Мин Юнги все время забывал, каких усилий стоит навести порядок на рабочем месте. 

Он вымотанно вздохнул, стянул черные резиновые перчатки и выкинул в мусорку под столом, прежде чем оглядел результат своей работы. Стеклянные пузырьки, выстроенные вдоль стены, теперь отсортированны в алфавитном порядке, все лужицы и пятна убраны, а остатки подгнивающих масел и конечностей животных догорали в камине. Жир, оставшийся от варки зелий на его черных кирпичных стенах, был отчищен губками, что теперь были сложены в блестящих мусорных пакетах. Все книги и листы бумаги, которые были разбросаны по его деревянному столу, убраны обратно на стеллаж, и он даже нашел силы почистить свой котел — что-то, что он делал только в случаях крайней необходимости. Чугунный горшок практически сиял на его выключенной плите.

Комнату наполнило спокойствие, несмотря на царящий в ней организованный беспорядок. Кристалы оникса и аметиста сверкали в пробивающемся в его окна лунном свете, посаженные в горшки травы, которые были до этого на грани смерти, политы и потихоньку оживали в своей миниатюрной теплице у темной стены. Амулеты и кости, подвешенные на бечевке к потолку, покачиваются от вечернего ветерка, и Юнги с облегчением вдыхал чистый запах лемонграсса, что витал в комнате. Ему претила уборка, но это было важно для него как зельевара, и он и так тянул с этим слишком долго. Тот факт, что это заняло весь день, выводил его из себя, но сегодня не было лекций, так что лучшего занятия, чтобы скоротать время до вечера, не было.

Кстати, он уложился точно вовремя. Чон Хосок наверняка еще не вернулся домой.

Волна привязанности пронеслась по венам Юнги.

Чон Хосок.

Единственная любовь в жизни Мин Юнги.

Когда Юнги впервые увидел младшего, он почувствовал, будто его ударили в грудь. Было больно, слёзы пекли веки изнутри, и он делал все возможное, чтобы не задохнуться, когда их взгляды пересеклись, пока они стояли в разных концах сада. Хосок был окружён друзьями, они улыбались, переписывая задания из тетрадей друг друга, но Юнги не мог отвести взгляда от как бы незнакомца. 

Он знал Чон Хосока, как и все в кампусе, но это первый раз, когда они столкнулись лицом к лицу, и по спине Юнги прошла дрожь. Хосок — воплощение красоты во всех смыслах этого слова. Его челюсть и нос четко очерчены, губы в форме сердца обрамляли идеальную жемчужную улыбку, а темно-ореховые глаза сияли из-под взъерошенной персиковой с вкраплениями жвачно-розового челки. Яркие красные спортивные брюки подчёркивали мышцы его ног, а темно-розовая худи, слегка прикрывающая его бёдра, немного приподнялась, когда Хосок откинулся назад во время смеха. Юнги громко вдохнул, когда увидел резинку белья и полоску волос, идущую от пупка вниз. Жар затопил его промежность, из-за чего Юнги чертыхнулся.

В этот момент взгляд Хосока упал на него, и Юнги застыл в ужасе. Когда контроль над конечностями вернулся, он натянул шляпу на растрёпанные волосы, схватил сумку и дал дёру. Сердцебиение начало замедляться только к тому моменту, как он оказался в безопасности своего дома и запер дверь трясущимися руками. Юнги помчался в мастерскую, достал все книги и начал искать любое упоминание магии, проклятья или чар, которую Хосок применил к нему, чтобы заставить ощущать все эти эмоции. Может, любовное заклинание? Хм, неа, он не прикасался к нему, так что это не то. Сглаз? Юнги поискал в своих записях что-то подходящее, но в итоге нахмурился. Не подходит.

Любовное зелье? Шанс маленький, но оставался. Юнги варил парочку для зачетов, и они довольно сложны в приготовлении, но при этом практически не дают эффекта. Слишком много телодвижений и слишком никчемный результат, на самом деле, но Юнги все равно должен проверить этот вариант. Достал свою бутылку из сумки, осмотрел ее, глубоко вдохнул запах воды и нахмурился. Точно не любовное зелье. Какого хуя. 

В течение недели Юнги ждал, когда же его симптомы пройдут, каждое утро просыпаясь с надеждой на то, что странное трепетание в груди утихнет, засыпал с ловцами снов над головой, чтобы избавиться от мыслей о Чон Хосоке, но это чувство, это странное, приводящее его внутренности в беспорядок чувство все еще было здесь. Юнги пришел к выводу, что он влюбился. Не под воздействием магии, а по-настоящему, и он не был рад своему открытию.

Год медленно тянулся, Юнги ловил себя на мысли, что все чаще жаждет видеть Чон Хосока: он посещал занятия, которые ему не нужны; обедал поблизости от яркого парня так часто, как только мог (спрятавшись, естественно); дошло даже до (случайного) провожания до дома, но после осознания того, что наделал и где находился, Юнги еще долго сыпал проклятьями в свой адрес. Он быстро пошел домой, ругаясь на свои тяжелые кожаные ботинки за то, сколько шума они производили, соприкасаясь с асфальтом. Когда он зашел в коттедж, потрёпанный, но надежный, подаренный ему покойной бабушкой, располагающийся на окраине небольшого болота недалеко от кампуса, в его голове пустил корни пугающий план. 

Юнги старался не зацикливаться на этом плане, но каждое воспоминание о мягких розовых волосах, о родинке на сердцеобразных губах, о смехе и высоком голосе Хосока — Юнги не мог сопротивляться им. Любовь становилась болезненнее и болезненнее, будто рана, которая не прекращала кровоточить, которая никогда не заживет. Он нуждался в большем, чтобы облегчить боль. Но Юнги знал, что является трусом, а также знал, что не является типом людей, с которыми Хосок будет хотя бы дружить, не говоря уже о походах на свидания. Младший был окружен теплыми людьми, с их яркими нарядами и волосами, с застывшими на их красивых лицах улыбками, будто те никогда не угасали. Юнги не был похож на них, и никогда бы не стал, даже ради Хосока. 

Он бледный, темный и худой, с тощими конечностями и вьющимися черными волосами, топчется неподалеку в своих доисторических ботинках и многослойной мешковатой черной одежде. Юнги чувствовал себя не в своей тарелке без широкополой шляпы и черной кожаной сумки или без своей коллекции серебряных цепей, а также тщательно следил за тем, чтобы улыбка не покидала пределы его комнаты — места, где ни одна живая душа не могла увидеть ее. И его все устраивало. Ему нравилось, что его никто не беспокоил в кампусе, что люди расходились перед ним, лишь бы их пути не пересеклись. Ему нравилось делать свою домашку в одиночестве, нравилась тишина уединения практически также, как первая чашка кофе поутру. Так что, когда осознание того, что он влюбился в свою полную противоположность, наконец-таки улеглось в его сознании, он не знал, что же делать с чувствами, что медленно росли внутри него. 

Для Юнги любовь всегда была чем-то химическим, чем-то, что можно замешать в котле и напоить кого-то, что-то, о чем можно прочесть и над чем посмеяться, что-то лживое и ненастоящее даже в мире, пропитанном магией. Но сейчас он прочувствовал все истории людей, что выкидывались из башен из-за разбитых сердец, людей, что позволяли любви настолько сводить их с ума, что решались на убийства — сейчас все это обрело ужасающий смысл. Юнги не был достаточно храбр, чтобы любовь заставила его признаться, но она была достаточно сильна, чтобы он жаждал, так что он поддался.

Когда бабушка Юнги умерла, то завещала ему свой коттедж, к его большому удивлению и волнению. Для него это было подобно сбывшейся мечте: иметь возможность работать в ее мастерской, так как свою любовь к зельям Юнги обрел, глядя на бабулю. Она оставила ему все: ее растения, склянки, наполненные известными и неизвестными ему жидкостями, и все заклинания и книги рецептов, которыми она владела или написала. «Это все твое, — было написано в завещании; ее неповторимый почерк покрывал желтеющий пергамент. — Все в этом доме принадлежит тебе». 

Юнги не натыкался на сундучок три месяца жизни в обветшалой хижине, но найдя, почти пожалел об этом. За банкой продолговатых мертвых лягушек, законсервированных в желтой жидкости, втиснутой в дыру в черной кирпичной стене, была спрятана эта вещица. Он вытащил ее, задев банку, и наблюдал за тем, как она разбивается о пол, не двигаясь. Желание прибраться сию же секунду было сильным, но тяга к содержимому сундучка была неумолимой, и Юнги открыл его с чувством тревоги. Он чуть не уронил его от шока, когда взгляд темных глаз упал на то, что там лежало.

Это Колокольчик Минов.

Юнги жадно вдыхал воздух, поставив сундук на стол и уставившись на него в неверии.

Эта фамильная реликвия была утеряна десятилетия назад. Никто не мог ее найти, никакая магия не могла отследить ее, ни один ясновидящий не смог им помочь. Она передавалась от поколения к поколению с незапамятных времен, когда ведьм вылавливали и сжигали на кострах, — это была самая бесценная вещь, которой обладала их семья. И вот она здесь, на рабочем столе Юнги, его пальцы покалывает от желания прикоснуться к ней.

«Давай, — подгонял его голос, пугая. — Прикоснись. Ты узнаешь, для чего он».

«Похуй, — подумал Юнги. — Похуй».

Колокольчик закреплен на тонком кожаном ремешке, и Юнги моргнул, прежде чем понял, что же это такое. Это ошейник. Это блядский ошейник. 

Не думая дважды, он застегнул его на своей шее и сглотнул. Звук вырвался из его рта против воли. 

Тоненький маленький «мяу». 

— О боже, это блядский тотем фамильяров. 

Из Юнги вырвался шокированный смех.

— Я могу превращаться в кота?!

У него не заняло много времени разобраться в том, как работает магия, так что скоро Юнги мог беспрепятсвенно менять свою форму между животной и человеческой — что-то, что сделало его жизнь в тысячу раз легче во время поиска редких ингредиентов для зелий и тех моментов, когда он избегает всяких торговцев печеньем, заряженным на удачу. Чертовски, блять, здорово. Это позволило ему проскальзывать на улицу после разрешенных, безопасных для ведьм, часов, а также привнесло в его жизнь порцию ласки, нужду в которой он не признал бы даже под пытками. Найти Колокольчик Минов было даром свыше, даже если иногда при внезапном перевозбуждении сквозь его растрепанные черные волосы пробивались кошачьи уши, сопровождаемые гладким хвостом, подёргивающимся у его задницы. И именно по этой причине Юнги надевал его только по особым случаям. 

