Наутро я поехал в «Ailes de papillon» с твёрдым намерением вышвырнуть Джей-Си из салона хоть силой, если он посмеет там объявиться. Его там не было, зато на столе лежала рамка для фотографии — новенькая, ещё в упаковке. Я нахмурился и вопросительно взглянул на Марлона с Люком.

      — Джей-Си принёс, — сказал Марлон недовольно. — Слушай, Серж, он сказал, что сегодня же улетает в Сеул.

      — А, неужели? — отозвался я, не притронувшись к рамке.

      — Серж! Ты что, хочешь всё так оставить? Поговори с ним хотя бы. Конечно, то, что он разбил стекло…

      Кажется, они ничего не знали о том, что мы с корейцем уже «поговорили» после инцидента. Вот и отлично.

      — И не собираюсь, — отрезал я.

      — И ты позволишь ему вот так просто уехать? — поразился Марлон.

      Я пожал плечами и подошёл к закрытой жалюзи разбитой витрине.

      — Что будем делать? — спросил Люк.

      Я уже знал, что делать. Вчера ночью я хорошенько обдумал положение дел и пришёл к неутешительным выводам.

      — Я позвоню стекольщикам… — начал Марлон.

      — Я продаю «Ailes de papillon», — сказал я, разворачиваясь к ассистентам лицом.

      — Что?! — в голос воскликнули они, вытаращив на меня глаза.

      Я спокойно, без лишних эмоций, хоть мне было и горько говорить об этом, сообщил им, что собираюсь выставить салон на продажу, чтобы полученные деньги пошли на оплату кредитов и долгов, а также на их выходные пособия.

      — Но как же… — задохнулся Марлон. — Это же твоё детище…

      — Я так больше не могу, — честно ответил я. — Я измотан поисками дополнительных заработков, мне не до личностного развития. Салон требует ремонта и модернизации. Кредиторы выедают мне мозг. Теперь ещё и это…

      — Что? — прищурился Марлон.

      — Всё это. Нанятым мастером выжить проще. В общем, это окончательное решение. Можете подать на меня в суд, если хотите, — добавил я, криво улыбнувшись.

      — Я бы тебе врезал, — мрачно возразил Марлон, — если бы не знал, как обстоят дела с «Ailes de papillon».

      Люк тихонько всхлипнул.

      Всем было жаль салона, нашего дома на протяжении десяти с лишним лет, но это был единственный выход, если мы не хотели утонуть вместе с ним.

      На другой же день я связался с агентством, и «Ailes de papillon» был выставлен на продажу, а буквально через неделю мне сообщили, что салон продан и что кредиты погашены. Остаток суммы — жалкие крохи — перечислены на карты в счёт долга по зарплате сотрудникам. Мне досталась лишь бумажка, подтверждающая собственно факт продажи и куча закрытых платёжек из банка. Эту страницу моей жизни я перевернул. Попытался перевернуть, во всяком случае.

      Работать я устроился по иронии к нашим конкурентам — в салон «Versailles». Владельцев я хорошо знал, семейная пара Мишон. Врагами мы не были, но их политика разительно отличалась от той, что придерживались в «Ailes de papillon». Если я и мои ассистенты участвовали в конкурсах или мастер-классах индивидуально, то сотрудники «Versailles» всегда были лишь «de Versailles» — обезличенные, не имеющие права использовать собственное имя на подобных мероприятиях, и награды получал — если получал — всегда только салон. Серая масса, на лбах которой были прилеплены ярлыки «Versailles».

      Иронизировать Мишон не стал, вообще ни слова не сказал насчёт наших прошлых стычек. Разумеется, получить стилиста моего класса — это всё равно что вишенку с торта первым съесть. Но удовольствия он не скрывал, когда я подписывал с ним контракт на год, обязывающий все мои награды отчуждать в пользу салона. А вот сотрудники приняли меня неприязненно, то ли из чувства конкуренции, то ли из некоторой зависти к моим прошлым достижениям… К тому же Мишон с первого же дня начал использовать меня по полной программе, как ломовую лошадь. Но и платили хорошо.

      К концу года, когда настало время продлевать контракт, я случайно столкнулся в кафе с Рином и Коджи. Я настолько заработался и эмоционально выгорел, приумножая трофеи «Versailles», что эта встреча не принесла мне радости. Должно быть, выглядел я настолько паршиво, что даже Юкитака смягчился и предложил мне выпить с ними кофе. Я сел за столик скорее машинально.

      — Мы слышали про «Ailes de papillon», — сказал Рин. — Жаль, что тебе пришлось его продать.

