Вэй Усянь с печальной улыбкой огладил порезы на запястьях, а после резко оправил длинные рукава и встал с пола.

— Черт возьми, как это все сложно, неужели ты не могла обойтись без этого? Правду говорят: крадущийся тигр, затаившийся дракон.*

Тихоня Лань Сюэхуа, которая боялась матери слово поперек вставить, чтобы не получить порцию упреков, в том что она ее разочарование, отчаявшись от жизни пошла на такой опасный шаг, как отдать своё тело злобному духу, да не абы какому, а самому Старейшине Илин, дурная слава которого опережала его самого и его поступки. И ведь смогла же, и все у нее получилось. Женщины от отчаяния и не такое могли совершить. Так что всему миру повезло, что желания Лань Лань были такими скромными и нелепыми.

Вэй Усянь резко вздохнул и растрепал волосы левой рукой. Вдруг его взгляд зацепился за собственное отражение в зеркале. Сейчас, когда он, наконец, смог более-менее прийти в себя и избавиться от источника нервного напряжения под боком, который наконец-то уснул, у него появилась возможность нормально рассмотреть свое новое тело.

Лань Сюэхуа была очаровательной девушкой. Прекрасная, как и все Лани. Длинные темные волосы, сейчас были слегка встрепанны и придавали бледному лицу живости. Большие раскосые глаза были слегка прищурены, в них затаились искорки смеха. Однако лицо выглядело очень печальным: создавалось впечатление, что она сейчас заплачет. Видимо, слишком часто прошлая хозяйка плакала и привыкла ходить с вечно несчастным выражением лица. Девушка была не слишком высокой, по крайней мере, ему казалось, что она была пониже знакомых ему в прошлой жизни женщин. Ее фигура была плавной, без выдающихся форм. Она была довольно милой и привлекательной. И не будь ее судьба столь трагичной, она наверняка смогла бы найти своё счастье… В любом случае это дело требует разбирательства.

Её комнатка была небольшой, но очень уютной. Светлая и скромно обставленная в духе Ланей. Возможно дело было в приятном запахе лёгких цветочных духов, невесомо витавшем в воздухе. Вэй Усянь аккуратно присел на кровать, чтобы случайно не побеспокоить наревевшуюся Лань Бинхуа, и поднёс к губам флейту Сюэхуа, которую всё это время держал в руках. Эта флейта была похожа на его, но, возможно, выглядела попроще. Её звук был чистым и звонким, так похожий на голос девушки. Эту милую вещицу он нашел на все том же столике, захламленном лентами и косметикой. Вдоволь наигравшись Усянь отложил флейту и прилёг. Как же ему надоело это всё, ну помер и помер зачем воскрешать? Разве он недостаточно намучился, чтобы его оставили в покое? Ах, видимо, девица такая же упрямица, как и ее, теперь уже его сестрица. И на этот счёт у нее было свое мнение, которое совершено не совпадало с его.

Он протёр лицо ладонями, тяжко вздохнул. Потягиваясь Вэй Усянь резко поднял руки вверх, и вдруг, почуствовал, что одна из досок на стене странно выпирала. Но не отходила от стены. Он проверил, тщательно ее прощупав. Эта доска была фальшивой. Нет, не совсем. Это была небольшая дверца тайника Вэй Усянь лихорадочно начал ощупывать ее, пытаясь понять где она открывается. Ему удалось. Дверца открылась, а внутри тайника лежало несколько сшитых вместе листков на манер книги, но переплета и хоть какой-нибудь обложки там не было. Аккуратно достав рукопись, он начал ее быстро листать.