Таким как подружиться с Чон Хосоком в милой кошачьей форме.

Когда он впервые приблизился к младшему, испугался до смерти. Он надел семейный колокольчик Минов, произвел трансформацию и выпрыгнул через окно под свет полной луны. К тому времени как он добрался до здания с квартирой Хосока, Юнги разнервничался, его сердце бешено билось за крохотной грудной клеткой, но он все же запрыгнул на дерево в надежде хотя бы вскользь понаблюдать за объектом своих симпатий. Удача была на его стороне в ту ночь, Чон Хосок отодвинул шторы в своей комнате именно в этот самый момент, а остальное стало историей.

Сейчас Юнги посещал его так часто, как только мог, используя колокольчик, чтобы получить форму, с помощью которой он с легкостью входил в комнату Хосока через открытое окно, сворачивался клубочком на груди младшего и громко мурчал, пока Хосок ворковал с ним, чего никогда не случилось бы с Юнги-человеком, в чем он был уверен. Так что пользовался этим, пока мог, приходя практически каждую ночь.

И сегодняшняя не была исключением.

Нарастающая луна ярко отражалась на его гладком черном мехе, когда он аккуратно, чтобы не задеть заряжающиеся силой от лунного света кристаллы, запрыгнул на свой подоконник и выскочил навстречу ночи, обострив все свои чувства. Он знал, что где-то поблизости собака, он чуял ее и не жаждал повторения их прошлой встречи, которая закончилась голым Юнги в человеческой форме, застрявшем на ветке дерева, шипящего вниз, пока собака, поскуливая, не убежала в ближайшие кусты. Этого никогда не произойдет снова, ни в коем, блять, случае.

Юнги прибыл к Хосоку точно вовремя, мяукая снаружи и мягко ударяя лапкой по стеклу, когда шторы отодвинулись и показалась яркая улыбка. Дыхание Юнги остановилось бы, если бы он не мурчал так громко. Хосок даже после целого дня занятий и подработки в небольшом кафе кампуса рядом с библиотекой (что Юнги выяснил определенно не сталкеря за ним, нет-нет) выглядел неземным. Под его глазами были темные круги, волосы в легком беспорядке, но он выглядел как солнечный луч в теплый весенний день, и Юнги почувствовал, как расслабление омывает его вплоть до тонкого хвоста. 

— Давай, заходи, — мягко произнес Хосок, вытянув руку, чтобы Юнги понюхал ее. Котенок воспользовался шансом и лизнул ее, на что Хосок ухмыльнулся. — Я купил вкусняшки для тебя. 

Юнги плевать хотел на угощения, но ему нравилось, когда Хосок кормил его, потому что он мог видеть обожание в глазах младшего, что-то, чего никогда не было, и не будет, направлено на него в его настоящем теле. Юнги с легкостью приземлился на кровать и мяукал, пока Хосок не присоединился к нему, после чего позволил себе свернуться клубочком на чужих коленях и закрыл глаза. Ему нравилось быть между ногами Хосока, даже если он никогда не признается в этом даже себе, даже поздно ночью с кулаком вокруг члена и именем Хосока на губах. Из-за мысли об этом горячая волна пронеслась по его телу, и он мяукнул от дискомфорта вопреки своему желанию. 

Хосок глубоко вздохнул в замешательстве.

— Ты... проголодался?

— Мяу.

— Хочешь печенюшек с тунцом?

— Мяу.

— Угу.

У него затрепетало в груди, когда Хосок подошел к столу и насыпал в милую розовую мисочку крохотные печеньки в виде рыбок. Юнги помнил, что Хосок купил эту миску специально для него, и это знание доводило до слез. Он медленно ел на краю кровати, куда Хосок поставил его пиалку, наблюдая за тем, как глаза розововолосого наполняются любовью, и похрустывая каждым кусочком с наслаждением. Хосок ухмыльнулся и почесал между его ушами, умиляясь мяуканью, которое выпустил Юнги. 

— Ты такой прелестный котёночек, — прошептал Хосок, чьи пальцы нашли идеальную точку между мягкими черными ушками — Юнги безуспешно пытался сдержать обильное слюноотделение за острыми клыками. Не то что бы это имело значение, ведь у котов есть слюни, думалось Юнги. Правда? Он сделал себе пометку о том, что было бы неплохо добавить кошачью слюну в его коллекцию ингредиентов, когда Хосок захихикал. — Сладкий котик, котёнок, котёночек.

Юнги знал, что если бы коты могли краснеть, он бы просто пылал, но, к его счастью, в кошачьей форме его навыки в сокрытии смущения были лучше. Все, что он сделал, — съел последнее печенье, промурчал, выпустил маленький зевок и вернулся обратно к Хосоку на колени, где притворился спящим, пока Хосок гладил его во время чтения какой-то книги по любовным чарам с голографической обложкой. 

Юнги многое узнал за те недели, что приходил к Хосоку. Во-первых, Хосок занимался магией любви. Не устрашающим видом, которого опасался Юнги, при котором людям против их воли навязывали несуществующие чувства. А милым ее ответвлением, когда Хосок розовой ручкой рисовал символы на руках своих друзей, чтобы зарядить их энергией, или шептал заклинания над заказанными парой в кафе молочными коктейлями, желая им исполнения мечт и долгой жизни. С одной стороны, Юнги от этого подташнивало, но с другой — он готов рассыпаться на миллион мерцающих частиц. И еще — комната Хосока оформлена в красных, розовых и желтых цветах, лепестки роз покрывали все поверхности, а в воздухе стоял тяжелый запах ванили, который смешивался с грейпфрутовыми нотками парфюма Хосока.

Во-вторых, Хосок был громким. Он пел в душе на пределе возможностей своих связок, пока Юнги скрябся в дверь, пытаясь войти и подглядеть за обнаженным младшим, но тот ни разу не услышал его мяуканье из-за звука своего собственного голоса: иногда мягкого, иногда напряженного — но всегда полного наслаждения. Также Хосок частенько внезапно вскрикивал, из-за чего Юнги в ужасе подпрыгивал и с визгом уносился на другой конец кровати, откуда его возвращали назад теплые большие ладони и медовая улыбка. Хосок кричал из-за чего-то, что прочел в своих книгах, из-за случайного сообщения, и иногда из-за того, что в комнате было слишком тихо по его мнению. «Шум — это весело‎, — как-то сказал он Юнги, поглаживая у кота под подбородком. — Ты так не думаешь?». Тот только мяукнул в ответ, не уверенный в том, было ли это согласие или возражение.

В-третьих, Хосок был популярным. Временами Юнги ждал у окна часами, и Хосок возвращался домой только ранним утром, выглядя сонным, но удовлетворенным. Юнги чувствовал, как ревность бурлит в его животе, неуверенный в том, был ли Хосок с друзьями или... об альтернативе он даже думать не смел. Даже в те моменты, когда Хосок приходил домой со слегка изменившимся запахом, чем-то тяжелым для его кошачьего носа, чем-то знакомым и чужим одновременно. Юнги предпочитал игнорировать это, не считая моменты, когда Хосок говорил ему: «Сейчас иди домой, котёнок» и указывал на окно, прежде чем спешно уйти, ухмыляясь телефону. В полночь. Когда на следующий день занятия. И рабочая смена. И не возвращался домой утром. Не то что бы Юнги ждал снаружи, что вы. 

— Сонный котик, — пробормотал, пока руки продолжали чертить горячие линии по черному меху Юнги, переводя взгляд с книги на него с небольшой улыбкой на розовых губах и мягкостью в ореховых глазах. По мнению Юнги, сейчас был отличный момент для смерти: отдыхать на промежности Хосока, пока его руки ласкают его вдоль и поперек. Он бы умер удовлетворенным. 

Небольшое жужжание нарушило покой, и Хосок убрал свою руку, чтобы взять телефон, его улыбка дрогнула, а идеальные брови были сведены вместе. 

Юнги мяукнул.

Хосок снова посмотрел на него, его взгляд потеплел.

— Чонгук — заноза в моей заднице.

Юнги мяукнул. Чонгук? Друг?

— Он предлагает потрахаться. Что же мне делать, котёнок?

Юнги чувствовал, что все его тело изогнулось и застыло в замешательстве и отвращении. Низкий рык вырвался из глубины его горла, пока он пытался успокоить свое сердце, в комнате раздалось шипение и короткий вскрик Хосока, когда Юнги впился когтями в мягкую плоть его бедер. Юнги много кого видел рядом с Хосоком в университете, но еще никто не приходил к нему в квартиру, так что он решил, что тот свободен, несмотря на то, что иногда возвращался домой и пах как кто-то... несвободный. Юнги не мог плакать, будучи котом, так что единственный способ выплеснуть горе — это вонзить когти глубже. Хосок аккуратно поднял Юнги с колен с болезненным вздохом.

Маленькие пятнышки крови проступили на светлых брюках, и Юнги подумал, что вот он конец: его вышвырнут в окно, как дикое животное, коим он и являлся, отвергнут без раздумий, но нет, Хосок поглаживал его, пока дрожь не прекратилась, бормоча слова утешения. Юнги думал, что не мог влюбиться больше, но этот момент сострадания толкнул его глубже в пропасть, дальше и дальше от света разума. Он так сильно любил Хосока.

— Не волуйся, котёнок, я никого не приведу сюда, — Хосок улыбался, несмотря на то, что красные пятна на брюках становились больше. — Чонгук, может, и горяч, но я не позволю ему придти сюда и испоганить мою ауру. В последний раз его отпечаток остался на всех моих вещах, и мне пришлось очищать комнату, типа, пять раз! 

— Мяу, миу. 

— К тому же, когда мы начинали все это дерьмо, то обещали друг другу не ходить налево, но, котик, иногда я чую кого-то на нем. И это нормально, мне наплевать, но он не может заявиться в мою квартиру и делать вид, будто мы какая-то счастливая пара. Я не играю в такие игры, смекаешь?

