Дин выходит из лифта один, спасибо Сэму, который захотел спуститься немного раньше, небрежно засовывает руки в карманы и насвистывает мотив Fortunate Sonантивоенная песня американской группы Creedence Clearwater Revival, практически вприпрыжку пересекая лобби. Он не может ничего поделать с хорошим настроением. Они уже почти свободны. Ещё одна ночь дурацкого сопливого дерьма, и после они смогут сосредоточить всё внимание на этом парне Дональде. Вычислят место, где он живёт, осторожно последят за ним несколько ночей и набросятся, как только заметят хотя бы малейшее доказательство массового убийства. И больше не придётся беспокоиться обо всей этой хрени с притворными отношениями. Нет, сэр. Будут только он и Сэмми. Вернувшиеся к норме. Работающие над делом, как обычно, без запутанных, неловких чувств, с которыми надо разбираться.

То есть если он сумеет запихнуть их обратно в дальний ящик теперь, когда они распробовали дневной свет.

Он вытряхивает зловещую мысль из головы и заворачивает за угол к стойке регистрации — освещение в помещении распространяет тёплый, бронзовый свет, противостоящий раннему вечернему мраку на улице, — а затем резко останавливается, почти натыкаясь прямо на Джоша, красного, потного и выглядящего так, будто у него вот-вот случится проклятая аневризма, учитывая, как он ругает бедную Эбби.

— Я заплатил до хрена денег, чтобы быть здесь, — снисходительно шипит он, сильно постукивая костяшками пальцев по дереву для выразительности. — Меньшее, что вы можете сделать, — это убедиться, что в этом месте будет ёбаная вода!

Эбби делает глубокий вдох, а затем приклеивает радушную улыбку на лицо, пытаясь разрешить ситуацию.

— Я могу заверить вас, сэр, — спокойно говорит она, — что весь наш персонал знает об этой проблеме и наш второй ремонтник уже в пути.

Джош отпускает пренебрежительный смешок.

— Мне вообще никак не помогает тот факт, что ваш персонал знает об этом. Когда, чёрт возьми, вы всё почините?

— Я могу попросить нашего менеджера позвонить вам в номер, как только ремонтник даст оценку ситуации, — отвечает она. — Это поможет, сэр?

— Да, поможет, — снисходительно говорит он. — Очевидно. — Он ещё раз ударяет по стойке, возможно, чтобы просто посмотреть, не дрогнет ли её профессиональная выдержка, а затем отталкивается, когда этого не происходит. — Чёрт подери, — бормочет Джош под нос, протискиваясь мимо Дина в дальний коридор, — ну и сервис здесь.

Дин не удостаивает придурка даже взглядом.

— Эй, — говорит он Эбби, как только они остаются одни, — ты в порядке?

— Конечно, мистер Уотерс. И если вы насчёт горячей воды, — быстро добавляет она, — то могу вас заверить, что специалист прибудет в течение часа.

— Воу, да брось, — отвечает Дин, разводя руками в свою защиту. — Окажи мне хоть немного чести. Что бы там ни наговорил этот придурок, я не собираюсь спускаться и кричать на тебя за то, в чём ты не виновата.

Эбби облегчённо вздыхает, сразу же расслабляясь, и почти смешно, как быстро фальшивая улыбка исчезает с её лица.

— Всё это часть работы в сфере услуг, — говорит она саркастически — и гораздо более естественно. Хотя в этом есть немного самоуничижительного юмора.

Дин подкрадывается немного ближе, чтобы положить локоть на стол, на удивление очарованный.

— Я бы тебя не променял, — честно говорит он, и они оба слегка посмеиваются над Джошем. Хотя Дин отстраняется, чтобы проверить, что в коридоре всё чисто. Этот мудак, может, и заслуживает этого, но Дин совсем не заинтересован в драке, когда так близок к свободе. — Итак, — говорит он, возвращаясь к более привлекательным вещам, — в чём дело? Что-то насчёт воды?

— Наш ремонтник котлов ушёл, — выдыхает Эбби, и теперь, когда ей дали некоторую свободу действий, искреннее разочарование проступает из-за фасада приятной хостес. — Он приходит примерно раз в две недели, чтобы провести основное обслуживание, ремонт и всё остальное, — объясняет она, и Дин потрясающе притворяется, что слышит эту информацию впервые. — Поэтому он выключил всю горячую воду, как и положено перед работой, но потом просто исчез, даже не включив её снова. — Она поднимает брови, ожидая его реакции. Как будто в этой части он должен ахнуть или типа того. — Без предупреждения. Не назначив никого на замену.

Дин и впрямь на секунду поджимает губы, сдерживая стон. Грёбаный Дональд. Конечно, он ушёл. Дерьмо. Они должны были этого ожидать и следить за парнем внимательнее.

— Есть идеи, куда он ушёл? — спрашивает он, стараясь говорить так, чтобы она приняла это за праздное любопытство.

Эбби на мгновение колеблется, вероятно, боясь нарушить протокол или вроде того, но Дин одаривает её медленной, соблазнительной улыбкой, и она сдаётся, увлечённая сплетнями, вопреки самой себе.

— Мой босс звонил ему домой сегодня утром, — говорит она вполголоса, наклоняясь ближе. — Судя по всему, он сказал соседу, что собирается на выходных навестить сестру в Шривпорте, но он собрал все свои вещи. Под чистую.

— Чёрт возьми, похоже, он от чего-то бежит, — комментирует Дин, в основном себе.

Но его тон, должно быть, немного напряжённый, потому что Эбби странно на него смотрит.

— Наверное? — говорит она, и это скорее вопрос, чем утверждение. Затем немного выпрямляется, воссоздавая между ними надлежащее профессиональное пространство. — Ха, я думала, что он просто чудик.

Дин откашливается и пытается замести следы.

— Ага, — даёт он задний ход. — Наверное, так и есть.

Эбби бросает на него ещё один короткий взгляд, на этот раз более весёлый, и Дин решает позволить ей просто поверить, что он идиот. Это не так подозрительно.

— Ну, думаю, мне лучше пойти, — говорит он, постукивая ногтями по столу. Хотя его неловкость лишь наполовину преднамеренна. — Наверное, все меня уже ждут.

Выражение веселья на лице Эбби не колеблется.

— Повеселитесь, мистер Уотерс, — любезно говорит она, и он ускользает, прежде чем нанесёт какой-нибудь непоправимый вред своей репутации.

Дин, наконец, прокрадывается в зал отеля, практически всю дорогу лелея уязвлённую гордость, а затем скользит взглядом, пытаясь хоть кого-нибудь разглядеть в тусклом освещении. Освещении для создания настроения, скорее всего. Ещё одна романтическая хрень, с которой ему не придётся иметь дел после этого вечера. Сначала он видит Эстель и Саймона, склонившихся друг к другу, пока они довольно шепчутся, потом Кэт — к сожалению, с Джошем, приклеенным к её боку, как деспотичная опухоль, — что отрезает любую возможность для флирта, который Дин мог бы втиснуть в последнюю минуту. Он, наверное, специально так быстро перестал орать на Эбби, чтобы теперь пребывать в лучшем настроении. Хорошо, язвительно думает Дин. Он бы не хотел, чтобы что-то подобное мучило совесть бедняги.

Он продолжает осматривать комнату, пока не замечает Сэма, — почти бессознательное действие, учитывая автоматический зуд под коркой, — и находит его за столиком в передней части, оживлённо болтающего с Вивиан и Бо. Ну конечно, он там и будет. Доверьте Сэму заводить дружбу с потенциальными гражданскими жертвами. Не раздражай это так сильно, он мог бы даже оценить предсказуемость.

Дин направляется к ним, невнятно ворча под нос и намереваясь вразумить брата где-нибудь вдали от гущи событий. Если понадобится, то и силой.

Сам зал слишком большой, учитывая, что эти музыкальные вечера, вероятно, единственное, для чего его используют. Широкие тёмно-красные полосы украшают стены в попытке сделать место немного более уютным, чем оно есть, и несколько столиков на четверых группами стоят у основания сцены, занимая большую часть пространства, и создают впечатление текстурного противовеса ряду кабинок, обшитых изношенной тёмно-бордовой кожей, у задней стены. Они дальше от сцены, но более приватные — и обеспечивают лучший обзор комнаты в целом. К тому же так они не будут сидеть неприкрытой спиной ко входу.

В таком большом помещении можно было бы разместить человек пятьдесят. И ему интересно, не строили ли создатели этого воздушного замка идеалистические планы на куда большее количество клиентов, чем те немногочисленные гости, что у них есть сейчас. Или, может быть, всё дело просто в мёртвом сезоне. Или, может быть, в ужасных слухах о том, сколько людей здесь погибло.

Дин, наконец, добирается к основанию пустой сцены и смотрит на тёмное дерево, подсвеченное холодным синим и зелёным, почти чужеродными цветами, отбрасывающими странные тени на одинокие футляры для инструментов. Вообще-то, это немного жутко. Он никогда по-настоящему не понимал привлекательность джаза. Подайте на него в суд.

Бо замечает его первым — конечно, он замечает, ведь Сэм и Вивиан заняты болтовнёй, как лучшие друзья.

— Привет, Дин, — дружелюбно и безобидно говорит он. — Присоединишься к нам?

При упоминании его имени Сэм наконец-то переводит взгляд, но, должен быть, принимает неприязнь Дина к его выбору компании за нечто более серьёзное, потому что его брови обеспокоенно изгибаются.

— Всё в порядке?

— Ага, — говорит Дин, прикидывая, стоит ли притворяться дальше обеспокоенным из-за охоты, только чтобы увести их оттуда. Он решает пока этого не делать. Он всегда может вытащить туз из рукава, если ему понадобится. — Я просто подумал, что мы могли бы сесть подальше, — предлагает он, немного растягивая гласные и наклоняя голову в сторону задней части комнаты.

Сэм моргает, затем крепко сжимает челюсть и всматривается в него.

— Зачем? — просто спрашивает он. И Сэм не идиот. Он знает, что Дин наверняка хочет поговорить с ним, но, учитывая блеск в его глазах, он, вероятно, проводит свою границу допустимого. Вроде того, что Дину нужно быть менее антисоциальным. Или, может быть, это просто потому, что их вчерашний спор так не закончился.

К счастью, Вивиан за него заступается.

— Сэм, — многозначительно говорит она, подталкивая его локоть с хриплым смешком. — Думаю, Дин, возможно, хочет посидеть где-нибудь в более уединённом месте.

И ладно, Иисусе, Дин не стал бы использовать этот голос «Книжный клуб любителей романов для одиноких за сорок». Но он должен признать, что это приносит свои результаты.

Сэм встаёт на ноги, как будто кто-то засунул ему в задницу электрохлыст, и цветная подсветка делает чудовищно-пурпурную рубашку, которую он надел, ещё более нелепой на фоне внезапно вспыхнувшего румянца на его лице. Его кровообращение и впрямь впечатляет. Особенно учитывая непрерывные тренировки, которые выдались за прошедшую неделю.

— Ладно, пошли, — говорит Сэм под нос, дёргая Дина за рукав и направляя к кабинкам сзади. — Что-то не так с делом? — спрашивает он, как только они отходят подальше.

— Не знаю, типа того, — честно отвечает Дин. Он скребёт ногтем под глазом и небрежно шмыгает носом. — Донни сбежал из города.

— Чёрт, — говорит Сэм, замирая на полшага. — Надо было этого ожидать.

— Ага, не говори.

Они добираются до конца зала и проскальзывают в пустую кабинку как раз в тот момент, когда музыканты начинают выходить на сцену. Раздаётся негромкий хор аплодисментов скудной аудитории, а затем музыканты недолгое время разогревают инструменты. Пианист пробегается по клавишам, к раздражающему восторгу остальной части зрителей, и это… неплохо или вроде того. Не то чтобы Дин хорошо разбирался, когда речь заходит о софт джазе.

— Думаешь, они меня вышвырнут, если я попрошу сыграть Free Birdкомпозиция американской рок-группы Lynyrd Skynyrd? — спрашивает он с саркастическим вздохом.

Сэм фыркает и ударяется о его плечо. Наполовину с весельем, наполовину с притворным нагоняем, просто потому, что он наверняка чувствует, что должен. Это своего рода их фишка.

Музыканты, наконец, начинают играть по-настоящему, и Дин наблюдает, как все остальные пары постепенно уютно устраиваются, чтобы слушать. До единого. Он кусает внутреннюю сторону щеки и рискует оглянуться на открытый вход. За ними никого нет, но если кто-нибудь из сидящих впереди по какой-то причине обернётся, то увидит, что между ним и Сэмом осталось довольно огромное пространство. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Особенно под конец игры. Особенно учитывая, что у Вивиан есть догадка относительно их места.

Дин хватает брата за ноги, пока не передумал, и тащит всю его тушу через кабинку, пока тот не растянется на его коленях. Так-то лучше.

— Чувак, какого хрена? — шепчет Сэм, неловко извиваясь и пытаясь освободиться, но Дин его не пускает. Сэм может устроить нервный срыв мелкого девственника после того, как они уберутся отсюда и подальше от любых подозрительных глаз. К счастью, брат, кажется, довольно быстро включается в программу, хотя и немного дрожит от того, как они прижаты друг к другу, наверняка потрясённый тем, насколько это странно. — Мог бы просто попросить, — тихо и упрямо говорит он. — Как нормальный человек.

Дин слегка преувеличенно пожимает плечами, чтобы Сэм мог увидеть в тусклом свете.

— Так было быстрее.

— Засранец, — бубнит Сэм достаточно громко, чтобы услышать сквозь музыку, но ласково.

