Любит. Не любит. Любит. Не любит. Любит?

Ромашки, изъеденные червячками. Непостоянство скрипучих цветных качелей. Надежда и горькое смирение.

Крис никогда не хотели, чтобы их отношения были похожи на это.

Несмотря на все чудачества, Ральзэи вызывал отторжение лишь в редкие моменты — когда заигрывался. В остальное время его образ, несмотря на сладость и пёстрые оттенки, был до боли печальным. Настолько, что сердце хотелось из груди вырвать, чтобы не думать об этом. Чтобы им, Крис, было всё равно. Чтобы они могли без зазрения совести закрываться, становясь недоступными.

Эти печальные оттенки растекались тёмными каплями по акварельному рисунку после непреднамеренно манипулятивных фраз, полных неуверенности и надежды, что кто-то сам предложит свою руку, и печальных взглядов в сторону складок собственного шарфа, стоило только кому-то повести себя грубо.

Но Крис знали, что протянутая рука может без причины жестоко ударить, слишком хорошо, чтобы склонять чашу весов к желанию спасти маленького принца от одиночества. Щит тоже может стать оружием, не так ли?

«Если захочешь ударить меня, это нормально».

Нет, Ральзэи. Это не нормально.

Крис знали, что захочет.

Что любые близкие отношения между ними превратятся в отрывание лепестков ромашки под всем известные считалочки из разряда «к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт».

Сьюзи была достаточно сильной, чтобы не превращать их дружбу в ромашковое поле. Ноэлль, сама о том не подозревая, знала себе цену.

Ральзэи предпочёл бы быть похороненным под бескрайним белоснежно-золотым полем.

И это убивало.