порядке, то можно услышать необычные и довольно пугающие вещи, проигранная задом наперёд. — Зачем вы здесь, внизу? — подозрительно спрашивает Дональд, прищурившись. Или, может быть, просто даже минимум света для него чересчур.

Дин хватается за плечо Сэма, пытаясь найти правдоподобное оправдание, и снова притягивает его к себе, игнорируя короткий вздох Сэма, которого так резко развернули.

— Прости, но просто… мой, эм, парень обожает котлы. Разве не так, солнышко?

Сэм слегка вздрагивает от нежности — и от нелепого прикрытия.

— Угу, — сухо отвечает он.

— Он учится на сантехника.

— Ремонтника, — тихо поправляет его Сэм.

— Верно, ремонтника котлов. Я всегда забываю, правда, дорогой? — Он обнимает брата за талию, но Сэм не деревенеет так, как он ожидал, и это на секунду сбивает Дина с толку. — Эм, он хотел взглянуть на… — Дин замолкает на полпути к мысли, полагая, что Дональд поймёт суть, и внезапно слишком концентрируется на чувстве того, как Сэм прижимается к нему. Того, как Сэм безжалостно прижимал его к стене. Того, как он прижимался прошлой ночью, свернувшись калачиком и расслабившись в его объятиях.

— …Котёл? — заканчивает за него Дональд, неуверенный и, вероятно, более смущённый.

— Ага, на него, — громко отвечает Дин и перебивает вопрос парня, слишком быстро. Слишком быстро отрывая внимание от брата.

Дональд беспокойно переминается с ноги на ногу, переводя взгляд с одного лица на другое, словно решая, верить им или нет.

— Это, э-э, довольно стандартный паровой котёл, — наконец говорит он. — Около пятисот тысяч БТЕбританская тепловая единица.

— Пятьсот тысяч, ого, — вежливо откликается Сэм.

И, что неудивительно, простой намёк на интерес к работе этого парня, кажется, заставляет его быстро перейти на сторону Сэма.

— Да, сэр, — кивает Дональд, слегка улыбаясь такому вниманию. По крайней мере, думает Дин, это должна быть улыбка. В основном это зубы. — Немного для отеля такого размера, но у нас только десять или около того номеров, понимаете.

— Конечно, да, — говорит Сэм, у него гораздо лучше получается притворяться заинтересованным, чем это делает Дин. — Это действительно здорово. — Он выскальзывает из объятий Дина, чтобы подойти к гигантскому котлу, затмевающему комнату, притворяясь, что изучает его, как будто впечатлён, прежде чем снова переключить внимание на подозреваемого. Остро, неуловимо и так охуенно мастерски. Неважно, как долго он этим не занимался. Почти так же хорошо, как и Дин. — Эй, можно спросить, как часто вы должны здесь быть для технического обслуживания? Похоже, что такой старый котёл может быть немного… капризным.

Дональд скребёт грязными ногтями по плешивой рыжей щетине, украшающей его щёки.

— Я здесь примерно два раза в месяц. Каждую первую и третью неделю. — Он направляется к Сэму, совершенно очарованный, и проходит мимо роящихся мушек, как будто они его совсем не беспокоят. Кладёт грязную руку на металл, словно тот его старый друг. — Кто-то скажет, что они должны приходить каждую неделю, но это враньё. Развод, — твёрже повторяет он. — Эти люди просто хотят получить вдвое больше за то, что делают работы в два раза меньше.

— Значит, вы работали здесь в прошлом апреле? — пробует Сэм обыденным голосом. Словно это болтовня у дурацкого котла.

— Да, сэр.

— И в марте? — спрашивают одновременно он и Сэм. Хотя тон Дина, возможно, немного более резкий, чем у брата.

Дональд моргает сначала в сторону Сэма, а затем — Дина, как будто пытается решить, кому из них должен ответить первым. Он выбирает Сэма — к огорчению Дина, но не удивлению.

— Да, — просто говорит он. — Конечно, был. Я работаю здесь уже почти десять лет.

Дин шагает к ним, стремясь принять участие в допросе. Хотя каждый раз, когда он делает шаг вперёд, ему приходится отмахиваться от жужжащих насекомых, оказавшихся слишком близко к голове.

— А как же праздники? — спрашивает он. — Неделя выходных на Рождество?

Дональд на мгновение замолкает, нервно облизывает губы и, прежде чем ответить, внимательно оглядывает Дина с головы до ног.

— Эм… нет. В моём соцпакете нет отпуска.

— Тогда ты, наверное, был здесь во время всех этих исчезновений, — продолжает Дин, скрестив руки на груди и обходя парня с другой стороны. — Это как-то жутковато, а? Знать, что случилось со всеми этими гостями отеля.

Дональд резко сглатывает, теперь уже заметно встревоженный.

— Ну да. Я никогда не ходил на протоку. Слышал, что это опасно. — Он беспокойно оглядывает тёмную комнату, вероятно, выискивая хороший предлог, чтобы избавиться от них. — Слушайте, мне правда пора возвращаться к работе…

— Конечно, — немедленно говорит Сэм, — мы оставим тебя в покое. Вы ещё будете работать здесь завтра? — спрашивает брат, легко и дружелюбно. — Возможно, я вернусь, чтобы ещё немного поговорить о работе. То есть если вы не возражаете?

Дональд едва встречается с ним взглядом.

— Да, конечно, — наконец говорит он уверенно. Возможно, Дин даже наполовину ему поверит.

