Опять этот сон… От него осталось горькое послевкусие во рту и тяжёлая сладость в животе. Я перевернулся на бок, уткнулся лицом в подушку. Чёрт, Серж, сколько тебе ещё будет сниться парень, с которым ты переспал всего лишь раз, да и то по чистой случайности? Завязывай с этим, идиот!

      Разбудил меня не сон, впрочем, а телефонный звонок. Я пошарил рукой по тумбочке, нащупал будильник. Три часа ночи?! И кому приспичило звонить так поздно? Если это не что-то важное, ох и не поздоровится звонящему! Я перекатился на другую половину кровати, взял елозящий по столу мобильник — был включён ещё и режим вибрации — и поднёс к уху.

      — Серж? Это ты? — раздался в трубке знакомый голос, прежде чем я хотя бы успел сказать: «Алло».

      Звонил Коэн, мой старый приятель. Мы несколько лет работали вместе, потом он переехал в Штаты, пару раз мелькнул в новостях — выиграл тамошний конкурс парикмахерского мастерства — и затерялся на целых пять лет. А тут надо же — объявился! Да ещё и посреди ночи…

      — Ты в курсе, который час, Коэн? — поморщился я, сжимая переносицу.

      — Ты спишь, что ли? День же на дворе.

      — Есть такая вещь, о которой ты, наверное, не слышал. Часовые пояса называется. Здесь три часа ночи. Всё, я вешаю трубку…

      — Подожди, подожди! — заторопился он. — Я тебя на минутку всего отвлеку, потом можешь спать дальше. Поздравляю с победой! Ты ведь выиграл тот конкурс в прошлом месяце?

      — А ты неплохо осведомлён, — пробормотал я не без удивления.

      — По телевизору видел. Так вот, Серж, ты говорил, что думаешь взять себе ученика. Я тебе одного парня пришлю, азиата, он хочет поучиться у европейских мастеров. Ты самая подходящая кандидатура. Завтра в восемь тридцать встреть его в аэропорту. Ты меня здорово выручишь!

      — Коэн?! — опешил я.

      Гудки. Я поспешно перезвонил, но в ответ услышал только: «Абонент временно недоступен». Отключил телефон?! Сбросил на меня какого-то парня… Я раздражённо швырнул телефон обратно на стол.

      — Вот ещё! Никаких азиатов в аэропорту я встречать не буду, и ученики мне тоже не нужны! Это же на камеру сказано было, красного словца ради…

      Сколько же тут народу! Я досадливо прищёлкнул языком, оглядывая аэропорт. И как назло, практически все азиаты! И как мне среди них распознать нужного? Ни имени не знаю, ни как примерно выглядит: я захватил с собой табличку и маркер, но дозвониться до Коэна так и не смог. Пораскинув мозгами, я написал на табличке: «Серж Грамон, стилист», рассудив так: раз Коэн отправил этого азиата ко мне, тот должен хотя бы имя моё знать. Я сунул руку в карман, вторую с табличкой вытянул вверх и стал ждать.

      Проходившие мимо азиаты на меня поглядывали, но ни один не остановился. Зато пару раз пришлось сделать селфи с китайскими туристками — не отказывать же девушкам? Быть может, приняли меня за селебрити или просто решили сфотографироваться с первым же встречным французом, раз уж он попался такой привлекательный (расслышал в их ломаной речи что-то похожее на комплимент).

      В юности я подрабатывал моделью, да и сейчас в мои тридцать пять выглядел неплохо. Светлые волосы, глаза цвета сирени, худощавость и некоторая бледность в духе французской аристократии — да, меня можно считать привлекательным.

