Слёзы душат и морозят щёки, Чимин икает время от времени, мёрзнет, но не уходит внутрь. На крыше корпуса в зоне отдыха небольшой ветер, холодно, кустики и деревянные лавочки припорошены снегом. Чимин сидит на спинке одной из таких лавок, кутаясь в шерстяную шаль. Шмыгает носом. Давно не плакал. А тут захотелось выплакаться. Не за своё горе совсем. Не хотел никому показываться, поэтому почти сбежал на крышу. Гёнхи накидывает на него серую пушистую шаль в сестринской и поджимает губы. Она уже в курсе, что произошло.

На крыше Чимин до какого-то момента один. Потом дверь открывается. Чимин не смотрит в ту сторону, разглядывает серый город. Человек зачем-то садится на ту же лавочку, где сидит медбрат, предварительно стряхивая с дощечек снег голой рукой. Устраивается удобнее и закидывает ногу на ногу. Чимин обращает на него внимание. Смутно знакомый, видимо, работник больницы, но точно кто это Чимин сказать не может. Пак разглядывает вьющиеся тёмные волосы, мужчина оборачивается, они сталкиваются взглядами. Альфа очень приятный на внешность. Глаза тёмные.

— Не замёрзли, Чимин-щи?

Омега хлюпает носом, но мотает головой.

— Нет.

Альфа в костюме делает глоток из картонного стакана, пускающего клубы пара в холодный воздух. А потом протягивает стакан медбрату. Чимин смотрит вопросительно на мужчину, но тот лишь кивает на стакан. И Чимин принимает, прижимается полными губами к картонному бортику прямо там, где были губы альфы, глотает горячий сладкий чай, запуская по телу табуны мурашек. Тэхён не моргает, смотря на это. Чимин отрывается от стаканчика, крепче сжимает, согревая окоченевшие пальцы. Почему-то думает, что альфа смотрит понимающе.

— Знаете, что произошло?

— Да, я юрист.

— Вот как. У вас знакомое лицо, но имени я вашего не знаю.

— Ким Тэхён.

Медбрат кивает и снова переводит взгляд на город за высокими стеклянными бортами. Пара серых голубей хлопают крыльями совсем рядом. Альфа тёплыми пальцами забирает стакан из рук медбрата, отхлёбывает горячий напиток и возвращает омеге обратно.

Десять минут назад зарегистрировали смерть двоих малышей. Новорождённые недоношенные близнецы. Роды преждевременные, материнское кровотечение, обвитие пуповиной шеи у малышки, у мальчика не раскрылись лёгкие. Реанимация, куча врачей, ничего не помогло. Мама в коме. Детки не выжили. Чимин наблюдал за этими малышами с трёх месяцев, когда маме поставили угрозу выкидыша. Поэтому его размазало сейчас. Тяжело. Перед глазами умоляющий взгляд слабой мамы и будто игрушечные ручки с крошечными разжатыми пальчиками. Не было первого крика, что наполняет родильное счастьем. И счастья не было.

Альфа рядом встаёт, скидывает пальто с плеч и обходит лавочку сзади. Чимина укутывают в тепло и мёд. Омега не выражает эмоций на лице никаких, смотрит на альфу, что поравнялся с ним, опёршись руками о спинку лавочки. Альфа смотрит в ответ.

— Заболеете.

***

В коридоре зажигается автоматически лампочка. Юнги без помощи рук снимает туфли. Иногда, когда нагибается, начинает тянуть живот, поэтому он не обращает внимания на испачканные пятки кожаных ботинок. В квартире тихо. На секунду в голову приходит мысль о том, что Хёнджона нет дома. Хоть бы его не было дома.

Юнги думал, прокручивал первый разговор с мужем после всего, пытался предугадать его реакцию, свою. Они взрослые люди, им нужно просто спокойно обсудить всё произошедшее и разобраться. Поговорить по человечески.