Они оставляют его и поднимаются обратно по лестнице, что сделать теперь гораздо легче, потому что света стало чуть больше.

Сэм, впрочем, едва дожидается, когда они ступят на узорчатый ковёр, прежде чем возвращается к работе, намеренно закрывая за собой дверь.

— Это было чертовски странно, да? — спрашивает он вполголоса на случай, если парень как-то может подслушивать. В конце концов, они до сих пор не знают, кто он такой.

Но внимание Дина в основном сосредоточено на том, чтобы сделать несколько восхитительных глотков свежего воздуха, теперь, когда они свободны от ужасной вони.

— И вполовину не так странно, как сам подвал, — бормочет он, когда большая часть гнилого запаха уходит из носа. — Что это за четырёхзвёздочный курорт с такой бойлерной? Я думал, эти мошки нас облепят до смерти.

Сэм кривит губы и бросает задумчивый взгляд на лицо Дина, уводя, наконец, их от закрытой двери обратно в направлении комнаты.

— Какое существо привлекает насекомых? — спрашивает он.

— Такое, о котором я никогда не слышал. — Дин рефлекторно шлёпает себя по щеке, всё ещё чувствуя призрачное щекотание раздражающих ублюдков, хотя они уже выбрались оттуда. — Ты уверен, что это правильный угол?

— Нет, не совсем. Возможно, их просто притягивал этот запах.

Это хороший вопрос. Он должен был подумать об этом.

— Перевёртыш? — предлагает Дин, оглядываясь, чтобы убедиться, что в коридоре отеля нет никаких зевак. — Вполне похоже на их укрытие.

Сэм в полноценном режиме дедукции рассеянно качает головой.

— Я нигде не заметил кожи. — Он так сосредоточен на проблеме, которая вертится в его голове, что замирает на месте, и ему приходится догонять Дина. — Или, э-э, слизи.

Дин посмеивается над деликатностью брата. И неуклюжестью.

— Да, я тоже, — говорит он, проводя рукой по затылку, и тут же жалеет об этом, когда касается чего-то влажного на воротнике рубашки. — По крайней мере, у нас есть хоть что-то. — Он безуспешно пытается отряхнуть пальцы, но потом передумывает и вытирает таинственную гадость о толстовку Сэма. — Мы же согласны, что это он, верно? Уродливый Гамбитвозможно, отсылка к персонажу комиксов Марвел, мутанту Гамбиту, который родом из Нового Орлеана, города в штате Луизиана?

Сэм бросает на него злобный взгляд и уворачивается от его грязной руки.

— Я не собираюсь потрошить парня, основываясь на предчувствии.

— Довольно сильном предчувствии, — возражает Дин.

И брат должен уступить в этом вопросе.

~*~

Дин, наконец, чувствует себя достаточно чистым, чтобы предстать перед приличным обществом после того, как три раза подряд принял душ — три раза подряд тщательно принял душ, — пока брат всё это время ковырялся в ноутбуке.

Сэм едва вымыл руки, но, честно говоря, это же не его прижали к склизкой неизвестно от чего стене. Но он всё-таки переоделся. Первое, что он сделал, когда они вернулись в комнату. Разделся до боксеров прямо там, в жилой комнате, что для него нехарактерно бесстыдно. Скорее всего, просто был полон решимости избавиться от пронизывающего зловония.

Дин наблюдает за ним чуть дольше, чем следовало.

Он поправляет шнурок амулета на всё ещё влажной шее и с раздражением ложится обратно на кровать, в основном просто оттягивая момент, когда наглый мелкий коридорный постучит в их дверь, чтобы сопроводить их к новому унижению. Они оба, сознательно или подсознательно, оделись ради этого немного лучше, чем обычно. Ладно, они ещё не готовы к вечеру в Ritzмеждународная сеть отелей класса «люкс» или типа того, но Сэм надел коричневый свитер с круглым вырезом, а Дин — новую чёрную футболку и такую же рубашку. Их шикарный ужин на открытом воздухе сегодня вечером. И не то чтобы он был так важен, но если они собираются играть свои роли, то должны играть до конца. В конце концов, попадаться сейчас было бы бессмысленно. Споткнуться на финишной прямой, как пара новичков.

Дин снова переводит взгляд на Сэма — очевидно, это единственный объект в комнате, на котором его взгляд хочет остановиться, — затем краснеет, когда брат, наконец, ловит его взгляд и неуверенно улыбается. Это заставляет сердце совершенно непривычно трепетать, и он отрывает глаза, прежде чем сделает что-то глупое. Что-то глупое вроде того, что Сэм сделал в бойлерной. Что-то глупое вроде того, о чём Дин с тех пор ни на секунду не может перестать думать.

Дело в том, что он не привык к этой новой парадигме. Он давно не практиковался. В ту же секунду, как Сэм достиг половой зрелости, он начал возводить между ними всё более крепкие стены. Практически всю их жизнь Дин был тем, кому приходилось держаться всё ближе, когда брат эмоционально дистанцировался. Это то, к чему он привык. Это то, к чему они оба привыкли. Но с тех пор, как по его мотору ебануло парой тысяч шальных вольт, кажется, что Сэм словно прошёлся чёртовой кувалдой по этим стенам и начал цепляться за обломки, и теперь на Дина легла задача держаться на расстоянии, иначе они оба безнадёжно запутаются. Как те странные деревья, которые растут и обвиваются вокруг друг друга, пока не отвердеют и их нельзя будет разъединить, не убив. Он не знает, как сможет разделить их снова, если позволит этому случиться. И Дин должен постоянно напоминать себе, снова и снова, почему это плохая идея. Плохая идея, которую ему совершенно, очевидно не следует — которую он не должен хотеть. Не должен. Не должен, мысленно поправляет он себя в тысячный раз.