Это то, чего он о Хосоке не знал. Это оставляло мерзкий привкус во рту — представлять Хосока с кем-то, кто делает вещи, которые Юнги хотел бы сделать, прикасающегося так, как Юнги хотел бы, чтобы прикасались к нему. Сама мысль о Хосоке, обнимающего кого-то, кто не он, наполнила старшего такой скорбью, что он захотел уйти. И он даже в глаза этого Чонгука не видел, так что о том, чтобы наложить связующие чары, чтобы разлучить их, не могло быть и речи. Не то что бы Юнги сделал бы это в любом случае, потому что это плохо. Но он подумал об этом. Со злым намерением. Отчасти. 

Юнги опустил голову и пошел к окну, избегая контакта с удивленными глазами Хосока. Он начал стучать лапкой по стеклу, и удивление превратилось в боль. 

— Ты хочешь уйти, котёночек?

Юнги застучал быстрее.

— Пожалуйста, не надо. Тут будто становится пусто, когда ты не со мной. 

Юнги испустил низкое, долгое мяуканье. Пальцы Хосока снова были за его ушами, мягко почесывая, тепло и любовь распространялись по шерсти на его спине. Он не мог уйти сейчас, когда Хосок звучит так разбито. 

— Эта комната только для нас, обещаю. Я и ты, котик. Никаких вонючих Чонгуков, ладно?

— Мяу. 

Следующие пол часа Хосок провел за игнорированием смсок от Чонгука, записывая чары в блестящий блокнот, что-то исправлял и вычеркивал, но потом на него накатила сонливость. Тогда он забрался под одеяло с довольной улыбкой, убедившись в том, что оставил окно открытым на тот случай, если Юнги захочет уйти. А тот не хотел уходить, хотел наблюдать за спящим Хосоком, за тем, как поднимается и опускается мягкое одеяло из-за дыхания, смотреть на подрагивающие ресницы на загорелых щеках, но сон пришел бы к нему тоже, а пробуждение голым в доме своего краша не было чем-то, причину чего он мог бы с лёгкостью объяснить. 

Так что Юнги дождался, пока Хосок мягко засопел, аккуратно спрыгнул на пол, зажал между острых зубов носок и высользнул с ним навстречу ночи, будто его тут никогда и не было. Юнги всегда чувствовал себя плохо, забирая вещи из комнаты Хосока, но он никогда не крал что-то важное, даже если иногда ему и хотелось. Это сделало бы его алтарь намного привлекательнее, это точно. И, возможно, менее жутким. Хмм. 

Ведьминский комендантский час давно миновал, когда Юнги забрался в окно своей мастерской, бросил носок и обратился в человеческую форму, зашипев от странного зуда, с которым сходила магия, натянул вчерашнюю одежду, что валялась кучей на полу. Его губы сжались, а брови нахмурились, когда он поднял носок и с тоской уставился на него.

Хосок встречался с кем-то. Может, не официально, но в его жизни все еще был человек, которого он целовал, с кем трахался, кто-то, кто не Юнги, которому хотелось закричать. Он понес носок в угол комнаты, где в нише стоял стол, и положил к остальным тайком унесенным из светлой комнаты Хосока вещам. Забытые кусочки помятой бумаги, лепестки роз, что были рассыпаны по ковру, прядки волос цвета жвачки, и множество разнопарных носков украшали деревянную поверхность, каждый трофей с гордостью демонстрировался. Вокруг стояли красные свечи, воск которых стекал на хрустальные держатели, бросающие романтичный свет на стену рядом, которую занимали наброски улыбающегося лица Хосока. Юнги не был художником, но за год попыток увековечить его красоту, работы стали с большей точностью передавать черты его музы. 

Юнги знал, что это жутко. 

На самом деле, невероятно жутко. Он знал, что было жутко то, как он клал носок к его братьям, как он пробегался подушечками пальцев по коллекции милых розовых прядок, как он вдыхал запах Хосока, роз и пота, как он прислонялся губами к изображению мужчины, которого он идеализировал, запечатленного углем. Юнги знал, что он пиздец какой жуткий. Но также он знал, что это все, что он мог получить от Хосока в этой жизни. Общие моменты в мире, где он не существует как Юнги, и место, доподлинно подтверждающее абсолютную преданность его сердца человеку, находящемуся вне его досягаемости.

Юнги отчаянно вздохнул, задул свечи и направился в кровать, в объятия сна, вспоминая пальцы Хосока, зарывшиеся между его ушами.

Чон Хосок не мог сконцентрироваться на Чон Чонгуке, что агрессивно шептал ему. 

— Почему ты не ответил мне вчера? Я знаю, что ты видел их.

Хосок не отводил взгляд от доски. 

— Я был уставшим, Кук, вчера было много дел. Я отвлёкся и уснул. 

Чонгук нахмурился, между темными бровями пролегла морщинка, что скрывалась красной челкой. Хосок видел, что младший упер язык в свою щеку, как и всегда, когда был супер сердитым. Ему не хотелось иметь с этим дело сейчас, так как лектор углубился в темы экзаменов по окончанию Белтейна (прим. переводчика: Белтейн — кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая). Это было важно, особенно для будущей колдовской работы Хосока, и Чонгук действовал на его нервы. 

— Ты встречаешься с кем-то еще?

Хосок вздохнул. Он чувствовал, как кончики его рта подергиваются. 

— Чонгук, ты же знаешь, что я не вожу людей в свою квартиру.

— А как насчет того раза, когда я приходил? 

Профессор рассказывал о том, что собой представляет Новолуние, наступившее во вторник. Блять, это нельзя пропускать. 

— Ага, и ты оставил свою негативную энергию на всем моем дерьме. Знаешь, сколько времени потребовалось, чтобы все очистить? Мой базилик НЕ счастлив, когда ты находишься поблизости.

Чонгук закатил глаза и зачесал свои вишневые волосы назад. 

— Любовная магия все равно срабатывает через раз, так что тебе следует расширять кругозор.

— Не мог бы заткнуться до конца занятия, пожалуйста? Я правда хочу узнать, каким образом луна во вторник может усилить чары. 

— Ладно, — Чонгук явно обиделся, отвернувшись со сжатой челюстью. Это могло бы показаться сексуальным, но Хосок был близок к тому, чтобы задушить младшего, лишь бы тот замолчал. 

Хосок встречался с Чонгуком несколько месяцев, хотя термин «встречаться» слишком официальный для них. «Друзья с привилегиями» подходит больше. Они общаются уже несколько лет, Хосок практически вырастил в Чонгуке молодого взрослого, наблюдая за всем его путем из неловкого подростка в уверенного юношу, и их перепих был большой неожиданностью. Это произошло на вечеринке, где все пили какую-то меняющую цвет бурду, сваренную в сомнительном котле, и Хосок мог ощущать похоть в теле младшего, когда они танцевали вместе. Чонгук почувствовал, что старший ощущает, так что взял на себя инициативу и пробормотал какие-то грязные фразочки ему на ухо — так и начался их случайный роман. Хосок иногда сомневался, не было ли это ошибкой, но, привыкший не зацикливаться на пугающих мыслях, он никогда не уделял этим размышлениям достаточно времени. 

Внезапно ощутив легкое покалывание на коже, он поднял глаза и встретился с прищуренным темным взглядом с другого конца аудитории. Черные, как смоль, волосы выбивались из-под широкополой фетровой шляпы, обрамляя круглое бледное лицо мужчины, привлекая внимание к его симпатичному носу-пуговке и пухлым розовым губам. Хосок окинул взглядом серебряные цепочки, свисавшие с маленьких ушей, такие же подвески, обвивающие белую шею, и почувствовал, как его губы растянулись в легкой ухмылке.

Мин Юнги. Ходячая страшилка кампуса. Ну что за вздор. 

Хосок ни разу не разговаривал со старшим, но он знал о Мин Юнги то, чего не знали другие. Например то, что он заказывает в его кафе черный кофе, а потом прячется за скромным столиком и пакетик за пакетиком сыпет розовый сахар в горячую жидкость, после потягивая ее с глазами-полумесяцами. Или что, когда Мин Юнги выпадал из реальности во время занятий, его длинные узловатые пальцы обхватывали щеки, а губы приоткрывались слишком широко, и он медленно моргал, глядя на доску. Хосок даже заметил, что Мин Юнги, несмотря на то, что был одет с ног до головы в черное и кожу, с этим хмурым выражением, будто выгравированным на тонких чертах лица, носил крошечный лавандовый помпон на сумке, который с гордостью подпрыгивал, пока люди разбегались в страхе перед этим крошечным человеком. Хосок не был знаком с Мин Юнги, по крайней мере официально, но он мог различить мягкость, когда видел ее, и старший был мягким, как набивка подушки. 

Когда Юнги, наконец, заметил зрительный контакт, его нос сморщился, глаза опустились на блокнот перед ним, и Хосок был почти уверен, что заметил темный оттенок румянца на мочках ушей мужчины. Возможно, это была игра света. Но, по крайней мере, сама мысль была милой. Хосок считал, что Мин Юнги был просто симпатичным, но всякий раз, когда на лице старшего появлялось любое выражение, которое не было невозмутимой маской, в груди Хосока что-то взрывалось. Появлялось желание мягко запугать его, просто чтобы увидеть больше. Хосоку казалось странным, что Мин Юнги будто ненавидел контактировать с людьми в любой форме. Но, с другой стороны, он мог его понять. Особенно когда Чонгук закусил губу, сидя рядом с ним, как будто ему не терпелось вступить в очередную дискуссию об смсках. 

Хосок был впечатлен тем, что Гук не издал ни звука до конца лекции, но облегчение было недолгим, так как младший по пятам проследовал за ним через деревянные двери, выпятив грудь и сжав руки в кулаки вокруг ремней сумки. Его красные волосы сияли в лучах послеполуденного солнца, завораживающие, но пугающие, а обычно большие карие глаза сузились, остановившись на Хосоке, когда Чонгук притянул старшего к себе.

— Мы еще не закончили. 

Хосок старался не опускать взгляд на рубашку Чонгука, белую и обтягивающую вздувшиеся от напряжения мышцы. Слабый жар обжег его внутренности почти против воли. В глазах Чонгука мелькнуло удивление, но легкая усмешка растянулась на красных губах, демонстрируя кроличьи зубы.

