Шум. Музыка. Стробоскопы.

Басы долбили в уши. Приятная, но уже надоевшая песня, крутилась в колонках в сотом ремиксе. Когда ходишь на тусовки едва ли не каждые выходные несколько лет — многое становится привычным, как собственные пальцы.

— Кирюха, здорова! Давно не виделись! — Саня, старый-старый знакомый из такой же золотой молодежи, протянул ладонь для рукопожатия, — Ты как сегодня? В настрое?

— Я всегда в настрое, братик, — Гречкин улыбнулся во все зубы, обнажая гриллзы, и крепко пожал протянутую руку. Ночь обещала быть веселой.

Последнее время он чувствовал себя хуже. Кошмары догоняли ночами, не давали спать, батя ебал мозги просранной учебой и бездарной жизнью. Лёха сдавал сессию и упал с башкой в зубрёж, да и отношения у них не ладились, что пиздец. Кирилл пропадал на тусовках, Макаров забухивал, исчезал с радаров, по-любому даже успел поваляться пьяным в центре даже не один раз.

Нахуй тебе этот детдомовец, а, Гречкин?

Есть вещи поинтереснее.

Приходы — получше, девочки — покрасивее, мальчики — а ну их нахуй.

— Это чё? — Кирилл шмыгнул носом и кивнул головой в сторону незнакомого чувака, расчерчивающего дорожки.

— МДМА, — Саня присел на коленки рядом со столом, внимательно всматриваясь в кристаллы, — Качественный. За мой счёт. Делюсь, дарю, вся хуйня. Потусим.

Вип-комнату в клубе освещал приглушённый розовый свет. Здесь вообще все, нахуй, было розовое. Видимо, для создания романтической обстановки. Кирилл наклонился, зажал одну ноздрю пальцем и вдохнул дорожку через скрученную купюру. В носу сразу защипало, ощущения были родными и знакомыми.

Чуть-чуть поваляться на кровати, выдохнуть, и вставит по-хорошему. Ощущение тепла, разливающегося по телу, наступило довольно быстро. Коснулось, укололо кончики пальцев, поползло вверх и осело где-то в районе солнечного сплетения. Будто поднялась температура, но было приятно и хорошо. Приятно и здорово.

Саня болтал со своим корешем где-то в углу комнаты, а мир потихоньку становился потрясающим. Кирилл любил это ощущение всей душой, потому что трезвый мир — ну, он на говно похож. А этот — Кирюха в стране чудес. Кирюха в своей стихии.

Музыка, лившаяся с танцпола на первом этаже, идеально подходила к обстановке. Бит, текст, мелодия — прекрасно было все. Играло в такт с сердцем, бьющимся на такой огромной скорости.

Гречкин глотнул воды (лучшей в мире воды, самой вкусной) из стакана и заспешил вниз по лестнице, расстегивая рубашку ещё на две пуговицы ниже. Жарковато. Даже горячо. Танцпол манил яркими красками, привлекательными телами, общим ритмом движений, уследить за которыми было невозможно. Вклиниться в толпу, поймать единое дыхание, закрыть глаза и просто двигаться, чувствовать, наслаждаться — что ещё, блядь, может быть нужно человеку.

Чужое дыхание опалило шею огнём. Кирилл открыл глаза, и она, нет, даже о н а двигалась совсем рядом. Нимфа. Божественное воплощение. Дева Мария и святая благодать. Ее волосы, язык ее тела, открытое на грани платье и горячая кожа, которую так хотелось облизать. Гречкин притянул девушку к себе за талию, сжимая ладонями мягкое, податливое тело.

— Приве-ет, малышка. Познакомимся? — Кир наклонился к чужому уху и провёл языком по мочке, похабно улыбаясь. Он ее хотел. Очень хотел.

— Я — Лена. А ты — Кирюша, тебя грех не знать.

Кирюша. Слова звучали так естественно и красиво, как классическая музыка, исполненная лучшими музыкантами мира.

