До того злополучного конкурсного мастер-класса с Шин Джин-Чо особых проблем не возникало. В нашу работу он не вмешивался, но внимательно наблюдал за нами, а больше — за мной, записывал иногда что-то в блокнотик или спрашивал что-то касающееся стрижек или укладок.

      Пару раз мне удалось заставить его поучаствовать в рабочем процессе, и я был вынужден признать, что дело он своё знает и обладает определённым талантом к парикмахерскому искусству. Кореец работал быстро и уверенно, клиенты оставались довольны. Думаю, с Коэном он не просто работал — учился у него, потому что некоторые приёмы были узнаваемы: их использовал и изобрёл именно Коэн. Но когда я спросил об этом у Шин Джин-Чо, он ответил отрицательно, и его лицо опять вспыхнуло румянцем. Я был готов поклясться, что он лжёт. Нет, он даже не просто учился у Коэна, они наверняка были любовниками или могли ими быть: зная Коэна и видя, как реагирует на упоминание о нём кореец, не приходилось и сомневаться.

      Моим учеником он становиться не собирался. Хотя я изначально и говорил, что ничему не буду его учить, но пару раз я всё же попытался исправить допущенные им во время работы огрехи, могущие при дальнейшем их нагромождении испортить его технику. Кореец вспылил. Впервые за всё время — но не в последний раз! — я увидел, как он вышел из себя.

      «Ага, — сказал я сам себе, — так Коэн настолько тебе важен, что ты безоговорочно используешь его приёмы, даже не задумываясь о последствиях?»

      Я их использовал поначалу — до встречи с Рином — и благодаря им выиграл довольно престижный конкурс на заре моей карьеры. Но с опытом пришло понимание, что они неэффективны и даже опасны: набив на них руку, невольно игнорируешь что-то новое, перестаёшь расти и превращаешься в ещё одного заурядного парикмахера.

      — Как хочешь, — сухо отозвался я, покоробленный его реакцией на мои благие намерения. — Но, думаю, Коэн со мной бы согласился.

      — Коэн, Коэн… — неожиданно с силой припечатал кореец. — Так часто о нём говоришь, прямо-таки с языка не сходит. Будто нет других людей на свете.

      — Ладно, ладно, — усмехнулся я, — не буду больше упоминать твоего драгоценного Коэна. Пусть это останется твоей привилегией.

      Он отчего-то взглянул на меня едва ли не свирепо. Я счёл это ревностью.

      — Как твоей — молчать об этом Рине Мацумото? — процедил Шин Джин-Чо, сощурившись.

      Я широко раскрыл глаза. О Рине я предпочитал не говорить вслух, но неужели это так очевидно?

      — Не молчать, а помалкивать, — фыркнул Марлон, — чего и тебе советую.

      — Довольно! — рассердился я.

      Люку с трудом удалось сгладить конфликт какой-то шуткой, которая несколько остудила горячие головы, но Джей-Си за свои слова не извинился.

      В конкурсном мастер-классе участвовали стилисты из Европы. Разумеется, имя Рина Мацумото было среди них и без преувеличений являлось причиной, по которой я тоже подал заявку на конкурс. Встретиться с ним хотя бы мимолётно, одним глазком увидеть его волшебные руки, танцующие вокруг головы модели… Ни о чём другом я не думал. Конкурс был лишь средством достижения этой цели: увидеть Рина. До этого было десять других конкурсов — десять жадных взглядов, десять глотков свежего воздуха, десять… всего лишь жалкие десять украденных у чужого счастья мгновений… чужого, так и не ставшего моим…

      Накануне я не спал всю ночь, трепетно припоминая каждый из этих десяти. И тот, одиннадцатый, а вернее, самый первый, когда его колени сошлись за моей спиной, когда мои бёдра тряслись в исступлённом ритме, когда тугие мышцы неохотно растягивались под ритмичными толчками деревенеющего от переполняющей меня эйфории пениса, когда горячими всплесками спермы я вливался в него, когда…