— Ты, что, возбуждаешься?

Блять. От Чон Чонгука невозможно ничего скрыть. 

Мальчик с рождения одарен разновидностью ясновидения, силой, редко встречающиейся среди огромного населения ведьм, такой, что заслуживала высокой похвалы, и Хосок ненавидел её. Тот факт, что Чонгук мог видеть вещи, которые были скрыты от глаз, мог ощутить запахи, которые показывали ему отрывки прошлого, заставлял Хосока чувствовать себя уязвимым. Он понимал, что благодаря этому они когда-то начали спать вместе — Чонгук уловил возбуждение Хосока на той дурацкой вечеринке и сделал шаг, повинуясь инстинктам. Старший предпочитал скрывать эмоции, но с Чонгуком это иногда было невозможно. 

— Да, — Хосок не видел причин лгать. Чонгук почувствовал бы это спустя секунду, как собака, идущая по следу. 

Чонгук выглядел довольным. 

— Мы можем потрахаться, если хочешь. Пойдем ко мне. 

Хосок задумался.

Ему нравилось трахаться с Чонгуком. То, как красноволосый хныкал под ним, как его мыщцы сокращались под прикосновениями Хосока, как капельки пота собирались в маленькую ямочку под распухшими губами. Ему нравилось, как Чонгук гнался за своим оргазмом, объезжая его бедра с невероятной скоростью, и как он хихикал, когда Хосок кончал глубоко внутри него. Но они не занимались любовью, тут не было замешано никаких чувств; они трахались, потому что это было приятно, а также после секса с ним сила Хосока была больше, чем от секса с кем-либо другим до этого. 

Хосок — фанат магии, основанной на любви. Любовь, на его взгляд, является наивысшей формой счастья, и он пользовался любой возможностью укротить и перенаправить эту эйфорию. Он делал амулеты, зачарованные на удачу, для своей семьи и друзей, он прятал заколдованные письма в дуплах деревьев, чтобы их могли найти незнакомцы, он благословлял кофе, кексы и блины, чтобы люди могли почувствовать радость и привязанность, и он регулярно проводил мозговой штурм и корректировал свои идеи, чтобы наполнить мир еще большим количеством любви. Но, втайне от большинства, по-настоящему его таланты раскрылись только перед лицом похоти. 

Чувство вожделения — грубое и требовательное — могущественнее счастья, могущественнее страха, и, когда оно обуздано, с его помощью можно сделать невероятные вещи. Хосок практически творил чудеса с помощью неистовой силы похоти: исцелял пальцы, которые случайно ломал; создавал любовные знаки, настолько сильные, что их, нацарапанных на голой коже, было достаточно, чтобы заставить владельца плакать от блаженства; однажды, накопив достаточно энергии, он заставил все предметы мебели в его комнате левитировать в течение целой минуты. Но для этого ему пришлось потрудиться: заставить Чонгука кончить три раза подряд — задание не из легких.

Хосок не был сексуально зависимым, и он не связывался с кем попало, несмотря на то, насколько сильно возрастали его силы после хорошего секса, поэтому Чонгук казался безопасным выбором. Близкий друг, тот, на кого он мог положиться, кто не осудит, кто не бросит его в беде. Но также Хосок знал, что Чон нарушил их правило, единственное правило, и из-за этого он больше не мог подпустить его близко, даже если это пагубно сказывалось на нем самом, не давая Хосоку раскрыть свой магический потенциал. Он мог почувствовать глубокие поцелуи, оставшиеся на ярких губах младшего, и почти ощущал запах спермы, которая определенно все еще осталась в заднице Чонгука после того, кому тот написал предыдущем вечером, когда Хосок проигнорировал его. Старший не возражал, хотя ему хотелось, чтобы Гук разорвал эту связь первым. Но младший был упертым. 

— Прости, Кук, у меня завал по учебе. Отложим до следующей недели?

Может, за эти пару дней появится какая-никакая дистанция. Может, Чонгук наконец-таки найдет силы покончить с этим. 

Младший выглядел бледным, как мертвец.

— Но ты возбужден.

Хосок старался не фокусироваться на сосках Чонгука, которые проступали сквозь белую, невероятно обтягивающую рубашку. Неравная борьба. 

— На следующей неделе, хорошо? 

Выразительная челюсть Чонгука сжалась так, что он стал выглядеть старше, на загорелой коже появилась глубокая ямочка, а крошечный шрам на его высокой скуле прикрылся крашеными вишневыми локонами. Гук был великолепен, особенно — когда злился, и хотя похоть Хосока обычно легко поддавалась искушению, он не сдавался. Не сегодня. 

— Да как хочешь. 

Чонгук был в гневе, даже не обернулся, когда умчался на свое следующее занятие. Хосок вздохнул. Он не хотел никакой вражды между ними, но, раз уж это было следствием начала их небольшого соглашения, то, по крайней мере, Хосок извлек ценный жизненный урок. Не спи со своими лучшими друзьями. В конце концов, это заставляет всех чувствовать себя дерьмово. 

Смена Хосока в кафе пролетела, оставив его измученным и почти жалеющим о том, что он не принял предложение Чонгука о быстром трахе; это дало бы ему энергию, в которой он так отчаянно нуждался. Но он понимал, что это того не стоит. Ни для него, ни для младшего. По пути в свою квартиру, крепко сжимая в руке пакет, наполненный растворимым горячим шоколадом и печеньем с тунцом, он размышлял об их затруднительном положении и внезапно осознал.

Последние несколько недель Чонгук вел себя странно. Быстро выходил из себя, намеренно делал все, что только можно, чтобы разозлить Хосока, например, слал ему сообщения вечером, хотя знал, что в это время тот отходит ко сну, или донимал разговорами на важных занятиях. Все выглядело так, будто он... специально пытался оттолкнуть старшего. 

Он почувствовал, как широкая улыбка расползлась по лицу.

Чонгук влюбился в кого-то.

И пытался заставить Хосока покончить со всем первым.

Что за маленький паршивец.

Улыбка Хосока стала еще ярче, когда он вошел в свою теплую квартиру и услышал мягкие постукивания кошачьих лап по стеклу окна у своей кровати. Он бросился вперед, кинув сумки на пол, и распахнул шторы. Знакомый черный кот ждал на подоконнике с широко распахнутыми серыми глазами. Хосок издал нежный вздох.

— Привет, котёнок, снова пришел потусоваться со мной?

— Мяу.

Кот неторопливо вошел, издав довольное мяуканье, когда его почесали за гладкими темными ушами, и Хосок просиял.

Он навещал его уже больше полугода, однажды ночью внезапно появившись за его окном и уставившись на него, сидя на ветви дерева. Хосок не знал, откуда тот взялся, был ли он чьим-то домашним животным или фамильяром, но был уверен, что никогда не чувствовал себя спокойнее, чем с этим котом, что сворачивался у него на коленях и громко мурлыкал, пока он учился. И по этой причине он кормил его, как своего собственного, топил его в любви и позволял ему оставаться так долго, как тот хотел, хотя к тому времени, как Хосок просыпался, животное всегда исчезало. Он решил, что в тот день, когда кот останется с ним до его пробуждения утром, он купит ему серебряную бирку с именем «Шуга», чтобы повесить рядом с колокольчиком. Раз уж кот приходил каждую ночь, то, по мнению Хосока, дома у него не было. 

Они следовали своей обычной рутине: он прислонился к изголовью кровати с котом между ног, что урчал во всю силу своей маленькой глотки, в то время как Хосок просматривал свои заметки с лекций. Он был так увлечен, что упавшая у входной двери метла чуть не вызвала у него аневризму. Кот тоже испугался, его шерсть встала дыбом, удивленное шипение вырвалось сквозь обнаженные клыки. Узкие черные зрачки метались от человека к двери, и Хосок понял.

Падающая метла. Значит, что кто-то нагрянет в гости.

Кот метнулся к окну со скоростью молнии, и прежде чем Хосок успел хотя бы попрощаться, тот исчез, оставив после себя только пару тонких черных волосков, что прилипли к брюкам Хосока. Он уже собирался попытаться позвать его, когда раздался стук в дверь.

— Хосок, это Чонгук. 

Метла была права: прибыла компания. Он проверил телефон и понял, что пропустил два звонка и четыре сообщения от младшего. Блять. Очевидно, все произойдет сейчас. Хосок слишком вымотан для их «расставания», поэтому планировал отложить его до утра, но у Чонгука, похоже, были другие планы.

— Да, подожди.

Когда Хосок приоткрыл дверь, младший выглядел задумчивым, но только на мгновение. Вспышка ярости пронеслась по его лицу, будто сухая трава, что разгоралась быстро и неумолимо, губы Чонгука растянулись в рычании, когда он протиснулся мимо Хосока в его святилище. Боже, ему снова предстоит разгребать пиздец с базиликом.

— Ты ёбанный лжец, — выплюнул тот, развернувшись, когда Хосок закрыл дверь с мягким щелчком. Он и забыл, как ошеломляюще выглядел настолько разъяренный Чонгук, так что немного занервничал.

— О чем ты говоришь?

— Ты сказал, что у тебя никого нет, но ты, блять, соврал. Я вижу их в этой комнате, Хосок, я, блять, могу их почувствовать здесь. 

Хосок не назвал бы себя злым человеком, но сейчас он чувствовал, как в груди закипает ярость. Ему не по душе, когда его обвиняли во лжи, особенно Чонгук, который первый нарушил их обещание.

— О чем ты, нахуй, говоришь? В этой комнате никого не было, кроме меня, как ты посмел...

— Я чувствую их запах, — сказал Чонгук с глубоким вдохом, его глаза сверкали от гнева. — Я, блять, чувствую их запах на твоих простынях, на твоей оконной раме. Ты заставил их уйти через окно, Хоби? Когда я постучал в дверь, да?

Хосок был в замешательстве.

— Чонгук, клянусь богом, здесь был только я. Ну еще кот иногда приходит, но ты же знаешь, как я ненавижу присутствие здесь людей, ты должен знать. 