Но он не может просто забыть, как Сэм обнял его после того фиаско с целителем веры — вцепился в него, вообще-то. Как особенно нуждающийся клещ. Прямо там, в грязи, возле палатки этого шарлатана. И не отпускал, как бы Дин ни пытался его оттащить. Впрочем… Дин, возможно, и не очень старался.

— Эм… малыш?

— Да, — рефлекторно отвечает Дин, снова поднимая взгляд на Сэма. — Что? — Брат стоит у открытой двери, одна их этих обезьян в красном костюме терпеливо поджидает его с другой стороны. Скучный блондин. Должно быть, время ужина. Он даже не слышал, как этот парень постучал. — Эм, точно, — говорит Дин, смущённый тем, как легко он привыкает к этому опасному чувству удовлетворения. Чувству эгоистичной снисходительности повышенного внимания Сэма, каким бы редким оно ни было. Теперь он в нём практически купается. — Я только возьму куртку.

Они молча следуют за коридорным в отельные «сады», но в них больше деревьев, травы и ползучих лоз, чем цветов. Довольно симпатично, прикидывает Дин, но в более сдержанном смысле, чем он ожидал. Вообще-то, это удивительное облегчение. Хотя он рад, что воздержался от каких-либо комплиментов, когда они, наконец, добираются до освещённой беседки, в которой, по-видимому, и будут есть. Она очень нарочито — это Сэмово слово, и Дин не совсем уверен, как оно попало ему в голову, — и горделиво нависает над таким же безвкусным столом. Он может переварить всю чудовищность зрелища лишь постепенно, всерьёз беспокоясь, что иначе мозг превратится в сплошную кашу. Кружевная кремовая скатерть, элегантно задрапированная по краям; навес тяжёлых ветвей со свисающими сквозь щели в белом потолке беседки моховидными листьями; крошечные светлячки, танцующие над их головами и вокруг, как будто им за это заплатили — по полной программе. И у Дина даже нет сил вздохнуть, поэтому он просто приклеивает к лицу натянутую улыбку и идёт туда, куда указывают.

Коридорный быстро сплавляет их на официанта, стоящего по стойке смирно у стола — тот наклоняет голову, пока они с Сэмом послушно не усаживаются на указанные им стулья, обмениваются тревожными взглядами и обнаруживают, что впервые в жизни им почти нечего сказать друг другу.

Это… неловко как ничто другое. Это не они. Со всеми этими дорогими столовыми приборами, хрустальными бокалами для вина и нежным освещением нитей гирлянды, висящих по граням беседки. И не то чтобы у Дина аллергия на небольшую романтичность. Он был романтичен со многими девушками раньше — хорошо, несколькими. Он возил их в детке к глухим местечкам для поцелуев с видом на живописные скалы, пейзажи и закаты. Он использовал старое-доброе «давай покажу, как правильно держать бильярдный кий», обхватив сзади какую-нибудь кокетливую барменшу. Много лет назад он для разнообразия даже попробовал с Робин все эти идеальные подростковые бойфрендовые штучкиотсылка к 7 серии 9 сезона про приют для мальчиков, в котором в юности оказался Дин. Дело в том, что это очень скучная избитая версия посредственных чувств.

Дин никогда бы не повёл Сэма в такое место, будь у него выбор. Это слишком официально. Слишком стереотипно. Это изначально задаёт установку, что ты пошёл на свидание с тем, в кого не вкладываешься достаточно, чтобы проявить креативность. Кроме того, Сэм чувствует себя неуютно, когда на столе больше одной вилки. Чёрт побери, не то чтобы Дин имел чуть больше представления, что делать с остальными, чем брат, но его не волнует, что ему плевать. Это больше, чем он может сказать о кучке застенчивости, сидящей напротив. Сэм прочищает горло, пытаясь избавиться от нервозности, и, похоже, решает выбрать прибор наугад. Он украдкой бросает взгляд на официанта, но небо не рушится, и Дин догадывается, что всё в порядке. Нет, Сэм вообще не может расслабиться в таком месте. Он должен чувствовать себя особенным, должен чувствовать себя так, словно он в своей стихии. Дин, возможно, повёл бы его на концерт — одной из тех ужасных эмо-групп, которые он слушает, когда Дин достаточно невезучий, чтобы потерять контроль над радио. Или, может быть, повёл бы Сэма в проверенное живописное место с холодильником для пива, но ночью. Когда кругом темно и тихо, а по чернильному небу тянутся ленты звёзд. Это нечто, что они делали сотни раз прежде, в каком-то смысле. Нечто только для них. Это превратило бы вечер в нечто достаточно особенное для младшего брата.

Дин качает головой и лениво задумывается, почему вообще зациклился на этих гипотетических размышлениях. Единственное свидание, на которое они пойдут, — вот это. Охота на монстров и всё такое.

Их официант ни на шаг не сходит со своего наблюдательного поста рядом с ними, независимо от того, как долго Дин на него пялится, что раздражает как никогда сильно. И, по-видимому, это означает, что на этот раз им не предоставят роскошь уединения. Чувак с нелепо напомаженными усами резко изгибается в талии, чтобы поднести зажигалку к двум заострённым свечам в центре стола — как будто им нужно больше модного освещения, — и затем незаметным жестом подаёт знак кому-то вдалеке. Наверное, шеф-повару.