Все движения перемешались в одно бесконечное ощущение. Все прикосновения обострились, раскатывались теплом по телу. Чужая упругая задница в ладонях невероятно заводила. Кирилл знал, что и он хорош. С расширенными зрачками, затопившими радужку, с растрёпанными волосами, со своими деньгами и бешеной, прущей из него энергией.

Они идеально чувствовали друг друга. Они идеально подходили друг другу.

Кирилл ввалился в ту же розовую вип-комнату, держа Лену за руку и заваливая ее на кровать. Все перемешалось: звуки поцелуев, чужие стоны и вздохи, два пальца во влагалище. Девочка была охуенная. Девочка была не просто красивая, она была о х у е н н а я. Ощущалась охуенно и внутри, и снаружи.

Кирилл закрыл глаза, и образы начали путаться. Ему мерещились веснушки, сильные бёдра, крепкие пацанские руки, Лёшины стоны, такие растянутые и красивые. Это заводило ещё больше, хотя, казалось бы, куда больше. Гречкин вжимал девочку головой в подушку, выбивая из неё стоны и представляя под собой Макарова, который отдавался бы так же охуенно, до последней капли.

Хуй знает, сколько времени они провели в кровати. Трахались, ласкались, обнимались и целовались. Но часики тикали — надо было ехать домой.

Ещё в приличном состоянии эйфорического опьянения, с трудом оторвавшись от Лены (которая осталась лежать на кровати и залипать в потолок), Гречкин вышел на прохладную улицу, вдыхая весенний свежий воздух. Ламба призывно стояла совсем рядом с клубом, руку протяни — почувствуешь привычный руль и землю под ногами. Ничто его не останавливало. Ничто не приходило в голову, кроме головокружительного ощущения счастья.

Мотор приятно заурчал, проехался прямо по подкорке мозга. Кирилл вырулил на дорогу, смаргивая накатывающее невнятное ощущение тревоги. По пустым улицам до дома было около получаса езды, если не гонять.

В зеркале заднего вида сверкнули мигалки. По телу прокатилась волна холодного пота. Гречкин сглотнул и вдавил в пол педаль газа, уходя от погони. Его тряхнуло, и во время следующего взгляда в зеркало мигалок уже не было. Но они же были там! Показалось? Свернули, чтобы объехать через дворы и подрезать перед мостом?

Он же объебанный в щи, если остановят — ему не поздоровится. Хотя, конечно, алкотестер ничего не покажет, алкоголя-то в крови не было, но зрачки, точно, зрачки… Кирилл быстро глянул на себя в зеркало, ничего не смог рассмотреть и вернул взгляд на дорогу. Вроде бы никого не было. Но ощущение преследования оставалось в мозгу, назойливо капало вниз и стучало по крыше.

Нет, ехать дальше нельзя. Его машину все знают. Все узнают, что он за рулём объебанный. Это будет очень плохо.

Кирилл резко крутанул руль и завернул в какую-то подворотню. Машины стояли вдоль проезжей части, парковочные места были. Ламба уверенно встала на место, Гречкин выскочил на улицу, стирая со лба холодный пот. Стоит немного криво. Машина стоит криво, они все узнают, они его найдут.

Шаг превратился в бег, потом — опять в шаг, чтобы не выглядело подозрительно. Нельзя бегать. До дома оставалось минут 10 пешком. Прохожих на улице особо не было, но от каждого из них Кирилл прятался за углом и закрывал глаза. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, паника подступала тошнотной к горлу.

Дома будет безопасно. Дома будет хорошо.

Ключ попал в замочную скважину с десятого раза. Гречкин закрыл дверь на все замки и затих в коридоре, прислушиваясь к звукам с улицы и из парадной. Тишина. Она вызывала ещё большую паранойю, потому что кто-то прятался, кто-то пытался подойти тихо.

Кирилл выхватил телефон из кармана.

