Петр Викторович очень устал. Он провел две сложные операции подряд и мечтал только о том, чтобы поесть.
Но мечте Пастухова не суждено было стать реальностью. Как только заведующий прикоснулся к двери ординаторской, его громко позвал голос верного друга:
— Петя! — Петр не видел лица Брагина, но мог поклясться, что тот демонстративно улыбается. — А я тебя везде ищу! — Олег в мгновение оказался рядом.
Пастухов Брагина очень ценил, конечно, однако сейчас был не в состоянии общаться:
— Давай потом, я есть хочу.
Олег кивнул:
— Я тоже. Погнали в кафеху, — и, прежде чем заведующий успел спросить, что это на него нашло, сделал умоляющие глаза. — Я угощаю.
Уже выходя на улицу, Петр заметил, как на них, не отрываясь, смотрит Лена Михалева. А если учесть, что это был не первый случай пристального внимания медсестры к хирургу Брагину, поведение товарища становилось понятным.
Пастухов не удержался от смешка:
— Не знал, что ты начал бояться женщин, Олег.
Брагин махнул рукой:
— Да ну ее. Вообще русского языка не понимает.
***
Нарочинская пила третью кружку чая, старательно делая вид, что ей очень интересны рассказы Лены.
Уже десять раз пожалела, что согласилась прийти к ней в гости.
Женщины давно не общались за пределами работы. Видимо, не стоило и пытаться.
Нет, ничего плохого Михалева не делала: накормила вкусной едой, которую приготовила сама, предложила несколько чаев на выбор, что для Марины, подуставшей от кофе, было весьма кстати, и, вроде бы, ничем не напрягала.
Только слушать ее было откровенно скучно. Новости родственников, сплетни со старой работы и из Склифа, огородные дела и происшествия на Лениной даче… все это было Нарочинской чуждо. Просто раньше ощущалось не так остро, что ли.
Их с Леной отношения однажды метко обозначила Марго, единственная близкая подруга Марины:
— Утка и сокол, конечно, обе птицы, но очень разного полета.
— Ой как интересно, — Нарочинская приподняла бровь. — И кто из них я, по-твоему? — поинтересовалась она.
— Сокол, конечно, — тон подруги подразумевал, что иной вариант она и не рассматривала.
Марина склонила голову набок:
— А ты тогда кто?
Если Маргарита и задумалась, то на долю секунды. Она всегда была очень стремительной — и в словах, и в действиях, и в принятии решений:
— Ястреб.
— Ты их отличаешь? — впрочем, Нарочинская не удивилась бы. В голове подруги хранились все энциклопедии на свете. За исключением медицинских, потому что врачей и всего с ними связанного Марго боялась как огня.
Учитывая специальность Марины, это было отдельной темой для шуток. Причем шутила, чаще всего, именно Маргарита.
— Не особо, — подруга пожала плечами. — Но ястреб нападает из засады, а сокол выслеживает, не таясь, и сразу атакует. Прямолинейный, прям как ты.
Вообще они с Нарочинской были максимально полярными, конечно: внешне и по темпераменту, по воспитанию и манере общения. Но сошлись давно и основательно, умудрившись за все годы знакомства ни разу не поругаться.
Чем-то Марго напоминала Марине Брагина. Или это Брагин напоминал Маргариту. Видимо, Нарочинскую хронически тянуло на людей, непохожих на нее саму.
Марине иногда очень не хватало Марго. Та со времен студенчества прочно обосновалась в Питере, откуда Нарочинская сначала уехала в США, затем вернулась, а потом переехала в родной город, чтобы ухаживать за мамой. А после заболел папа…
Впрочем, подруги давно привыкли жить в разных городах. И на качестве общения это никак не сказывалось.
Маргарита и сейчас была в Питере, если не умотала в очередную командировку, конечно. А Лена, которая, кстати, тоже не была на Марину похожа, сидела за одним столом с Нарочинской и продолжала щебетать.
Но в случае с Михалевой система дала сбой.
Возможно, Марина резко почувствовала пропасть между собой и Леной еще и потому, что отличий между ними стало еще больше: Нарочинская была в отношениях с Брагиным, которые, в целом, ее устраивали. У Михалевой отношений не было уже очень давно. И это на нее давило. А Лена, в свою очередь, давила на всех остальных.
Например, битый час пыталась узнать у Марины, когда и с кем у той начался роман. Нарочинская, поражаясь себе, не раздражалась, но оборону держала.
Во-первых, не любила обсуждать личную жизнь с посторонними. Во-вторых, помнила, что Брагин Лене тоже нравится.
— Марин, ну че ты придуриваешься! — медсестра всплеснула руками.
— Что, прости?
— Я же вижу, что у тебя кто-то есть! — воскликнула Михалева и вздрогнула, поймав на себе прохладный взгляд.
— Даже если так, это только мое дело, Ленок. Уж извини.
