— Я до… — Изуку открывает дверь и осекается, — ма…

Свет в квартире нигде не горит. Он слепо хлопает ладонью по стене в поисках выключателя. Снимает промокшую насквозь от дождя куртку, наступает на пятки кроссовок, чтобы поскорее от них избавиться, и оставляет за собой грязные мокрые разводы на полу.

Они не созванивались с Кацуки последние несколько дней, а смски, которые отправлял ему Изуку, все до единой остались без ответа. Несмотря на то, что он очень переживал за него в связи со случившимся на днях, Изуку знал, что в такие моменты лучше оставить его в покое на некоторое время.

Он, словно вор, крадется по коридору, заглядывает на кухню, щелкнув свет. Рвано вздыхает, обессиленно опускает плечи и закусывает губу. Пара стульев, стоящих до его ухода у стола, перевернуты, на полу — осколки разбитой посуды и капли засохшей крови.

Изуку проходит дальше по коридору, останавливается у закрытой двери в спальню, заносит руку над дверной ручкой, но все не решается ее повернуть.

Когда они учились в Юэй, думает Изуку, все было куда проще. Когда они учились в Юэй, думает Изуку, им не приходилось столько времени проводить порознь. Пусть тогда их отношения оставляли желать лучшего, но по крайней мере Кацуки всегда был в его поле зрения — только руку протяни, но лучше, конечно, не стоит. Теперь же, когда они стали профессиональными героями, так легко оказаться где-то далеко от того места, где ты действительно нужен.

Какая же все-таки ирония. Они становились героями, чтобы помогать людям и быть в нужном месте в нужный час, но помочь самим себе и друг другу они не в состоянии. О таких жертвах никто из них тогда не задумывался. Изуку вообще не особенно задумывался о том, что когда-нибудь в его жизни появится кто-то настолько особенный. И уж тем более, что этим человеком окажется Кацуки, которого он знает столько, сколько сам себя помнит, или даже больше.

Пару дней назад, находясь в командировке на другом конце страны, Изуку наткнулся на репортаж о происшествии — в числе погибших один ребенок восьми лет. Среди героев, отправленных на место происшествия — Кацуки и Каминари.

Еще одно, о чем бы им стоило задуматься еще в Юэй: невозможно спасти всех. То была одна из самых первых основ, которую им вдалбливали в голову на протяжении всего обучения. Тогда казалось, что они смогут все, и крови на их руках никогда не будет: они ведь станут профессиональными героями — крутыми и сильными, точно как Всемогущий когда-то (по крайней мере будут стремиться именно к этому уровню). Только вот каково было прийти к осознанию, что Всемогущий не настолько всемогущ — глупая тавтология, но все-таки так хорошо отражающая реальность.

— Мидория, мальчик мой, — говорил он. — Делай все, что в твоих силах, но не забывай, что иногда тебе придется делать тяжелые судьбоносные выборы, когда время будет исчисляться секундами. И никогда не вини себя за возможный исход, иногда иного выхода просто нет, как бы нам ни хотелось. Это тяжелое бремя — быть героем, помимо всего прочего.

Вскоре стало понятно, что кровь будет проливаться постоянно, как бы сильно они ни старались. Какими бы хорошими героями они ни были. Люди умирают.

За недостатком опыта каждый из них все еще пропускал каждый такой инцидент через себя, пусть их и учили, как с этим справляться правильно.

Что касается Кацуки…

он справлялся по-своему.

Изуку поворачивает ручку до щелчка и бесшумно открывает дверь. В комнате непроглядная темень: шторы задернуты вплотную.

— Эй, — тихо зовет он, делает шаг вперед, едва на теряя ровновесие: наступает на что-то на своем пути, с треском ломающееся под его весом, — Кацуки.

В ответ тишина.

Поговори со мной.

Изуку садится на край кровати и вздыхает. Он знает Кацуки уже так давно, но так и не понял, как справляться с такими его состояниями. Он знает Кацуки уже так давно, чтобы уяснить, что самое страшное в его поведении — это тишина. Может, не так уж тот был и не прав, когда называл его бесполезным. Таковым, по правде говоря, Изуку себя и чувствует.

Завернутое тело в одеяло чуть заметно двигается, и Изуку, не теряя времени, закидывает ноги на кровать, тянется руками. Обвивает необъятное. Прижимается лбом к одеялу, сжимает в объятиях так сильно, что на какое-то время сам перестает дышать.

Поговори со мной.

— Ты давно приехал? — голос из-под одеяла звучит приглушенно, с хрипотцой.

— Минут десять назад, — отзывается Изуку. — Хочешь поговорить?

— Нет, — отрезает Кацуки.

— Нет, — повторяет за ним Изуку на выдохе. — Хорошо, — он стискивает в кулаках края одеяла.

Кацуки неловко переворачивается в одеяле, оно собирается у него выше колен, вцепляется в футболку Изуку и утыкается лбом ему в грудную клетку. И это Изуку кажется почти зовом о помощи. Если он встанет, куда-то сейчас уйдет, то Кацуки просто развалится, исчезнет. Не собрать, не спасти.

Ты ни в чем не виноват, хочется сказать.

Вы сделали все, что в ваших силах.

Те истины, которым их обучали в Юэй, не действуют на самого Изуку, что тут говорить о взрывном Кацуки. Когда ты стремишься стать тем, кто спасет всех, невозможно привыкнуть к тому, что кто-то неминуемо выпадет из списка спасенных.

— Я рядом, — вместо этого говорит Изуку чуть слышно, выдыхая слова куда-то в макушку растрепанных светлых волос.

Чувствует, как хватка на футболке становится сильнее.

— Он был в метре от меня, — сдавленно произносит Кацуки. — Только руку протяни. Будь я быстрее…

— Что ты делал тогда? — тихо спрашивает Изуку.

— Вытаскивал из-под завалов пострадавшего, — он ощущает, как на оголенные ключицы падает пара влажных капель. — Это ребенок… — Кацуки шмыгает носом, — у него было столько всего впереди… могло бы быть, если бы… его родители… смотрели на нас…

— Если бы ты бросил кого-то другого? — Изуку жмурится и прикусывает губу. — Ты сделал все, что мог. Ты бы никогда не оставил его там, если бы мог ему помочь, <i>я тебя знаю. Лучше всех знаю.</i> И знаю, что ты лучший из героев, но, помнишь, мы не можем спасти всех? — здорово, если бы он верил в эти слова сам, а не повторял за Всемогущим точь-в-точь. Интересно, когда тот говорил об этом Изуку, сам-то в это верил?

— Помню.

В воздухе повисает то «но». «Но», которое останется с героем на протяжении всей его жизни. «Но», которое будет возникать перед взором, стоит только закрыть глаза. «Но», с которым придется жить. Не об этом они в детстве мечтали, но, пожалуй, у каждой мечты есть побочный эффект.

— Мне жаль, что меня не было рядом.

— Деку, — Кацуки прокашливается и поднимает на него покрасневшие от недосыпа и усталости глаза.

— Что? — Изуку чуть заметно улыбается и проводит пятерней по чужим волосам.

Тот хмурится и открывает рот. Хочет что-то сказать.

— Ничего, — вместо этого произносит Кацуки. — Спать хочу.

— Я буду здесь, — отвечает Изуку на неозвученный вопрос. — Спи.