      Я стиснул зубы, расшвырял подушки и постельное бельё с кровати, перевернулся на живот, стягивая трусы и приподнимая бёдра, чтобы было куда распрямиться вставшему пенису, и стал ритмично вгонять член в круглое отверстие на деревянном каркасе, обтянутое силиконовым кольцом. Ложе кровати было резное, фигурное, украшенное геометрическими фигурами — фантазия дизайнера мебели, такие же узоры были и на спинке кровати. Круглые узоры идеально подходили по размеру, и я нередко, лёжа вот так или стоя на коленях у спинки кровати, предварительно закрыв их края силиконовыми вставками, чтобы не травмировать ствол, быстро или медленно, в зависимости от степени возбуждения, вгонял в них член, представляя, что вгоняю его… конечно же, в Рина Мацумото, и раз за разом прокручивая в голове тот наш единственный секс, чтобы подстегнуть собственную похоть.

      В эту ночь я мастурбировал особенно долго, с силой вгоняя член в кольцо, медленно, смачно трахая кастомизированное отверстие и представляя, что это не разогревшийся под фрикциями силикон, а настоящий анус. На пол, вернее, на подстеленную под кровать салфетку, потекла сперма, я обмяк и вжался в деревянный каркас всем телом, сквозь резные отверстия разглядывая собственный пенис, из ярко-красной головки которого капля за каплей падала на салфетку сперма. Его вид меня подстегнул. Я потряс бёдрами, высоко приподнимая их, чтобы головка потёрлась о кольцо. О, если бы это был не жалкий эрзац, а его горячее тело… Я приподнялся ещё выше и медленно опустился вниз, прогоняя весь ствол до самого основания через кольцо и обратно, потом снова растёр головку о кольцо. Пенис отдался болью, заныл, но я стиснул зубы и продолжал, пока не захотелось кричать. Это было необходимо, чтобы завтра, когда я увижу Рина, нечестивые мысли не захватили меня, чтобы не встал в самый неподходящий момент, чтобы я мыслил достаточно трезво и смог досконально запечатлеть в памяти ещё один, двенадцатый, который вместе с остальными одиннадцатью будет помогать мне коротать эти долгие одинокие ночи, как сейчас.

      — Ты сошёл с ума, Серж Грамон! — хрипло прошептал я, пытаясь высвободиться. Член был истёрт, саднил, головка так набухла, что я с трудом вытащил её из кольца. Иногда даже появлялись синяки.

      Но желаемого я достиг: наутро мне даже думать о сексе было противно, и мысли о Рине не вызывали во мне ничего, кроме нервного трепета насчёт предстоящей встречи. Благодаря ночному безумию я был абсолютно безвреден.

      — Опять всю ночь в борделе отжигал? — усмехнулся Марлон, когда мы все встретились в назначенном месте — у отеля, где должен был проходить конкурс, и объяснил, обернувшись к корейцу: — У него такая традиция, что-то вроде ритуала, накануне каждого конкурса или мастер-класса «вытрахивать» из себя всяческие сомнения.

      — Не говори глупостей! — оборвал я его.

      Марлон со смешком хлопнул меня по ширинке и, когда я невольно вскрикнул, потому что пенис отозвался настоящей болью, сказал, пожав плечами:

      — Я же говорил…

      Шин Джин-Чо, казалось, взглянул на меня с отвращением. Я дёрнулся, отбил руку Марлона:

      — В любом случае это тебя не касается, что или где я делал или не делал.

      — Ещё бы помогало, — невозмутимо докончил Марлон. — Ни хрена эти ритуалы или не ритуалы не помогают. Когда ты в последний раз хотя бы грамоту получил, а, Серж?

      К отелю между тем подъехала машина, из неё вылез Коджи Юкитака, открыл перед любовником дверцу. Я моментально забыл о Марлоне и его язвительности: как будто я могу пропустить момент, когда Рин выйдет из машины! Такого случая мне ещё не представлялось — с той самой ночи. Рин вылез, оперся о плечо Юкитаки, увидел нас и, как всегда это бывало, несколько смущённо улыбнулся, стараясь, чтобы эту улыбку не увидел собственно Коджи.