***
Марина с Брагиным стояли в приемной и пытались успокоить мужа пациентки, потому что он не давал забрать ее на осмотр.
По словам мужчины, женщина упала в обморок. В себя пришла быстро, но почему-то не могла нормально дышать.
— Да отпустите вы ее! — не выдержав, рявкнул Олег. — Как мы ей поможем-то иначе.
Мужчина, наконец, послушался, но заплакал:
— Вы не понимаете, у нее рассеянный склероз, я боюсь ее оставлять.
Брагин кивнул, заметив боковым зрением, насколько неестественно прямой стала спина Нарочинской, и повторил очевидное:
— Мы врачи. Все сделаем, — собрался везти каталку с пациенткой, не дожидаясь санитаров.
— Да вы не понимаете! — снова вспылил ее муж. — Вы не знаете, что это за болезнь!
Уставший голос Марины прошелся по коже Брагина морозом:
— У меня отец такой же.
Нарочинская до сих пор не всегда могла говорить о папе в прошедшем времени.
***
У пациентки обнаружили пневмоторакс, вызванным переломом ребра. Ей сделали пункцию и удалили воздух, после чего прооперировали.
Все закончилось хорошо, однако Нарочинская, едва выйдя из операционной, помчалась по коридору.
Брагин даже не сразу ее догнал:
— Марин! — плавно поймал за локоть. Женщина остановилась, но на него не смотрела. — Ничего не хочешь мне сказать?
— О чем?
Олег замялся — сам запретил себе поднимать тему профессора. Но ситуация, кажется, вышла из-под контроля:
— Про отца.
Марина подняла на Брагина ледяные глаза. Только мужчине показалось, что лед этот относится совсем не к нему.
— Что ты хочешь услышать?
— В интернете пишут, что инфаркт был, а ты сегодня сказала, — он не договорил.
Нарочинская посмотрела в стену:
— Одно не исключает другое. Это вообще не твое дело, Брагин! — Марина резко высвободила руку и быстро ушла. Почти убежала.
Олег посмотрел ей вслед и понял, что он не просто придурок, а полный идиот.
Мало того, что доставал Марину в начале, хотя и не подозревал о смерти Нарочинского, так Владимир Сергеевич еще и серьезно болел, оказывается. Неизлечимо. А если об этом никто не знал, значит, уход за профессором лежал на дочери. Ну, или еще на каких родственниках.
Хотя, насколько Брагин мог судить, вряд ли Марина передала бы заботы об отце кому-то еще. Это было не в ее характере.
«Господи, бедная девочка… А ты еще удивлялся, почему она так на тебя реагирует».
***
Марина стояла в ординаторской, обняв себя за плечи, и бездумно разглядывала людей в коридоре.
Она понимала, что Брагин не знал, да и не мог знать о болезни папы. И не на Олега разозлилась. Да и не разозлилась даже.
Просто сегодняшняя пациентка непроизвольно вернула Нарочинскую в прошлое.
То самое, помнить о котором не хотелось, но забывать которое было нельзя.
В памяти всплыл отчаянно-беспомощный шепот:
— Умирать не страшно, Мариша. Страшно — вот так умирать!
Папы безумно не хватало.
Он очень хотел, чтобы у единственной дочери все было хорошо. И расстраивался, видя, что у той отсутствует личная жизнь. Чувствовал себя балластом, из-за которого у Марины, кроме заботы о нем и работы, на которой не складывались отношения с коллегами, ничего не было.
Кое-что имелось, конечно. Но не то, на что стоит рассчитывать, и уж тем более не то, о чем нужно рассказывать отцу. Проще было промолчать и в очередной раз задержаться «на работе».
Да Нарочинской и не нужно было что-то серьезное.
Замужем она побывала — не понравилось, детей не хотела, а пускать кого-то в душу была просто не готова.
Тогда не было ни интереса, ни сил, ни мотивации думать о полноценных отношениях или хотя бы о том, чтобы что-то поменять. А главная и самая страшная перемена со временем наступила сама…
Теперь все складывалось иначе. Новая работа, которая, несмотря на сумасшедший график, нравилась больше предыдущей. Приятный коллектив, который ее, Марину Нарочинскую, принял. И Олег, искренне в ней заинтересованный и готовый помочь. Мужчина, который действительно стал ей очень симпатичен, хотя быстрое развитие их отношений порой пугало.
Только Марина устала просчитывать наперед и все время быть настороже… А с Брагиным было хорошо, поэтому она старалась не поддаваться преждевременной паранойе. Тем более что повода вроде не было.
Нет, Нарочинская не строила на Олега глобальные планы. Но… папа был бы за нее рад сейчас. И от этой мысли стало теплее.
Марина на пару минут прикрыла глаза, осознанно пытаясь дышать ровнее и чувствуя, что успокаивается. Она, как правило, быстро приходила в себя.
Завибрировал телефон в сумке. Нарочинская достала его и открыла сообщение.
«Прости меня. Я не должен был так себя вести».