Дазай спешит, едва ли не на ходу завязывая пояс кремового кимоно. Он знает, что опоздать невозможно, но ещё хотя бы секунда промедления кажется смерти подобной. Приглаживает растрёпанные волосы, завязывает варадзи и вылетает из квартиры, чуть не спотыкаясь о порог. Он спешит к тому, кто недавно, но бесповоротно украл его сердце и душу.

           На улице вечереет. Сумерки медленно спускаются на город, но он словно не замечает этого: кругом загораются фонари, неоновые витрины, в домах зажигается свет. Дазай садится на автобус, плюхается на самое дальнее сидение и устремляет взгляд в окно.

           По мере приближения к окраине городских огней становится всё меньше. Шум большого города постепенно сменяют тихие улочки с частными домиками. На конечной остановке электронный голос просит пассажиров покинуть автобус и желает приятного вечера. Дазай ступает на поросшую редкими травинками землю, и ноги несут его дальше, по направлению к лесу. Осталось совсем немного.

           Когда он видит яркий свет, развеивающий подступающую тьму, его сердце начинает биться чаще. Ещё несколько шагов, и вот он проходит под низкими тории, за которыми стоит крошечный храм. Святилище окружено факелами, свет пламени горит и внутри, куда Дазай входит без промедления. И, конечно, он ждёт его там.

           Жрец в чёрном с золотом кимоно поворачивает голову к гостю, и огни пляшут в его невероятно голубых, как два камня бирюзы, глазах. Шёлк струится по маленькой и грациозной фигуре, подчёркивая каждый изгиб, рыжие локоны (так и хочется запустить в них руку!) мягко обрамляют лицо, ложатся на левое плечо. Дазай втайне лелеет надежду, что никто, кроме него, больше не видит эту красоту. И огни в храме зажигаются лишь для него одного.

           — Здравствуй, Чуя.

           Чуя поворачивает голову набок и растягивает губы в слабой, но такой обворожительной улыбке.

           — Мой верный прихожанин желает помолиться? — Его голос с приятной хрипотцой, и у Дазая по телу пробегает сладкая дрожь. Рыжий проказник с каждой секундой только сильнее затягивает его в свои сети, а Дазай с радостью поддаётся.

           — Да. Самому прекрасному в мире богу.

           Дазай подходит к нему и втыкает в волосы огненный цветок рододендрона, сорванный рядом с храмом. Как прекрасно! Он берёт в свои ладони маленькие руки и с нежностью касается их губами.

           — Я буду молиться всё о том же. Чтобы прекрасный бог однажды отдал себя мне.

           Чуя внезапно приподнимается на носочки и тянет его к себе. Дазай повинуется, и его ухо обжигает горячий шёпот:

           — Сегодня я согласен.

           Огни в храме резко гаснут, а потом снова вспыхивают, пляшут в настенных светильниках, пламя хаотично меняет свой цвет — жёлтый, зелёный, синий, красный, фиолетовый. Дазай замирает, а, когда Чуя отстраняется, видит дивное зрелище. У Чуи на голове подрагивают острые лисьи уши, а за спиной пушатся рыжие хвосты. Взгляд его хищен и горяч. Секунда — и он притягивает к себе Дазая, шепча голосом ещё более соблазнительным:

           — Я полностью твой. Но знаешь ли ты, что кицунэ делают с заблудшими в их лесах людьми?..

           Дазай лишь обвивает руками давно желанное тело и хитро щурит глаза.

           — Горю от нетерпения узнать, мой прекрасный Чуя.