Пальто отправляется на вешалку, раздвижной шкаф закрывается, зеркало оказывается прямо перед носом Юнги. Уставший. Под глазами синяки, волосы потрёпанные. Аккуратные пальчики пытаются поправить непослушные обесцвеченные вихры, трут лоб, перемещаются кончиками к бровям, подушечками проходятся по тёмным волоскам. Сползают на слабые бледные веки, закрывают глаза. Темнота. Спасительная, будто бы. Если темно внутри, значит и вокруг тоже темно, значит пустота, значит спокойствие.

— Пришёл наконец?

В животе внутренности завязываются в узел.

Пальчики отрываются от век, глаза открываются. Периферическим зрением мозг вылавливает из пространства справа знакомый силуэт. Юнги смотрит прямо на себя. Глаза наливаются темнотой. Он должен поговорить, всё решить, твердо высказать свою точку зрения. Он больше не будет оправдываться. Он не сделал ничего плохого.

— Привет, Хёнджон.

Мужчина недоволен. Челюсти сжаты, брови нахмурены. Так он еще больше похож на его отца. Юнги готовится уже не к разговору. По внешнему виду, по искрам, которые взрываются в воздухе коридора, между ними сейчас будет что-то вроде схватки. Юнги чувствует, как на кулаки натягиваются кожаные шингарты, зубы идеально помещаются в цветастую капу. Невидимый тренер мажет ему скулы и лоб вазелином, сильно хлопает по плечам, слегка бьёт в пресс, чтобы он - боец- настроился.

Невидимый тренер пахнет чёрным чаем.

Он заходит за спину омеги, кладёт горячие руки на шею, мнёт, разогревает мышцы, растирает до покраснений кожу. Приближается к уху, почти касается щекой раковинки, шепчет.

"Ты всё делаешь правильно."

"Ты молодец."

"Я верю в тебя."

"Нужно разобраться с этим один раз, чтобы дальше жить спокойно. Ты ведь сам это знаешь."

— Где ты был?

Обмундирование растворяется в воздухе, но мурашки там, где только что шёпот обжигал кожу - остаются. Юнги готов выходить в октагон. Смотрит на мужа исподлобья. Тянет уголок губ, специально, наигранно, издевательски. Выпрямляет спину, касается лопатками друг друга, будто разминается перед первым ударом. Вздёргивает подбородок, впивается в чужие зрачки напротив.

И проходит мимо. Молча, легко ступает по паркету, машинально щёлкает выключателем на кухне. Тут пусто и холодно. Ни запахов, ни составленных чашек на мойке, ни свежего хлеба в корзинке на столе. Всё неестественно стерильно. Как-будто кто-то замывал следы преступления. Оттирал лужи крови с хлоркой.

Юнги улыбается ещё сильнее, живо представляя, как Хёнджон намывает хрусталь после вина, как выносит мусор с бутылкой, обёртками от конфет и использованными презервативами.

За спиной слышатся тяжёлые шаги. Муж встаёт в проёме, загораживая, отрезая Юнги от остального пространства, оставляя кислород только в этих четырёх стенах.

—Юнги?

Омега оборачивается, с улыбкой раскрывая холодильник. Вытаскивает из стенки бутылочку газированной воды. Ладонь приятно холодит. Вина в холодильнике нет.

— Было вкусно?

Юнги спиной упирается в холодильник, открывает бутылочку и присасывается к горлышку. Жмурит глаза от газов.

— О чём ты говоришь? Где ты был? Ты ответишь мне нормально или нет?

Голос Хёнджона громкий, бьёт по вискам набатом. Но у Юнги скулы и лоб в вазелине, он непробиваемый.

— Вино вкусное было?

— Какое вино? Юнги, блять, отвечай!

Хёнджон идёт прямо на Юнги. В другой ситуации омега бы сжался, начал бы оправдываться и извиняться. Только вот сейчас... За что?