Губы Дина слегка дёргаются от этого недооскорбления, но в основном он сосредоточен на внимательном осмотре остальных в комнате, выбирая, какие ещё проявления чувств ему нужно сымитировать, чтобы вписаться. К счастью, ничего слишком драматичного, поэтому он просто небрежно обнимает Сэма за поясницу и притягивает его ближе.

Сэм всё ещё неподвижен, как манекен.

— Дин, что ты делаешь? — нервным шёпотом спрашивает брат. Как будто расслабленное объятие одной рукой — это что-то неприличное.

— Остаюсь в образе, — шепчет в ответ Дин. И это правильный ответ, тот, которого он добивался всё это время, но по какой-то причине это кажется ложью. — Это реально будет выглядеть охренеть как странно, если ты почти лежишь на мне, а мы совсем не касаемся друг друга, — оправдывается он дальше. И вот это звучит достаточно правдоподобно. Он слегка кивает в сторону остальных в зале, а потом делает это снова, уже не так тонко, пока Сэм не следует за его взглядом, чтобы рассмотреть другие пары. Руки Эстель лежат там, где никто в приличном обществе их не должен видеть; Бо обвивает Вивиан со спины, расслабленно обнимая жену, пока она сидит, прислонившись к его груди; и даже Джош продолжает делать примитивные успехи, потирая Кэт, пока та периодически шлёпает его по руке. — Ну же, чувак, — убеждённо говорит Дин, — это похоже на сцену оргии из второй Матрицы. Только с отстойным саундтреком. — И он шутит лишь отчасти. По обоим пунктам.

— Нет, совсем не похоже, — возражает Сэм, но тихо смеётся, даже когда это говорит. Он почти мгновенно сдаётся, нерешительно обнимая Дина левой рукой за плечи и упираясь локтем в стенку кабинки, так что они могут склонить головы друг к другу, чтобы их никто не подслушал. Приближается настолько близко, что Дин может почувствовать, как грудь Сэма прижимается к его груди с каждым неуверенным вдохом.

— Так намного лучше, любимый, — усмехается он под нос, — но ты всё ещё выглядишь так, будто вот-вот сбежишь.

Сэм снисходительно опускает голову; уголки его губ подёргиваются в смущённой улыбке.

— Извини, — говорит он, а затем ёрзает, пока полностью не поворачивается бёдрами к нему, а не к сцене. Оставляя за спиной мягкое звучание клавиш рояля и замысловатый ритм контрабаса. Его правая рука на мгновение колеблется, как будто он не уверен, куда может её положить, не выходя за границы, и наконец приземляет широкую и излучающую тепло ладонь в центр груди Дина. Он слегка её сдвигает, пальцы ползут чуть выше и прижимают амулет Дина к коже, и Дин чувствует, как вся кровь приливает к руке Сэма. Его прикосновение оставляет за собой покалывающий след. С другой стороны, Дин всегда был немного чувствительным.

Он заставляет сердце биться медленнее. Оно колотится, грохочет и почему-то нервно трепещет, и он не хочет беспокоить брата. Это его работа — чтобы Сэм был в безопасности. Если он будет слишком нервничать, Сэм может подумать, что они в большей опасности, чем на самом деле, и тогда им придётся уйти и разбираться с этим, а Дин не хочет. Ещё нет. Он хочет… сидеть здесь вот так и разговаривать о деле. Потому что… потому что у них сейчас хорошая стратегическая позиция. Они могут выдвигать всякие теории, оставаясь незамеченными и продолжая наблюдать за гостями.

Вот только они совсем не говорят о деле.

Дин запихивает навязчивое осознание как можно глубже и делает всё возможное, чтобы устроиться удобнее, насколько это возможно с половиной огромного младшего брата, распластанного поперёк его коленей, намеренно расслабляя остальную часть тела, когда тот в ответ привыкает к новой позе. Сэм втягивает крошечный вдох, когда руки Дина начинают блуждать по его телу, продолжая нервничать из-за всей своей нелепой скромности, и его рёбра слегка подрагивают, когда Дин проводит кончиками пальцев по его бокам. И дальше — по каким есть сухим мышцам и упругой коже, какие он может почувствовать сквозь лёгкий барьер мягкой ткани. Дин сглатывает внезапно пересохшим горлом и продолжает двигаться: одна рука находит приют на бедре Сэма, пока другая продолжает поглаживать и надавливать, как будто он не может остановиться. Ему, наверное, следовало бы выбрать относительно безобидное местечко и на этом остановиться, какое-то местечко, прикосновения к которому достаточно, чтобы они вписались в возбуждённую толпу, но есть что-то пьянящее в этих прикосновениях к брату, теперь, когда у него есть хлипкое оправдание. Что-то вызывающее зависимость. Потому что он может в полной мере осознать, что Сэм большой, как пахотная лошадь — чёрт, любой, у кого есть глаза, может это увидеть, — но это заставляет Дина чертовски гордиться тем, что он чувствует буквальное тому доказательство. Это его заслуга. Он кормил Сэма, поддерживал в нём жизнь, хоть и приходилось терпеть кучу бутербродов с арахисовым маслом и бананами или изобретать новые способы разнообразить макароны с сыром. Дин создал это тело из тощих костей почти так же, как и сам Сэм. Это простая справедливость — то, что он должен иметь возможность наслаждаться этим.

Он пробует удачу ещё немного, но Сэм, кажется, уже достаточно успокоился, чтобы расслабленно сидеть под его блуждающими прикосновениями, даже немного подался ближе. Как будто, возможно, это приятно. Наверное, это просто базовая, фундаментальная необходимость в человеческом контакте. Потому что Дин прекрасно знает, что в последнее время никто другой к брату не прикасался. Это неестественно — то, как живёт Сэм. Прячется, как чёртов монах. Ещё парочка таких месяцев, и Сэм, вероятно, с удовольствием позволит себя щупать Рику Флэрубывший американский рестлер. В какой-то степени его расслабленное принятие понятно, учитывая, насколько закрытым обычно бывает Сэм. Он доверяет Дину. В этом всё дело.

Так что Дин продолжает, и пальцы становятся немного смелее в его исследовании, скользя по спине под рубашкой Сэма, подчёркнутом особенно ритмичными ударами хай-хэта, и мягко прижимаются к тёплой коже. Хотя он и старается избегать любых… деликатных мест. Ну разумеется. В конце концов, это всё невинно. Дыхание Сэма снова учащается, когда Дин скользит по основанию его позвоночника, но Дин делает вид, что это просто из-за неровного ритма музыки. Сэм остановил бы его, если бы захотел. Он и правда идёт по лезвию, ожидая отдачи отвращения или стервозного предостережения, которые так и не звучат, и обнимает рукой торс, чтобы скользнуть по груди брата, по милям более шелковистой гладкой кожи, пока не добирается до россыпи крошечных вросших бугорков, которые появились там, где Сэм избавился от волос на груди. Это неожиданно, и он не может сдержать ласкового смешка, надеясь, что брат не услышит его из-за низкого завывания саксофона. Это вроде как мило, правда. Тот факт, что он довольно сильно заботился о чём-то бессмысленном, чтобы регулярно за этим ухаживать.

Может быть, Джессика предпочитала, чтобы он это делал, вторгается непрошеная мысль. Тупая. Нежеланная. Дин проглатывает намёк на кислоту и удивляется, почему он единственный, кто, похоже, ценит Сэма таким, какой он есть. Кому не нужно (или кто не хочет), чтобы он изменил руки, или прошлое, или тело, чтобы стать достойным внимания. Конечно, пацан сводит его с ума большую часть времени своим нытьём, и ханжеским отношением, и спонтанными вспышками гнева, но на самом деле Дин не хочет ничего менять. Иначе это будет не его младший брат. Со всеми его недостатками.

Рука, наконец, останавливается у края, где рёбра Сэма встречаются с грудью, паутина его ладони едва не касается края горошины соска, когда большой палец огибает нижнюю часть грудной клетки. Достаточно близко, чтобы почувствовать его дыхание. На самом деле он не касается ничего неприличного. То, как он это делает, остаётся в рамках безопасного. Это… нормально, когда братья вот так прикасаются. Он всю свою жизнь заботился о Сэме. И сейчас ничего не изменилось.

Сэм ни разу не жалуется. Дин уверен, вот сейчас он спросит, что, по его мнению, он вообще делает, почему держит руку под рубашкой, когда никто не обращает на них достаточно внимания и никого не нужно дурачить, но Сэм этого не делает.

— Так… ты сказал, что наш парень в бегах? — вместо этого спрашивает он, хотя и немного сбивчиво. Как будто это какой-то другой разговор. Как будто Дин не прижимает ладонь к груди младшего брата. Как будто длинные пальцы Сэма в ответ не распластаны над бьющимся сердцем Дина. Как будто Сэм не растянулся наполовину на его чёртовых бёдрах.

Дин тяжело сглатывает и решает последовать примеру брата. Это впечатляюще профессионально.

— Ага, — немного неуверенно говорит он. — Та цыпочка с ресепшена сказала, что он вычистил свою квартиру и оставил соседа по комнате на произвол судьбы.

— Думаешь, она говорит правду?

Это умный вопрос, но небольшая паранойя Сэма уже не раз приводила их к ошибкам.

— Да, думаю, да, — отвечает он. — Но можем поговорить с парой других консьержей, просто чтобы убедиться. Посмотрим, совпадут ли истории.

Сэм задумчиво кивает, и от лёгкого движения головы он приближается к Дину настолько, что тот чувствует слабый запах его шампуня. Ему хочется зарыться в него лицом. Но вместо этого он просто поворачивает голову, пока не замечает выражение беспокойства на лице брата. Мозг Сэма занят тем, что обдумывает все худшие возможные сценарии, как это всегда бывает.

— Да брось, — беззаботно отчитывает Дин. — Улыбнись, Сэм. Мы нашли преступника, и никто даже не умер. Всё, что нам теперь нужно, — это догнать его. Всё ясно и просто, как никогда. — Он немного толкает его для верности, не прекращая, пока тот не расплывается в слабой улыбке.

— Да, думаю, ты прав, — наконец говорит Сэм, позволяя напряжению уйти со вздохом, когда он ещё больше расслабляется в руках Дина. Или, может быть, он просто наконец-то начал наслаждаться музыкой. Она кажется достаточно скучной и довольно обычной, чтобы брату понравилось.

— Конечно, я прав, — не удержавшись, добавляет Дин, сжимая его чуть крепче. — Я ведь старше.

Сэм от этих слов издаёт ироничный смешок, но ничего не говорит. Просто немного поворачивается, почти согнувшись пополам, чтобы положить голову на изгиб шеи Дина. Как будто ему там самое место. Как он продолжает делать по ночам.

— Ты, эм… — Рот Дина внезапно кажется полным опилок. — Ты в порядке?

— Спина немного болит, — объясняет Сэм.

— О, — понимающе говорит Дин. — Конечно. — Должно быть, это из-за неудобной позы, в которую он усадил Сэма. Это… вполне логично. Поэтому он опускает плечи и оставляет всё как есть. Позволяя спокойной мелодии струиться вокруг них, он обхватывает руками талию брата и кладёт подбородок ему на волосы. Может быть, этот джаз не так уж и плох. И Дин на секунду, всего на секунду закрывает глаза и наполняет лёгкие этим моментом.

Они сидят там, пока музыка постепенно не заканчивается звенящим каскадом фортепианных клавиш, повисает пауза для поверхностных вежливых аплодисментов от остальных гостей, а затем снова начинается новая композиция, которая звучит точно так же, чёрт возьми, как и предыдущие пять, которые оркестр уже сыграл.

Дин издаёт хриплый смешок на мысленную критику, и Сэм откидывает голову, чтобы посмотреть, что его так развеселило. В этом нет ничего такого. Это всего лишь маленький эпизод из несерьёзных пустяков, но Дин переводит взгляд, ловит глаза брата и застывает на неровном веере ресниц, отбрасывающих мягкие, почти застенчивые тени на раскосые глаза, в которых бы вспышки янтарного перетекали в зелёный, перетекающий в голубой, если бы они были на солнце, и Дин обнаруживает себя неожиданно поражённым — правда, честно поражённым — тем, как красив младший брат.

Блядь, это не новость или вроде того. Они оба разделяют большую часть общих генов и Динов практически божий дар по привлечению прекрасного пола, поэтому, конечно, Сэму тоже перепало немного остатков ДНК красоты. Просто… Дин обычно не смотрит. Или не позволяет себе посмотреть. Или не позволяет себе осознать, что смотрит.

Но Сэм кажется таким же застывшим, как и сам Дин, попавшимся в ловушку взаимной связи, гипнотизирующей мелодии и момента; его губы лишь на расстоянии одного глупого решения от губ Дина. Как будто они вот-вот поцелуются. Что должно казаться нелепой идеей. Немыслимой. Вот только сейчас Дин точно знает, каково это будет. Они уже это делали. Они… они целовались. Он и Сэм. Его младший брат. И это факт, который никакое количество выпивки или преднамеренного подавления никогда не сможет изменить, и Дин думает, что он, вероятно, должен чувствовать совсем не то, что чувствует сейчас. Он даже не уверен, что именно чувствует, но всё ещё уверен, что независимо от этого должен чувствовать что-то другое.

Может быть, шпанскую мушку здесь распыляют сверхурочно, потому что Дин начинает ощущать это тёплое, низкое гудение, которое он всегда ощущает в паху, когда рядом с ним красивая женщина, цепляющаяся за каждое слово. Только вот за весь вечер он едва ли сказал хоть слово.

Сэм подаётся вперёд, совсем чуть-чуть, затем замирает, и его глаза горят испугом и мрачностью в тусклом свете. Как будто он никогда в жизни не был более серьёзным.