Дин натянуто улыбается мужчине и снова переключает внимание на младшего брата, сидящего напротив. Они, наверное, должны говорить или вроде того, если не хотят вызвать подозрения, вот только Дину ничего не приходит на ум. По крайней мере, Сэм, похоже, чувствует себя неестественно и некомфортно так же, как и Дин, но что-то в округлом вырезе его свитера заставляет его выглядеть мягким, что, вероятно, должно быть невозможно, учитывая рост пацана и ИМТ, но в этом весь Сэм. Дурацкая пасхальная корзина, полная противоречий. Брат слегка ёрзает под пристальным взглядом, из-за чего видно намёк на белую футболку, выглядывающую из-под воротника и привлекательно контрастирующую с основанием его шеи. Сэм всегда был таким загорелым, даже в разгар зимы, и мягкий мерцающий свет свечей только подчёркивает золотое тепло его кожи. Дин уверен, что он сам выглядит как призрак. Невероятно красивый призрак, но всё же.

К счастью, с прибытием их еды они избавлены от необходимости искать тему для неловкого разговора. Девственно-белые тарелки доверху наполнены джамбалайей с сосискамиклассическое креольское блюдо на основе риса и томатов. Входит в кухню каджунов, охлаждёнными креветками и крабовыми лепёшками, а также чем-то похожим на этуфе с ракамитакже классическое блюдо креольской и каджунской кухонь. Представляет собой рис с тушёными морепродуктами или речными раками и овощами и идеально круглой горкой из красных бобов и риса. Всего этого больше, чем Сэм когда-либо мог бы даже понадеяться съесть за один присест с его птичьим аппетитом, но Дин определённо попробует всё возможное.

Ха, может быть, история про больной живот Бо — чистая правда.

По бокам его порций лежат несколько рядов вялых овощей, что-то вроде кроличьей еды, которую Дин не может разобрать, и он тянется, чтобы переложить их на тарелки Сэма, прежде чем они испортят такое хорошее впечатление. Брат закатывает глаза на необоснованную придирчивость Дина, но безмолвно передаёт взамен излишки своего ремуладафранцузский соус на основе майонеза. Они обмениваются всякой всячиной в их традиционном дообеденном танце, пока не будут готовы приступить к еде, так же, как делали это бесчисленное количество раз прежде.

И это простая знакомая вещь рассеивает тревожный туман, который душил их с того момента, как они сели.

— Итак, — небрежно начинает Дин, решив начать с чего-то простого, пока нанизывает на вилку столько моллюсков, сколько может, — ты нашёл что-нибудь, что?.. — Он замолкает, бросая взгляд на самые дурацкие усы в мире, понимая, что с аудиторией сделать это будет сложнее, чем он думал. Он успешно отправляет всю еду в рот и жуёт, пока думает. — Ты нашёл что-нибудь, что объясняет жуков? — наконец спрашивает Дин, осторожно и сдержанно, стараясь быть как можно более расплывчатым и не подозрительным, насколько возможно.

— У нас, эм, проблема с насекомыми дома, — врёт Сэм официанту с неубедительной улыбкой. — Мы ищем хорошего дезинсектора. — Мужчина в ответ слабо улыбается, совершенно безразличный. — Но нет, — тайком отвечает он Дину. — Проблема не в том, что нет никаких… эм, нашествий, подходящих под описание. Дело в том, что их слишком много. Нет никакого способа сузить круг поисков. Особенно когда это всё, что у нас есть.

Дин мычит под нос, макая в ремулад пару крабовых лепёшек. По крайней мере, теперь он знает, почему Сэм сидел, сгорбившись за компьютером, всё то время, пока он был в ванной.

— Ну, нам не нужно знать, что это за «нашествие», чтобы убить его.

— Только вот, да, Дин, — говорит Сэм, ковыряясь в рисе, — нам это вроде как нужно.

— Говорю тебе, чувак. Ядерный вариант. — Он шутливо изображает, как перерезает себе горло большим пальцем. — Работает почти на всём.

— Ключевое слово — «почти».

Дин закатывает глаза, но любя. Сэм прав. На самом деле нет никакого оправдания для небрежности. Джон бы выпорол по первое число, если бы он сделал какую-нибудь глупость, например, ломанулся на охоту без подготовки. Любой охотник поклянётся на каменной соли, что это лучший способ отбросить копыта. Плюс он никогда не подвергнет брата такой безрассудной опасности. Это вроде как идёт вразрез с его правилом номер один.

Весь остальной ужин они время от времени разговаривают, легко и приятно, переходя от статистики передач Брика Холмсаотсылка к 3 серии 8 сезона, где братья расследуют дело о скончавшемся спортсмене, Брике Холсме, который заключил сделку с божеством Майя. Здесь они, разумеется, ещё не знают об этом к старым эпизодам «Трёх балбесов»трио американских артистов водевиля, а также комедийных актёров. Их творчество можно сравнить с советским трио Трус, Балбес и Бывалый, которое появилось позже. Губы Дина покалывает от специй в еде, Сэм даже один или два раза громко смеётся, и к тому времени, когда они заканчивают ужинать, они умяли большую часть еды на столе. И что-то внутри Дина слегка раздувается от осознания того, что брат и впрямь съел значительную часть всех блюд сам. Хорошо. Он сохранит тощую задницу Сэма живой и здоровой, даже если это убьёт его.