Муж встаёт в шаге от Юнги, смотрит сверху вниз, играет желваками, уродливо подёргивает губой. Лицо красное.

— Где ты шлялся, блять? Тебя сколько дома не было? Отвечай!

Юнги закручивает жестяную крышечку на бутылке и бросает стекло прямо на пол. Бутылка громко ухает о паркет, но не разбивается. Брови Хёнджона ползут вверх.

— А почему ты не знаешь, где был твой больной муж?

Альфа снова переводит взгляд с бутылки на мужа. Улыбки на лице Юнги уже нет.

— Ты хоть раз мне позвонил? Написал мне? Спросил, как моё самочувствие? Привёз мне, может быть, что-то нужное в больницу?

Хёнджон щурит глаза, всматривается в омегу напротив. У Юнги радужки чёрные. Впервые таким его видит. Альфа молчит.

Юнги отталкивается от холодильника, спокойно обходит альфу, присаживается на стул, ставит локоть на стол и укладывает голову на руку. Смотрит на мужа внимательно, снова напуская на лицо лёгкую улыбку. Невидимый тренер надевает на него шлем.

— Как твоя командировка в Пусан?

— Причём здесь это? Я спрашиваю, где ты был? Ты издеваешься надо мной?

Юнги смотрит на мужа снизу вверх, но отчего-то морально чувствует себя наоборот, на две головы выше.

— Я лежал в больнице, Хёнджон. А потом был у матери.

Губы альфы вытягиваются в тонкую полоску, морщина меж бровей становится ещё глубже.

— А вот ты, Хёнджон... Где ты был?

— Что?

— Ох нет...— Юнги потирает показательно подбородок, строит задумчивое лицо.— Не так задал вопрос. Где вы были, Хёнджон? На нашей супружеской постели? Может быть, на диване в гостиной? А на этом столе? — Омега хлопает ладошкой по столешнице.— На этом столе тоже?

— Что ты несёшь?...

— Средь бела дня, Хёнджон, ай-яй-яй! — Юнги вскидывает руки. — Как тебе не стыдно, Хёнджон!

— Ты больной? Ты головой ударился? Что за чушь ты порешь? Блять, шлялся не пойми где хуй знает сколько, заявился в ночь и болтаешь какую-то ересь! Ты блять, правда издеваешься, Юнги? Ёбнулся?

— Видит Бог, Хёнджон, я хотел спокойно поговорить и разобраться со всем. Ты выводишь меня из себя.

Юнги выпускает чертей. Тренер за спиной подталкивает, поддерживает за локти, что-то шепчет на ухо. Омега встаёт сто тула, сам подходит к мужу, снизу вверх, прямо в глаза, выплёвывает яд в красное искажённое гримасой лицо. Юнги считал его красивым. Сейчас для Юнги он самый уродливый человек на Земле.

— Я потерял сознание, меня выхаживали коллеги и медики. Где был ты? Я потерял ребёнка, меня выхаживали коллеги и медики. Где был ты? У меня был нервный срыв. Снова коллеги и медики! Где был ты, Хёнджон? А? Где был ты?

— Не ори на меня!

— А то что? Что ты мне сделаешь? Скажешь, что я бракованный? Скажешь, что я безответственный? Скажешь, что моё тело не только моё? Что я, блять, должен, обязан быть твоим инкубатором?

— Закрой рот!

— Где ты был, отвечай! Где ты был, Хёнджон? — Имитирует интонацию мужа, словно пытается зарезать его-же ножом.

— Не ори, блять!

Юнги хихикает. Истерически. Отходит на шаг назад, обводит взглядом кухню. Место преступления. Его октагон.

— Я знаю, где ты был, Хёнджон. Не строй из себя глупца.

— Ты ёбнулся, Юнги, тебе, блять, надо снова в больницу.

Юнги молчит пару секунд. Оглядывает любимого мужа с ног до головы. Как обычно, всё идеально. Укладка, одежда, гладко выбритое лицо.