      И поскольку мы все столкнулись в дверях, то ничего не оставалось, как официальным образом поздороваться, даже Юкитака был предельно вежлив. Я счёл нужным поздравить их с очередной годовщиной — об этом писали в газетах — и с удовольствием наблюдал, как на лице Рина расцветает румянец. Потом я представил им Шин Джин-Чо как ученика Коэна, который приехал на трёхмесячную стажировку в «Ailes de papillon» по просьбе последнего. С Коэном японцы были знакомы, он об этом упоминал: пару раз встречались где-то в Италии. Джей-Си холодно — почти так же, как вёл себя со мной в аэропорту, — пожал обоим по очереди руку.

      — Тот самый знаменитый Рин Мацумото? — с непонятной усмешкой спросил кореец. — Человек-легенда, «пальцы-бабочки»?

      Коджи со значением хмыкнул: любовником он до умопомрачения гордился. Рин подобное воспринимал со смущением и даже с некоторым стыдом, в этом плане он ничуть не изменился за эти годы.

      — Преувеличивают, — пробормотал он.

      — И я так думаю, — неожиданно подтвердил Джей-Си.

      — Шин Джин-Чо! — ошеломлённо одёрнул его я. Его слова прозвучали не то что невежливо — даже грубо.

      Я ждал, что Юкитака рассердится, но оба японца, казалось, взглянули на Джей-Си с удивлением и даже любопытством.

      — Грамон талантливее, как по мне, — не обращая на меня внимания, докончил кореец, и это было «контрольным выстрелом». — К сожалению, самооценка у него оставляет желать лучшего.

      Это уж было чересчур! Я подхватил корейца под локоть и буквально закинул в фойе отеля, где, вдали от остальных, мог ему хорошенько всыпать.

      — Что ты себе позволяешь! — рявкнул я на него. — Кто ты такой, чтобы…

      Он взглянул на меня едва ли не с раздражением, но сделал над собой усилие и ответил:

      — Я всего лишь сказал то, что думаю.

      — Иногда не мешало бы думать, прежде чем что-то сказать, — отрезал я и вернулся к остальным — извиняться за грубость «строптивого ученика».

      — Да он прав во многом, во всяком случае, насчёт меня, — возразил Рин. — Я нисколько не считаю, что в чём-то лучше остальных.

      — Ещё скажи, что мировое признание досталось тебе незаслуженно, — несколько сварливо подначивал его Коджи. — Вот у кого низкая самооценка, так это у тебя, Рин Мацумото! И как это так выходит, что талантливые люди в большинстве своём слепы как кроты, когда дело доходит до их собственного таланта? В этом я с твоим корейцем согласен, Грамон. Интересный он человек, этот твой «ученик из Сеула».

      — Он не «мой кореец», — сухо возразил я.

      Настроение было подпорчено, и я даже толком не насладился неожиданно представившейся возможностью — вот так запросто говорить с Рином, раз уж Коджи отчего-то ослабил бдительность и, мало того, включился в беседу. Ну да ничего, впереди ещё собственно конкурс, порядковые номера участников распределили таким образом, что мы с Рином идём друг за другом, а значит, и наши рабочие места будут рядом, так что я смогу на него наглядеться.

      Конкурс был заурядный и даже абсурдный, как большинство конкурсов регионального уровня. Его не спасли даже фамилии, которые были у всех на слуху. Каждому участнику предоставлялась модель с посредственными волосами, из которых за ограниченный срок требовалось сделать «конфетку». Это были буквально люди с улицы: с запущенными волосами, или седые, или с кошмарными стрижками, или с уродующими внешность цветами волос. Разумеется, подбирали их заранее, так что можно было не опасаться наткнуться в их волосах на паразитов или на кожные заболевания, но они были на порядок хуже обычной клиентуры. Такие ходили в дешёвые парикмахерские или вообще никогда не бывали в таковых и сами сотворили весь этот кошмар с собственными волосами.

