Димка, сегодня ты мне приснился. Второй раз за всё время, как тебя не стало. В прошлый раз мне приснилось, что ты живой, что мы победили и пошли пить кофе. А в этот раз всё было по-другому.

Помнишь, как мы смотрели «Гарри Поттер и Дары смерти»? Во второй части, уже под конец битвы, Гарри принял решение самолично сдаться Волан-Де-Морту и принять свою гибель. Принять свой страх смерти, пойти на самопожертвование и тем самым победить его. А потом он оказался на очень странной платформе вокзала — похожей на Кингс-кросс, только белая-белая.

Вот во сне у меня было так же. Я была на какой-то белой платформе, только там ещё был поезд. Тоже белый, красивый и почему-то снаружи на нём было много цветов. И фотографий. Самых разных — дети, взрослые, подростки, старики… Я стояла, смотрела на снимки, внизу под каждым из которых были имена. А потом оглянулась и увидела тебя.

Ты улыбался и выглядел вполне счастливым, как при жизни, когда ещё не было войны. Вместо приветствия коротко кивнул и спросил:

— Скучала?

— Да, — я не могла ответить иначе, как согласием. Я действительно по тебе скучаю.

Мы ходили по этой платформе, разговаривали, как раньше. Я рассказывала тебе о том, что произошло за последний почти год в моей жизни. О мелочах, о важном — говорила, не зная, как остановиться, боясь не успеть что-то рассказать, и в то же время осторожно. Ты где-то кивал, где-то поддерживал беседу, соглашался. А потом я всё таки спросила, что это за место и почему я здесь.

Ты ответил:

— Це поїзд туда, — уточнять, куда было не нужно.

— Но я ж жива.

— Ти – да, але не я.

Ты рассказал, что фотографии — это лица всех тех, кого не стало. И что этот поезд отвозит их на тот свет. Что сесть на него могут далеко не все и далеко не сразу. Тогда я спросила:

— Чого ти не сядеш? — я по привычке говорила с тобой суржиком, как и дома. А вообще, я всегда старалась в ответ разговаривать так же, как разговаривали со мной.

— Із-за тебе.

— Із-за мене?…

— Да, бо ти мене не відпускаєш. Ти весь час якось згадуєш про мене.

— Ну я ж не можу по-другому.

— Можеш, — ты на меня просмотрел с осуждением. И мне захотелось спрятаться, уйти куда-то. Потому что выносить твоё осуждение мне всегда было сложно, — Мене вже нема і ніколи не буде. Я мертвий. Одпусти мене, живи своєю жизнью.

Я сказала, что чувствую вину перед тобой, что я жива, а тебя нет, что я радуюсь, что как-то развлекаю себя, что… в общем, много чего.

— Ти і должна це робить, бо ти жива, — ты положил руку мне на плечо и я почувствовала тепло от неё. В моей голове ты не мог быть мертвецом, потому что я не видела тебя мёртвым. Я запомнила тебя живым, — Оглянись, жизнь продовжується. У тебе ще куча всього впєрєді.

Я держалась, чтобы не заплакать. Помнила твои слова, что эмоции прятать можно от кого угодно, но не от друзей, и держалась.

— Я не сяду в цей поїзд, пока ти будеш продолжать так жить. А я хочу поїхать. Всі мої вже там, розумієш?

Димка, я правда понимаю. Я тоже, когда началась война, ужасно хотела вернуться к своим, домой. Наверное, из-за этого стресса всего у меня и случились потом проблемы со здоровьем. Просто организм не выдержал и дал сбой.

Я смотрела на тебя и понимала, что это первый раз, когда ты вот так со мной разговаривал. Даже не спокойно, а как-то с толикой раздражения, что ли.

Но потом ты стал спокойным и добавил:

— Я ж не прошу тебе зовсім забуть, просто живи собі далі і не вини себе. В тебе ще є ті, кому ти нужна там.