— Дин, я… — нерешительным и тихим шёпотом начинает он, а затем все остальные важные слова, кажется, застревают в горле.

Дин медленно наклоняется к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать тёплое дыхание брата на своей коже.

— Что, Сэмми?

И на секунду, только на одну, единственную, одинокую секунду Дин думает, что Сэм ему всё расскажет… но ещё мгновение — и холодная, безрадостная решимость обрушивается на его лицо.

— Ничего, — выдыхает он. А потом полностью соскальзывает с Дина, дёргается изо всех сил, вырываясь из рук. Пока не оказывается свободен. — Я должен уйти, — натянуто говорит он.

— Что? — усмехается Дин, ошарашенный резким разворотом. — Подожди… Сэм, что значит уйти?

Брат вздрагивает от отчаяния, прозвучавшего в вопросе.

— Господи, Дин. Я не собираюсь уезжать навсегда. Мне просто нужно уйти, хорошо? Назад в комнату или ещё куда-нибудь.

Дин в замешательстве морщит лоб, пытаясь понять, что только что произошло. Как он так быстро всё испортил, практически установив новый рекорд.

— У тебя опять мигрень? — спрашивает он. Это единственная причина, которую он может придумать, не поставив его в неловкое положение.

— Да, — милосердно говорит Сэм, но он лжёт. И лжёт не очень хорошо. — Увидимся позже, ладно? Досматривай концерт. — И он исчезает, прежде чем Дин успеет выразить хоть какой-то растерянный протест. Широкий разворот дурацкой пурпурной рубашки — последнее, что видит Дин, когда брат исчезает в арочном проходе. Потому что он хочет побыть один. Потому что он хочет побыть там, где Дина нет.

Какого хрена он натворил?

Дин сидит там неразличимый отрезок времени, слушая повторяющиеся песни, которые сливаются в одну, пока прокручивает в голове каждую возможную ошибку, которую он мог совершить. В смятении от чувства вины и смущения, он изо всех сил старается дать брату свободу, как будто это не разъедает его изнутри. Он сидит там достаточно долго, чтобы Саймон в нескольких рядах от него начал тихо посапывать, одной рукой всё ещё безвольно обнимая жену, пока Эстель продолжает наслаждаться концертом. Он сидит там достаточно долго, чтобы Джош и Кэт начали едва слышно огрызаться друг на друга, становясь всё громче и громче, пока Джош не встаёт со стула и не срывается в гневе. Может быть, собирается ещё немного покричать на персонал.

Дин сидит там, автоматически отмечая всё, что происходит в его поле зрения, и не запоминая ничего, пока, наконец, не замечает размытые края медленно приближающегося тела.

— Вы, ребята, тоже поссорились? — тихо спрашивает Кэт. Она проскальзывает к нему в кабинку, когда Дин не сразу отвечает, видимо, довольная тишиной, пока он не захочет говорить.

Дин пялится на сцену, не смотря на неё ещё минуту или две, но Кэт терпеливо сидит рядом.

— Эм, нет, — наконец говорит он, прочищая горло, потому что голос звучит слишком грубо. — Не думаю. — Хотя кто может знать наверняка, когда Сэм сбегает то горячий, то холодный в мгновение ока. Он бросает взгляд на новую соседку, изо всех сил старается изобразить правдоподобную улыбку, и далеко не в первый раз в жизни Дин неохотно вынужден признать, что предпочёл бы быть с младшим братом, чем с потрясающе привлекательной женщиной. Он потирает глаза пальцами и полностью отдаётся этому разговору. Этой компании на весь вечер. Даже если не той, которая ему сейчас нужна. — Значит, вы с Джошем опять поссорились, да? — спрашивает он вполголоса, просто чтобы начать разговор. — Всё в порядке?

Кэт улыбается, как будто ценит этот жест, но это больно.

— Нет, — тихо отвечает она. И это звучит окончательно. Как будто это конец. — Я правда так не думаю.

— Эй, — говорит он, пытаясь её поддержать. — Эй, да ладно. Я уверен, что всё не так плохо.

Кэт издаёт какой-то мрачный звук, как будто ей надоело притворяться.

— Ты по парням. Тебе он вообще нравится, Дин?

И Дин из многолетнего опыта общения с женщинами понимает, что это именно тот вопрос, на который они на самом деле не хотят услышать честный ответ.

— Ну, думаю, он на любителя, — уклончиво отвечает он, — как морской ёж или типа того.

— Морской ёж, — усмехается она с горькой усмешкой. — Да, похоже на правду. — Кэт в изнеможении проводит рукой по глазам или, может быть, просто вытирает едва заметные следы слёз, прежде чем те и впрямь прольются. — Ты когда-нибудь думал, что твоя жизнь идёт в одну сторону, — спрашивает она, — и всё вокруг уже решено? — Нет. Дин не позволяет себе так думать. Больше нет. Сэм уже однажды проделал превосходную работу, разрушив его фундамент, и он не уверен, что сможет пережить это снова. Но Кэт продолжает, как будто вопрос был риторическим: — И ты миришься с этим, потому что всё это — результат твоего выбора. Так что ты соглашаешься с этим и делаешь всё возможное, чтобы как-то справляться, но где-то по пути просто понимаешь… — Она испускает несчастный вздох, пристально глядя в сторону оркестра долгое, долгое время, прежде чем, наконец, заговорить снова: — Что ты будешь делать, когда поймёшь, что больше не счастлив?

Дин доехал до самой Калифорнии и вырвал брата из объятий его почти-невесты.

— Сделаешь всё, что сможешь, чтобы вернуться туда, где хочешь быть, — говорит он смертельно-мрачно. И так же уверенно. Это единственный урок, который он усвоил в жизни, но не от отца. Нет, Дин сам наткнулся на этот горький опыт. — И, может быть, это эгоистично… чёрт возьми, это эгоистично, — уточняет он, подумав, — но это лучше, чем сидеть сложа руки и тонуть в дурацких проблемах. Пить, чтобы грустить ещё сильнее, потому что это кажется справедливым, болезненным и, возможно, почти местью. — Дин тоже переводит разгорячённый взгляд на сцену, стараясь не встречаться глазами с Кэт, пока берёт себя в руки после слишком личных, слишком недавних воспоминаний. — По пути кто-нибудь всегда будет страдать, — безрадостно говорит он. — Это просто жизнь. И лучше, если это будешь не ты.

Кэт на мгновение замирает, тщательно впитывая его слова, а затем снова медленно выдыхает.

— Да, — мрачно говорит она, беззвучно соглашаясь. — Думаю, в этом есть смысл.

И Дин может только заставить себя посидеть там ещё немного, прежде чем принимает свой же совет близко к сердцу. Прежде чем решается пойти за братом. Снова. Всегда.

— Слушай, милая, — говорит он, — мне очень жаль, но…

Кэт даже не нужно, чтобы он заканчивал оправдание.

— Нет, всё в порядке, тебе лучше идти, — вяло настаивает она. — Иди попробуй всё исправить. — Она улыбается, но в её глазах появляется беспомощное выражение, которое говорит ему, что она была на его месте не один раз. И может быть, ещё немного жалости, теперь, когда она решила стать свободной от этого.

Дин думает, что, возможно, это ему немного жаль её, учитывая её вкус в мужчинах.

Но он всё равно принимает вежливый отказ.

Никто его не беспокоит, когда он возвращается в номер: все слишком заняты музыкой, а отель кажется почти заброшенным, когда Дин бродит по коридорам. Но это хорошо. Он хочет немного тишины. Немного уединения. Крошечный момент, когда он не семенящая гей-букашка под микроскопом. Когда он может быть собой. Когда он и Сэм могут быть собой.

Он добирается до их номера и без стука отпирает дверь — Сэму уже достаточно одиночества. Он просто возьмёт себя в руки и поговорит с Дином, хочет того или нет. Когда он заходит внутрь, свет не горит, а это значит, что Сэм киснет. Но всё же Дин закрывает за собой дверь и облегчённо вздыхает, глядя на скрытую тенью, человекообразную груду на огромной розовой кровати. Он всегда чувствует себя более цельным, когда брат появляется в поле зрения, несмотря на то как он не любит задерживаться на этой мысли. Это немного убого. Хотя не настолько убого, как нынешние соседи Сэма по кровати, когда Дин видит картину немного более ясно.

Брат переворачивается на другой бок при звуке открывающегося замка, и раздаётся литания крошечных пластиковых бутылок, хрустящих под его весом. Потому что Сэмми, видимо, решил напиться ассортиментом алкоголя из мини-бара. Как второкурсник, впервые уехавший из дома. Вообще-то, в точности как студент-второкурсник, и похоже, его импровизированное гнездо в основном состоит из текилы. И это не очень хорошо.

Сэм пьёт текилу только тогда, когда его гложет какое-то чувство вины. Когда он делает что-то, что заставляет его думать, будто он этого заслуживает. Ритуал странный и знакомый, а епитимья — нечто связанное с тем фактом, что спиртное сильно обжигает, как попадая в желудок, так и выходя обратно, думает Дин. Хотя он понятия не имеет, за что брат сейчас чувствует себя виноватым. Если только это опять не связано с Джессикой. Похоже, это накатывает нелогичными волнами. Он коротко вздыхает и шагает позаботиться о пьяном брате. Как бы там ни было, одно можно сказать наверняка. Завтра утром Сэм будет блевать огнём.

— Значит, это было твоё неотложное дело, которым нужно было заняться, да? — язвительно спрашивает Дин, пересекая комнату.

Сэм издаёт приглушённый смешок, уткнувшись лицом в покрывало.

— Ты — неотложное дело, — пьяно бормочет он и снова смеётся. Судя по всему, он зашёл достаточно далеко, чтобы совсем потерять чувство юмора, но, по крайней мере, его язык пока что не заплетается.

— Ты там в порядке, братишка? — спрашивает Дин, и это в такой же степени из чувства самосохранения, как и из заботы о благополучии Сэма. Если он собирается блевать, Дин хочет узнать об этом заранее, чтобы уйти с линии огня. Он понял это на собственном горьком опыте, когда Сэму было пятнадцать.

Но, по-видимому, его опасения необоснованны, поскольку Сэм просто моргает сквозь блаженную улыбку.

— Привет, Дин, — тепло говорит он.

— И тебе привет, — отвечает он. Он присаживается на корточки у изголовья кровати и проводит рукой по голове брата, пару раз поглаживая его по волосам, и Сэм, как кошка, весь подаётся навстречу. Как он делал в бойлерной. Как он делал, распластанный на коленях Дина в зале. Как он делал последние пару ночей, уютно свернувшись вокруг Дина в их общей постели. Дин проглатывает едкий комок вины и немедленно останавливает пальцы. Сэмми всегда был счастливым пьяницей — и очень ласковым. Сейчас всё не должно как-то отличаться от предыдущих десятков раз. Не должно заставлять желудок Дина сжиматься до боли знакомым образом. Как в тех снах.

Он всё равно одёргивает руку от Сэма.

— Так что всё-таки произошло? — спрашивает Дин, откидываясь на пол и поглядывая одним глазом на Сэма, пока расшнуровывает ботинки.

Сэм утыкается лицом в покрывало и бормочет что-то неразборчивое. Хотя это звучит неуловимо похоже на извинения.

— Это «прости, Дин, что я оставил тебя одного на том дурацком концерте»?

Сэм снова бормочет в одеяло какую-то тарабарщину. Это звучит уничижительно.

— Да, да, — саркастически ворчит Дин. — Смейся надо мной за то, что я ждал от тебя более взрослого поведения. — Эта мысль кажется ему забавной, и он продолжил бы шутить в этом направлении, но Сэм, похоже, прямо сейчас слишком пьян, чтобы даже понять шутку. Ну и ладно. Дин может придержать её на другой раз.

— Хорошо, Буковски, — мягко вздыхает Дин, поднимаясь на колени, чтобы собрать пустые бутылки. — Оставь немного и остальным. — Впрочем, его легкомысленное заявление становится удивительно буквальным, когда оказывается, что одна маленькая бутылочка, которую он поднимает, всё ещё на четверть полная. Дин опрокидывает содержимое, прежде чем успевает подумать дважды. Всего лишь глоток, но он возьмёт всё, что сможет, учитывая, каким жалким и трезвым был до сих пор вечер.

Когда он снова смотрит на брата, Сэм наблюдает за ним из-под полуопущенных век. Не дёргая ни единым мускулом, чтобы отвести взгляд, когда его замечают.

— Могу я предложить вам что-нибудь ещё, Ваше Высочество? — хрипло спрашивает Дин, но в его голосе есть изрядная доля веселья. Есть что-то милое в том, насколько выжидательным маленьким засранцем Сэм иногда может быть. Когда все его претенциозность, зрелость и самодовольство исчезают. Когда он снова становится просто младшим братом Дина. Это напоминание, что тигр никогда не сможет полностью изменить свои полосы, независимо от того, в скольких модных Стэнфордах он выучится, и это удивительно успокаивает.

Брат, наконец, поднимает голову достаточно высоко, чтобы говорить чётко, хотя угол наклона его шеи выглядит немного болезненным. И как только он открывает рот, Дин почти жалеет, что он вообще заговорил.

— Прости, — говорит Сэм, несчастный и виноватый, затем поворачивает голову обратно к кровати, так что Дин не может разглядеть его глаза за лохматой чёлкой.

— За что?

Но Сэм лишь молча качает головой. Нечитаемый, как всегда.

— За что, Сэмми? — спрашивает он ещё раз, присаживаясь на корточки, чтобы они были на одном уровне.

Сэм издаёт жалобный звук в покрывало, затем снова ловит его взгляд.