— Ты здесь так хорошо убрался, дорогой муж. Так чисто на кухне. Молодец. Надеюсь, постельное бельё ты тоже сменил. Не хочу ночью почувствовать смазку чужой омеги на своём теле.

Альфа каменеет. Дышать перестаёт. Глаза округляются. Юнги забавно на это смотреть.

— Ты же с самого начала знал, что у женщин омег шансы на детей намного выше. Что же не женился на девушке? Я тебе зачем?

— Что ты...

— Хоть бы постыдился, Хёнджон. Муж в больнице, а ты уже пытаешься заделать ребёнка другой. Ну и как мне реагировать, мой дорогой?

Юнги страшно спокоен. Хёнджона начинает трясти. Омега видит, как его дорогой муж панически то сжимает, то разжимает кулаки. Молчит.

Юнги позади себя сильные руки чувствует, опирается спиной на твёрдую грудь, выдыхает, отпуская бурлящую внутри черноту.

— Что, даже оправдываться не будешь?

Хёнджон поджимает губы, подбородок дёргается. Юнги нравится такой вид альфы. Юнги этим упивается.

— Или ты предохранялся? Ну, это ведь тогда совсем другое дело, дорогой! Это ведь абсолютно всё меняет!

— Да как ты...

— Что? Как я узнал? Ох, тебе интересно?

Омега снова усаживается на стул. Сдирает с себя маску, стирает улыбку с лица, опускает брови. Радужки светлеют, снова становятся цвета карамели. Синяки под глазами набирают тяжести. Руки опускаются на холодное стекло столешницы. Мозг будто разглаживается, разжижается. Он высказался. Не до конца, наверное, не до дна. Но выпустил лишнее. Остальное пока еще можно удержать под крышкой кипящей кастрюли. Горячие руки гладят по волосам.

— Сядь, Хёнджон, я не хочу больше ругаться.

Усталые глаза следят за рваными, дёргаными движениями мужа. Кулаки его подрагивают, глаза кровью налиты. Он хватает воздух ртом, судорожно раздвигая грудную клетку. Альфа садится напротив, стол будто стена между ними. Граница, за которую Юнги уже не готов Хёнджона пустить. Альфа смотрит выжидающе. Юнги запускает руку в волосы, зачёсывает пальцами чёлку назад. Осматривает мужа снова. Сидит, большой, сильный, но будто к стенке прижатый, испуганный.

— Не ожидал, что я узнаю? Это ведь не первый раз уже, верно?

Хёнджон сжимает челюсти, не отвечает. Но Юнги по глазам видит, попал в точку. В душе рвётся что-то важное. Надежда. Как бы он не думал, как бы он не рассуждал, не расставлял всё по полочкам, он всё ещё надеялся, что ошибается. Надеялся, что маме показалось, что муж его на самом деле был в командировке, из-за работы или плохой связи не мог до него дозвониться и дописаться. Надеялся, что запахи на муже, которые он чувствовал после работы последние пару месяцев, принадлежат коллегам. Надеялся, что задерживаться по вечерам он начал тоже из-за большой загруженности. Надеялся, в глубине души надеялся, что он придёт домой и всё будет как обычно — правильно, размеренно, спокойно. А теперь эта, подсознательная, последняя ниточка, которая удерживала его равновесие рвётся.

— Юнги, я...

Голос у альфы тихий, дрожащий. Даже защищаться не хочет? А оправдываться? Будет? Святое же дело. От грома, что стучал по вискам несколько минут назад, осталось только тонкое эхо.

— Мама хотела приготовить мне супа, я отдал ей ключи от квартиры, думал же, что ты в Пусане. А тут ты со своей... — Юнги сжимает губы. Почему именно мама стала свидетелем преступления? Как она это вообще перенесла? — Как тебе не стыдно, Хёнджон? Где... Где твоя совесть? Ты же такой правильный, как ты мог? Как ты мог заниматься сексом с кем-то, пока твой муж страдает?