Потом мы стояли, обнявшись. Не знаю, сколько. В тот прошлый раз, когда я увидела тебя во сне, объятия были радостными, обнадеживающими, что ли. А в этот раз они были какими-то… не пустыми, нет. Смирившимися, что ли. Или безнадёжными, потому что уже всё кто-то решил за нас самих.

А потом был гудок. Как, знаешь, когда поезд отходит в путь, он даёт сигнал, чтоб все поторопились. И ты повернулся, чтоб пойти к двери.

— Мені пора.

Отпустить тебя было тяжело.

Прощаться снова – как какая-то каторга.

Это как будто тебе дали надежду, и ты надеешься, а потом всё обрывается и желаемое не сбывается.

Не всем нашим желаниям суждено сбываться. Какие-то так и остаются мечтами по многим причинам.

— Більше не побачимось?

— Побачимось, — ответил ты и, усмехнувшись, добавил, — Но думаю не раньше, чім років через п'ятдесят. Прикинь, ти приїдеш старушкою, а я буду такий же маладой і красівий! — ты говорил так специально, чтоб меня развеселить, выделяя последние слова.

Я не сдержала улыбки, но глаза стало щипать. Как когда-то на первом курсе, когда наш одногруппник Ткаченко принёс баллончик с газом и умудрился им пырскнуть в воздух. Тогда у нас саднило горло и глаза, а сейчас только глаза щипало до невозможного. Даже ты стал размытым каким-то, нечётким.

Я подумала: как я без твоих шуточек здесь буду?

— Може, ще раньше. Война ж.

— Нє-а. Даже не думай…

Последний раз мы обнялись бегло — прямо как обнимаются люди, провожая дико опаздывающих родных. Спешно и коротко.

Ты подскочил к лестнице, ведущей в поезд, а я повернулась, чтобы вытереть слёзы, которые уже сами начинали скатываться.

— Ей! — крикнул ты уже взобравшись. Я посмотрела на тебя, — Сльози свої витри давай! Я ж братєц-Кащєй, безсмертний, забула?

Это было последнее, что ты сказал. Подмигнул — весело и задорно, — и исчез, растворился в вагоне.

Поезд снова прогудел, как будто тоже прощался. А, может, на этом же перроне было много других, помимо меня, кто остался смотреть ему вслед?

Знаешь, я ведь никогда не верила ни в мистику, ни в какую-то загробную жизнь, ни в перерождение — разве что напрягал отчаянно эффект дежавю, словно это когда-то уже было точно так же.

Утром я проснулась с каким-то ощущением спокойствия, прямо как героиня какого-то выпуска «Мистических историй». Если бы мне об этом рассказали раньше — не поверила.

А теперь сижу, пишу тебе это и думаю — может, ещё тогда, в первый раз, приснившись, ты тоже хотел, чтобы я отпустила тебя? Но почему тогда мы не были на этой платформе, а оказались на какой-то площади?

Димка, я обещаю тебе, я никогда тебя не забуду. И сделаю всё, что собиралась сделать для твоей памяти.

Прости, что раньше не понимала всего, о чем мы с тобой поговорили. И не отпускала.

Кто знает — может, если действительно что-то такое есть, то ты там будешь жить и ждать. Рано или поздно все мы окажемся в этом поезде. Просто есть те, кто ждут ещё здесь, а есть те, кто в ожидании уже там.

Я знаю, ты дождешься, потому что всегда выполнял свои обещания и держал слово.

Ты ведь братец-Кощей. Бессмертный в памяти.

Я постараюсь жить так, чтобы потом, рассказывая тебе в следующий раз свои истории, я услышала от тебя похвалу.

Спасибо тебе, что дал мне понять, что значимо по-настоящему и, что это никуда никогда не уходит. Но нельзя избегать настоящего.

Я люблю тебя.

В ожидании нашей встречи,

Твоя сестра-Булавушка.