Появляется ещё одна волна чуваков в накрахмаленной униформе, чтобы забрать пустые тарелки, и главный официант наконец-то отходит немного в сторону, чтобы они могли спокойно насладиться своим послеобеденным кофе — это снова цикорий, но Дин сейчас на седьмом небе, чтобы думать об этом. Он громко и довольно вздыхает и вытягивает ногу под столом, дразня задевая лодыжку Сэма, пока просматривает меню десертов.

— О, слава богу, — выдыхает он секундой позже.

— У них есть пирог? — сухо спрашивает Сэм, но на его лице появляется веселье.

Дин подмигивает брату и игриво щёлкает языком.

— И ты это знаешь.

На самом деле тут два вида пирога. Яблочный и ежевичный, так что он заказывает ежевичный. Он держался подальше от яблочного последние пару недель. Ещё со времён Беркитсвилля. Это отстой, потому что обычно он на втором месте после пирога с пеканом, но стать частью ритуального жертвоприношения ужасному пугалу-монстру, по-видимому, этому способствует. Да, он даст себе ещё одну неделю, прежде чем покончит с этим.

Официант быстро и незаметно приносит ему заказ, кивает на вежливо-пренебрежительный взмах Сэма и снова отступает к дальнему краю беседки. Слава богу. По крайней мере, они наконец-то смогут говорить, не подвергая себя постоянной цензуре. Но пока они, во всяком случае, молчат.

Дин отправляет в рот первый, идеальный кусочек пирога, радостно стонет от вкуса, а затем указывает на болезненно чопорного официанта наклоном головы.

— Думаю, десерт — это то время, когда мы должны быть сентиментальными, — саркастически говорит он.

Сэм отвечает немного сдержанно:

— Ну, они действительно проделали большую работу, чтобы сделать всё таким романтичным.

Что-то в его тоне не так, сдержанное напряжение, вина или что-то ещё, и это заставляет плечи Дина зудеть. Вероятно, это из-за Джессики, полагает он.

— Ой, да брось, — говорит он, — только не говори мне, что ты всерьёз купился на всё это дерьмо.

Брат слишком долго смотрит на него, прежде чем слабо улыбнуться.

— Да, извини. Наверное, ты прав. — Сэм откидывается на спинку сиденья со странным оттенком вздоха и переключает внимание на ночное небо. — Хотя не могу сказать, что это не красиво, — говорит он, поднимая руку, чтобы указать на мерцающий свет светлячков. Дину требуется слишком много времени, чтобы оторвать взгляд от освещённого свечами лица брата. Сэм, кажется, не замечает неловкой паузы, впрочем, его голова откинута назад, когда он наблюдает, как жучки изящно порхают между свисающими завитками испанского мха. И совершенно не обращает внимания на то, как глаза Дина впиваются в длинную линию его горла. — А когда мы в последний раз были в Луизиане?

— Несколько месяцев назад, — отвечает он слишком быстро. Восемь, вообще-то, именно тогда он в последний раз видел отца, но кто считает, верно?

Сэм слегка краснеет от резкого напоминания об их разлуке, и Дин молча сожалеет об автоматическом ответе. Он не хочет этой ссоры. Чёрт, он активно избегал этой конкретной ссоры, кажется, целую вечность. Она ничем хорошим не заканчивается.

— Ладно, извини, — неуклюже извиняется Сэм. — Я не подумал… — Дин просто машет рукой в стандартном сигнале «не надо об этом», и Сэм нервно ковыряется в скомканной салфетке, лежащей у него на коленях. — …Ты говорил, в Новом Орлеане, верно? — спрашивает он. Дин разочарованно вздыхает, как только становится ясно, что брат не собирается забывать об этом, но Сэм игнорирует его, идя напролом. — Что ты там делал?

— Вуду фигню, — напряжённо говорит он. — Я же рассказывал тебе.

— Да, но что?..

— А ты как думаешь, Сэм? — слишком резко выплёвывает он. — Это была охота. Несколько людей погибло, я приехал, погибли ещё люди. — Дин наполовину пытается сдерживать лицо от гнева, но он накапливался уже слишком долго. Обида и чувство покинутости никогда не исчезали, как бы глубоко он их ни загонял. Они даже не потускнели, когда Сэм вернулся, всегда пузырясь горькой кислотой внутри. Достаточно глубоко, чтобы игнорировать. Не настолько глубоко, чтобы забыть. Дин медленно сжимает под столом руки в крепкие кулаки и готовится к жару гнева брата. Последствия этого взрыва будут его виной точно так же, как и виной Сэма, но он знает, что не может сейчас ничего сделать, чтобы остановиться. — Знаешь, мне, наверное, пригодилась бы твоя помощь, — говорит он, расправляя плечи. Наконец-то позволяя обиде и ревности прорваться на открытый воздух. — Будь ты там, мы могли бы спасти ещё пару человек. Но, думаю, теперь мы никогда не узнаем, верно?

Тёмный гнев застилает глаза брата, быстрый и абсолютный, как он и ожидал.

— Я не собираюсь извиняться за то, что пошёл в университет, — тихо предупреждает он.

— Прекрасно, — огрызается Дин в ответ. — Тебя никто и не просит.

Сэм немедленно принимает свою позу для словесной перепалки — голова запрокинута, подбородок выдвинут вперёд, он тяжело дышит носом, переключая голос на этот раздражающий, великий и могучий стэнфордский тон. Дин ненавидит его больше всего на свете.

— Тогда за что ты по-детски пытаешься заставить меня извиниться?