      Мне досталась тётка в летах — именно «тётка», не «леди» или даже не просто «женщина в возрасте». Её редкие волосы были искромсаны и выкрашены в цвет несвежей лососины. Рину Мацумото достался араб, некогда бывший курчавым, но теперь уже с проплешинами.

      Едва конферансье объявил, что отсчёт пошёл, Рин моментально погрузился в работу. Я видел, каким он бывает во время «озарения», благодаря которому он и получил это прозвище — «пальцы-бабочки». Он абстрагировался от реальности настолько, что ничего не видел и не слышал, ни на что не реагировал, находясь в какой-то иной, его собственной реальности, где был только он и чьи-либо волосы. Эта отрешённость, сквозной взгляд, отточенные движения пальцев — как я любил смотреть на них! Я едва ли не каждую минуту отвлекался от собственной модели и смотрел на Рина, стараясь увидеть и запомнить как можно больше деталей. Конечно, я раздобуду запись этого конкурса, но в записи это совершенно не то, что видишь своими глазами!

      Отвлёк меня какой-то шум. Шин Джин-Чо покинул зрительскую половину и, невзирая на протесты конферансье и ассистентов, направился к моему рабочему месту. Взгляд у него метал гром и молнии.

      — Ты что делаешь! — рявкнул я на него. — Вернись на место, зрителям нельзя подходить к участникам, за это могут и дисквалифицировать.

      — Для тебя это был бы лучший вариант развития событий, — отрезал Шин Джин-Что. — Что ты творишь? Ты уже полчаса пялишься на Рина Мауцмото, вместо того чтобы заниматься конкурсным заданием. Ты такой фанат этого япошки? Для чего ты вообще участвуешь в этом конкурсе? Никогда не видел ещё такого идиота, как ты, Серж Грамон!

      Вызванная охрана водворила корейца обратно в зрительские ряды. Он выдернул руку, оправил костюм и вообще ушёл из отеля. Суматоха ещё нескоро улеглась. Участники возмущались подобной бесцеремонности и требовали, чтобы конкурс продлили ещё на несколько минут — обычное нытьё неудачников. Рин вообще ничего этого не заметил.

      Разумеется, выиграл Рин. Я не вошёл даже в пятёрку, но проигрыш или выигрыш меня и не интересовал. Я подошёл к Рину и поздравил его с победой, мне второй раз за сегодняшний день удалось пожать ему руку и поговорить с ним немного, прежде чем вездесущий Коджи возник на горизонте.

      — Что он тебе сказал? — спросил Марлон, когда мы уже возвращались обратно в салон.

      — Кто? Рин? — рассеянно переспросил я.

      — Да нет же, Джей-Си.

      — К чёрту Джей-Си!

      Выходка корейца меня вывела из себя, и я планировал высказать ему всё, что думаю по этому поводу, и отправить его обратно в Корею, вот пусть только попадётся мне на глаза!

      Случай представился раньше, чем я думал: Шин Джин-Чо ждал нас в салоне.

      — Разумеется, проиграл? — ядовито поинтересовался он у меня.

      — Рин талантливее, только и всего, — сказал я сухо.

      — Ну конечно. Ты ведь ни одного конкурса, где он участвовал, не выиграл. Даришь ему победы? — Он сжал кулаки, и его лицо покрылось пятнами. — Так им одержим, что тебе стало наплевать на самого себя? Тогда почему бы тебе, вместо того чтобы просто пялиться, не подойти и не сказать ему, что хочешь его трахнуть? В этом же всё дело?

      — Не стоило так говорить, — пробормотал Марлон, сжав плечо корейца.

      — Почему? — раздражённо сбросил тот его руку.

      — Потому что я это сделал, — сказал я ледяным тоном. — Я трахнул его. В этом всё дело.