— Я не хочу уходить, когда ухожу, Дин, — говорит он, запутано и противоречиво, как грёбаная загадка. — В смысле, хочу, да. Но ещё и нет.

И Дин даже не знает, почему так беспокоится и возится с Сэмом, когда тот несёт всякую ересь.

— Да, — решительно говорит он. — Спасибо, Йода. Это очень логично.

— Когда я уходил в универ, — совершенно излишне напоминает Сэм.

— Да уж, Сэм, — резко бросает Дин, не в силах сдержать болезненное воспоминание, которое вызывают эти слова. Даже сейчас, после всего этого времени. Затем он, мучимый угрызениями совести, вздыхает и смотрит на большую, жалкую кучу, на которую похож Сэм, зарывшись в покрывало. — Слушай, Сэмми, сейчас это уже не имеет значения, — говорит он мягче, осторожно снимая с брата рубашку. Это меньшее, что он может сделать, учитывая, как голова Сэма будет утром раскалываться. — С тех пор много воды утекло. Это уже в прошлом. — Дин стягивает с запястий запутавшуюся пурпурную ткань и вслепую швыряет её за спину. — Теперь ты снова со мной, и мы найдём папу, и ты можешь просто… забудь о Стэнфорде, хорошо? — успокаивающе говорит он, опуская руку на изгиб талии Сэма. — Ты всё равно туда не вернёшься.

— Нет, Дин, — упрямо настаивает Сэм. — Я должен вернуться.

— Нет, не должен, — вздыхает Дин, в основном игнорируя пустую болтовню. — И ты пьян. Ты сам не знаешь, о чём говоришь. — И он, вероятно, даже не вспомнит об этом завтра. Для того, кто сложен как каменная глыба, Сэм невероятно легковесный. В ту секунду, когда брат перетекает из режима чрезмерно чувствительного лапанья до плаксивого самокопания, он обычно уже лежит в отключке.

Однако Сэм доблестно пытается прояснить ситуацию.

— Там есть люди, которые мне дороги, — бормочет он. — Брэди скоро выпустится, а Луис не хочет со мной разговаривать, но Ребекка взяла академ. Она будет там следующий год.

Ребекка — подождите, Дин помнит Ребекку.

— Это та симпатичная блондинка, да? — спрашивает он. Затем слегка ухмыляется про себя. — Эй, вы двое когда-то встречались? Казалось, что она была бы не против.

Сэм кривит в отвращении лицо.

— Фу, нет, Дин. Она мой друг.

— Мы с тобой очень разные люди, брат мой.

— Ага, без шуток, — бормочет Сэм, уткнувшись щекой в матрас.

Дин задерживает дыхание и ждёт, когда Сэм снова вскочит. Чтобы сказать, что он пошутил. Что он просто трепался языком или вроде того.

— Ты должен забыть об этом, Сэм, — с окончательным вздохом говорит Дин. — Ты не можешь… — Он замолкает с болезненным звуком; его слова слишком честные и слишком тихие. — Ты не можешь просто быть счастлив здесь, со мной? — Он бы никогда не задал этот вопрос, если бы Сэм не был уже настолько пьян. Если бы думал, что есть хотя бы намёк на то, что брат вспомнит об этом утром.

Он спрашивает даже не столько Сэма, сколько самого себя.

— Я не был счастлив в Стэнфорде, — выдыхает Сэм признание в тёмный воздух. Словно если он скажет это достаточно тихо, то потом сможет притвориться, что ничего не было. Хотя в любом случае кажется, что именно это Сэм и собирается делать. Дин знает, как он поступает. Что бы ни было сказано сегодня вечером, неважно, какая правда, она никогда больше не увидит дневной свет. — В смысле, я не был не счастлив, — бормочет он. — Иногда я был по-настоящему счастлив. Вроде как. Я просто… — Он неуклюже тянется к своей подушке, чтобы подложить её под лицо, но потом, кажется, передумывает и отбрасывает её, чтобы вместо этого схватить подушку Дина. — И ты так говоришь… — продолжает Сэм, обнимая подушку. — Ведёшь себя так, будто я, блядь, тебя бросил.

— Ну, давай не будем намекать на это, — сухо говорит Дин, заставляя себя сохранять беспристрастное выражение лица и пытаясь подавить тихий голос в голове, который внезапно кричит: «Ты и бросил, ты бросил, ты, блядь, бросил!».

Брат пьяно перекатывается на бок, снова поднимая нить мысли.

— Я просил тебя пойти со мной, Дин. — Сэм устремляет на него скорбный взгляд, и его зрачки слегка неодинаковые, когда он качается на покрывале. — Я хотел, чтобы ты… Блядь, я практически умолял тебя, — выплёвывает он.

— Да, — грубо говорит Дин, — и это тоже было дерьмово. — Он меряет шагами комнату, пытаясь подавить гнев, а потом снова набрасывается на брата, когда ничего не получается. — Ты, блядь, бросил нас, Сэм, — обвиняюще выплёвывает он, и теперь, когда появилась такая возможность, весь яд сочится из него. Он наконец-то вытащит всю эту хрень наружу, даже если это уничтожит их обоих. Он больше не может сдерживаться. И не хочет. — Ты бросил папу. А потом просил и меня его бросить. После всего, что случилось с мамой. Ты просил меня оставить его одного, ни с чем.

— Он всё равно думал только о своей миссии, — говорит Сэм, и в его голосе больше злобы, чем вины. — Своей мести. Это единственное, что его волновало.

— Не будь говнюком.

— Не будь подхалимом, — простодушно бросает ему в лицо Сэм, стараясь сделать больно.

Дин просто позволяет этим словам отскочить от его каменных стен.

— Ты правда думаешь, что папе на нас наплевать? — спрашивает он со всей снисходительностью в голосе, на которую способен физически.

Сэм откатывается назад и зарывается лицом в подушку Дина, теперь огорчённо, хотя и немного.

— Конечно, я так не думаю.

И Дин выигрывает, догадывается он, учитывая капитуляцию Сэма. Вроде как. Хотя это не похоже на победу.

— Он делает всё, что в его силах, Сэм, — твёрдо говорит он. Голосом старшего брата. Пытаясь положить этому конец до того, как всё взорвётся и превратится во что-то большее, к чему так явно катится. Он не может позволить себе разозлить Сэма настолько, чтобы тот снова сбежал. Только не сейчас.

Но в душе брат никогда по-настоящему не был командным игроком.

— Может быть, этого недостаточно, — тихо отвечает он. Но достаточно громко, чтобы Дин не мог проигнорировать эти слова, не проиграв.

Он крепко сжимает челюсти и встаёт в стойку, стараясь дышать ровно.

— Что, чёрт возьми, это значит? — сухо спрашивает он. Но Сэм в ответ даже не шевелит мускулом. Это пиздецки бесит. — Ты знаешь, папина работа — не нравиться, — говорит Дин, — его работа — воспитать…

— О боже, Дин, — перебивает Сэм, резко выпрямляясь в явном негодовании. — Если ты скажешь «воспитать нас правильно», я тебе на хрен врежу.

— Ты слышал это достаточно часто, мог бы, блядь, запомнить, — ругается он в ответ. Как будто Сэм имеет право смотреть на него свысока. Как будто Дин идиот, раз делает всё, что может, чтобы отчаянно попытаться собрать по кусочкам их сломанную семью. Он не хочет сейчас ссориться с братом, чёрт возьми, он почти боится, что пацан облюёт его так же сильно, как и кричит на него, но Сэм нарывается каждым угрюмым взглядом и каждым резким словом, а Дин всего лишь человек. Он знал, что их вчерашняя неразрешённая стычка ему ещё аукнется. Он просто не знал, что это будет так скоро.

— Папа не грёбаный вожатый, Сэм, — говорит он, взбешённый тем, что Сэм точно знает, на какие кнопки надо надавить. — Он охотник. Мы охотники. Ты тоже, как бы ты ни старался трусливо увильнуть от этого.

— Да пошёл ты, Дин, — рявкает он на него.

— А ты знаешь, что охотники делают, придурок? — злобно спрашивает Дин. — Они не высовываются и делают чёртову работу. Они не скулят и не жалуются на то, как тяжела их жизнь.

Сэм яростно вскакивает на ноги, практически шатаясь взад-вперёд, пока смотрит на него сверху вниз.

— Да пошёл ты, Дин, — огрызается он. — Ты даже не представляешь, каково это.

— Что? Быть озлобленным мелким неблагодарышем?

— Ты ни хуя не представляешь. Говоришь, что хочешь, чтобы я вернулся и был здесь, с тобой, и я делаю это, потому что я не могу, блядь, ничего с собой поделать, но для меня это не счастливый маленький пикник, как для тебя. Это чёртова пытка.

Дин закатывает глаза так сильно, что почти уверен: люди могут увидеть это из космоса.

— Ой, хнык-хнык, — насмехается он, — охота — это тяжело.

— Не охота, Дин, — непреклонно говорит Сэм. — Ты.

И из комнаты словно выкачали весь воздух. In vino veritasИстина в вине. Дин почти слышит реальный треск, с которым сердце разрывается пополам. Кажется, что он никогда больше не сможет дышать.

— Быть с тобой — пытка, — продолжает Сэм, слишком пьяный, чтобы заметить молчаливое отчаяние Дина. — Каждую секунду каждого дня. И я никак не могу объяснить тебе, потому что ты никогда не поймёшь. Да и как ты можешь? — спрашивает он, и горькая ненависть к самому себе обволакивает его слова. — Как хоть кто-нибудь сможет?

Дин сглатывает болезненный ком в горле и впивается ногтями в ладони, пока те не начинают болеть. Его самый страшный кошмар только что стал реальностью — единственное, чего он действительно боялся в шоу ужасов своей жизни, — и он ничего не может сделать, только стоять там и терпеть.

— Если ты так ненавидишь быть со мной, чёрт возьми, — рычит он, жёстко и слишком хрипло, — тогда что ж ты просто не встанешь и снова не уйдёшь? Возвращайся в Калифорнию, Нью-Йорк или чёртов Китай! — Он яростно сожалеет о своих словах, как только они слетают с губ. Даже сейчас ему хочется упасть на колени и умолять Сэма не бросать его. Но он не может. Расплавленные, бурлящие миазмы гнева ему не позволяют.

Сэм отшатывается, как будто его только что ударили.

— Что? — задыхается он. — Я не ненавижу быть с тобой. — И он кажется встревоженным и смущённым. Как будто он здесь жертва. Как будто у него есть хоть какое-то право смотреть на него, как какой-то щенок, которого Дин только что пнул и бросил под дождём. — Я бы никогда не…

— Ты в этом уверен? — прерывает Дин злобным шипением. — Потому что всё, что ты наговорил, чертовски похоже на то.

Мрачное осознание медленно опускается на глаза брата.

— Нет, Дин, я не это имел в виду.

— Потому что быть рядом со мной — это пытка для тебя, — выплёвывает он в ответ.

— Это не…

— Именно поэтому ты уехал.

— Дин…

— Так что валяй, Сэм. Валяй, найди себе какую-нибудь девчонку и живи дурацкой нормальной жизнью без меня!

— Это слишком, ясно? — наконец набрасывается Сэм, его грудь вздымается под слишком тонкой футболкой. — Ты хочешь это услышать? — кричит он. — Это слишком — быть рядом с тобой и не мочь… — Сэм внезапно щёлкает зубами с болезненным щелчком, удерживая слова прежде, чем они вырвутся. Потом смотрит на Дина с беспомощным, отчаянным ужасом. Как будто он шокирован тем, что собирался сказать.

— Не мочь что, Сэм?

Сэм несколько раз открывает и закрывает рот, и внезапный ледяной страх в его глазах делает его похожим на рыбу, у которой случился сердечный приступ.

— Ничего, — испуганным шёпотом выдыхает он.

И, боже, это уже второй раз за сегодняшний вечер, когда случается эта фигня. Дину от этого хочется рвать на хрен свои волосы. На самом деле, он хочет рвать волосы Сэма, пока тот не откроет свой чёртов рот и не начнёт говорить.

— Нет, тупица, — возражает Дин. — Ясно, что это не «ничего», иначе ты бы сейчас не вспомнил об этом. — Но брат уже начал запихивать все свои страхи и эмоции, аккуратно убирать все нежные части в непроницаемый сейф. Дин ни за что не попадёт туда, ни сейчас, ни когда-либо.

Хотя что-то в этом разговоре, в реакции Сэма на этот разговор щекочет, как будто что-то знакомое. Всего лишь лёгкое мерцание на краю памяти. Что-то из прошлого.

— Подожди-ка, — подозрительно говорит Дин, пытаясь собрать воедино полузабытые обрывки разговора, дрожащие и бессвязные, по междугородней линии, — это из-за?.. — Но ему даже не нужно заканчивать предложение. Потому что сейчас от Сэма, возможно, ничего не осталось, кроме упрямства и более чем шестифутового вечно кипящего негодования, но нервное чувство вины за то, что его поймали на лжи, всё ещё остаётся кристально ясным. — Ох ты ж, блядь… ты серьёзно?

— Не надо, — мрачно предупреждает Сэм.

— Всё это, — уточняет он, размахивая руками, чтобы туманно показать всю их ссору, — из-за одного ёбаного телефонного звонка? — Их последнего ёбаного звонка за целых два года.

Потому что Сэм мог уйти той ужасной ночью от охоты и отца, но он не ушёл от Дина. Не технически. И Дин цеплялся за эту лазейку всеми фибрами души. В первые два года его учёбы в универе они продолжали поддерживать контакт, даже если ни разу не видели друг друга лично. Сэм положительно относился к периодическим телефонным звонкам, и Дин ничтожно упивался любыми объедками, которые мог получить. Они оба — брат и отец — были слишком упрямы, чтобы извиниться по телефону. Потому что боже упаси, чтобы они вдвоём в самом деле поговорили друг с другом, как грёбаные люди. Нет, Сэм все эти звонки предпочитал неубедительно притворяться, что никогда даже не слышал об охоте, а Джон предпочитал тайно ездить в Пало-Альто и обратно, чтобы проверить его, не попавшись на глаза, оставив измотанного Дина посередине, пока его разрывало на куски.