      Справедливости ради замечу: бледность и худощавость — «приобретения» последних нескольких лет. На мне висел внушительный кредит, приходилось крутиться белкой в колесе, выплачивая его: я участвовал во всех предложенных конкурсах, ток-шоу, мастер-классах, программах, — словом, везде, где я мог подзаработать лишнюю сотню евро. Салон, ради которого я влез в долги, сначала окупался, но сейчас переживал не лучшие времена: в свете последних событий французы искали где подешевле, а мигранты вообще подобными услугами не пользовались. На плаву держаться помогали лишь с десяток постоянных клиентов.

      А тут ещё Коэн со своим азиатом!

      Возле меня кто-то задержал шаг. Я поднял глаза и увидел высокого (на голову выше меня!) азиата, худощавого, длинноногого (в модели бы ему с такими ногами!), чуть кудреватого (а азиаты вообще бывают кудрявыми?), в тёмном деловом костюме, но со спортивной сумкой за плечом. Он сначала посмотрел на табличку, а теперь смотрел на меня.

      — Э-э… ты знакомый Коэна? — нарушил я молчание, которое явно затянулось. Может, он вообще по-французски не понимает?

      Азиат кивнул. Уф, значит, понимает. Я изобразил на лице приветственную улыбку и протянул ему руку со словами:

      — Добро пожаловать! Хотел бы я поприветствовать тебя на твоём языке, но я не знаю, как это будет по-японски.

      Между его бровями залегла складка. Хм? Сердится отчего-то? Руки он не принял, холодно взглянул на меня и сказал на неплохом французском:

      — Я тоже не знаю. Я кореец.

      Чёрт… Я почувствовал себя неловко. И почему я решил, что он непременно должен быть японцем? Но я же не эксперт по азиатам, откуда мне знать? Я кашлянул, извинился и продолжил:

      — А твоё имя? Коэн забыл сказать.

      — Шин Джин-Чо.

      — Я Серж Грамон. Да ты и так уже это знаешь… Можешь обращаться просто по имени, я тоже буду, идёт, Шин? — И я опять предложил ему рукопожатие.

      Кореец вообще сунул руку в карман и прежним холодным тоном ответил:

      — Шин — это фамилия, Джин-Чо — имя, а вообще в Корее их не разделяют, говорят как есть.

      Бровь у меня дёрнулась. Хорошенькое же начало знакомства! Ну ладно я, нагородил ошибок, но извинился же, а он-то… Я выдохнул и начал заново:

      — Значит, Шин Джин-Чо, ты хорошо знаешь Коэна?

      — Работал с ним пару месяцев.

      — В Штатах?

      — В Сеуле.

      — Так Коэн сейчас в Сеуле? — удивился я.

      — Не знаю. Может быть.

      — А ты прилетел…

      — Из Сеула.

      — Сколько тебе лет?

      — Девятнадцать.

      Кореец отвечал односложно, как будто ему вообще не хотелось со мной разговаривать. Пожалуй, он несколько нервничал, хотя и пытался это скрыть, но выдавало то и дело дёргающееся веко.

      — А почему именно Франция?

      — Хотел посмотреть, как работают в Европе.

      — Понятно… Не знаю, что тебе наговорил Коэн, — сухо продолжал я, — но учить я тебя ничему не собираюсь. У меня нет на это времени. Но ты можешь посмотреть, что и как у меня в салоне, понаблюдать за мастерами, побывать на выездных мероприятиях. Если тебя это устраивает.

      — Вполне.

      А я-то наивно полагал, что после этих слов он разочаруется и отправится покупать билеты обратно в Корею…

      — Тогда нужно устроить тебя в какой-нибудь отель.

      — Коэн для меня забронировал.

      Шин Джин-Чо порылся в кармане, вытащил сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его мне. Отель Коэн выбрал недорогой, зато всего в двух остановках от моего салона. Как предусмотрительно с его стороны!

      И всё-таки что-то здесь не так! Если сопоставить их «показания», то Коэн говорил, что «пришлёт» мне азиата, значит, они были в Сеуле вместе, а кореец сказал, что не знает, где Коэн, — стало быть, один из них солгал. Но кто и зачем?