      Шин Джин-Чо сузил глаза. Его эта новость нисколько не удивила, он об этом знал. Но тогда к чему было меня провоцировать?

      — Ты его трахнул, и в этом всё дело, — непередаваемым тоном повторил он. — В жизни не слышал большей глупости! Ты не выигрываешь, потому что ты его трахнул и в этом всё дело. Да ты шутишь, чтоб тебя! — И он пинком ноги опрокинул парикмахерское кресло. Оно отлетело в сторону и врезалось прямо в витрину, по стеклу пошли трещины.

      — Да что ж ты делаешь! — воскликнули Марлон и Люк, пытаясь с двух сторон перехватить ему руки, но он легко вырвался.

      Я отчего-то оцепенел. Ни эта вспышка гнева, ни множащиеся на стекле трещины меня не трогали. Пожалуй, было некоторое удивление: что он делает, почему делает и почему я сам ничего не делаю… Только рука дрогнула каким-то невнятным жестом, значения которого я и сам не понял. Кореец высоко вскинул подбородок и отправил в витрину и второе кресло. Стекло зазвенело, осыпаясь осколками на тротуар и внутрь салона.

      — Ты не видишь себя, потому что всё время смотришь на него, — отчеканил кореец и повертел головой, словно бы ища, что ещё запустить в и без того разбитую витрину. — Тебе нужна хорошая встряска, чтобы ты наконец раскрыл глаза и…

      Он заметил стоящую на столе фотографию и протянул к ней руку.

      — Не смей! — взвился я.

      Но Джей-Си уже схватил её и грохнул об пол, а потом ещё и припечатал каблуком ботинка. Я подлетел к нему и влепил ему пощёчину — такую, что он шатнулся, переступил ногами и едва не врезался плечом в стену.

      — Вон отсюда! — свирепо сказал я. — Убирайся! Вон!

      Он смерил меня презрительным взглядом и так грохнул дверью, уходя, что осыпалось и второе стекло в витрине.

      — Ай-ай-ай, — озадаченно сказал Марлон, всплеснув руками. — Ну он и учудил! Хотя, вынужден признать, я с ним полностью согласен, если кого интересует моё мнение.

      Я наклонился и вытащил фотографию из разбитой рамки. Она почти не пострадала, лишь помялась немного. Я разгладил её на столешнице и сунул в карман.

      — Что будем делать с разбитой витриной? — спросил Марлон, видя, что я на его комментарий не отреагировал.

      — Ничего. Опусти жалюзи и закрой тут всё. Ни о чём сегодня не хочу думать, — отрывисто сказал я и ушёл.

      Я мог бы отправиться домой, но вместо этого свернул в знакомый бар. Я частенько туда заглядывал, у меня даже было собственное место за стойкой.

      — Привет, Жюль, — сказал я, входя и плюхаясь на стул.

      — Как обычно? — спросил бармен и поставил передо мной стакан с виски, предварительно бросив в него большой кусок льда. — Сегодня ты особенно паршиво выглядишь.

      — О, ты сама тактичность, — фыркнул я и залпом выпил виски. — Повтори.

      Бармен наполнил мой стакан снова:

      — Что-то из ряда вон выходящее произошло?

      — Да как тебе сказать… Помнишь, говорил тебе о ученике из Сеула? — спросил я, и Жюль утвердительно кивнул. — Вывел меня из себя конкретно. Разгромил мой салон.

      — Разумеется, без единой на то причины? — уточнил бармен и сощурился.

      — Определённо не та причина, чтобы бить витрины, — мрачно возразил я и опустошил вторую порцию виски. — Повтори.

      — Ты не за рулём, надеюсь? — спросил Жюль, наклоняя над стаканом бутылку. — Не хотелось бы, чтобы тебя отскребали от асфальта.

      — Пешком. Допью и пойду домой. К чёрту этого корейца с его проповедями! — ругнулся я.

      — Пожалуй, впервые вижу, чтобы ты кого-то так близко к сердцу принимал, — заметил бармен. — Ну, разумеется, не считая того японского стилиста. У тебя пунктик на азиатов?