— Не знаю, Сэм, — отвечает Дин, наполняя собственный голос противной пародией на глупость. — Как насчёт всех тех невинных людей, которые умерли, пока ты дрочил на книги в университетской библиотеке?

Сэм незаметно раздувает ноздри, пытаясь сохранить спокойствие.

— Твоя попытка надавить на чувство вины не имеет никакого отношения к жертвам, Дин, — выплёвывает он. — По крайней мере, мог бы набраться смелости признать это.

Дин во вспышке собственного гнева позволяет придвинуться ближе к столу ещё на дюйм.

— И в чём же тогда дело, а, Сэмми? Почему бы тебе и твоему большому, крутому мозгу с высшим образованием не рассказать мне и моему идиотскому мозгу с аттестатом средней школы, в чём настоящая причина?

Сейчас они оба изрыгают огонь, но, по крайней мере, в них осталось чувство разума, чтобы быть тихими. Официанту в отдалении это будет казаться просто приглушённой беседой. Страстной, как он объяснил Эбби в первый день.

— Во мне, — говорит Сэм после долгого напряжённого молчания.

— Ух ты, — шутливо протягивает Дин. — Милое у тебя самолюбие.

Сэм не отступает от довода, такой же раздражительный и угрюмый, каким был в четырнадцать лет.

— Ты знаешь, что это так.

— Нет, я серьёзно. Вау. Приятно знать, что старые-добрые университетские годы так раздули твою гигантскую голову, что ты в самом деле думаешь, это из-за тебя, — огрызается он, чрезмерно защищаясь. — Только потому, что ты попил Kool-Aid на парочке вечеринок. Прямо чувствую желание подбодрить Стэнфордских Викингов или какой там талисман у вас был.

— Кардинал.

Боже, это так похоже на Сэма — быть педантом.

— Ладно, хорошо, — снисходительно говорит Дин. — Значит, только потому, что ты побросал парочку перьев…

— Цвет.

— Что?

— «Кардинал» — это цвет, — натянуто признаётся Сэм, выплёвывая слова сквозь зубы, как будто они цепляются. — Не птица.

Дину всерьёз приходится сделать перерыв в разглагольствованиях о глупости всего этого, чтобы переварить новую информацию.

— Талисманом вашего универа был красный цвет? — недоверчиво спрашивает он. Сэм в ответ не дёргается ни единым мускулом, его неподвижно удерживает кипящая ярость, но этого явного подтверждения для Дина достаточно. — Ого, и как раз когда я думал, что высшее образование не может быть ещё скучнее.

И, по-видимому, это детское оскорбление — последняя метафорическая соломинка, которую Сэм готов терпеть, прежде чем сломаться.

— Я не обязан терпеть это от тебя, — огрызается он, с мягким скрежещущим звуком вскакивая со стула, ножки которого прорезают траву.

Но Дин яростно вытягивает руку, чтобы схватить брата за запястье, прежде чем тот успеет встать полностью, удерживая его в полусогнутом положении.

— Нет, блядь, обязан, Сэм, — резко и жёстко произносит он. — Мы на свидании, помнишь? Приятном, романтическом свидании, которое не должно привлекать лишнего внимания и казаться необычным. Так что усаживайся поудобнее, думай о чём-нибудь романтичном и пей свой чёртов кофе.

Сэм на мгновение застывает, а затем слушается — упрямо стряхивая руку Дина и сердито глядя на него из-под чёлки, пока медленно садится обратно, и свет свечей отражается в его крошечных зрачках в темноте.

— Как твой пирог, милый? — по-змеиному шипит он.

— Вкусно, — бросает в ответ Дин. Жёстко и натянуто. Затем неторопливо зачерпывает вилкой хрустящую корочку и начинку и протягивает над столом. Просто чтобы побыть в отместку мудаком. — Не хочешь кусочек?

Он насмешливо машет вилкой, отказываясь отступать.

Официант наблюдает.

В глазах младшего брата убийство.

Сэм невероятно выверенно вдыхает, его челюсть плотно сжата, а губа приподнята достаточно, чтобы Дин мог разглядеть ровную линию нижних зубов.

— Конечно, — тихо и угрожающе говорит он.

Он осторожно наклоняется над столом, всё это время испепеляя его взглядом. И желудок Дина переворачивается вверх тормашками от непоколебимого зрительного контакта. Плотное напряжение забивает горло, когда Сэм смыкает мягкие розовые губы вокруг вилки в пальцах Дина, а затем медленно отстраняется. С намёком на влажный язык, скользнувший, чтобы облизнуть серебро.

Дин внезапно перестаёт дышать. Потому что раньше это всегда была шутка. Каждый раз, когда он говорил что-то непристойное или слишком соблазняющее. И он всегда это делал, при любой возможности. Нет ничего смешнее в мире, чем доводить восемнадцатилетнего Сэмми чересчур ласкательным прозвищем и намеренно положенной на поясницу рукой. Он заикается, краснеет и скулит, чтобы тот перестал, но Дин всё равно делает это снова. В любое время, когда это сходит ему с рук. Эта концепция настолько выходит за грань возможного, что не может быть ничем другим, кроме как безобидным — хотя и весёлым — поддразниванием. Но внезапно… всё меняется.

Он знает, каково это — чувствовать тело Сэма рядом со своим телом. Знает, каков на вкус язык Сэма. И даже сейчас какая-то безумная, отчаянная часть Дина хочет сжать в кулак свитер брата, дёрнуть его через стол и слизать сладкую ягодную начинку с его губ.