      Я поморщился, кивнул в сторону парковки:

      — Я на машине. Завезём твои вещи в отель для начала. А там поглядим.

      Машина, кажется, произвела на корейца впечатление. Он обошёл вокруг неё, разглядывая бампер и капот, даже потрогал обивку, а потом достал блокнотик и что-то там записал. Странный какой-то…

      — Сумку можешь на заднее сиденье кинуть, — распорядился я, садясь за руль. — И пристегнуться не забудь.

      — Дорогая, наверное? — предположил кореец, сражаясь с ремнём безопасности.

      — Машина? Да, пожалуй.

      Я вывернул руль, повернул ключ. Мотор зафыркал и заворчал.

      — Значит, во Франции стилисты неплохо зарабатывают?

      — А то! — солгал я.

      Он опять записал что-то в блокнотик. Я скосил глаза, но прочесть не удалось: писал он по-корейски. Я подумал, что это могут быть «туристические заметки», и решил, что нашёл подходящую тему для разговора.

      — Впервые во Франции? — спросил я.

      — Да.

      — Тогда можно прокатиться по городу, когда заселишься в отель, — предложил я, полагая, что так смогу хоть немного сгладить возникшую между нами с первых же минут знакомства отчуждённость.

      Но его реакция была далека от восторга.

      — Зачем?

      — Что… Достопримечательности посмотришь, раз уж ты впервые в Париже.

      — Бесполезная трата времени, — возразил Шин Джин-Чо.

      Я с трудом сдержался. Как же он меня раздражал этой индифферентностью!

      — Это была простая вежливость, — сухо сказал я, — забудь. Я вовсе не горю желанием становиться чьим-то экскурсоводом.

      Зазвонил телефон. Я, пожалуй, даже обрадовался.

      — Серж?

      — Коэн? Мать твою! — не сдержался я.

      — О, прости, прости, mon chéri, у меня вчера телефон разрядился. Хотел предупредить: не называй его китайцем, он дико злится по этому поводу. Знаешь, эти межрасовые различия азиатов — с ума сойти можно: они же одинаковые все, попробуй отличить, кто есть кто!

      — Опоздал.

      — А, уже разозлился?

      — Может быть. Как будто что-то вообще можно понять!

      — Да, с ним бывает нелегко. Ну, удачи!

      — Коэн? Коэн?!

      Гудки. Я раздражённо швырнул телефон в бардачок.

      — Это был Коэн?

      Я перевёл взгляд на корейца. Ага, кажется, на его лице впервые появилась заинтересованность. Интересуется Коэном? Пожалуй, кое-какие выводы можно сделать, учитывая то, что я знаю о Коэне.

      — Да.

      — Он… что-нибудь сказал? — как-то опасливо спросил кореец.

      — Ничего такого.

      Шин Джин-Чо глубоко вздохнул, услышав мой ответ. Вздох облегчения или разочарования? А впрочем, мне до этого никакого дела нет. Прежде нужно оценить масштабы грядущей «катастрофы». Я поморщился и спросил:

      — И долго ты планируешь оставаться во Франции?

      — Три месяца минимум.

      Три месяца… на моей шее! Тут уже я вздохнул.

      После отеля я повёз корейца на Монтень. Он держался отстраненно, скользя взглядом по пролетающим мимо витринам бутиков, пешеходным переходам, фасадам старинных особняков… Париж ему был нисколько не интересен. Таким сквозным взглядом смотрят, когда смертельно скучно. Даже не знаю: окажись я в чужой стране, так отличающейся от моей собственной, я бы во все глаза смотрел даже на дорожные знаки, не то что уж на достопримечательности! Молчание было угнетающе.

      — Значит, ты с Коэном работал несколько месяцев? — нарушил я это тягостное молчание и заметил, что Шин Джин-Чо вздрогнул, как вздрагивают люди, которых вырвали из дремоты или которым задали вопрос, на который они бы не хотели отвечать, прежде чем медленно кивнуть. — А вообще давно ты в этой профессии? Учился где-нибудь?