 Оказалось, что это был дневник Сюэхуа. Аккуратным девичьим почерком на бумаге были выведены длинные строки иероглифов. Все идеальные, будто бы это были не личные записи юной девушки, а лучшая работа мастера каллиграфии. Однако, чем дальше читал Вэй Усянь тем более неровным становился ее почерк, черты дрожали, а где-то они были чересчур резки и грубы. На некоторых страницах были чернильные разводы от пролитых во время письма слёз. Если изначально, она пыталась писать ровно, то потом несчастную обуяли чувства, с которыми она была не в силах справиться, что отразилось на ее почерке. Если она злилась, то писала быстро и грубо, а если ее рука дрожала от обиды и горя, то и знаки выходили такими же неровными, с разным нажимом кисти и разной толщиной. А последние записи были почти нечитаемы из-за частых зачеркиваний и исправлений, а также из-за рассплывшихся чернил. 

В основном, её дневник был сборником жалоб. Жалобы на излишне строгую мать, которая манипулировала ей, жалобы на чрезмерно наглую младшую сестру, которая не особо желала её слушать и ставила себя выше её, считая себя чуть ли не непререкаемым авторитетом, жалобы на Лань Циженя, который брался её поучать, когда приходил к её матери, чтобы обсудить учеников и учениц и обменяться жалобами на молодое поколение.

Однако, в её дневнике были выдраны некоторые страницы, и их было довольно много. Последняя имеющаяся запись была датирована вчерашним днем. Сюэхуа писала, что окончательно отчаялась и приняла единственно верное, по её мнению, решение – отдать свое тело Старейшине Илин. Завтра она проведёт этот ритуал и больше не будет страдать. Однако предыдущая запись была о подготовке к злополучной поездке в Башню Кои.

Было совершено не ясно, что происходило между двумя этими событиями. Вэй Усянь нахмурился. Он задумчиво повертел флейту в руках, и решительно заткнул ее за пояс. Ему надо было привести мысли в порядок и хорошенько подумать. А голубой мешочек с деньгами, висевший на поясе, ему в этом поможет. Ему срочно надо выпить, а иначе никак.

Вэй Усянь привычно направился по дороге к винной лавочке, и, что удивительно, не был замечен по пути туда и обратно.

Обратный путь оказался куда легче, он осторожно забрался на забор. Легкое, гибкое тело молодой заклинательницы, будто бы выпорхнуло на него. Это было приятно. Девушка все-таки была не слабой и уделяла достаточно внимания тренировкам своего тела.

Полная луна и яркие звёзды привлекали взор. Вэй Усянь не смог отказать себе в том, чтобы задержаться. Всё равно, вокруг не было ни души. Наверняка, все благородные господа Лани спали в своих постелях и видели десятый сон. А он пока полюбуется прекрасным ночным небом и выпьет любимого вина.

На сердце было грустно. Он бы солгал, если бы сказал, что прошлое не тяготит его, что ему не жаль девушку чье тело он занял, и чью жизнь ему придётся прожить, что он точно знал, что делать дальше и он ни о чем не сожалеет. Тоска сжирала его, в такие моменты хотелось сильнее всего сыграть что-нибудь на флейте. И он не смог удержаться перед этим соблазном, и решил, что если он тихонько сыграет, то ничего не случиться. Однако, Вэй Усянь не мог вспомнить ни одну мелодию.

Ни одну, да, но откуда-то из глубин памяти возникала печальная музыка, наполненная тоской и заточенной грусти, но такая светлая. Руки сами собой потянулись к флейте, и сами поднесли ее к губам, а вместе с легким вздохом сорвавшимся с пухлых девичьих губ, из флейты донеслись первые, не особо верные ноты давно позабытой мелодии.

Вэй Усянь закрыл глаза, отдавая себя полностью музыке, а когда открыл их, перед ним стоял прекрасный, словно небожитель, мужчина в белоснежных одеждах. Его лицо было таким же холодным, как и льдистые глаза, единственным, что хоть как-то выдавало его эмоции были нахмуренные брови. Он показался смутно знакомым Вэй Усяню, а в следующий момент пришло осознание — перед ним стоял Лань Ванцзи. Губы сами собой исказились в хитрой усмешке, а он убрал левую руку от флейты, чтобы в следующий момент взять кувшин с вином и радостно протянуть его старому знакомому со словами, которые прозвучали при первой встрече.

— Давай, я поделюсь с тобой вином, а ты сделаешь вид, что меня не видел!