Чонгук не был убежден, если судить по этому безумному обнюхиванию. Когда красноволосый подошел к оконной раме, вглядываясь в ночь, он глубоко, успокаиваясь, вздохнул и крепко сжал руками дерево, медленно дыша. Хосок чувствовал себя дезориентированным, пока не понял, что делает Чонгук. Ясновидение. Он использовал свою магию, чтобы найти того, о ком, по его мнению, Хосок лгал ему. «Да ты, должно быть, шутишь», — со смехом подумал старший. Он ни хрена не почувствует.

Хосок ошибался.

— Какого хуя, — пробормотал Чонгук себе под нос, широко раскрыв глаза, когда встретился взглядом со старшим, полное недоверие промелькнуло в каждой черте его идеального лица. — Ты спал с Мин Юнги?

— Что?

Хосок быстро заморгал, наблюдая, как губы Чонгука подергивались, пока он пытался найти слова, которые, очевидно, хотел сказать. Они так и не пришли.

— Чонгук, я никогда даже не разговаривал с Мин Юнги, так с какого хуя он мог делать в моей комнате?

Чонгук опустил глаза на промежность Хосока и пристально оглядел её. Старший неловко поерзал.

— Я вижу его у тебя между ног.

Какого хрена

Кот?

Хосок резко втянул воздух.

Неужели Мин Юнги использовал кошку, чтобы... шпионить за ним? У Хосока не было времени хорошенько обдумать это, так как Чонгук выпрямился, его широкие брови недоверчиво нахмурились.

— Я вижу его повсюду в этой комнате, Хосок. Ты солгал мне.

Чон направился к выходу, его лицо ничего не выражало, и Хосок, несмотря на свое абсолютное замешательство из-за того, что, блять, происходило в его квартире, схватил Чонгука за крепкий бицепс и остановил младшего на полпути. Он не собирается быть в этой ситуации плохим парнем, ни за что на свете.

— Что? — невозмутимо спросил тот.

— Я же тоже кое-что вижу, Чонгук.

На этих словах младший напрягся. Осознание озарило его лицо, когда он понял, что имел в виду Хосок. В его черных глазах промелькнуло чувство вины.

— Я вижу следы рук по всему твоему телу, — продолжил Хосок, не отрывая взгляда от съежившегося Чонгука. — Я вижу поцелуи, спускающиеся по твоему горлу, вижу отпечатки пальцев по всему твоему животу. Гук, я почти ощущаю его внутри тебя, практически слышу запах его спермы.

Слезы водопадом потекли по слегка загорелым щекам Чонгука.

— Хосок...

— Все в порядке, — успокоил он, хватка стала мягче. — Все в порядке.

Покрасневшая нижняя губа Чонгука задрожала.

— Мн… Мне, Хосок. Мне т-так… Мне так ж-жаль...

— Чонгук. 

На него смотрели влажные глаза, большие и яркие, сияющие, как звезды в самую темную ночь. Чонгук никогда не произнес бы это вслух, но его глаза молили о прощении. Он знал, что облажался, знал, что его поймали.

— Я знаю, что это так. Я знаю, что ты пытался заставить меня покончить с всем этим между нами, прости, что до меня не дошло раньше. Мне жаль, что из-за этого ты попытался оттолкнуть меня.

— Нет, — сказал Чонгук, его голос дрожал от эмоций. — Прости. Мне не стоило нарушать наш договор, мне следовало поговорить с тобой, я должен был... но я так з-запутался, и все произошло так быстро...

Хосок ободряюще улыбнулся.

— Скажешь мне, кто он?

Чонгук покраснел, и это выглядело очаровательно.

— Е-его зовут... К-Ким Тэхен. Тэ.

Хосок слышал о Ким Тэхене, но этого было мало, чтобы одобрять или не одобрять выбор друга, поэтому он только кивнул и заключил младшего, к удивлению того, в теплые объятия. Когда они отстранились друг от друга, Чонгук вытер глаза рукавом своей черной толстовки и опустил голову, спрятав лицо за темно-краснымии волосами.

— Мне действительно очень жаль, Хоби.

— Я знаю, — ответил Хосок. — Но я прощаю тебя. Ты мой лучший друг, и я хочу, чтобы ты был счастлив. Это все, чего я желаю. 

— Но что насчет тебя? Что ты собираешься делать со своей...

Чонгук уставился на промежность Хосока.

— ... магией...?

Хосок фыркнул.

— Я думаю, мне просто придется вернуться к дрочке.

— О господи.

Повисло уютное молчание, после чего Чонгук направился к двери, прислонил метлу обратно к стене с крошечной понимающей улыбкой и оглянулся через плечо на Хосока.

— Знаешь, я все еще вижу его.

Хосока внезапно отбросило назад в яркое замешательство, которое было раньше. Мин Юнги появился в его голове, мелькая черными свитерами, розовыми губами и сонными глазами.

— Но я никогда… Я не понимаю, как.

Чонгук выглядел обеспокоенным и снова принюхался.

— Он странный чувак, Хосок. Будь осторожен.

Чонгук ушел с небольшим колебанием, и пусть был взволнованным из-за Хосока, он все равно выглядел спокойнее. Хосок почувствовал облегчение. Их маленькая ссора закончилась. Никаких обид, никакой потери дружбы. Все прошло просто идеально.

Однако вся эта ситуация с Мин Юнги. Это была совершенно новая проблема.

Единственным логичным объяснением был кот. Чон считал, что тот никому не принадлежит, даже если ходит с ошейником и колокольчиком, учитывая, как часто котёнок приходил к нему домой, но он, должно быть, принадлежит Юнги. Хосок попытался вспомнить хоть что-нибудь об этом парне, что могло бы объяснить желание Мина шпионить за ним с помощью кошки. Возможно, тот не был таким мягким, ему казалось. Может быть, он действительно был настолько опасным, как все вокруг говорили. Хосок внезапно очнулся.

Он ведь тоже может быть устрашающим. Мин Юнги не сойдет с рук то, что он там, блять, задумал.

Хосоку потребовалось чуть больше десяти минут, чтобы отыскать свой антикварный маятник из розового кварца: острый кусок хрусталя, окованный серебром, подвешенный на тонкой цепочке, но когда нашел, то дико ухмыльнулся. Он собирался выследить этого кота и докопаться до сути. Если Чонгук видел Мин Юнги в комнате Хосока, то он должен был быть здесь. Гук никогда не ошибался в своих видениях. Ни разу.

Хосок вышел навстречу ночи, завернувшись в свою любимую розовую толстовку, запихнув в карман ключи и свою любимую ручку, на случай, если потребуется срочная работа с заклинаниями, и последовал за зовом маятника в неизвестную сторону. Кристалл провел его через весь кампус, мимо кафе, в котором он работал, сквозь небольшой участок леса и мимо чего-то, что пахло болотом. Тяжелый запах влажной земли ударил ему в нос, и кристалл на сверкающей цепочке начал быстро раскачиваться. Хосок знал, что кот где-то рядом.

В поле зрения был только один дом, прямо на краю опушки, окруженный темными поникшими деревьями, корни которых прорывались сквозь грязь и уходили обратно в глубь земли, а в отдалении скрывалось глубокое зеленоватое озеро, что мерцало в лунном свете, и Хосок знал, что это должен быть он. Дом слишком хорошо подходил Мин Юнги, если быть до конца откровенным, и Хосок со смехом подумал, не подбирает ли тот одежду таким образом, чтобы не чувствовать себя здесь неуместным. Это была занятная мысль.

Фамилия Мин на почтовом ящике развеяла последние сомнения, а кристалл перестал вращаться, указывая на землю, непоколебимый в своем ответе. Хосок нервно вздохнул и с беспокойством подошел к двери. Обычно он избегает конфликты, особенно поздно ночью, особенно с другой ведьмой, и особенно с ведьмой, с которой он ни разу словом не обмолвился. Но слова Чонгука будто выгравировались под его кожей, и он понимал, что не успокоится, пока не разберется в том, что, блять, происходит. Он постучал в дверь раз, два, и, веруя в магию чисел, три, когда Мин Юнги открыл — его волосы были растрёпанны, а гибкое тело было закутано во все черное, и Хосок увидел, как страх промелькнул в темных глазах. У Юнги от ужаса отвисла челюсть. 

— Какого хуя?

— Вот именно, какого хуя, — ответил Хосок, прислонившись к дверному косяку, чтобы Юнги не смог его вытолкнуть. — Можно мне войти? Я хотел бы поболтать, если не возражаешь

— Нет, — поспешно выплюнул тот, его лицо почему-то становилось бледнее с каждой секундой. — Нельзя.

Мин Юнги оборонялся. Хосок не собирался отступать. Он глянул ему за спину, приподняв бровь.

— Где твой кот? Все произошло так внезапно, что я даже не смог угостить его печеньем.

— У меня нет кота, — голос Юнги слегка дрогнул. Достаточно, чтобы Хосок почувствовал ложь.

Хосок поднял маятник и невинно моргнул.

— Ну а этот миленький маленький кристалл сказал мне обратное. Так что лучше бы тебе впустить меня, чтобы мы поговорили об этом.

Хосок не стал дожидаться ответа, просто проскочил мимо старшего, игнорируя настойчивый голос Юнги, когда он пытался заблокировать Чону вход в свой дом. Хосок почувствовал холодные длинные пальцы, которые вцепились в плечи в попытке замедлить его, но он пришел не просто так и не собирался уходить без ответов. Когда он заметил мерцающий свет в комнате слева, то пошел в ту сторону, а Юнги, что тащился за ним с широко раскрытыми и полными ужаса глазами, что обычно были вечно сонными, завопил.

— Пожалуйста, нет, Хосок, не надо...

Хосок завернул за угол комнаты и сразу увидел то, что Юнги так отчаянно пытался скрыть. Он удивленно моргал, смотря на горящие красные свечи, стену, украшенную его портретами с разных ракурсов, с разными выражениями лица. Он узнал давно пропавшие носки, которые, как он предполагал, просто исчезли, как это обычно и бывает с носками, он узнал скомканные листки бумаги, на которых красными чернилами были нацарапаны символы неудавшихся любовных заклинаний. Стол покрывали лепестки роз, и Хосок догадался, что и их стащили из его комнаты. Когда он повернулся лицом к Юнги, тот был окаменевшим, застывшим, словно статуя, все его лицо побледнело от ужаса. Именно в этот момент Хосок заметил ошейник на его тонкой шее.

А с него свисал маленький колокольчик.