04:56 Вы

Лёха приезжай мне хуево помоги мне пожалуйста

Было не весело. Было не охуенно. Не горячо. Не круто. Не пиздато. Было холодно, что пиздец. Челюсть ходила ходуном, сжималась до боли, и Гречкин морщил лоб. Паника то приходила, то отступала, вызывая приступы истерики.

Звонок в дверь раздался через час, который длился, кажется, целую вечность. После недолгих метаний Кирилл кинулся к двери, подползая на коленях к Лёше и тыкаясь носом ему в живот.

— Прости.

Макаров, видимо, решил не тянуть кота за хвост. Подняв голову Гречкина за волосы, он окинул взглядом лицо — расширенные зрачки, слёзы-сопли, сжимающаяся челюсть, засос на шее, укус на плече. Картинка была элементарным детским пазлом.

— Ты понимаешь, они ехали за мной, они преследовали меня, мне было так страшно, блядь, это просто пиздец, — Кирилл лепетал свою несвязную хуйню на грани слышимости, вытирая слюни и сопли о футболку Лёши, — Я вообще не хотел с этой девочкой, Лёх, я не специально, оно само все, Лёха, это пиздец…

Бессвязный бред продолжался ещё какое-то время. Извинения, чистосердечные признания, паранойя, истерики. Иногда Кирилл начинал захлебываться в слезах или просто орать, сжимая чужую куртку по бокам.

Макаров вздохнул и отпихнул Гречкина ногой подальше от себя, присаживаясь на корточки.

— Ты че, Кир, думаешь, ты мне такой сдался? — холодный голос пронёсся по ушам жидким азотом. — Что в тебе вообще есть, кроме папиных денег-то, а? — Лёша схватил Кирилла за волосы и дернул его голову назад, заставляя смотреть в глаза.

— Ты. Нихуя. Из себя. Не. Представляешь. Пустое место. Шлюху, дающую и девчонкам, и парням, объебанную в мясо. По тебе плачет смерть в канаве, Кирюш. Или как они тебя там называют?

— Я не даю… себя… я только тебе…

— Охуеть. Вот это ты святой человек! — Лёша рассмеялся ему в лицо, отстраняясь назад и стараясь перебороть отвращение. — Делаешь вид, что ты ханжа, а ты — прожженная блядь, Гречкин. Торчок, мразь и, дай подумать, никто. Ты — никто. И мне не нужен.

— Не уходи, Лёш, Лёшик, я прошу тебя, не уходи, я сдохну, я умру тут, Лёш…

Лёша оттолкнул объебанное тело от себя и вышел за дверь.

Кирилл сполз по стенке вниз, закрывая лицо руками и захлебываясь в рыданиях. Он всегда будет один. Через пять минут здесь будет полиция, его повяжут, посадят, весь мир узнает, что он опять сел объебанный за руль, что его раскаяние — полная хуйня, не стоящая и пяти минут внимания.

Он ползал по полу и кричал.

Ковырял дверь и пытался открыть уже открытый замок, чтобы выбраться куда-то, куда не нужно было выбираться.

Разбил стакан, залил пол кровью, расхерачил себе бедро, чтобы стало чуть-чуть, хотя бы чуть-чуть полегче, хотя бы немного менее больно, хотя бы капельку спокойнее, хотя бы так почувствовать тепло родных рук и тёплый, нежный голос Лёши Макарова, его родного мальчика, любимого, самого любимого…

Феназепам, где-то был феназепам, его должно было быть много, должно было хватить, чтобы рубануться с концами, чтобы перестать чувствовать эту душераздирающую хуйню. В аптечке. Прямо рядом с ибупрофеном.

***

Пасмурное утро вторника пробилось серым светом в окно с открытыми шторами. Безумие длилось бесконечно долго. Но недостаточно долго? Сколько? Может, все это было не по-настоящему? Может, они сделают вид, что ничего не было?

12:48 Вы

Кис, заеду после пар?

12:54 Макаров

В 17:30 заканчиваются, буду ждать