Хёнджон смотрит сквозь, не моргает, дышит еле-еле. Юнги пытается выцепить в глазах хоть какие-то ответы. У самого губы дрожать начинают, в носу предательски щипать.

— Днём! На нашей постели! Хёнджон, знал бы ты, как мне обидно! — Омега сжимает весь, обхватывает себя руками. Переходит на шёпот. — Когда... Хоть раз мы занимались с тобой сексом при свете?

Вот он какой, на самом деле. Маленький, обиженный, преданный. Белобрысый комочек, истерзанный самым близким человеком. Втоптанный в грязь.

— Я не хочу больше быть с тобой, Хёнджон. Ты сделал мне очень больно.

Юнги опирается ладонями о стол, лишь на силе воли поднимает себя, выпрямляет спину. Теперь он смотрит сверху вниз. Хёнджон остаётся на кухне, так и не сказав ничего.

Большой чемодан из шкафа в коридоре гремит колёсами по паркету в спальню.

Заходить сюда не хочется. Юнги старается не смотреть на постель, на еще одно место преступления. Кулаком собирает влагу с глаз, начиная складывать вещи из гардероба. Юнги не старается, кое-как комкает бельё, сдирает с вешалок рубашки и пиджаки.

— Куда ты собрался?

Хёнджон снова стоит в дверях, снова отрезает Юнги от мира. Руки в карманах, лицо снова злое. Там, за столом, он был другим.

— Это уже не твоё дело, Хёнджон.

— Я твой муж и я обязан знать, куда ты намылился в ночь!

— Это ненадолго.

— Что?

— Ты мой муж ненадолго, Хёнджон. Я же сказал, я не хочу с тобой быть. Я подам на развод.

Альфа вбирает кислород носом шумно, кривит рот, сжимает кулаки. Момент - он оказывается рядом с Юнги, пальцами хватает за шиворот, придушивая воротом рубашки, оттаскивает от шкафа. Юнги от удивления распахивает глаза, бросает мятые брюки на пол, взмахивает руками, чтобы удержать равновесие. Пальцы мужчины обхватывают подбородок, резко поворачивая голову на себя, заставляют смотреть в глаза. Внутренности скукоживаются, Юнги пугается. Человек перед ним страшный. Глаза, налитые кровью, лицо, искажённое жестокостью.

— Ты, блять, не посмеешь. — Не кричит, шипит, словно змея, плюётся слюной в лицо, прожигая смертельные язвы. — Только попробуй, блять, только попробуй. Я не дам тебе развод, ты понял меня?

— Отпусти!

— Я тебе жизни спокойной не дам, сука, только попробуй.

— Хёнджон, отпусти!

Шею больно, Юнги страшно, перед ним совсем другой человек, Юнги не знает этого человека. Это не его муж более, это не Хёнджони из университета, это не жених Хёнджон, это совсем, совсем другое, иное существо, натянувшее на себя маску красивого лица, которая расходится на уродливой морде, плавится, повисает зловонными кусками, оголяя чудище. Слёзы прыскают из глаз. Юнги упирается руками в напряжённую грудь, пытается оттолкнуть. Молит о том, чтобы невидимый тренер помог, но ни кожей, ни ушами не чувствует поддержки. От этого слезы текут еще сильнее.

— Ты не понимаешь нихуя, Юнги. Ты не посмеешь подать на развод. Только попробуй, испортишь мне репутацию - я испорчу тебе жизнь, блять.

Обжигающие, разъедающие кожу пальцы перемещаются с одежды на голую кожу, хватаются за шею, придавливая кадык. Юнги хватает ртом воздух, срывается на рыдания, не сдерживаясь. Внутри всё переворачивается с ног на голову, Юнги не понимает, что и когда произошло. Не понимает, когда муж так изменился, не понимает, как человек стал таким. Юнги жутко.