Мин Юнги всхлипнул.

— Ты и есть кот. 

— Х-Хосок...

— Это все время был ты.

— П-позволь мне объяснить, п-пожалуйста...

Хосок прижал Юнги к стене, зажав маленького парня руками, наблюдая, как слезы собираются у нижнего века. Колокольчик зазвенел от резкого движения.

— Как ты посмел, — прошипел Хосок, почти наслаждаясь жалкой дрожью Юнги. — Как ты посмел пытаться наложить на меня проклятие? Да что я тебе сделал?

В испуганных глазах Юнги промелькнуло замешательство.

— Ч-что?

Хосок зарычал, указывая на алтарь со стиснутыми зубами.

— Что, черт возьми, еще может объяснить это, а?

Именно в этот момент Хосок почувствовал запах Юнги. На всей его одежде, на волосах, в воздухе комнаты. Пахло кошкой. Пахло... привязанностью. Хосок еще раз вдохнул, чтобы удостовериться, и это было похоже на сильный удар по голове. Это был неоспоримый запах любви.

— Подожди-ка.

Юнги нервно сглотнул, по его лицу скатилась слеза, когда взгляд младшего остановился на сжавшемся человеке перед ним. Хосоку потребовалось мгновение, чтобы сформулировать свои мысли, прежде чем заговорить.

— Ты… ты влюблен в меня?

Из горла Юнги вырвался еще один резкий всхлип. Это вызвало волну жалости в груди Хосока.

— Да, — это было все, что Юнги смог выдохнуть в ответ.

И между ними повисла бы неловкая тишина, если бы не тихий плач Юнги — Хосок слышал каждое влажное шмыганье носом, каждый резкий вдох. Младший почувствовал, как его собственное тело расслабилось, испытывая непреодолимое желание прижать плачущего парня к себе и запустить пальцы в его растрепанные черные волосы. Он сопротивлялся этой мысли всем своим существом, вместо этого решив осмотреться, пока Юнги изо всех сил пытался отдышаться. Взгляд Хосока скользнул по сверкающим стеклянным флаконам, наполненным бог знает чем и идеально расставленным вдоль черной кирпичной стены, по огромному котлу, кипящему на красном огне, что наполнял комнату ароматом лаванды и ромашки, мельком заметил рецепты зелий, прикрепленные к дальней стене, а затем вернулся к Юнги, который теперь стоял неподвижно и молчал, его глаза покраснели от пролитых слез.

— Ты варишь зелья, — Хосок произнес это не как вопрос, а как утверждение. Юнги угрюмо кивнул.

— Да.

— И ты хорош в этом?

Губы Юнги удивленно изогнулись.

— Очень.

Хосок задумчиво промычал.

— Тогда почему ты не подсунул мне любовное зелье? Если ты так хорош, как говоришь, то наверняка знаешь, как его сделать.

Брови Юнги нахмурились в гневе.

— Я, может, и сталкер, но не чертов псих. Такое дерьмо — дурной поступок.

Смех вырвался из груди Хосока.

— Так ты признаешь, что был моим сталкером?

Юнги покраснел.

— Ну, согласись, бессмысленно отрицать это теперь, когда ты увидел... Это, — он презрительно показывает на свой алтарь Хосоку. — Что-то похожее делают серийные убийцы.

— Больше смахивает на то, как школьницы справляются с желанием оттрахать краша, — усмехнулся Хосок. Это заставило Юнги покраснеть еще сильнее. Этот маленький человек выглядел все более и более неловко, и это очаровывало — нервозность старшего зарождала что-то горячее в его животе. Неужели он действительно возбудился именно сейчас, после того, как узнал, что печально известный Мин Юнги сталкерил за ним?

Нижняя часть его тела говорила "да". Хосок слегка наклонился, прижимая Юнги еще ближе к стене, упиваясь замешательством, промелькнувшим в черных глазах.

— Знаешь, Чонгук заходил сегодня, — пробормотал Хосок, его губы скривились от смеха, когда Юнги сжал кулаки, как только прозвучало имя другого парня. — Он сказал, что видит тебя в моей комнате. 

— Какого хуя?

— Вот и я так сказал, — Хосок усмехнулся, позволяя своим губам приблизиться к проколотому уху Юнги, чувствуя, как старший напрягся под ним. — Но Чонгук — ясновидящий. Он чувствует вещи, которых нет, отпечатки прошлого, а еще он никогда не лжет. Знаешь, что он сказал после?

Юнги не ответил, только задрожал, едва замечая, как Хосок прижимается ближе.

— Он видел тебя у меня между ног, Мин Юнги.

Кадык Юнги дернулся, когда он громко сглотнул. Хосок почувствовал желание оставить метку на бледной плоти под этим миленьким ошейником, мысль о том, чтобы осквернить кожу старшего своим ртом, заставила его брюки натянуться еще туже.

— Я... я...

— Тебе понравилось быть у меня между ног, котёнок?

Юнги громко захныкал. Хосок втянул воздух с практически маниакальной улыбкой.

— От тебя пахнет похотью.

Он не мог больше ждать ни секунды. Его руки обхватили мягкие щеки Юнги, покрытые слезами, и он яростно поцеловал испуганного мужчину. Старший мяукнул против своей воли, его пухлые губы легко приоткрылись, и Хосок прижался языком к языку, пробуя на вкус каждый звук, который Юнги пытался сдержать. Он ощущался как ириски и мята: странное, но захватывающее сочетание, и Чон хотел большего. Темноволосый мужчина отстранился со сдавленным вздохом, губы были ярко-красными и влажными. Хосок ахнул.

Знакомые гладкие черные уши выглядывали из-под завитой копны темных, как ночь, волос Юнги, и что-то мягкое коснулось бедра младшего. Один быстрый взгляд подтвердил правильность его догадок. Это был хвост.

Если Мин и заметил легкую трансформацию, то не подал виду. Вместо этого он уставился на Хосока, его сонные глаза остекленели от желания, крошечный розовый язычок высунулся, чтобы почувствовать вкус поцелуя, оставшегося на его нижней губе. Это был такой невинный жест и, в сочетании с недавно приобретенными кошачьими чертами, он пробудил что-то в Хосоке. Красное вожделение прожгло каждое нервное окончание в его теле, настолько сильное, что ему захотелось закричать, сильнее, чем он когда-либо чувствовал раньше, как будто молния потрескивала в его крови. Он мог бы вызвать у Чонгука десять оргазмов и никогда бы не почувствовал такой силы. Святое дерьмо.

Руки Хосока обхватили Юнги за талию, снова толкая его к стене, длинные пальцы сжали мягкую плоть, скрытую тонким черным шифоном. Он держал крепко, вызывав судорожный вздох у парня, и прижался поцелуем к копне темных, как смоль волос, позволив своим глазам на мгновение задержаться на ушах. Хосок ухмыльнулся.

— Знаешь, ты выглядишь так пиздецки миленько с кошачьими ушками, — прошептал он, ухмыляясь недоумению Юнги, что белыми трясущимися пальцами сжал шерсть. От быстрого движения колокольчик на шее зазвенел сладким звоном.

— Блять.

— Готов поспорить, что они чувствительные — ты мурчал, будто у тебя течка, когда я чесал между ними. 

— Не надо...

Звук, который издал старший, когда Хосок прошелся своими тупыми ногтями у основания пушистого уха, заставил кровь прилить прямо к его члену, это было идеальное сочетание жалостливого и развратного. У Юнги перехватило дыхание, он прижался к Чону, из его груди вырвалось низкое рычание, похожее на кошачье мурлыканье. Кожа младшего практически вибрировала от энергии. Ему казалось, что он прикоснулся к Небесам. Одного быстрого взгляда на Мина было достаточно, чтобы увидеть, насколько тот был возбужденным, с открытым ртом и тяжелым дыханием, мягкий язык блестел слюной за жемчужно-белыми зубами, а глаза затуманены таким сильным желанием, что член Хосока дернулся в слишком узких сейчас штанах. Он ахнул от удивления, когда что-то прикоснулось к нему, волны удовольствия прошлись по его спине.

Юнги потирал его член через штаны.

Ох ебать.

Его рука была большой и красивой, узловатые пальцы то нежно обводили ноющую выпуклость, то резко прижимались, дразня головку, прежде чем неторопливо вернуться к основанию, опускаясь вниз, чтобы слегка сжать его яйца. Хосок почувствовал, как его глаза чуть не закатились обратно в череп. Лишенный эмоций черный взгляд снизу вверх впитывал каждое мимолетное выражение, промелькнувшее на лице младшего, пока рука медленно мучила его пульсирующий член, и если бы Хосок не был настолько ошеломлен, он бы поклялся, что увидел проблеск ухмылки на этих пухлых, идеальных губах.

— Ты огромный, — пробормотал Юнги, даже не отрывая взгляда, чтобы моргнуть. — Я удивлен.

— Что странно, учитывая, сколько времени ты провел, свернувшись калачиком у меня на паху, котёночек.

Юнги смущенно заскулил.

— Не называй меня так.

— Я буду называть тебя, как захочу, мой малыш-сталкер.

На этих словах рот Юнги захлопнулся, что заставило Хосока рассмеяться. Рукой, что не игралась с кошачьими ушами, он схватил гладкий черный хвост, из-за чего старший выгнулся навстречу Хосоку, тяжело вздохнув, когда их болезненные эрекции соприкоснулись друг с другом через плотную ткань.

— Держу пари, для тебя это как сбывшаяся мечта, а? — дразнил Хосок, дергая за хвост с такой силой, чтобы заставить Юнги тоненько заскулить. — Готов поклясться, ты трогал себя каждую ночь, думая обо мне, не так ли? Раскрывал себя пальцами прямо перед этим маленьким алтарем сталкера?

Юнги дернулся на этих словах, но его рука на члене Хосока не дрогнула ни на мгновение.

— Спорим, ты выкрикивал мое имя, спорим, ты мечтал обо мне, вытрахивающим из тебя остатки разума прямо на полу? 

— Х-Хосок...

— Если ты хорошенько попросишь, малыш-сталкер, я исполню все твои маленькие грязные мечты.