      Кореец, кажется, несколько расслабился, будто ожидал от меня других расспросов и теперь успокоился, услышав именно эти.

      — Сразу после школы пошёл работать, — сказал он. — Закончил курсы.

      — Значит, два или три года? А в конкурсах участвовал? Знаешь ли, это хорошая школа — попробовать себя в каком-нибудь конкурсе. Вероятно, я мог бы это устроить, — предложил я.

      — Я приехал только посмотреть, — нисколько не оживившись, ответил кореец, — не участвовать. Мне будет достаточно простого присутствия на… как ты сказал?.. «выездных мероприятиях».

      — Как хочешь, — несколько покоробился я. Мог бы и поблагодарить за предложение, да и вообще что за фривольное «ты», когда я его настолько старше? Или это какая-то корейская специфическая отличительная черта?

      Мы приехали на студию. Я припарковался, кивнул в сторону входной двери, приглашая его войти. Глаза корейца наконец-то оживились. Войти он медлил, стоял и разглядывал витрины, на стёклах которых были выгравированы модельные силуэты.

      — Я видел фотографию в журнале, — сказал он, и его голос отчего-то срывался на каждом слове, как будто он волновался, говоря это. — «Ailes de papillon» в реальности выглядит иначе.

      — Не оправдало твоих ожиданий? — усмехнулся я. — Фотографии для глянца порядочно ретушируют. Выглядит… полиняло, да? — И я окинул взглядом выцветшие на солнце фасады студии. Их давно было пора обновить, но кредиты съедали всё подчистую, и свободных денег ещё и на это у меня не было.

      — Я другое имел в виду, — поспешно возразил кореец. Лицо его чуть покраснело, и он добавил: — Это как видишь айдола по телевизору, а потом сталкиваешься с ним на улице и понимаешь, что он реальный, не просто картинка с экрана. Вот это я имел в виду.

      Кажется, «Ailes de papillon» был единственной вещью в Париже, которая его по-настоящему интересовала.

      — Как скажешь. Заходи, познакомлю тебя с моими ассистентами, — пригласил я, открывая перед ним дверь в студию.

      Марлона и Люка я предупредил заранее. Новость об «ученике из Сеула» они восприняли с удивлением, зная моё отношение к подобным вещам, и, должно быть, не до конца поверили, что я согласился, хоть я и сказал им, что это всё козни Коэна. Сейчас, когда кореец действительно появился в студии, они смотрели на него с любопытством.

      Я представил их друг другу, Марлон споткнулся на его имени и тут же предложил окрестить нашего гостя Джей-Си — по первым буквам его имени, — потому что корейский вариант звучал, как он сказал, «громоздко и совсем не по-французски». Я возразил, что вряд ли это предложение понравится Шин Джин-Чо, но тот неожиданно согласился, чтобы мы его так называли. Эта внезапная покладистость настораживала, особенно если припомнить ту отповедь в аэропорту, когда я перепутал его фамилию с именем.

      Марлон показал ему студию, оборудование, материалы и инструменты, которые мы используем. Шин Джин-Чо был весь внимание, задавал дельные вопросы, так что в его принадлежности к нашему ремеслу сомневаться не приходилось.

      — А это что за фотография? — спросил он вдруг и шагнул к столу, на котором стояла фотография в деревянной рамке.

      Под кожей у меня заходили иголочки, я преградил ему путь:

      — Не трогай!

      На этой фотографии были мы, я и Рин Мацумото. Единственная фотография, на которой мы были сняты вместе, я и моя внезапная, почти роковая страсть, которая до сих пор высасывала из меня душу, как вампир.

