когда ишим впервые видит ее вживую, а не на экране телевизора, подернутом нервными полосами, кара сидит напротив с широкой, полубезумной улыбкой, прямо на ее рабочем столе, спихнув на пол стопки документов и ее любимую кружку, превратившуюся в россыпь разноцветных осколков. сидит, в красной расхристанной рубахе, разведя ноги в широких штанах из плотной черной джинсы. склоняется ближе к лицу замершей ишим, что она может рассмотреть нечто в глубине ее зрачков. там искры пожара, там бесы пляшут, там кара хохочет, пока рим горит.

кара сидит перед ней на столе, нисколько не смущаясь, а в лоб ишим утыкается холодный ствол револьвера.

на футболке ишим символ мира, кара довольно склабится. напевает что-то, мурлыча себе под нос, какую-то совершеннейшую пошлятину, любезно подсказывает, что на картинах гойи людей расстреливают примерно в той же позе, предлагает так же воздеть руки. смеется. шутка.

— дернешься, — говорит кара, — и тебе в башку прилетит три пули. или пять. я еще не решила.

ишим читает невысказанное: твое симпатичное личико превратится в кровавое месиво с обломками кости, если вздумаешь нажать на кнопку телефона. мобильник лежит на столе, на нем уже набран номер. кара спихивает его на пол, высокий парень, чем-то похожий на нее, наступает на телефон, жалко хрупающий стеклом и своими техническими внутренностями.

у них ботинки, армированные сталью, понимает ишим.

она представляет, как ее бьют под ребра. как стальная рука врезается в горло. как пули разбивают лобную кость, влепляются в глаза, обведенные новой розовой тушью.

ишим знает, кто кара такая. ее имя пестреет на каждом новостном канале. «наши голоса» — орет старое радио. «наши голоса!» — орет кара на улицах, пока ее не кидают в ментовку. если у этой страны такая припизднутая оппозиция, думает добрая девочка ишим, почему бы просто не собрать их в одном месте и не расстрелять. нет, они зачем-то нужны тем, кто стоит выше, они любят наблюдать за людьми, как за животными в зоопарке.

сейчас ишим готова по-собачьи скулить, лишь бы выцепить себе жизнь. кара скажет «сидеть», и она сядет.

— зачем вам это? — растерянно спрашивает ишим.

— заеби ротик.

кара закуривает одной рукой, не убирая пистолет от ее лица.

маленький книжный, в котором она работает, поливают бензином люди в черном. все новые газеты, беллетристика, бульварные романчики донцовой, которые сама ишим хотела бы сжечь в адском пламени, умные книжки фрейда и детские сказки, на цветных картинках которых лиса заживо пожирает улыбающегося колобка.

парень, которого можно бы посчитать родным братом кары, кидает на прилавок ебанутые книжки паланика и странные сказочки геймана. грабеж средь бела дня. боевые трофеи.

— влад, как там наши зрители?

он улыбается каре, шепчет ей что-то. ишим видит, как на экране его собственного мобильника высвечивается эсэмэска.

«я тебя убью.»

именно так, с точкой, насмешливо сообщает влад. мальчик на редкость серьезен.

«я тебя тоже», печатает влад. и сосредоточенно выбирает смайлик с сердечком.

шипит огонь на кончике спички, кара быстро срывается с места, рывком, как атакующий хищник, резко бросает что-то своим людям, вытаскивая их и ишим на улицу. она чувствует ее руки под футболкой с нелепым знаком мира.

магазин уже пылает, кара смеется. бешено, захлебывается воем, скулит. довольный оскал расползается по лицу, в глазах блестят огни пожара, взрощенного на человеческой мудрости, выплеснутой на страницы тысяч книг.

— хорошо горит, а?

— вы не революция, — выдыхает ишим потерянно. — вы просто сумасшедшие.

оглушающий гогот людей в черном. кровавый оскал. револьвер все еще у ее виска.

— хорошая девочка, — одобрительно, как сытая кошка, урчит кара, ластясь к ней. — умная девочка.

ишим молится, чтобы у нее не дрогнули пальцы.