Дин, ужаснувшись, одёргивает себя под ледяным осознанием, и вилка падает из онемевших пальцев, со звоном ударяясь о тарелку.

— Дин? — удивлённо, ласково спрашивает Сэм, временно приостановив их борьбу, когда думает, что что-то не так.

Но Дин никогда не оставит это вот так.

— Я в порядке, — хрипло говорит он, достаточно резко, чтобы вернуть Сэму его дерьмовое настроение. Это всё шпанская мушка. Очевидно, что это всё она. Должна быть она. В садах наверняка нет достаточно хорошего сквозняка, чтобы рассеять эффект, и он сохраняется во влажном воздухе густой рощи деревьев. К тому же Дин дышит этой фигнёй уже почти неделю. Дину нужно просто на хуй успокоиться. Это не его вина.

— Я иду прогуляться, — резко сообщает он брату. Не подлежащим обсуждению тоном. Затем дважды обдумывает их шаткое положение и заставляет себя сделать неискреннее приглашение исключительно для видимости: — Присоединишься ко мне, малыш?

Сэм весь подбирается, с лёгкостью читая не-предложение между строк.

— Нет, спасибо, — холодно и официально отвечает он. — Думаю, вернусь в комнату.

Дин кивает, резко поднимается с места и позволяет мистеру Бельведеру подскочить и убрать его тарелку, пока уходит глубже в сад, оставляя за собой Сэма дуться в одиночестве.

Он даже не успел доесть чёртов пирог.

~*~

Дин прокладывает путь всё глубже и глубже в сердце территории отеля, засунув руки в карманы кожаной куртки, чтобы не мёрзнуть на холодном ночном воздухе, позволяя тяжёлым шагам отбивать ритм пульсирующего гнева. На тропинке темно, густой зелёный полог над головой затеняет всё, кроме едва заметного намёка на лунный свет, падающий на опавшие листья, и Дин едва может видеть в двух футах перед собой, когда с трудом преодолевает остаточную тревогу. Но темнота кажется вполне уместной. Он выглядел бы довольно глупо, если бы топтался здесь средь бела дня. Боже, осознаёт он, нелицеприятный к себе, точно так же, как придурок Джош, на которого жаловалась Кэт. Дин мысленно содрогается от неприятного сравнения и пытается убедить себя, что это совсем другое.

Он просто хочет подышать свежим воздухом. Он просто пытается вывести дрянь из лёгких и кровотока. Он просто пытается защитить младшего брата, прежде чем Дин потеряет самообладание и задушит раздражающего ублюдка… или сделает что хуже.

Истоптанная, грязная дорожка под ботинками постепенно уходит в никуда, но Дин всё равно продолжает идти вперёд, ныряя и огибая разные низко висящие ветви деревьев. Отец нашпиговал бы его серебром, железом и святой водой, если бы даже заподозрил, что происходит с Дином в последние дни. И был бы совершенно прав. Чёрт возьми, он, вероятно, связал бы его и насильно скормил ему целый латинский словарь, чтобы попытаться изгнать демона, который им явно завладел.

Дин, наконец, выходит за пределы сада, занятый отвращением к себе, и подходит вплотную к стене высотой по грудь, из широкого бежевого кирпича. Она, должно быть, отмечает границу территории. Пытается остановить всяких идиотов от случайного блуждания навстречу гибели в протоке. Он сдавленно вздыхает, понимая, что путь дальше закрыт, и устало кладёт согнутые руки на низкий барьер. Дин, должно быть, забрался в дальний конец участка, в стороне от главной дороги, потому что, насколько хватает глаз, нет ничего, кроме туманной заболоченной земли, погружённой в ночь. Кладбище по меньшей мере восемнадцати человек. Если бы он не провёл всю жизнь по локоть в крови и смерти, могло бы быть даже немного жутко.

Внезапно налетает лёгкий весенний ветерок, проносясь над ним теперь, когда он уже далеко от защитной чащи деревьев, и протягивает невидимые пальцы, чтобы слегка взъерошить кончики его волос. Разумеется, именно сейчас, когда дрянь в его крови не представляет угрозы. Дин двигается прежде, чем осознаёт это; браслет стучит по грубому камню, когда он залезает в пиджак. В основном на автопилоте.

Он достаёт из кармана телефон, открывает его с щелчком и набирает номер, даже не понимая толком, что делает. Затем прикладывает его к уху и молча молится всем, кто слушает, чтобы на его звонок ответили. Но гудки длятся целую вечность, как он и ожидал, прежде чем, наконец, переключиться на голосовую почту. Дин терпеливо ждёт сигнала.

— Привет, пап, — начинает он, не в силах скрыть эмоции и облегчение в голосе от почти-контакта. Прямо сейчас ему это так сильно нужно. — Мы всё ещё работаем над тем делом о пропавших без вести в Краун-Пойнте, Луизиана, — быстро добавляет он. Просто на случай, если Джон прослушает сообщение в ближайшее время и захочет приехать и встретиться с ними. — Сэмми всё ещё, э—э… мы всё ещё не знаем, что это за тварь, но сегодня у нас наконец появилась зацепка. В бойлерной отеля были мушки. Типа много мушек, как в Амитивиллеотсылка к фильму ужасов «Ужас Амитивилля», в котором была сцена, где на персонажа нападают огромные стаи мух, — с хриплым смехом уточняет он, — а не как в засранных, неубранных домах. Так что, эм, мы ищем, какие именно монстры могут их привлекать. Мы ничего не нашли в твоём дневнике, но… чёрт, у тебя, наверное, всё равно была бы идея, да, папа? Ты бы наверняка просто ворвался, взглянул на это место и понял всё примерно за пять секунд. — Дин проглатывает комок ненавистной слабости в горле и концентрируется на внутренней силе, которая, как он знает, однажды станет его второй натурой. Если он достаточно сильно будет стараться. — Не беспокойтесь, сэр, — твёрдо говорит он. — Мы сами с этим разберёмся. Больше никто не пострадает. Я обещаю. Скоро поговорим, пап. Пока.