      Я встретил его случайно: ехал мимо какого-то открытого кафе, а он сидел там, за столиком, с чашкой остывшего кофе, бледный, одинокий, потерянный…

      Я не поверил своим глазам, потому что это было как раз то, о чём говорил Шин Джин-Чо: Рин Мацумото — настоящая легенда, увидеть его вот так просто на улице — это как ставший явью сон, как вдруг воплотившаяся в жизнь мечта, с которой не знаешь, что делать, потому что никогда не думал, что она сбудется.

      Я бросил машину где попало, вернулся в то кафе, чтобы убедиться, что всё это не было обманом зрения, заговорил с ним, зазвал к себе в студию… Он безоговорочно поехал со мной, и я взял его на том самом столе, где сейчас стоит наша фотография, — первый и единственный раз, когда я хотел кого-то по-настоящему, всем моим существом. У меня были любовники и любовницы, но ни один секс до этого не был и вполовину столь ярким, жарким, жадным, ошеломительным… Секс, который я до сих пор не могу забыть, несмотря на то, что прошло уже несколько лет. Секс, за повторение которого я бы дьяволу душу продал. Вряд ли это был всего лишь секс.

      Воспоминания о той случайной страсти живо всплыли в памяти, я почувствовал, как пенис твердеет, и резко оборвал мысли, возвращаясь в реальность, где я преградил корейцу, не выказавшему ровным счётом никакого удивления, путь к столу с фотографией меня и моего случайного любовника — любви всей моей жизни, гениального стилиста Рина Мацумото.

      — Лучше тебе её не трогать, — с усмешкой сказал Марлон, похлопав корейца по плечу. — Для Сержа эта фотография как «моя прелесть».

      — Не говори глупостей! — раздражённо оборвал я его и, взяв со стола рамку с фотографией, показал её Джей-Си. — Всего лишь фотография.

      — Кто это? — спросил кореец, скользнув по фотографии взглядом.

      — Не знаешь? — с некоторым подозрением спросил я. Если он уже несколько лет в этой сфере деятельности, он не мог не знать этого лица. Его знали даже самые захудалые цирюльники из Марселя.

      — Знаю. Рин Мацумото, «пальцы-бабочки». Я видел его мастер-классы. Кто он для тебя?

      — А-а? — протянул я. — Что это за тон? Что Коэн тебе наговорил?

      — Коэн ничего не говорил, — поспешно возразил Джей-Си, но его скулы вновь залила краска. Нет, Коэн определённо ему что-то сказал! Обо мне, или о Рине, или о нас с Рином.

      — Не знаю, что он тебе наговорил, — сумрачно сказал я, ставя фотографию обратно на стол, — но Рин Мацумото — очень важный для меня человек. Встреча с ним изменила мою жизнь…

      — Не в лучшую сторону, — с усмешкой докончил Марлон.

      Разумеется, Марлон и Люк знали о том, что произошло между мной и Рином Мацумото в ту ночь, когда я привёз его в салон и представил им как «человека-легенду». На другой день я был совершенно опустошён, и они не могли не заметить, не понять, не сопоставить факты, а уж тем более каким-то иным образом объяснить ту некоторую натянутость или даже неловкость, возникающую у нас с Рином, когда мы где-то встречались, не говоря уже о свирепой тирании его любовника, Коджи Юкитаки, который ни на секунду не оставлял нас наедине и вообще всячески препятствовал нашему общению, хотя бы оно и касалось каких-то профессиональных моментов.

      — А, вот как, — равнодушно отозвался кореец и, ещё раз взглянув на фотографию, добавил: — Он многих вдохновил.

      Кажется, он понял всё именно так. Я послал Марлону предупредительный взгляд, чтобы он не болтал лишнего, и подтвердил:

      — Да, и меня тоже. Редкая удача — работать с ним или хотя бы увидеть его в деле. Думаю, тебе такой случай представится: через пару недель мы все участвуем в конкурсном мастер-классе.

      — Жду с нетерпением, — с неким подобием улыбки на губах ответил Джей-Си. Кажется, он не горел желанием знакомиться с легендарным стилистом.