Но однажды ночью, примерно через два года, Сэм набрал его номер — абсолютная редкость, учитывая, что в девяноста процентах случаев первым сдавался Дин. Обычно раз в пару недель или около того. Младший брат позвонил в четыре, блядь, часа утра, а потом ещё и ещё, пока Дин не поднял трубку, как в тумане. Как будто Сэму было всё равно, что приличные люди в этот час вообще без ног. Дин ожидал, что он будет пьян — или под кайфом от, как до сих пор настаивает Сэм, просто орегано, — но он был трезв как стёклышко.

Именно этот звук Дин помнит больше всего. Судорожные, прерывистые вздохи, которые технически нельзя было назвать всхлипами. Потрескивание и помехи на линии. В том захолустном мотеле, где остановился Дин, не было приличной связи. Сэм выплюнул какую-то неразборчивую чушь о том, как был «не прав» — какую-то преисполненную жалостью к себе религиозную чушь, которую пастор Джим, должно быть, сумел впихнуть в парня, несмотря на все усилия Дина. Он всё продолжал, приводя какие-то запутанные и беспорядочные аргументы, объяснял, как отчаянно хотел, чтобы Дин понял, почему ему пришлось уйти. Он не выбирал. Ему пришлось. Как будто какой-то большой плохой кукловод дёргал его за блядские ниточки. Всегда кто-то неопределённый другой виноватый вместо того, чтобы взять на себя ответственность за свои чёртовы поступки. А потом Сэм пустился в разглагольствования о том, как сильно по нему скучает. О том, как сильно его любит, но не может быть рядом.

И Дин наконец-то сорвался.

— Всё дело в этом, — холодно отвечает он, медленно возвращаясь в настоящее. — Всё та же старая хрень. Когда ты закатываешь истерику, умоляешь меня всё исправить, а затем орёшь на меня, когда я это делаю. Как ёбаный ребёнок.

— Вот поэтому, Дин, — возмущённо говорит Сэм. — Если тебе интересно, именно поэтому я перестал отвечать, когда ты звонил.

Дин смотрит на брата в недоумении и раздражении, не понимая, как Сэм смог повесить это на него.

— Я просил тебя вернуться домой.

Сэм смотрит на него с такой яростью, что почти дымится.

— Нет, ты сказал мне вернуться домой, — поправляет он его.

И Дин открывает рот от удивления, не в силах поверить тому, как сильно Сэм заботится о ёбаной семантике.

— Ты позвонил мне, практически в слезах, — напоминает он, — плакался, как сильно скучал по мне после того, как сам ушёл. Ты сам втянул себя — и меня тоже — в эту хуйню, а потом позвонил мне и жаловался, как тебе грустно. Я пытался сделать всё лучше, — решительно говорит он.

— Я помню не так, — холодно шепчет Сэм.

И да, хорошо, возможно, Дин использовал более колоритные эпитеты, чем позволяет себе в данный момент, но Сэм — большой мальчик. Он выдержит несколько грубых слов.

— Это называется жёсткая любовь, — говорит он.

— Это называется быть грёбаным мудаком.

Дин дико смеётся из-за нежелания Сэма сдвинуться с места, потому что не может же он всё ещё быть таким зацикленным на деталях одного разговора. Прошли годы.

— Ой, да ладно, — протестует он. — Ты что, записал звонок? — Но что-то в глазах брата подсказывает, что это правда. Мерцание вины, которое говорит Дину, что он только что попал если не в яблочко, то точно в доску. — Или просто запомнил эту хрень? — медленно спрашивает он, и тут его осеняет. — Продолжал мысленно прокручивать снова и снова, чтобы томить себя тем, насколько несправедливым и жестоким я был. — Конечно, он так и сделал. Это же так, блядь, по-сэмовски. — Да, похоже на тебя.

— Я почти ничего не помню, Дин, — лжёт Сэм, и его лживый тон значит, что он лжёт.

— О, так значит, тебе нужны подробности? — спрашивает Дин, шагая ближе, пока они не окажутся нос к носу, и впивается взглядом. Дыхание Сэма — почти чистый алкоголь. Он воняет, как растворитель для краски. — Что ж, посмотрим, поможет ли это освежить тебе память, — говорит он и повторяет дословно, насколько может, тираду, которую высказал по телефону два года назад: — Ты должен прекратить это дерьмо, Сэм. Должен прекратить прямо сейчас. Хотел закатить мелкую капризную истерику и свалить? Отлично. Но папа и так слишком долго потакал твоим дурацким, эгоистичным, жалким прихотям. Так что теперь я официально говорю тебе, что ты ведёшь себя как говнюк. Самое время бросить всё это стэнфордское дерьмо и вернуться на хуй домой, неблагодарная маленькая сучка.

— Отлично, — рявкает Сэм, сильно толкая его в грудь. Дину приходится даже отступить на несколько шагов, чтобы не упасть. — Хочешь совершить путешествие в прошлое? — так же враждебно спрашивает он. — Если я правильно помню наш последний разговор, кажется, я сказал что-то вроде: «Иди на хуй. У меня своя жизнь, Дин. — Он для наглядности размахивает рукой, почти ударяя костяшками пальцев по настольной лампе, пока пьяно жестикулирует. — У меня есть люди, которые заботятся обо мне, верят в моё будущее и не пытаются заставить меня забыть о своих мечтах, как это делали вы с папой».

— Точно, — усмехается Дин. — Потому что как посмела твоя семья хотеть, чтобы ты был с ними. Как посмели мы хотеть твоей безопасности.

— Безопасности? — эхом отзывается он. — Безопасности? — Глаза Сэма от чистого возмущения почти вылезают из орбит, пока он на него таращится. — Ты вообще себя слышишь? Всё наше детство папа пихал нас прямо в пасть самых страшных грёбаных монстров, которых только мог найти! Мне пришлось заколоть ведьму в грудь, когда мне было шестнадцать лет, Дин! Человека… личность! Даже слов не хватит, чтобы описать, какой это пиздец!

— Он защищал нас, Сэм! — тоже кричит Дин. — Учил нас сражаться, чтобы мы знали, что делать, когда один из этих монстров ворвётся в наши двери! И как по мне, ты всё ещё жив, так что, может быть, ты должен, блядь, поблагодарить этого человека! — Дин толкает Сэма в ответ, молча злорадствуя, когда тот опасно раскачивается, прежде чем снова обрести равновесие. — Знаешь что? — говорит Дин, тише, но не менее горячо. — Ты совсем не изменился. Ты эгоист, Сэм, и я не собираюсь извиняться за то, что сказал правду. Ни тогда, ни сейчас.

Глаза Сэма становятся смертельно пустыми, закрытыми, как будто у него уходят все силы на то, чтобы оставаться спокойным.

— То, что ты сказал… — неестественно медленно говорит он. — То, что ты сказал мне во время того разговора, — неправда.

И вдруг все осколки той ночи, наконец, встают на свои места. Потому что, конечно же — конечно же, — именно в этом настоящая проблема Сэма.

— Господи, так вот в чём дело, да? — с явным недоверием выдыхает Дин. — Ты отшил меня не потому, что я указал тебе на твоё дерьмо. Ты отшил меня, потому что я сравнил тебя с папой.

Сэм бросает на него взгляд, более испепеляющий, чем Дин когда-либо видел, как будто он пытается поджечь волосы Дина только глазами. Он мог бы составить конкуренцию Стэнли Кубрику.

— Не смей, блядь, так говорить, Дин. Только не снова.

— Почему? — издевается Дин. — Потому что ты не хочешь быть похожим на папу? Ну, уже слишком, блядь, поздно, Сэм. Ты точно такой же. Упрямый, самоуверенный, слепой к…

Сэм хватает его прежде, чем Дин успевает закончить фразу, выбивая дух и швыряя их обоих на тяжёлый деревянный комод позади. Спина Дина вопит, крепко зажатая и проехавшаяся к острому, неровному дереву, но он бескомпромиссно вцепляется вокруг шеи и талии брата, одну ногу заведя за заднюю часть его икры, и переворачивает их в считанные секунды. Швыряет Сэма в отместку на дерево, брат рычит и яростно царапается из-за смены положения, и Дину удаётся удержать его там лишь две секунды, прежде чем Сэм снова подаётся вперёд, чтобы оттолкнуть их обоих, спотыкаясь, в середину комнаты.

Дин парирует каждый дикий удар, с которым Сэм бросается на него, достаточно, чтобы удержать их обоих на ногах, и оценивает свои шансы, решая, как ему играть, чтобы уложить брата лицом вниз. Потому что Сэм не совсем грациозен, но быстр — во всех смыслах этого слова — и силён, как грёбаный бык на стероидах. Один неверный шаг или упущенная из виду уязвимость — и Сэм получит все преимущества, которые ему нужны, чтобы прижать Дина одним мощным толчком, даже если он пьяный в дымину. Но ещё у пацана слишком тяжёлый корпус. Если направить силу достаточно низко, то его тощие ноги просто не выдержат его. И главное правило, что Дин помнит из дней в команде рестлинга, заключается в том, что нападать надо всегда прямо на слабое место противника.

Он низко пригибается и бросается вперёд, складывая Сэма пополам и крепко держа его за ноги, пока наваливается на него, укладывая одним движением. Спина Сэма с порывом воздуха падает на пол, но он не даёт Дину возможности лучше ухватиться. У него не уходит даже секунды на восстановление сил, его болевые рецепторы, вероятно, притупились от выпивки, и он пинается и хватает его за запястья, прежде чем Дин успевает его полностью прижать.

Впрочем, это не важно, уже поздно. Возможно, у Сэма и получится дотянуться, но на стороне Дина — тонко отточенное мастерство. И четыре года тяжёлой, полной насилия жизни, пока мистер Академия сидел на жопе ровно и становился тряпкой. Меньше чем за минуту Дин заводит руки брата за спину, используя старые, полузабытые борцовские приёмы, чтобы заставить Сэма свернуться в крендель и уткнуться носом в ковёр. Они оба тяжело дышат, Сэм крепко прижимается к нему извивающейся задницей, когда пытается вырваться, словно в пародии на любовников, которыми они должны здесь притворяться. Но всё равно это так чертовски приятно, что он утыкается лицом в шею брата и глубоко вдыхает.

На самом деле это настолько хорошо, что Дин забывает: Сэм имеет тенденцию играть грязно, когда злится. Он недостаточно быстрый, чтобы увернуться от головы брата, внезапно дёрнувшейся назад, чтобы ударить по лицу, и Сэм выкручивается из захвата, пока Дин всё ещё отходит от разбитого носа. Сэм переворачивает его на спину, прежде чем он успевает сморгнуть звёздочки головокружения с глаз, прижимает его запястья к ковру и самодовольно седлает нижнюю половину, придавливая существенным весом своего тела. Ублюдок сжульничал, но победил, и Дин брыкается в беспомощном гневе на хватку Сэма — и натыкается на что-то твёрдое и горячее, впившееся в бедро. Он понимает, что происходит, только через несколько секунд после того, как понимает Сэм, и кровь отливает от лица брата так быстро, что Дин всерьёз наполовину обеспокоен тем, что он упадёт в обморок. Дин не совсем уверен, в чём дело. Не то чтобы этого никогда не случалось раньше, ни с кем из них. Это та цена, которую ты платишь, когда к тебе прижимается чьё-то тёплое тело. Но Сэм отползает назад, как будто его укусила змея.

— Ты просто… ты просто завидуешь, Дин, — яростно бормочет Сэм, пытаясь восстановить остатки достоинства, которые может, после того, что только что произошло, — знаешь? Ты не можешь смириться с тем, что у меня кто-то был! Что я оставил тебя, потому что у меня была Джесс и ты мне больше не нужен!

Эти слова пронзают глубоко. Разрывают на куски в том мягком, уязвимом месте, до которого, кажется, только Сэм знает, как добраться.

— Иди на хер, — огрызается в ответ Дин, немного хрипловато. — У тебя не было ничего, Сэм. — Он неуверенно приподнимается, опираясь на локти; лицо всё ещё пылает и болит там, куда Сэм ударил его головой. — Джессика даже не знала, кто ты такой, — выплёвывает он. — Ты лгал ей всё время, пока вы были вместе. Притворялся, что ты нормальный. Притворялся, что на твоих руках нет крови. Притворялся, что ты можешь вписаться в кучку штатских, пока играл в дом с девушкой, которая ничего не знала о тебе. — Это самое гадкое, что он может сказать. Сэм думал, что тот телефонный звонок был пределом жестокости Дина? Пусть подождёт, пока не увидит, как качается его грёбаный белый заборчик. — Это не по-настоящему, Сэм, — ледяным голосом говорит Дин. — Это ничего не значит.

От разрушительной вспышки боли, от которой на глаза брата наворачиваются слёзы, желудок Дина мгновенно скручивает чувством вины. Зачем он это сделал? Да что за хуйня с ним творится? Он ждёт, что Сэм ударит его по лицу — чёрт, он этого заслуживает, — даже поднимается для этого, но Сэм просто опускает веки, шатаясь, встаёт на ноги и направляется прямо к двери.

Дин давится собственным извинением и поднимает ему вслед руку.

— Сэм, подожди…

Но брат исчезает прежде, чем он успевает подняться; дверь за ним оглушительно захлопывается, как делает Сэм, когда он в ярости.