Дин долго смотрит на открытый телефон в руке, прежде чем захлопнуть его и засунуть обратно в карман куртки. Куртки отца. Он глубоко вздыхает, чуть выше поднимает кожаный воротник, чтобы защититься от ветра, и трёт рукой глаза. Грубо, до тех пор пока не чувствует жгучее, покалывающее ощущение от давления. Дин не может позволить — никогда не позволит — Сэму увидеть все его недостатки, но, если честно, он барахтается без Джона. Впервые за всю свою жизнь он по-настоящему сам по себе и за главного. Он продолжает притворяться, будто знает, что делать, что говорить, думать или выслеживать, но он просто вслепую предполагает. Делает шаг в пустоту и молится, что он не упадёт. Каждый раз. И совсем не помогает, что Сэм продолжает смотреть на него сверху-вниз своими пытливыми, доверчивыми глазами, ожидая, что Дин продолжит прокладывать их курс — даже когда устраивает большое шоу драмы против.

Просто… было намного проще, когда половина работы лежала на Джоне. И в каком-то смысле до сих пор лежит. Логически рассуждая, Дин это понимает, даже когда чувствует безнадёжность и горечь, как сейчас. Он знает, что отец в режиме радиомолчания, потому что сейчас по горло занят выкуриванием твари, что убила их маму. Демона, который убил их маму. Он держит их подальше от опасности, пока сам бросается на линию огня, потому что это лучший способ их защитить, но Дин всё ещё здесь. За главного. Взваливает на себя эту ношу. Тянется в эфир ради хотя бы намёка на утешение и смыкает цепкие пальцы вокруг дразнящего, пустого ничего.

Он скучает по отцу с неловким чувством беспомощности. Он скучает по нему с дрожью в голосе, от которой иногда не может полностью избавиться. Он скучает по нему с неровным дыханием, фальшивой бравадой и чрезмерной опекой, которая нажимает на все кнопки Сэма, пока тот не придёт в такую ярость, что не хочет иметь с ним ничего общего и топает обратно в их комнату, пока Дин, забытый, стоит здесь, в холодном саду. В одиночестве.

…Дин не очень хорошо справляется с одиночеством.

Но именно здесь он сейчас, подорвался на своей же чёртовой мине благодаря самой большой ссоре, которая была у него с Сэмом после того спора из-за папы на пути в Индиану. Боже, Сэм тоже был настоящим мудаком тогда. Вынудил его в тот раз уехать прочь. Сам сначала устроил всю эту дурацкую ссору, а затем упрямо стоял на своём, заставив Дина сделать первый шаг. Самая подлая блядская вещь, которую он когда-либо делал.

Впрочем, это была единственная самая крупная ссора с тех пор, как Сэм накануне выстрелил ему в грудь каменной солью. И ладно, да — это была не совсем вина брата, учитывая злобный дух психиатра, который поковырялся с его мозгами, но это всё равно считается.

Господи. Как будто они не могут прожить и двух недель без какой-нибудь серьёзной стычки.

И кстати, помяни грёбаного дьявола. Дин слышит знакомые шаркающие шаги, даже не потрудившись обернуться. Достаточно тяжёлые, чтобы это был парень, и достаточно выверенные, чтобы парень знал, как быть тихим.

— Что ты здесь делаешь, Сэм? — ровным голосом спрашивает Дин, не отрывая глаз от пейзажа. Он бы спросил, как Сэм его нашёл здесь, посреди леса, но у них всегда было какое-то странное чувство радара, когда дело доходит до друг друга. Дин больше, если честно, не задаётся этим вопросом.

— Я думал, ты вернёшься в комнату. — Брат встаёт рядом с ним, опершись локтями о стену в точно такой же позе, как и Дин. — Ну знаешь, — робко и упрямо говорит он, — в конце концов.

Дин ждёт следующего удара, но Сэм молчит. Он как будто хочет извиниться, на самом деле ничего не говоря. Что ж, какая, блядь, жалость. Дин не позволит ему так легко сорваться с крючка.

— Как-то жутковато, а? — говорит Сэм, указывая на протоку. — Знать, что наш парень, вероятно, где-то там.

Или всё ещё прячется в бойлерной под самыми ногами своих жертв. Но Дин не может сдержать лёгкую улыбку, услышав эхо своих первоначальных мыслей.

Он этого не скажет, Дин знает. И это нормально, правда. Их спор ещё не закончен, но они могут просто оставить его позади и притвориться, что его никогда не было, пока в следующий раз он не всплывёт и они снова не вцепятся друг другу в горло. Это то, что они делают. Это практически стиль Винчестеров. Всю их боль, весь их гнев они просто держат в себе, игнорируют и отталкивают, никогда по-настоящему не исправляют.

Ну и ладно, думает он, игриво подталкивая брата локтем, пока Сэм не издаёт почти неразличимый вздох облегчения. В конце концов, они учились у лучших.