      — А-а? — протянул я зловеще, а он засмеялся.

      Допив третий стакан, я расплатился и поплёлся домой. На душе было скверно. Кореец был не при чём. Он озвучил то, что я и сам прекрасно знал. Но меня отчего-то до глубины души задело, что он, тот, кто меня едва знает, так верно всё подметил и не колеблясь высказал мне прямо в лицо. Да кто он такой, чтобы так себя со мной вести? Коэн, мать его, это Коэн во всём виноват! Я остановился, вытащил телефон и стал набирать номер Коэна. Разумеется, я не дозвонился: была включена голосовая почта. Впрочем, я накричал порядочной длины сообщение, не стесняясь в выражениях: изрыгнул из себя всё то, что клокотало внутри. Я отдышался, положил телефон обратно в карман. Уф, полегчало!

      Но это ещё был не конец, как оказалось. Когда я поднялся к себе на этаж, то обнаружил Джей-Си, сидящего около моей двери. Возле него стояла пустая бутылка от какого-то спиртного. Сидел он, низко наклонившись вперёд корпусом. Я подошёл и несильно ткнул его носком ботинка в ногу, решив, что он надрался в стельку и заснул. Кореец тотчас поднял голову. Нет, «пьяным в стельку» он не был, слегка навеселе — как и я сам. Взгляд у него был тусклый и несколько отрешённый.

      — Когда я велел тебе убираться, я не имел в виду, что ты должен поджидать меня возле моей квартиры, — сказал я. — Что, хочешь огреть меня пустой бутылкой по башке? Валяй, посмотрим, как у тебя это получится.

      Он поднялся, придерживаясь ладонью за стену. Бутылку — не тронул.

      — Я опустошён, — без выражения сказал Шин Джин-Чо. — Коэн говорил, что будет трудно, но я и не предполагал, что настолько.

      — Трудно? — переспросил я. — О чём это ты?

      — Ты зациклился на нём. Тебе нужна встряска, чтобы очнуться. Всем гениям нужна встряска. Иначе никак.

      — Поэтому ты разгромил мой салон? — иронично спросил я, вставляя ключ в замочную скважину.

      Моя ирония пропала втуне.

      — Да, поэтому, — просто сказал кореец. — Но не вышло, к сожалению. Так что я ещё раз попробую.

      — Громить там уже нечего, — фыркнул я, несколько смущённый этим простым ответом. — Вторая витрина, к твоему сведению, тоже вылетела. Да и эффект уже не тот будет: кто же предупреждает о налёте?

      Он издал невнятный смешок, тронул волосы рукой и вдруг за плечи пригвоздил меня к двери спиной. Дверь распахнулась, мы оба влетели в квартиру, спотыкаясь, и едва удержались на ногах, ударившись о перегородку, отделявшую прихожую от гостиной.

      — Ты что? — воскликнул я.

      Кореец, не ответив, схватил ртом мои губы, вовлекая меня в глубокий поцелуй. Его язык закружил внутри.

      — Пусти! — промямлил я, пытаясь его оттолкнуть.

      — Почему нет? — бросил он, решительно запуская ладонь мне в штаны.

      — Потому что мы подшофе… потому что я тебя терпеть не могу… потому что…

      Каждое моё слово прерывалось новым поцелуем. Член, несмотря на пережитые им вчера издевательства, набух, поддаваясь грубоватой ласке проворных пальцев. Я дёрнул подбородком, избавляясь от жадных губ парня — на долю секунды:

      — Прекрати!

      — Останови, — с вызовом сказал кореец.