Он, блядь, сделал это снова.

Сэм снова ушёл.

Дин подтолкнул его к этому снова.

Он позволил Сэму ускользнуть сквозь пальцы, чего обещал себе никогда не делать после того, как вернёт его. А потом он обещал себе то же самое ещё раз, когда это случилось снова. Снова и снова, как будто это худшая дурная привычка, от которой Дин, кажется, не может избавиться. Они просто продолжают натыкаться на одни и те же грабли и повторять глупые ошибки, и неважно, как сильно они пытаются этого не делать. И зная поведение Сэма, он, вероятно, направляется прямо в чёртов Эверглейдсзаповедник водно-болотных угодий площадью более 6000 квадратных километров на южной оконечности американского штата Флорида, напоминающий медленно текущую реку, поросшую травой. Дин уверен, он просто уверен, что в садах брату не достаточно уединения. Не когда он так легко выследил Дина прошлой ночью. Сэм — беглец. Так было всегда. А когда он бежит, то бежит далеко. Далеко, как, например, в то самое место, где умерли все эти идиоты.

Дин прогоняет проклятый комок страха, глыбой осевший в животе, достаёт из заднего кармана телефон, открывает его щелчком и отправляет текстовое сообщение на номер брата.

ты пиздец пьян сэм. ты не можешь просто сбежать в глушь, потому что мы поругались. это небезопасно.

Он нетерпеливо ждёт ответа Сэма. Что он напишет ему, даже если просто пошлёт его на хуй. Но ответа нет.

сэм.

сэмми ну же.

~*~

На этот раз, когда он отчаянно заворачивает за угол в холл, за стойкой не Эбби. Вместо неё высокий, худой парень с седеющими бакенбардами и усами Кларка Гейблаамериканский актёр и секс-символ 1930—1940-х годов, носивший прозвище «Король Голливуда». Дин без тени сомнения просто знает, что это должен быть тот самый придурок, с которым он разговаривал по телефону. При приближении Дина он невпечатлённо приподнимает бровь.

— Я, э-э, ищу своего бр… парня, — быстро поправляет Дин, мысленно хлопая себя по спине за то, что вовремя успел. Он вытягивает руку высоко над головой, насколько это вообще возможно. — Примерно такого роста. Дурацкая причёска, как будто он думает, что состоит в Beatles. Вы его тут не видели?

Мужчина окидывает его беглым взглядом, на мгновение задерживаясь на губах, как будто в нём есть что-то знакомое, и Дин молча молится, чтобы его не узнали. Каким бы невероятным и иррациональным ни был этот страх.

— Да, — наконец говорит мужчина, и его голос звучит так же высокомерно, как помнит Дин. — Думаю, да. — Он фыркает и жестом указывает на входную дверь. — Не так давно через лобби прошёл довольно высокий, нетрезвый молодой человек. — Его тон очень ясно показывает, что он думает об этом особом зрелище. — Пожалуйста, поймайте его прежде, чем он привлечёт собой негативное внимание к отелю, — добавляет он с пренебрежительным взглядом, а затем возвращается к своим бумажкам.

Дину едва удаётся сдержать комментарий о том, что у отеля, похоже, вообще нет никаких проблем с тем, чтобы самостоятельно привлечь негативное внимание, но благодарен за наводку, несмотря ни на что.

— Спасибо, — натянуто говорит он, изо всех сил стараясь оставаться вежливым, а затем выбегает на улицу вслед за братом.

Он не тратит время на определение вероятного периметра поисков. Просто направляется прямо к болоту, где — он знает — будет брат. В основном потому, что это единственное место, где он не хочет его видеть. Именно так всё и заканчивается, когда речь идёт о Сэме. Дин уже к этому привык.

Дин засовывает руки в карманы куртки и переходит дорогу, едва взглянув по сторонам, поскольку в этот час не видать никаких машин, а затем ныряет под чащу низко висящих листьев, обозначающих границу протоки. Под покровом деревьев темнее, и ни один уличный фонарь не освещает ему путь, но Дин даёт себе лишь несколько секунд, чтобы глаза привыкли. У него нет времени на что-то большее.

Деревья вздымаются в небо, становясь всё больше и больше по мере приближения к основной воде, и Дину приходится сознательно игнорировать тошнотворное хлюпанье грязи, утягивающей подошвы ботинок с каждым шагом, с которым он продвигается вглубь.

— Сэм! — кричит он сначала в одну сторону, потом в другую. — Сэмми! — Голос эхом отражается от воды, сопровождаемый разрозненной волной стрёкота сверчков, но никто больше не откликается. Брат, должно быть, ушёл ещё дальше.

Дин опускает голову и ускоряет шаг, роясь в старых воспоминаниях и пытаясь раскопать некоторые навыки поиска следов, которым Бобби пытался их научить, когда они были детьми — когда он и Сэм проводили всё время, скуля о том, как им скучно, по большей части игнорируя его и категорически отказываясь навредить любому оленю. Боже, Дин хочет вернуться в прошлое и выбить из себя всю дурь. Протока сейчас, вероятно, безопасна, учитывая бегство их главного подозреваемого, но он и Сэм и раньше ошибались. А что, если Дональд не бежит от них? Что, если он хитрее, чем кажется? Что, если он сидит в засаде, чтобы поймать одного из них в самый неподходящий момент?

Дин чуть не спотыкается о поваленный, корявый ствол дерева, вполголоса ругаясь за то, что не обращает внимания на обстановку, а потом едва ли не дважды осматривает, как она простирает над водой свои костлявые, хрупкие пальцы. Словно сам лес злорадно разыскивает его брата, слепо блуждающего где-то в тёмном сердце болота.

— Чёрт, Сэм, — шипит Дин под нос. — Это самая идиотская вещь, которую ты вообще делал. — Затем он крутится вокруг себя, дёргая лодыжками и прорывая широкую яму в грязи, и выплёскивает наружу весь гнев и ужас. — Ты слышишь это, ублюдок? — кричит он в болото. — Хуже, чем Флагстафф! — Но никто ему не отвечает, кроме пары квакающих лягушек. Поэтому он выбирает направление и снова начинает двигаться, даже не останавливаясь, чтобы задуматься, правильное ли оно.

Чем дольше он идёт, тем больше становятся деревья вокруг, настолько огромными, что их корни почти такие же толстые, как ствол обычного дерева, и поднимаются из тёмной воды, как будто пытаются встать и уйти. Жути добавляет и тот фактор, что они практически лишены каких-либо листьев, только спутанные, пепельные сгустки испанского мха, свисающие с более высоких ветвей. Кроме того, поверхность воды украшает какая-то мутная плёнка — может быть, водоросли, или тина, или что там ещё было в той бойлерной — и придаёт всему серовато-зелёный оттенок. Если бы не ошеломляющие звуки насекомых со случайными всплесками воды, поднимающейся сквозь грязь, Дин мог бы подумать, что он здесь единственное живое существо.

Он уже почти готов изменить направление и вернуться назад, чтобы придумать более умный план поиска, когда вдруг замечает беспорядок в листве. Как будто здесь пробивалось что-то большое и тяжёлое, ломая и разрывая длинные стебли на пути. Это был или олень, или его пьяный младший брат, и Дин бросается туда, чтобы посмотреть поближе, раздвигая толстые стебли травы, пока не видит его. Массивный след кроссовка 12-го размера, идеально сохранившийся из-за толстого слоя грязи.

— Слава богу, — выдыхает Дин.

— Дин?

Он резко выпрямляется. Это голос брата, ясный как день, и Дин почти падает в грязь под собой от облегчения.

— Сэм? — кричит он в ответ, сложив руки рупором вокруг рта, чтобы направить звук. Он делает несколько шагов вперёд и кричит снова: — Сэмми, ты в порядке? Где ты?

— Прости, Дин. — Где-то слева. Ближе к воде. Дин меняет курс и следует вдоль изгиба мрачного берега, высматривая другие следы. — Прости за нашу ссору, — продолжает Сэм, его безразличный голос доносится из-за туманных деревьев. — За всё, что я сказал. — Дин смотрит в сторону источника и молча умоляет брата продолжать говорить, двигаясь в направлении звука. — Мне жаль, что так вышло со Стэнфордом, — снова говорит Сэм, и на этот раз Дин не может сдержать насмешливого смешка.

— Ну, теперь я знаю, что ты в хлам, — бросает он в ответ, достаточно громко, чтобы Сэм услышал. Он старается обратить всё в шутку, но ему кажется, что это, вероятно, звучит немного обиженно. Он не уверен, что может с этим что-то поделать.

— Я сделал это для твоего же блага.

— Что ж, удобный предлог, — с горечью говорит Дин. — Ты случаем не хочешь прострелить мне коленные чашечки для моего же блага? — Он снова берёт под контроль рефлекторную защитную реакцию, делает глубокий вдох, затем выдох, выпуская наружу гнев. Сейчас не самое подходящее время. Дин может устроить взбучку младшему брату в любое время, как только Сэм будет в безопасности и сухости и вернётся в их номер. — Послушай, Сэм, — признаётся он, — то, что я сказал про Джессику… я знаю, что перешёл чёрту. Типа серьёзно перешёл черту. Я не хотел этого, понимаешь? Так что, я тоже… сожалею и всё такое.

Сэм очень долго молчит, и Дин начинает думать, что он наконец отключился.

— Ты мне нужен, — говорит он в конце концов, ясно и умоляюще.

— Что? — с острым беспокойством спрашивает Дин. — Почему? Ты ранен? Господи, Сэм. Вот почему неразумно топать в Эверглейдс с десятью шотами текилы внутри. — Он ныряет под свисающую ветку, проклиная тот факт, что никак не приблизится к голосу брата. Как будто с каждым шагом, что он делает вперёд, Сэм отходит на шаг назад. Держится вне досягаемости. Ведёт его чёрт знает куда. — Мне всё равно, как сильно ты психовал, — говорит он. — Тебя могла сожрать эта грёбаная тварь, за которой мы охотимся. Именно так погибли все эти идиоты, Сэм.

— Нет, Дин. Я имею в виду, ты нужен мне. — И что-то в этой интонации, в её смысле заставляет нервы Дина трепетать под кожей. — Всегда был, — с сожалением говорит Сэм. — Именно поэтому я ушёл. Потому что ты нужен мне во всех смыслах, в которых не должен.

Дин захлёбывается вздохом, и ему приходится напомнить лёгким работать снова. То, что говорит Сэм… то, на что намекает Сэм… Дин опять захлопывает защиту и отчаянно пытается отмахнуть все маленькие кусочки головоломки, которые продолжают попытки встать на место. Каждый раз, когда брат краснел и вздрагивал от его очень непристойных комментариев на этой неделе, каждый щекотливый момент дискомфорта из-за всех этих вещей, связанных с фальшивыми отношениями, каждый необъяснимый кусочек ревности, которые Дин не мог точно понять. До сих пор.

А может быть… может быть, всё это началось намного раньше.

— Ты… ты пьян, Сэм, — наконец бормочет Дин. — Твои глазные яблоки практически плавают в выпивке. Ты сам не знаешь, о чём говоришь.

Но Сэм не сдаётся, жестоко честный в своём признании.

— Я не мог вынести этих чувств. Того, что я хотел с тобой сделать. Того, что я хотел, чтобы ты сделал со мной. — У Дина пересыхает во рту, а сердце начинает рваться к горлу. У Дина едва хватает самообладания, чтобы успокоиться, прежде чем его сорвёт. — Вот почему я ушёл, — говорит Сэм, — или, по крайней мере, отчасти почему я ушёл. Я провёл кучу исследований об этом. Сексуальный импринтинг — вот как это называется. Во всех книгах говорилось, что мне станет легче, как только я выберусь из этой ситуации. Если я встречу других людей и расширю свой круг общения. Что после этого я перестану хотеть тебя. Жаждать тебя, твоих прикосновений…

— Сэм, заткнись! — Жар скапливается в паху, так настойчиво, что Дин едва может остановить себя от грубого трения ладонью скрытого одеждой члена. Адреналин — вот что это такое. Вероятно, вызвал такую реакцию вперемешку с этим дерьмом, шпанской мушкой из отеля. Дин никогда больше, пока он жив, не остановится в другом чёртовом курорте для пар. — А теперь вытащи оттуда свою задницу, пока какой-нибудь долбаный болотный монстр не услышал тебя и не решил, что ты неплохой перекус.

Сэм игнорирует его и просто продолжает быть жестоким.

— Но это не помогло, — объясняет брат. — Даже после всего, что случилось. Универ. Джесс. Огонь. — Он снова делает паузу, вероятно, просто для драмы, и Дин ненавидит себя за то, что попался на крючок, леску и грузило. Что цепляется за каждое слово, как какая-то жалкая втюрившаяся школьница. — Я до сих пор хочу тебя, придурок, — говорит Сэм. — Каждую часть тебя. …И я знаю, что ты тоже хочешь меня.

Дин физически не соглашается с этим предположением. Маленькие каникулы Сэма от трезвости — одно, но это? Подразумевать, что Дин…

— Что ты вообще?.. — пытается он спросить, запинаясь и дёргаясь, забывая большую часть слов, даже когда их говорит. — Сэм, ты с катушек слетел.

— Ты можешь взять это, Дин, — обещает Сэм, проезжаясь прямо по его слабым, полуоформленным протестам. — Я тебе позволю. Чёрт, я буду умолять тебя об этом. На коленях. — Дин снова забывает дышать, только на этот раз не уверен, нужно ли ему снова дышать. И как только он, наконец, умудряется взять себя в руки достаточно, чтобы начать мыслить ясно, Сэм добавляет: — Или на спине. — И ноги Дина практически подкашиваются. Только мёртвая хватка, которой он держится за свисающую лозу, удерживает его от падения лицом в грязь. Он умрёт. У него будет сердечный приступ, и он умрёт прямо здесь, от одного только манящего греха, льющегося изо рта брата. — Ты можешь получить всё, чего когда-либо хотел, — соблазнительно предлагает Сэм. — Всё, о чём ты когда-либо мечтал. Просто иди ко мне.