      — Ничего не поделаешь, — сказал я, отпив из чашки. Кофе показался необыкновенно горьким.

      — А что с твоими ассистентами стало?

      — Марлон и Люк, насколько я знаю, устроились, — неуверенно ответил я. Мы не виделись с тех пор и даже не созванивались.

      — А твой корейский ученик? — перебил Юкитака, будто рассказ о моих ассистентах его нисколько не волновал. — Что с ним?

      — Вернулся в Сеул, должно быть, — пожал я плечами. — Он вообще-то и не был моим учеником.

      Тут у Рина зазвонил телефон, он извинился и отошёл, чтобы ответить. Я ждал, что Коджи тут же ринется за ним, выясняя, кто это ему названивает, но Юкитака остался за столиком и как-то пристально на меня смотрел.

      — Что? — не выдержал я. — Если есть что сказать, так говори.

      — И ты его не остановил? — спросил он, сощурившись. — А как же то, что было между вами?

      — Ничего между нами не было, — возразил я с лёгкой раздражительностью в голосе.

      — Да неужели? — фыркнул Юкитака. — Ну, ты-то ладно, но он… Странно, что он вот так просто сдался.

      — «Сдался»? — машинально повторил я.

      — Только не говори, что не заметил.

      — Чего не заметил?

      — Что он был влюблён в тебя по уши.

      Я вытаращился на него. Коджи приподнял брови:

      — Да ладно! Что, на самом деле не заметил? Ну знаешь…

      Я нахмурился. Коджи постучал пальцами по столу:

      — Да и ты выглядел оживлённым, когда с ним собачился на том конкурсе. Он ведь тебе нравился, этот корейский ученик.

      — Ничего подобного, — возмущённо возразил я. — Я, если хочешь знать, терпеть его не могу. Меня никто так в жизни не выбешивал, как он за эти несчастные три недели.

      Коджи двусмысленно хохотнул, потом сразу стал серьёзным и спросил:

      — Но неужели тебе нисколько не интересно, где он теперь или чем занимается?

      — Пф, — только и сказал я, но, пожалуй, поймал себя на мысли, что задумывался над этим иногда.

      Коджи сунул руку в сумку, лежавшую у него на коленях, вытащил из неё журнал и положил его передо мной на столик:

      — Если интересно, то вот.

      Журнал был азиатский, сплошные иероглифы. Коджи развернул журнал и постучал пальцем по странице. Я глянул. Там была статья с фотографией внизу: небольшое зданьице с зелёной крышей и белой вывеской — название заведения тоже кракозябрами, — а перед ним, у порога, обнявшись, трое азиатов, один из них — Шин Джин-Чо. Они улыбались и выглядели вполне счастливо. «Цветёт и пахнет», — подумал я, и отчего-то не слишком было приятно видеть, что он улыбается себе, как ни в чём не бывало, и, вероятно, даже и не вспоминает о Париже, в то время как я…

      — Это об открытии их салона в Сеуле, — пояснил Коджи.

      — А, вот как, — сказал я.

      — «А, вот как»? — повторил Коджи поражённо. — И это всё, что ты можешь сказать?

      — А что ты ожидал услышать? — ещё сильнее нахмурился я.

      Он откинулся на спинку стула, взглянул поверх меня на всё ещё разговаривающего по телефону Рина.

      — Знаешь, я просто не хочу, чтобы кто-то повторял моих ошибок. Я десять лет потерял по собственной глупости. Сколько лет это у тебя займёт, а? Прежде чем ты поймёшь, насколько этот человек был тебе дорог? Когда будет поздно?

      — О чём это ты? — недовольно спросил я.

      — О нас с Рином. О нас троих, — уточнил он, глядя на меня ещё пристальнее. — Ты ведь знаешь нашу историю. А я знаю о вашей с Рином… истории. Я тебе честно скажу, меня до сих пор трясёт, стоит мне подумать, что ты его трахнул. Не потому, что ты его трахнул, нет, а потому, что это из-за меня произошло. Десять лет потратил впустую и едва всё не испортил дурацкой проверкой на верность! Не будь таким же идиотом, как я. Поезжай к нему.

      — К кому?

      — К Шин Джин-Чо. Если не сделаешь этого, потом всю жизнь жалеть будешь, что не сделал. У вас же это всерьёз, как же ты до сих пор этого не понял?

      — О чём это вы тут разговариваете? — За столик вернулся Рин.

      — Да так, — сказал Коджи, толкая журнал ещё ближе ко мне. — Рассказал ему о том корейском салоне, в который мы заезжали.