— Если ты хоть рыпнешься в сторону развода, я блять привяжу тебя к батарее и буду кормить по расписанию, сука. Ты понял меня? Ты, блять, понял меня? Отвечай!

Юнги открывает рот, словно рыбка на суше, кивает кое-как, пуская по щекам еще больше влаги.

— Не наделай хуйни, Юнги.

Хёнджон ослабляет хватку, выпускает тонкую шею. На бледной коже красные следы расползаются щупальцами. Юнги кашляет, пополам сгибается, валится на пол, заходясь в рыданиях.

Хёнджон выходит из комнаты. Через минуту слышно хлопок входной двери.

Юнги утирает лицо ладонями, трёт до искр глаза. Горло болит, саднит кожа от следов чужих ногтей, когтей. Омега соскребает себя с пола, откашливается, содрогается от рыданий, слёзы щипают глаза. В голове барабанной дробью пульсирует только одна мысль.

Нужно бежать.

Куда и на какое время ушёл Хёнджон Юнги не знает. На трясущихся ногах идёт к двери, смотрит в глазок. На лестничной площадке пусто. Поворачивает голову к зеркалу, смотрит на себя. Убожество. Руками зарывается в волосы, выдыхает. И срывается с места.

На безумных скоростях укладывает ноутбук с проводами, закидывает косметичку из тумбы в полупустой чемодан, застёгивает на половину, тащит в коридор, стуча колёсами. Туда-же запихивает кроссовки и ботинки, сам обувается, влетает в пальто, сгребает с полки ключи и бумажник. Встаёт снова перед дверью, смотрит в глазок. Пусто.

Хватает чемодан, распахивает дверь, выскакивает в коридор, не глядя захлопывая за собой квартиру. Жмёт, кажется, сотню раз на кнопку вызова лифта. Сердце сжимается: а вдруг лифт откроется, а внутри будет Хёнджон. Пульс зашкаливает за сто двадцать. Двери тихо разъезжаются, впуская Юнги в маленькую коробку. Он упирает палец в кнопку, про себя молясь, чтобы и на подземной парковке он с Хёнджоном не встретился.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Слёзы на щеках сохнут, Юнги дышит тихо, боясь спугнуть момент, боясь, что Мадам Удача услышит его дыхание и развернётся. Его трясёт. Пальцы на ручке чемодана вжимаются в пластик, костяшки белеют. Механический голос оповещает о прибытии на нужный этаж. Юнги жмурит глаза, пока двери лифта медленно разъезжаются. Хёнджон, как в мыслях Юнги, перед лифтом его не выжидает. Юнги сглатывает, тащит за собой чемодан, вспоминая, где стоит машина. В тот день, когда на работе стало плохо, он с утра решил проехаться на такси, мутило, боялся садиться за руль. Автомобиль пищит, а Юнги про себя просит Бога, чтобы Хёнджона не было на парковке, чтобы он не услышал этого звука. Он будто в ужастике, прячется от монстра, бродящего по округе, его жизнь зависит от каждого шороха, от каждого вздоха.

Чемодан запихивает на заднее сиденье, сам прыгает за руль, заводит машину трясущимися пальцами. Бегло глядит в зеркала, сдаёт назад, выворачивает руль и даёт по газам.

Одиннадцатый час. Куда ехать? Что делать? Где жить сейчас? Он не вернётся в эту квартиру. Никогда больше, он не сможет.

Только выезжая на трассу позволяет себе выдохнуть. Не важно где. Главное подальше от Хёнджона.

Телефон в кармане разрывается трелью, сердце ухает от мыслей о том, что муж начал искать. Руки снова дрожат, Юнги поднимает мобильник на уровень глаз, чтобы не отрываться от дороги, и брови ползут вверх от удивления. Думает с секунду, а потом плюёт и зажимает зелёную кнопку.

— Юнги? Как всё прошло?

— Директор, мне плохо.