Дин не может обдумывать это. Он не может.

— Слушай, почему бы тебе самому не прийти сюда? — говорит он, в последний раз пытаясь сохранить рассудок. — Мы можем вернуться на дорогу и поговорить.

Брат издаёт весёлый гул.

— Я не могу, Дин. Если ты хочешь меня — всего меня — так же, как я хочу тебя, тогда ты должен прийти ко мне.

— Чувак, это что, какая-то проверка? — сердито рявкает Дин. — Там водятся змеи, аллигаторы и всякое дерьмо. Я не пойду в это грёбаное болото. — Но он всё равно подкрадывается ближе к знакомому звуку голоса брата. Никакой магии или принуждения, только его две ноги несут его туда, где находится Сэм. Как им и положено.

Сэм смеётся над ворчанием Дина, сильно и чисто. Как будто он счастлив.

— Это не проверка, Дин. Просто ты мне нужен. Твои губы. Твои руки. — Дин чувствует, как последние остатки самообладания начинают сдавать. — Иди ко мне, — говорит он, и теперь его голос звучит ближе.

— Господи, Сэмми… я не могу. Мы не можем.

— Мы можем. Иди ко мне.

Дин отодвигает в сторону полог ивовых листьев, решительно погружаясь по щиколотку в воду, чтобы наконец встретиться лицом к лицу с братом. Сэм, живой и прекрасный, прямо перед ним. И, чёрт возьми, без сознания — умудряется держаться относительно вертикально только потому, что примотан скотчем к грёбаному дереву.

На затылке резко расцветает ослепляющая боль, прежде чем Дин успевает даже обернуться, и в глазах расплывается, когда он падает на землю с глухим всплеском.

~*~

Когда Дин приходит в себя, он снова видит прямо перед собой Сэма. Вот только сейчас он точно в таком же затруднительном положении, приклеенный скотчем к другому широкому дереву прямо напротив брата. И приклеен он крепко. Слишком туго, чтобы он мог выпутаться без какой-то довольно серьёзной тактики отвлечения внимания. Одна широкая и тугая полоса обхватывает грудь, а другая прижимает запястья к бёдрам. Плюс, если уж он перечисляет мелкие претензии, то он мокрый и грязный по всему правому боку, и болотная жижа просачивается в его ботинки.

Какое-то колеблющееся движение привлекает внимание Дина, и он переводит взгляд на тёмную фигуру, медленно крадущуюся к брату, который всё ещё кажется без сознания. Словно тварь подумывает о том, чтобы сожрать лёгкую добычу.

— Эй, — резко рявкает Дин, и брат ёрзает, просыпаясь, как раз в тот момент, когда фигура резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. И Дин видел в жизни такие вещи, от которых поседел бы священник, но всё равно почти морщится от омерзительного вида твари.

Это женщина — или что-то вроде неё, по крайней мере. С острым рядом тонких, коричневых зубов, пробивающихся из её голых дёсен. Но что-то здесь не так, понимает Дин. Слишком много пространства во рту. Нижняя половина её лица выглядит как-то не правильно. Как будто длиннее, чем должна быть, её подбородок почти касается теней ключиц. Его пронзает болезненный толчок отвращения, как только он понимает, в чём проблема. Её челюсть отвисла. Она свободно болтается у её груди, как у змеи, готовой сожрать что-то размером с собственную голову.

Она усмехается над его реакцией — или ему кажется, что это усмешка — и медленно, с толчком щёлкает челюстью, возвращая её на место, дюйм за дюймом. Только когда она снова отдалённо напоминает человека, Дин понимает, где раньше видел этот бойкий силуэт и подстриженные тёмные волосы.

Это Эбби. Ёбаная Эбби со стойки регистрации. Ёбаная «Спасибо, сэр, пожалуйста, дайте мне знать, что я могу сделать, чтобы улучшить ваше пребывание» Эбби.

— Дин? — стонет брат, с трудом возвращаясь в сознание. Затем вздрагивает, как только осознаёт их ситуацию. Или насколько это возможно, учитывая, что он привязан к дереву шире него.

Эбби смеётся над дёрганьем Сэма, ярко и дерзко, как и всё остальное, что она делала за эту неделю, а затем швыряет слова брата прямо в Дина.

— Дин, — шутливо воркует она. — Дин, ты мне нужен. — И теперь уже у него отвисает челюсть, потому что из её горла вырывается мягкий голос Сэма. Один, блядь, в один. Даже Дин одурачен — был одурачен — совершенным подражанием. — Прости за всё, что я сказал, — издевается она, тихо, хрипло и по-мужски. — Ты просто мне нужен.

Затем она переключает внимание на Сэма, и самодовольная улыбка освещает её черты, когда она приближается к брату.

— Сэм, где ты? — вторит она грубому баритону Дина, и глаза Сэма расширяются. Не то чтобы у Дина дела шли намного лучше. Это чертовски нервирует — когда слышишь собственный голос, звучащий из чужого рта, особенно учитывая миниатюрную цыпочку, стоящую перед ним, и Дин в гневе сжимает челюсть, когда понимает, как она их обоих поймала. — Ну же, Сэмми, — продолжает она голосом Дина, в котором слышится отчаяние, как будто у него в горле стоят слёзы, — пожалуйста, где ты?

И разумеется… разумеется, именно так она заманивала в ловушку всех своих жертв. Подражала голосу людей, о которых те заботились, чтобы затащить их глубже в болото. Бедняги, вероятно, слышали голоса тех любовников, с которыми здесь отдыхали. Точно так же, как она поступила с ними. И кто бы не пошёл в самую чащу, чтобы защитить супруга, несмотря на предупреждения? Или попытаться помириться после болезненной ссоры? Дин сглатывает желчь и не может не думать о женщине, которую Сэм упомянул пару дней назад. Той, что умерла в одиночестве и страхе после ссоры со своим отдалившимся мужем. Ей надо было просто бросить его на фиг. Она всё ещё была бы жива.

— Ну, должен отдать тебе должное, — неохотно скрипит зубами Дин. — Тебя даже не было в списке подозреваемых. Наш просчёт, правда.

Эбби в ответ на комплимент усмехается, как будто искренне польщена.

— Приятно это слышать, — весело говорит она. Снова своим голосом. — Это всегда поднимает самооценку, когда узнаёшь, что перехитрил парочку охотников. — Она переводит взгляд с одного на другого и слегка поправляет заявление: — Впрочем, вы оба довольно молоды. Вероятно, было бы куда впечатляюще, если бы я поймала тех, кто раньше действительно встречал кого-то вроде меня.

— Да, но тогда ты уже была бы удобрением, — раздражённо говорит Сэм. — Так что, знаешь, везде есть свои плюсы и минусы.

Она опускает голову в ответ на этот сарказм, словно очарована.

— Похоже, ты не очень-то в меня веришь, — говорит Эбби, хлопая ресницами, и это звучит так, будто она снова, блядь, флиртует. Беззаботно и тепло поддразнивая. — В конце концов, мне удалось привести вас туда, куда я хотела. Разве этим я не заработала поблажку?

— Ты с самого начала взяла нас на крючок? — спрашивает Дин, сгорая от нетерпения узнать, где же они на этот раз ошиблись. И, возможно, пытается немного отвлечь её внимание от Сэма.

Эбби расплывается в широкой довольной улыбке.

— Вы бы удивились, узнав, как хорошо можно прочитать кого-то с того самого момента, как он подходит к стойке регистрации. Один разговор. Вот и всё, что нужно, и это настолько очевидно, что почти слишком легко. — Она небрежно к нему подходит, а затем подаётся ближе, как будто раскрывает какой-то маленький дружеский секрет. — Я всегда знаю, на какую добычу не стоит тратить время, — игриво шепчет Эбби, — на тех, кто слишком труслив, чтобы выйти из отеля. — Она поднимает глаза, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, и, сука, смеётся. — И я всегда узнаю тех, кто хочет что-то доказать, — поддразнивает она, дружески проводя пальцем по центру его груди. — Нетрудно догадаться, какие пары будут спорить, а какие на спор тайком сюда проберутся — и как только я разлучу их, так легко дать каждому именно то, чего они хотят. Сказать им именно то, что им нужно услышать.

Дин крепко прикусывает кончик языка от этого откровения. Он был слишком занят насущной проблемой, чтобы сложить два и два относительно той маленькой погони за гусем, которую она ему устроила. Сэм не говорил всех тех вещей на протоке. Эбби говорила. И она всё это время лгала сквозь гнилые острые зубы. Она лгала обо всём. Дин сжимает кулаки и изо всех сил дёргает их в стороны от бёдер. У него не очень хорошо получается, но боль немного успокаивает. Всё нормально. Дин её, на самом деле, заслужил за то, что попался на такой дилетантский трюк. Не так уж трудно будет забыть все те извращённые чувства, которые она в нём пробудила. Он сможет притвориться, что этого никогда не было. То есть если им удастся пережить сегодняшнюю ночь.

— Между прочим, я знала, что это будет спор, — говорит Эбби. — С вами двумя. — Она слегка усмехается, что-то вспоминая, а затем снова переводит взгляд на Сэма. Чтобы убедиться, что она справедливо включила его в этот маленький разговор тет-а-тет. — Вы и пяти минут не продержитесь, не огрызаясь друг на друга, — добавляет она с лёгким упрёком. — Спорщики — мои любимчики. Вас гораздо легче поймать поодиночке. — Эбби испускает лёгкий вздох и скрещивает руки на груди. — Я не критикую или что-то ещё, вы мне действительно нравитесь, ребята.

— Забавный способ это показать, — неуверенно говорит Сэм, и Дин запоздало понимает, что тот всё ещё немного пьян.

Она отшатывается, как будто её оскорбили ни за что.

— Я ем раз, может быть, два раза в год, — решительно говорит Эбби. — И всё. Я никогда не объедаюсь. Беру только то, что мне нужно. — Она даже, кажется, немного гордится собой, пока говорит это. — Можно сказать, устойчивое ведение сельского хозяйства. Это этически ответственно.

— Ну, вот только твоя этическая ответственность подразумевает убийства, — язвительно фыркает Сэм, вероятно, немного более наглый, чем был бы, будь трезв.

Эбби не клюёт на приманку, спокойная, как удав, пока рационально аргументирует свою точку зрения.

— Мне нужно питаться, — объясняет она. — Так же, как и вам. Чем это отличается от того, как ваш вид убивает и потребляет животных? — И она говорит об этом безумно искренне, как будто ждёт, что ей будут аплодировать за выдержку. — Еда есть еда, верно?

Дин издаёт насмешливый звук.

— Эй, как только парочка коров взбунтуется и придёт за мной с дробовиком, это будет их законное право.

— Ну, может, стоило взять с собой дробовик, — любезно шутит Эбби.

Она шагает к нему, слегка меняя позу, как будто наконец-то решилась на убийство, и Дин напрягает мозг, пытаясь найти выход. Он начал дёргать путы с того самого момента, как проснулся, и запястья немного ослабли, но всё же недостаточно, чтобы освободиться. Нужно задержать её ещё немного. Дин прижимается спиной к дереву, пытаясь увеличить между ними расстояние настолько, насколько это возможно, а затем почти выдыхает от облегчения, когда мысли цепляются за реальную возможность.

Эбби упомянула, что оценивала их в первый день, но это всё ещё не объясняет, как она узнала, что ему сказать, пока притворялась Сэмом. Потому что она проделала лучшую работу по подражанию его брату, чем все, кого Дин когда-либо видел. Даже убедительнее, чем перевёртыш. Она каким-то образом узнала интимные подробности о нём и Сэме, об их жизни, о том, как они разговаривают друг с другом.

— Эй, погоди, — огрызается Дин, хватаясь за последнюю соломинку. — Просто скажи одну вещь, ладно? — Эбби замирает, как будто заинтригована, так что Дин облизывает губы и идёт ва-банк. — Откуда ты знала, что сказать? — спрашивает он. — Если мы тебе действительно нравимся, то ты могла бы хотя бы рассказать, как нас поймала, верно? Считай это последней просьбой.

Эбби на мгновение обдумывает просьбу, задумчиво склонив голову набок, пока на её лице не расцветает ещё одна дружелюбная улыбка.

— Люди, — говорит она почти с любовью, но каким-то жутким голосом. — Вы всегда такие свободные и безрассудные в общении. — Она слегка качает головой и смотрит на него, затем на Сэма понимающим взглядом. — Это правда, что поначалу я не совсем представляла, как заманю вас сюда, но было так до смешного легко дать вам обоим то, чего вы хотите. Прочесать ваши голосовые сообщения, историю интернета, текстовые сообщения, и решение пришло секунду спустя. Я не могла поверить своему счастью.

Дин переключает мысли на бег, пока Эбби в нескольких футах рассеянно продолжает монолог. Как она получила доступ к их интернет-истории? Пробралась в комнату и взломала ноутбук, пока их не было? Но это не объясняет смс-ки. Или голосовые сообщения, если только она в тот момент не подслушала их каким-то образом. Дин всё время носил с собой телефон, за исключением тех моментов, когда спал, но их комната была надёжно защищена. Он сам об этом позаботился. Ни за что в жизни никто даже отдалённо похожий на монстра туда не пробирался бы. Особенно не разбудив его. Так как же, чёрт возьми, она получила эту информацию? Дин понятия не имеет, у какого существа есть такой уровень моджо. Или кто может раззявить свою челюсть, как проклятая змея, вынужден он горько признаться самому себе. Они тут столкнулись с чем-то совершенно новым и зашли в долбаный тупик.