Юнги застонал, когда сильные руки Хосока сжали его задницу, разминая мягкие ягодицы быстрыми движениями, палец надавил задний шов его рваных черных джинсов. Лицо Юнги было таким же красным, как и его губы, разрумянившимся, горячим и совершенно затраханным. Ответ вертелся на кончике крошечного влажного язычка Юнги.

— П-пожалуйста.

— Пожалуйста что, Мин Юнги? — Хосок пропел его имя, палец теперь сильно прижимался к тому месту, где, как он предполагал, была его дырочка. Чон вдохнул пьянящий запах всепоглощающей похоти и пота и дразняще провел кончиком пальца по темной джинсовой ткани. Юнги уже выглядел разбитым.

— Трахни меня, Хосок, пожалуйста...

— Такой послушный котёнок.

Тихий визг вырвался между неистовыми поцелуями, когда Хосок поднял Юнги на руки, вылизывая нёбо, чтобы прогнать вкус ириски, потом провел языком по острым зубам, прежде чем прикусить распухшую губу, опуская Юнги на деревянный стол. Старший крепко обхватил худыми руками шею Хосока, мяукая и целуя его горло, пока розововолосый мужчина одним движением сорвал с него рваные джинсы. Вскоре слои черного шифона были подняты к подмышкам, открывая младшему доступ к молочно-белой коже и дерзким розовым соскам. Чон на пробу всосал один, и звуки, которые вырывались изо рта Юнги, были до одури греховными.

— Хосок, блять, да...

Он прикусил припухший сосок, заработав громкий визг от парня под ним, прежде чем нежно лизнуть полумесяцы, оставленные его зубами. Мин извивался, прижавшись к дереву, его спина выгнулась вверх, а ногти вонзились в плечи Хосока. Младший слышал, как быстро бьется сердце Юнги под ребрами, яростно трепеща, словно птица, пойманная в клетку. Он потерся промежностью об обнаженную кожу тонкого бледного бедра и ощутил, как по его нервам прошла еще одна волна силы; он чувствовал, что может сделать все, что угодно. Хосок решил попробовать, с презрением смотря на рубашку Юнги. Теперь она его раздражала.

Одного прикосновения и слегка сфокусированной мысли было более, чем достаточно, чтобы черная одежда растаяла в воздухе, не оставив ни единой ниточки или пуговицы. Реакция Юнги была почти забавной.

— К-какого хуя?!

— Тш-ш-ш, — успокоил его Хосок, проводя ногтями по ключицам Юнги, думая о том, как легко было бы раскрасить его сталкера в оттенки пурпурного и синего только с помощью рта, но вместо этого оставил там нежные поцелуи. — Я использовал немного волшебства.

— Немного волшебства? — голос Юнги прозвучал задушено. — Ты просто... р-растворил мою одежду! В воздухе!

Рот Хосока искривился в усмешке.

— Разве ты не увидел, на что я способен, пока следил за мной? 

— ...нет.

Хосок оставил яркую метку на мягкой части живота Юнги. Тот всхлипнул. Хосок решил не дразнить слишком долго.

Ухмылка младшего была дикой.

— Думаю, тогда тебе придется узнать это на собственном горьком опыте.

Еще один безжалостный укус на выступающей острой тазовой косточке, по которому после прошёлся язык, заставил руки Юнги сжать в кулаки волосы цвета жевательной резинки, хватаясь, будто за рычаги, в то время как его стройные бедра дернулись к лицу Хосока. Член старшего крепко стоял, обрамленный аккуратными черными волосками, подергиваясь с каждым засосом, что оставлял Хосок, предэякулят уже начинал выступать и проливаться маленькими бусинками. Когда большой палец прошелся по головке, Юнги вздрогнул.

— Уже такой влажный? Ты действительно на грани. 

— Заткнись нахуй.

— Плохой котик. 

Юнги был прижат животом к столешнице быстрее, чем успел это осознать, и вскрикнул, когда горячая ладонь шлепнула его по голой ягодице. Место вспыхнуло жаром, пульсируя, и Хосок восхитился четким отпечатком его руки и дрожью, пробежавшей по стройным бедрам. Он вел языком по пылающей коже, время от времени останавливаясь, чтобы осторожно подуть на оставленную слюну, успокаивая раздраженную плоть. Хвост дернулся и зарядил бы Чону в челюсть, будь его рефлексы немного заторможеннее. Он положил на него руку, проводя до основания и восхищаясь тем, как тот двигался — плавно, но лениво, и заметил, как Юнги стал покорным, его маленькое тело расслабилось, становясь податливым под прикосновениями младшего. Только звуки тяжелого дыхания срывались с миленьких маленьких губ, так что Хосок воспользовался возможностью и раздвинул молочные ягодицы. При первом же прикосновении мягкого языка к сморщенной розовой дырочке парень бесстыдно всхлипнул.

— Знаешь, ты довольно милый, Мин Юнги, — выдохнул Хосок, снова высунув язык, чтобы подразнить дырочку. — Я не ожидал, что ты будешь таким.

— Не... не м-милый...

— Вообще-то да. Ты пиздец какой милый. Мой милый маленький сталкер.

Хосок раздвинул ягодицы еще шире, облизывая и посасывая тугую плоть, одной рукой крепко держась за основание гладкого хвоста, а другой нежно играя с яйцами Юнги. Дрожь свободно охватила позвоночник поскуливающего парня, опускаясь к самому кончику хвоста, его дыхание было прерывистым и тяжелым. Забавно, каким послушным становился Юнги всего лишь из-за пары толчков языком.

— Как долго?

— Х-хах?

— Как долго ты следишь за мной? Хочу услышать твою историю, пока вылизываю тебя.

— Зачем? — тон Юнги был недоверчивым.

— Потому что мысль о тебе, преследующем меня, ебать как возбуждает. 

— Т-ты такой странный...

— Но не у меня тут кошачьи уши и жуткий алтарь, мм?

Хосок мог сказать, что Юнги покраснел. 

— Какое-то время, — и это все, что тот произнёс. Хосок цыкнул. 

— Какое-то время это..? 

— Больше года.

— Ох, блять.

Это знание, понимание того, что Мин Юнги наблюдал за ним так долго, скрывая внутри себя такое большое желание, подожгло что-то внизу его живота. Хосок осознавал, что если он упустит это из-под контроля, то тупо кончит в белье. Он знал, что услышанный факт должен был выбить его из колеи, и любой нормальный человек удрал бы из этой комнаты, но он все еще здесь, на коленях, с невероятным стояком и языком, засунутым в задницу Юнги. Добавил палец, вторгаясь в тугое, скользкое от слюны тепло, и старший замурлыкал.

— Почему я?

Напряженный смех вырвался из надутых покрытых слюной губ.

— Я н-не знаю.

Хосок добавил еще один палец, задевая зубами чувствительное кольцо. 

— Да, знаешь. Скажи мне, котёночек. 

Два длинных пальца буквально вытрахивали вздохи из открытого рта Юнги в устойчивом, медленном ритме.

— Ты... т-ты Чон Х-Хосок… Красивый и д-добрый и...!

Еще один палец. Еще больше языка. Юнги взвыл.

— И?

— Я просто… Я знал, к-когда увидел тебя, я з-знал...

— Знал что?

Резко всосал и дернул за хвост, из-за чего Юнги стал неразборчивым месивом, из него вырвались странные звуки, искаженные и высокие.

— Знал что, котик?

— Л-любовь!

Еще раз лизнув, Хосок отстранился и встал, чтобы взять волосы Юнги в руку и посмотреть старшему в глаза. Он плакал, его лицо было мокрым, красным и липким от слез и слюней, и у Хосока чуть не отвисла челюсть при виде этого. Он выглядел великолепно сейчас, разрушенный, выебанный до безумия.

— Ты когда-нибудь раньше был влюблен? — голос Хосока удивил Юнги своей нежностью. Он едва мог покачать головой в ответ.

— Н-нет.

— Тогда как ты понял, что это была она?

Длинные темные ресницы трепетали на красных щеках.

— Потому что она заставляла меня д-делать вещи, которые я не х-хотел делать. А еще мне больно, п-прямо в груди, и э-это не проходит.

Хосок внезапно почувствовал себя ужасно. Он осознал силу, которой обладал прямо сейчас, разбирая Юнги на кусочки, оставляя его обнаженное сердце на столе, готовое к употреблению. Это было бы очень легко — взять и воспользоваться им, но чувство вины тяжелым камнем лежало у него в животе, туша возбуждение, как мокрое одеяло.

— Ты… хочешь этого?

Юнги перевернулся, чтобы посмотреть на Хосока. Его крошечный милый язычок высунулся, чтобы облизать и без того влажные губы.

— А ты, Хосок?

Тот задумался. Это было простое решение.

— Я хочу… Но не хотелось бы... э-э... принуждать тебя?

Юнги моргнул, лукавая улыбка скользнула по его греховным розовым губам.

— Ну, когда мы закончим… не могли бы мы после пойти на свидание?

Это ошарашило Хосока. Он почувствовал, что краснеет.

— Ты хочешь пойти на свидание после всего этого? Прям с корабля на бал? Я... я не взял кошелек...

Юнги улыбнулся яркой деснёвой улыбкой и так переполнился счастьем, что это практически снесло Хосока с ног. Он никогда не видел подобной улыбки на лице Мин Юнги: ни когда его кофе был идеально подслащен, ни когда он получал отличные отметки за прошедшие экзамены, никогда, ни единого раза он не наблюдал за такой ослепительной улыбкой. Хосок чувствовал себя так, будто стек лужицей прямо на пол, в груди болело от сильной симпатии.

— У меня есть деньги. 

— Нет, — ответ Хосока был быстрым и громким. Он прочистил горло, удивленный сам собой. — Нет. Я... Я оплачу свидание. Можем ли мы пойти завтра вечером? 

— У тебя завтра смена с пяти до полуночи в кафе.

— Ох, верно... погоди, откуда, ты, блять, зн...

Точно. Сталкер. Лицо Юнги загорелось от стыда. 

— Отлично. Сможешь приготовить завтрак?

— У тебя занятия с...

— Я знаю! — Хосок прервал его. — Это всего лишь гербология. Я могу пропустить один урок. 

Юнги поднял спрятанную бровь.

— Но ты забыл, что я тоже посещаю это занятие. 

— Ты предпочтешь просиживание штанов в комнате, полной растений, мне, Чон Хосоку, звезде твоих жутких влажных снов? 