      — «Заезжали»? — выдавил я.

      — Были в Корее проездом, вот и заглянули… — с улыбкой ответил Юкитака, и по выражению его лица я понял, что ездили они туда специально. По какой причине и с каким умыслом — неизвестно, но точно не «проездом».

      — Он о тебе расспрашивал, — обронил Рин.

      — Кто? — машинально спросил я.

      — Да Шин Джин-Чо же, — раздражённо сказал Коджи и трахнул ладонью по столику, — я тебе уже полчаса пытаюсь мозги на место поставить…

      — Коджи! — предупредительно начал Рин, взяв его за локоть.

      — Хватит уже слюни пускать на моего, заведи себе своего собственного, — не слушая Рина, докончил Юкитака, и тон его становился всё раздражённее. — Пора забыть о том случайном перепихе.

      Он практически повторил слова Джей-Си. Я невольно вздрогнул. Рин залился краской и ещё сильнее дёрнул любовника за локоть.

      — Выбешивает просто смотреть, как он просирает собственное счастье, — почти рявкнул Коджи, и его лицо покрылось краской. — И что это за история с переходом в «Versailles»? Да он точно рехнулся! Я бы лучше улицы мести пошёл, чем работать с Мишоном.

      — Коджи… Коджи… — бормотал Рин, озираясь. На нас уже начали смотреть прохожие.

      — А разве я не прав? Ты ведь видел его, как он обо всём этом говорил… А этот… ни сном ни духом…

      — Коджи, пусть они сами разбираются в своих отношениях.

      — Нет у нас и не было никаких отношений, — резко сказал я. — Не знаю, что он вам там наговорил… и знать не хочу!

      — Да? — Коджи поднялся, схватил Рина под руку. — Как хочешь. Твоя жизнь. Вот только Рин — не её часть. Не был и не будет никогда её частью. Пойми уже, наконец.

      Рин попытался что-то сказать или извиниться, но Юкитака уволок его за собой к таксомоторной стоянке, запихнул в такси, и они уехали.

      Я, тяжело дыша, мечтал запустить чашкой или стулом в отъезжавшую машину. Через заднее стекло было видно, как они спорили, потом Коджи буквально засосал Рина… Чёрт, чёрт, чёрт! Я с ненавистью посмотрел на оставленный Юкитакой журнал. Улыбающееся лицо Джей-Си, пожалуй, раздражало меня даже больше, чем только что увиденная сцена. Но журнал я всё-таки унёс с собой, хмуро размышляя, почему все кому не лень, даже бармен, спрашивают у меня про этого корейца!

      Но кое в чём с Коджи я был вынужден согласиться: работать у Мишона стало совершенно невыносимо. Последней каплей стал вычет из моей зарплаты за то, что на последнем конкурсе меня спросили о «Ailes de papillon». Разумеется, то, что Серж Грамон стал «de Versailles», не могло не привлечь внимание публики. Я ведь был не каким-то заурядным цирюльником, а стилистом с мировым именем… которое теперь не вправе был использовать публично.

      — Продлевать контракт не буду, — вспылил я, узнав от Мишона о «штрафе». — Увольняюсь немедленно! Это уже ни в какие рамки не лезет.

      — Контракт истекает через неделю, — возразил Мишон, — разорвать ты его не сможешь: иначе придётся выплатить неустойку в триста процентов. Сомневаюсь, что у тебя есть такие деньги… или хотя бы какие-нибудь деньги. Так что пакуй чемоданы, завтра ты летишь в Сеул — на конкурс.

      — К-куда? — не поверил я своим ушам. — В Сеул?

      Вот уж точно всё на свете сговорилось против меня! Теперь и Мишон говорит, что я должен поехать в Корею! Конечно, у него совсем другие цели, не свести меня с «корейским учеником», о существовании которого он вообще не знает, но все эти совпадения уже начинали конкретно раздражать и даже пугать.

      Мишон сунул мне билеты и сопроводительные документы и сказал, что после этого я могу идти на все четыре стороны — после того как привезу оттуда сертификат с призовым местом в качестве «de Versailles». Такого в его «коллекции» ещё не было. Переубедить его не представлялось возможным: никого другого туда он не собирался посылать, понимая, что только я с моим мастерством могу привезти ему корейский «трофей». Я проскрежетал:

      — Хорошо, я поеду в Сеул и привезу тебе эту чёртову бумажку.

      — Счастливого пути, — невозмутимо пожелал мне вслед Мишон.