— Я имею в виду, неудивительно, что вы смогли обмануть всех остальных в отеле, — дразняще продолжает Эбби, как будто он в последние несколько минут проявлял безумный интерес. — Держу пари, что вы долго искали такой предлог.

— Слушай, просто заткнись, ладно? — Глаза Сэма блестят от паники, когда Дин оглядывается на него, и он понятия не имеет почему. — Ты уже привела нас туда, куда хотела, — говорит брат, бросая быстрый взгляд на Дина и тут же снова отводя глаза. — Просто убей нас уже.

Дин пытается телекинетически придушить Сэма за попытку ускорить их убийство, не имея плана побега, но Эбби, похоже, не разделяет его неведения.

— Не нужно так стесняться старшего брата, — ободряюще воркует она. — Он в той же самой лодке. — Она снова поворачивается к Дину с выжидательной улыбкой. — Ведь так?

Дин переводит взгляд с Эбби на брата и обратно и абсолютно ненавидит это чувство, словно он не в курсе происходящего. Это унизительно. Он не хочет быть униженным перед долбаным монстром.

— О чём ты говоришь? — спрашивает он с натянутой неохотой.

Эбби на его вопрос замирает, её брови морщатся в весёлом замешательстве, как будто она думает, что он разыгрывает перед ними какую-то шутку. И только когда его лицо даже не дрожит, она отмирает.

— Подожди, — говорит она с нарастающим восторгом, — ты не знаешь? — А потом она хохочет до упаду. Откинув голову назад, зажмурившись, пока её прорывает посреди долбаного болота. — Ты серьёзно? — хрипит Эбби через несколько мгновений, вытирая настоящие слёзы веселья со щёк. — Я поняла это сразу же, это было так трогательно очевидно… а ты даже не знаешь? Вау, это действительно будет весело. — Она идёт прямо к нему, готовая, как грёбаный бивер, ещё немного поразвлечься с добычей. — Позволь мне, прежде чем ты встретишь свой неизбежный конец, тебя немного просветить, — игриво говорит Эбби. — Сэмми был вл…

Пять выстрелов пробивают её торс прежде, чем она успевает произнести ещё хоть слово, резко толкая её вперёд и разбрызгивая кровь на грудь Дина. Она отшатывается ровно настолько, чтобы Дин успел мельком увидеть за её плечом брата, освободившего левую руку, и дымящийся пистолет в ней, прежде чем ей удаётся восстановить равновесие. О, думает Дин. Наверное, это был план побега. Хотя он понятия не имеет, где Сэм прятал пистолет, раз она не нашла. Может быть, запихнул в штаны. Ха. Это пистолет у тебя в кармане или ты просто рад меня видеть?

Эбби неровно, прерывисто втягивает воздух, и хорошее настроение Дина мгновенно испаряется, когда она снова пошатывается, чтобы сориентироваться.

— Эм, Сэм, — предлагает он. — Может, попробовать серебро?

— Это и было серебро, — напряжённо говорит брат.

Эбби поворачивает голову, слишком спокойная для дамочки, которой только что несколько раз выстрелили в грудь, и решительно возвращается к Сэму.

— Это было подло, — говорит она так, словно её чувства задеты, а затем хватает лицо брата хорошо наманикюренной рукой. Она даже не дёрнулась, чтобы выхватить пистолет. Он против неё так же безобиден, как чёртов нож для масла.

Сэм рычит, как она дёргает его на себя, пока тонкие зубы прорастают снова, а челюсть раздвигается, и потом подаётся вперёд, — и Дин рычит, беспомощно дёргая путы, — но вместо того, чтобы кусать Сэма, вместо того, чтобы царапать его лицо или разрывать ему горло и выпустить кровь досуха, она просто дышит. И брат постепенно становится обескураживающе безвольным по мере того, как нечто похожее на белый, тонкий дым начинает подниматься из его рта.

И она это вдыхает.

Дин рвёт путы, как сумасшедший, отчаянно пытаясь освободиться, чтобы защитить брата. Чтобы спасти его от твари, вцепившейся ему в лицо. Дин выкрикивает ей оскорбления, худшие, которые может придумать, чтобы заставить Эбби сосредоточиться на нём. Дин… молча толкает в сторону ту зловещую дверь в спальню, точно зная, что увидит, когда это сделает. Закутанную в плащ, чёрную фигуру, склонившуюся над лицом Сэмми. Кормящуюся. Причиняющую ему боль. Одна тонкая, когтистая рука вытянулась на кровати рядом с ней. А Сэм такой маленький. Сэмми такой маленький, и Дин должен был его защищать. Он не должен был уходить. Затем белый свет — тот же самый слабый, белый свет — собирается во рту разлагающейся твари. С тревожным шепчущим звуком, пока существо склоняется над маленьким братом. И Дин хватает дробовик. Он хватается за дробовик, как и положено, но не может заставить себя нажать на курок. Это его работа, его единственная работа — беречь и охранять Сэмми, — а он даже её не может выполнить. Сэмми умрёт, и это всё его вина, потому что он ушёл. Дробовик щёлкает, когда он взводит курок, — потому что это всё, что Дин может сделать, — и затем пасть. Эта чёрная, зияющая, рваная пасть раскрывается, когда существо кричит. Этот шипящий, нечеловеческий крик. С которым штрига обратила внимание на него.

Дин резко втягивает воздух и отрывается от ужасных, наполненных чувством вины воспоминаний. Их отец ворвался в дверь как раз в самый последний момент, играя героя, когда он не смог, но Джона сейчас здесь нет. Есть только Дин. Только Дин может защитить младшего брата, и ему уже не девять грёбаных лет. Он взрослый мужчина с жизненным опытом и навыками за спиной. Он сражался и убивал каждого монстра, которого только можно себе представить, и он даже искал информацию по лучшим из них, когда это было необходимо. У Дина нет времени, чтобы пробежаться по списку из восьмидесяти шести потенциальных способов убить эту тварь — плюс их обычные соль, ракетницы и колья в багажнике машины, — но обезглавливание всегда было лучшей ставкой. Дин не может достаточно для этого освободиться, и у него нет мачете под рукой, но он никогда не идёт никуда без дополнительного лезвия, примотанного к лодыжке.

Он изо всех сил дёргается, позволяя виду Сэма в опасности наполнить организм адреналином, пока лента не соскребает кожу с запястья, и ему удаётся освободить одну руку. В следующую секунду Дин вытаскивает спрятанный нож из ботинка. И через секунду бросает его, прямо и точно.

И его прицел всегда был охуенно безупречным.

Лезвие вонзается прямо в затылок Эбби. Глубоко. Перерезает ей позвоночник одним быстрым движением. Вероятно, она даже не чувствует боли, когда безжизненно падает в болото. Её стеклянные глаза всё ещё открыты, наполовину погружённые в мутную воду, когда она пожинает то, что, чёрт возьми, посеяла.

Сэм громко хватает ртом воздух, резко начиная дышать снова, дёргается от внезапного отсутствия нападения, размахивая перед собой левой рукой, и его Таурус выскользает из безжизненных пальцев и со всплеском падает в мелкую воду у его ног.

— Отойди от него, сучка, — устало шутит Дин.

А потом брат смеётся. Измученно и напуганно, выпуская больше воздуха, чем звука, но это всё равно смех. Он в порядке, и Дин тоже может дышать.

— Спасибо, Риплиотсылка к фильму «Чужой» с Сигурни Уивер в главной роли, — отшучивается Сэм, и тут Дин вспоминает, что тот всё ещё немного пьян. Не говоря уже о том, что слаб из-за той высосанной из него фигни — чем бы она ни была.

Дин концентрирует всё внимание на том, чтобы выбраться из оставшейся клейкой ленты, что сделать теперь легче, когда не нужно гнаться за истекающим временем, а затем подходит к Эбби, чтобы выдернуть нож из её затылка. Он немного застрял в кости, и ему приходится довольно сильно потянуть, чтобы его вытащить. Её голова с очередным тошнотворным всплеском снова падает в воду, и Дин переступает через труп, чтобы освободить Сэма.

— Она была вроде как горячей, а? — лениво упоминает Сэм, и Дину приходится остановиться от перерезания скотча и пригвоздить его взглядом, как будто он сошёл с ума. — Я имею в виду Сигурни Уивер, — многозначительно уточняет Сэм. — Не… её.

Дин тихонько посмеивается над этим недоразумением.

— Ух, — игриво говорит он, — в «Охотниках за привидениями» лучше.

Сэм снова смеётся. И это самая охуенно красивая вещь, которую Дин когда-либо слышал.

— Эй, чувак? — спрашивает брат спустя ещё один странный момент.

Дин рассеянно хмыкает, по большей части всё ещё сосредоточенный на работе.

— Что это была за хуйня?

Он испускает слабый вздох.

— Сэмми, — честно отвечает он, — я, блядь, понятия не имею.

С последним куском ленты обмякший Сэм падает в его объятия, и Дин обнимает его ещё до того, как понимает, что делает это. Они оба валятся, прислонившись спиной к основанию дерева, и задница Дина буквально оказывается в болоте, учитывая, что они в настоящее время сидят, на три дюйма погружённые в воду, но Сэм здесь, и они оба живы, и ничто другое не имеет значения. Не тогда, когда он настолько устал. Потому что Дин не уверен, что это такое, но что-то глубоко в душе успокаивает, когда он держит Сэма вот так. На этот раз никаких оправданий. Никаких «у меня спина болит» или «мы должны притворяться парочкой перед этими раздражающими людьми». Это только он и его младший брат, Сэм, в безопасности, окружённый его руками так долго, сколько он захочет. Но всё хорошо, потому что никто не смотрит. Это кажется более реальным, когда они одни, как сейчас. Дину кажется более реальным.

Он зарывается носом в волосы Сэма и беззастенчиво вдыхает его запах.

Они сидят, измождённо прижавшись друг к другу, долгое время, прежде чем снова заговорить. Дин почти жалеет, что не может уснуть прямо здесь, чёрт бы побрал болото, с Сэмом, свернувшимся калачиком рядом, где ему самое место. Глубокая, хорошо похороненная его часть боится вернуться к тому, как это было раньше. Холодные, раздельные кровати. А между ними — целая комната мотеля. Только звук дыхания брата помогал ему пережить ночь.

Сэм слегка извивается, прижимаясь к его груди, вытягивая из тёмных мыслей, пока пытается устроиться удобнее.

— Что ж, — говорит он в изгиб плеча Дина. — Думаю, наш монстр был не Дональдом.

Дин при этом напоминании издаёт стон.

— Ублюдок, возможно, одурачил меня тем, что умчался отсюда поджав хвост, — ворчит он, задним числом раздражённый всей этой чёртовой ситуацией. Даже если сейчас всё, в общем-то, закончилось.

Сэм в объятиях Дина прижимается ещё теснее — и он, вероятно, замёрз, запоздало осознаёт Дин. Он до сих пор в той тонкой футболке. Так что Дин обнимает его чуть крепче. Пытается взять на себя большую часть холодной воды.

— Мы были не очень деликатными во время допроса, — напоминает Сэм. — Он, вероятно, понял, что мы считаем его подозреваемым в исчезновении людей.

— И он сбежал, прежде чем его успели привлечь к судебному разбирательству, — вздыхает Дин. — Блин, от этого он только выглядит более виноватым. Ну и придурок.

— Он был не самым сообразительным парнем, Дин. — Сэм трётся головой о его грудь, как будто пытается избавиться от зуда, а потом снова успокаивается. — Эй, Ди? — бормочет он. Дин просто мычит в ответ, даже если внутри всё вспыхивает чертовски приятным теплом от редкого прозвища. — Насчёт нашей ссоры… — Сэм замолкает, неловко и виновато, как будто не уверен, должен ли произнести эти слова снова.

Но Дин уже вроде как участвовал в этом разговоре.

— Я знаю, Сэмми, — любезно говорит он. — Мне тоже.

Однако Сэм не даёт им так легко сорваться с крючка.

— Я правда хотел, чтобы ты пошёл со мной, Дин, — говорит он. И это честно и мило, и Дин отпускает крошечную часть гнева.

— Да, ну, — говорит он в ответ, — я хотел, чтобы ты остался. — И это честно и мило, и Дин придержит крошечную часть гнева.

Но для Сэма этого вполне достаточно, судя по тому, как он удовлетворённо вздыхает и закрывает глаза. Они слишком взрослые, чтобы вот так прижиматься друг к другу, но Дин не уверен, что сможет отпустить его, даже если попытается.

Он оглядывается на труп, безжизненно уставившийся на них, и небрежно спрашивает себя, как, чёрт возьми, они избавятся от него своим привычным способом. Потому что Дин понятия не имеет, как они смогут найти достаточно сухое дерево в протоке, чтобы сжечь труп. Впрочем, он считает, в худшем случае, возможно, они могут просто облить всё жидкостью для розжига, а затем выстрелить парой сигнальных ракет, пока огонь не займётся. Они делали и больше с меньшим.

И тут Дин вспоминает, как Сэм уронил свой пистолет в болото. Боже, его будет пиздец как трудно почистить.

Сэм снова прижимается к нему, на этот раз настойчивее, и Дин хмурится, глядя на макушку брата.

— Эй, ты в порядке? — тихо спрашивает он.

— Нет, — жалобно стонет Сэм. — Кажется, меня сейчас вырвет.

И Дин не может сдержать волну смеха, когда, наконец, разводит руки в стороны, чтобы позволить Сэму уползти в листву.