      Наши взгляды скрестились как шпаги. Он вызывающе улыбался, трогая языком край рта. Опять провоцирует? Я презрительно фыркнул, ухватил его волосы в горсть и сам впился в его губы, выделывая языком не менее смелые пируэты. У него встал, я почувствовал это, потому что он бёдрами вжимал меня в стену. Я дёрнул замок на его ширинке, выудил оттуда пенис и сжал его в ладони, ритмично массируя. Шин Джин-Чо задышал, лицо его раскраснелось, и он проделал то же самое — с моим членом. Трахнуть или отсосать? А почему бы и не трахнуть? Я за воротник протащил его в спальню, и мы оба грохнулись на кровать, я — сверху. Рукой я всё ещё орудовал в его ширинке, и мы продолжали целоваться, едва ли не кусая друг друга в порыве почти животной страсти. Кореец как-то ловко вывернулся и опрокинул на кровать уже меня. Пальцы его ухватили мой ремень и дёргали его, расстёгивая. Я напряг тело, и мы опять перевернулись. Какое-то время мы сражались друг с другом, катаясь по кровати, и на пятом или шестом повороте я всё понял.

      — Ничего не получится, — сказал я, отпихивая Джей-Си от себя.

      — Почему? Я для тебя недостаточно хорош? — сквозь зубы спросил он, делая новую попытку обхватить меня за плечи и повалить на кровать.

      — Потому что мы оба активы, вот почему, — отозвался я, высвобождаясь.

      — Разве всё должно сводиться только к сексу? Этого тебе не достаточно? — И он опять запустил руку мне в штаны.

      — Всё, хватит! — резко сказал я, выскакивая из кровати и торопливо застёгивая ширинку. — Не знаю, что на тебя нашло, но… Возвращайся.

      — Куда? — переспросил Джей-Си, и его глаза слегка вспыхнули. Должно быть, он решил, что я имею в виду салон. Но их свет тут же померк, когда я ответил:

      — В Корею. К Коэну. Куда угодно.

      — Только потому, что я тоже актив? — процедил Шин Джин-Чо, вставая. Его штаны были приспущены на бёдрах, но он их не спешил подтягивать.

      — Не только.

      — Значит, из-за Рина Мацумото, — с прежней ядовитой гримасой предположил он.

      — При чём тут… — задохнулся я.

      — Весь мир крутится вокруг этого япошки… — раздражённо дёрнулся кореец и рывком натянул спущенные штаны. — Весь твой чёртов мир крутится исключительно вокруг него. Да это же был секс «по случаю», только и всего. Почему в твоей жизни не может быть ещё одного?!

      — «Секса по случаю»? — нехорошо ухмыльнулся я.

      Он смерил меня долгим взглядом, подобрал скинутый пиджак и ушёл. Я с досадой защёлкнул дверной замок и, развернувшись, посмотрел на кровать. Простыни на ней были сбиты, измяты… Я машинально расправил их, потом выругался и завалился на кровать, как попало подминая под себя подушки. Запах его одеколона — сочного иланг-иланга с нотой тропических фруктов — витал в воздухе.

      Встрепенулся телефон, который всё ещё лежал в моём кармане и чудом не отключился во время «постельных манёвров». Это был Коэн.

      — Что, — вяло спросил я, — прослушал моё сообщение, или он уже успел тебе пожаловаться? В любом случае — пошёл ты… вместе со своим корейцем.

      — Он не «мой кореец», — живо возразил Коэн.

      — Да неужели.

      — И с чего это ты выдумал демонстрировать мне весь твой словарный запас?

      — Это был ещё не весь. Я тебе счёт пришлю, Коэн.

      — За что?

      — За то, что твой «азиат» разбил витрину в моём салоне.

      — Я же сказал…

      — Неважно. И упаси тебя Бог когда-нибудь прислать мне ещё какого-нибудь… азиата. Если даже хотя бы упомянешь об этом…

      — На тропу войны вышел, что ли… — растерянно отозвался Коэн. — Чем Шин Джин-Чо так тебя пронял?

      — Вот и спросишь, когда он к тебе вернётся.

      — Ко мне? — поразился Коэн.

      — Или куда он там вернётся… Меня это уже не касается.

      — Серж… Да подожди ты! Серж…

      Я отключил телефон и зашвырнул его на другой край кровати. Всё, хватит с меня азиатов!