— ... думаю, нет.

— Идеально, тогда это свидание, — Хосок просиял. Юнги неловко отвел глаза, а младший снова откашлялся. Тишина.

— Ну так... — тихо начал Юнги. — Ты собираешься трахнуть меня, или...?

— Очевидно, да.

— Хмм. 

Хосок посмотрел на пузырьки у стены. Юнги проследил за его взглядом и сморщил от отвращения свой кнопочку-нос. 

— Хоть один из них сможет заменить лубрикант?

— Я не имею понятия о том, чем наполнены половина из них. 

— Смазка в спальне? — прозвучало с надеждой. 

— Она эмм... закончилась вчера вечером. 

— Ох, правда? — поддразнил Хосок, вернувшись к все еще лежащему на столе голому парню и расположившись между разведенными бледными бедрами, парой легких движений руки приводя опавший стояк Юнги в чувство. — Это было до или после того, как ты пролежал, уткнувшись в мой член носом, всю ночь?

—... после.

— Плохой котёнок. 

Шлепок по белому бедру Юнги был сделан вполсилы, но, похоже, это сработало, так как предэякулят снова начал выделяться на раскрасневшейся красной головке. Хосок провел ногтем большого пальца по влажной уретре и облизнул его, чувствуя, как сила медленно начинает возвращаться в его пульсирующие вены.

— Смотри на меня, — все, что он произнес.

Хосок медленно потер руки, как будто разжигал невидимый огонь, и Юнги зачарованно, но в полном замешательстве наблюдал за тем, как что-то влажное начало блестеть на ладонях розововолосого парня, холодные капли стекали и стекали на его пылающую кожу. Он вздрогнул, широко раскрыв глаза. Это была смазка. С запахом карамели.

— ...как...?

— Я расскажу тебе на нашем свидании, — только и ответил Хосок, прежде чем вернуться к работе тремя мокрыми пальцами. Руки Юнги потянули Хосока за розовую худи цвета фламинго, он изо всех сил пытался стянуть ее, но его тело вздрагивало от каждого крошечного прикосновения к простате, и он сдался, когда удовольствие стало слишком ошеломляющим. Хосок ухмыльнулся.

— Хочешь любоваться мною?

— Ты знаешь, что х-хочу.

Хосоку пришлось отстраниться, чтобы сбросить одежду, что очень сильно разозлило Юнги. Когда его пальцы снова проникли в тугую горячую задницу старшего, Юнги нахмурился.

— Что же т-ты просто не растворил её с помощью магии?

— Я люблю эту толстовку.

— Ч-что насчет моей рубашки?

— Я возмещу ущерб.

Когда Хосок снова нашел простату, рубашка была забыта, раздражение в остром взгляде Юнги уступило место сонной похоти. Младший аккуратно поцеловал подергивающиеся уши, с обожанием наблюдая, как они прижимаются к черным волосам, и слушая пронзительные жалобные звуки. Ему потребовалась каждая капля самообладания, чтобы убедиться, что старший хорошо растянут, но это того стоило.

— Пожалуйста, — умолял Юнги, хватаясь руками за Хосока везде, где мог достать, пытаясь притянуть его ближе. — Я, я уже готов, мне нужно, пожалуйста, пожалуйста...

Он пристроился и погрузился в Юнги одним медленным движением, войдя до конца с тихим шипением. Мин пылал вокруг его члена, пульсирующий и влажный, невероятно горячий, до глупого милые плюшевые губы приоткрылись в беззвучном всхлипе, руки дрожали, схватившись за бицепсы Хосока. Чону потребовалось секунда, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он сделал что-то неловкое. В конце концов, он не мог разочаровать своего самого большого поклонника.

— Пиздец, — выдохнул Юнги. — Ебать, большой, такой б-большой.

— Могу ли я двигаться?

— Да, да, двигайся, пожалуйста, блять, двигайся...

Хосока не нужно просить дважды. Запачканные смазкой руки обхватили тонкую талию, прижимая к столешнице, пока он безжалостно вбивался в него. Юнги отключился, представляя собой полный беспорядок: обрывки слов и слюни соскальзывали с его раскрасневшихся губ, глаза закатились к затылку, и он изо всех сил цеплялся за Хосока. Это подстегнуло младшего еще больше, он бил четко по простате, воздух был настолько густым от запаха похоти, что Чон был уверен, что мог бы потрогать его, если бы захотел. Он не позволял себе мысли о том, что может сделать с помощью этого вожделения. Юнги резко выдохнул.

— Подожди, я... я с-собираюсь...

Хосок не успел произнести ни слова ободрения, как Юнги кончил, застонав на высокой ноте, пальцы ног сжались в воздухе, хвост обвился вокруг чужого бедра. Его милый мягкий животик окрасился в белый цвет, сперма собралась в пупке, прежде чем политься вниз по ребрам, когда младший слегка изменил угол, трахая его сквозь волны оргазма, а потом вышел, чтобы добавить еще больше бардака на живот Юнги с глубоким стоном. Когда посторгазменный кайф начал утихать, Хосок наклонился, чтобы оставить поцелуй, и парень улыбнулся ему, удовлетворенно вздохнув. Чон ухмылялся, его улыбка в форме сердца была широкой и яркой.

— Я передумал. Я хочу пойти на это свидание прямо сейчас.

Юнги все еще тяжело дышал, но нашел силы закатить глаза.

— Окей, только возьму кошелек.

— Подожди.

Хосок выдохнул горячий воздух Юнги на живот, и рассмеялся, когда Мин взвизгнул, так как их сперма превратилась в монеты; старшего трясло, как при лихорадке.

— Какого хуя!

— Я же сказал, что плачу за первое свидание.

— Иисус блядский Христос.

— У тебя все еще кошачьи уши. 

— Черт.

Юнги в спешке снял ошейник, без раздумий бросил его на пол, и спустя пару минут они уже выходили из дома — Чон в своей цветастой рубашке, а Мин тонул в ярко-розовой толстовке Хосока. Младший протянул свою руку, и Юнги переплел их пальцы, они вместе гуляли после комендантского часа, пересекаясь взглядами с понимающими улыбками. Хосок определенно чувствовал это, что-то большее, чем похоть, все еще вибрирующее в его теле, большее, чем тепло от мягкой руки старшего.

Чон Хосок чувствовал любовь.

— Какую еду предпочтешь на первом свидании? — спросил Хосок, ухмыляясь от уха до уха. Ночь была холодной, но он не жаловался. Юнги посмотрел на него, его крошечный носик покраснел от холода.

— Кофе.

Хосок промычал.

— Черный, с одиннадцатью пакетиками сахара, верно?

Губы Юнги приоткрылись от удивления. Затем он рассмеялся, глубоко и хрипло, и это такой незнакомый звук для ушей Хосока. Звук, который ему по душе. 

— Похоже, я не единственный сталкер здесь.

— Похоже, нет.

ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Солнце проникало в мастерскую Юнги, наполняя темную комнату столь необходимым сейчас светом. Базилик Хосока, который присоединился к семейству растений старшего, жадно поглощал его лучи, маленькие листья дрожали на ветру из открытого окна. Чон оторвался от своей книги заклинаний и откинул голову назад, глядя на Юнги, который что-то помешивал в котле, бормоча себе под нос.

— Ты в порядке, детка?

— Мм.

Бормотание продолжилось, и Хосок только улыбнулся в ответ. Он вернулся к чтению книги, вытащив свою любимую розовую ручку, чтобы добавить примечания к любовным чарам, которые хотел исправить. Оставляя пометки, он едва заметил, как Юнги поставил дымящуюся кружку на их любимый деревянный стол. Один вдох подсказал, что это горячий шоколад. Хосок ахнул.

— Спасибо, Юнги! Это то, что ты готовил весь день? Знаешь, у тебя ведь есть чайник, верно? Он дерьмовенький, но с его помощью ты сделал бы отличный горячий шоколад в разы быстрее. 

Юнги пожал плечами, ставя пиалку с мини-зефирками рядом с кружкой. Хосок чувствовал, что его грудную клетку сейчас разорвет от обожания. 

— Это необычный горячий шоколад.

— Хах?

Выражение лица Юнги предвещало неприятности. Уголки его сонных глаз слегка приподнялись, и Хосок снова понюхал кружку, вдохнув глубже.

— Что ты добавил туда, котёнок?

— Просто небольшой усилитель.

Хосок приподнял бровь из-под персиковой челки.

— Усилитель чего?

На мягких мягких щеках Юнги появился слабый румянец.

— Я... э-э-э... подумал, что если бы ты выпил немного этого, а потом мы бы потрахались, то у тебя было бы достаточно магии, чтобы помочь мне переставить мебель в спальне.

Хосок фыркнул.

— Столько усилий, чтобы подвинуть несколько шкафов? Ты что-то с чем-то, любовь моя.

— Ага, неважно, просто пей свой горячий шоколад.

Юнги наблюдал, как Хосок плюхает мини-маршмеллоу в густой напиток, деснёвая улыбка расплылась на его лице, когда они образовали сердце, прежде чем растаять в гигантскую пену.

— Ты когда-нибудь избавишься от этого алтаря? — спросил Хосок между глотками лучшего напитка, который он когда-либо пробовал в своей жизни. — Ты же больше в нем не нуждаешься, мм?

— Это ты все время добавляешь к нему новое дерьмо, говнюк.

— Ахх, — Хосок облизнул губы. — Он мне вроде как нравится. Заводит меня.

— Ты возбуждаешься буквально от всего. Такой паразит.

— Эй, Юнги, давай потрахаемся.

— Нет, Хоби, я должен вымыть котел, пока у нас снова не завелись тараканы.

— Ой, да. Фу.

Хосок молча пил свой горячий шоколад, встречаясь взглядом с Юнги, пока тот возил мылом по остывающему чугунному котлу. Внезапно Хосок почувствовал на кончике языка вкус ирисок Юнги. Чем-то смахивало на вечность.

— Я люблю тебя.

Юнги улыбнулся, сладко и с дёснами, по уши измазанный коричневой жижей, черные вьющиеся волосы откинуты назад — первозданное воплощение красоты. Хосок улыбнулся в ответ из-за своей ярко-розовой кружки.

— Я тоже тебя люблю.