У Акаши запланирована битва на шесть вечера, поэтому лично присутствовать в Южной Америке он не может. Даже используя дроида, он не успеет вернуться к нужному времени. Но отвечать на звонки он еще может, не боясь опоздать. Первое, что появляется на включившемся экране, — Куроко со скованными за спиной руками, разбитым носом и ссадиной на скуле. Акаши невозмутим, не выдает ни своей досады, ни неприязни. 

— У меня задание на ликвидацию, — слышится голос за границей экрана. — Но тут снова вмешались ваши. Ценный образец и все такое. 

— Это же не машина, — соглашается Акаши. — Чтобы вырастить пилота, нужно минимум семнадцать лет. С самого эмбриона. 

— Да? Надеюсь, брак в новой партии уже устранили. 

— Но руководство не верит в его бракованность? — понимает Акаши. 

— Вроде того. Говорят, у вас там своя каста. Неприкасаемых. Что вы можете его починить. 

— На вашем континенте должен быть один из пилотов. Дайте ему поговорить с Тецуей, потом пусть доложит мне. 

— Проблема в том, что они бежали от нас вместе, — не без издевки прибавляет голос. — Вот и подумал, что вы могли что-то знать об этом. Я подал рапорт, рассматривается вопрос о ликвидации и второго пилота, если они окажутся в сговоре. 

— Я отправил Кагами на поиски, он мог не разобраться и принять вас за врагов. 

— Мог. Но отслеживающий чип у него тоже вырезан. Его мы не смогли отловить, у меня приказ, если он в течение суток не выйдет на связь — открывать огонь на поражение. 

***

При виде выбитой двери в свою квартиру Киеши только присвистнул. Брать у него нечего, потому, особо не расстраиваясь, он прикрывает за собой обломки, проходит в кухню. И застывает в дверях, увидев сидящего за столом Кагами. Все так же бодро, но все же нервно, спрашивает:

— Где Куроко? 

— Скорее всего у военных… или сбежал, — задумчиво отвечает Кагами. — Они остановили преследование, свернулись и уехали, так что, думаю, они забрали, что хотели… У меня при себе были вещи. Жетон, средства связи, оружие. Как видишь, для Куроко я теперь не опасен, это все можно вернуть. Еще я хотел бы забрать вещи Куроко. Среди них ведь есть ключ от дроида? Мне вылетать через два дня, он говорил, что я могу пилотировать его машину.

— Хочешь повторить его подвиг? — Киеши открывает холодильник, сгружает туда все, не глядя. — Как думаешь, сработает это с военными второй раз?

— У них нет оружия против дроидов, — не слишком уверенно произносит Кагами. Перед ним снова раскидывается перспектива войны стран между собой. Когда атаки закончатся, пилоты Поколения Чудес окажутся детьми в той игре, где нужно занять стульчик, пока играет музыка. 

— Я говорил Куроко и повторю тебе — свяжись с руководством. Вы над войной и над странами. Запросите выдать его вам. Скажите, что для экспериментов. Выявить, что с ним не так. Кроме ваших еще никто не знает, что он может. 

Кагами, глядя в пустоту мимо него, протягивает руку ладонью вверх: 

— Тут мы вернулись к тому, что мне нужен мой коммуникатор. 

***

Звонка Кагами Акаши ждет, и не потому что у того сутки, чтобы дать о себе знать. Просто как хороший лидер Акаши знает, что тот позвонит. 

Его база — подводная, железная обшивка трещит от давления, будто вот-вот развалится. К тому же тут не так много места, как в наземных укрытиях. Акаши как раз переодевается к вылету, когда звонит Кагами. 

— Сколько до атаки? — начинает Кагами. Акаши застегивает липучку на руке, прикидывает: 

— У тебя есть четверть часа. Потом я отправлю запрос, чтобы ты забрал Куроко у американцев. У него довольно неустойчивое положение. Я убедил их командование пока не убивать его, но они понимают, что пилотом он в ближайшее время не будет. 

Это означает, что Куроко вполне могут покалечить. 

— Хорошо. Какие распоряжения по поводу Куроко, кроме как забрать у американцев?

— Если прикажу расстрелять — исполнишь? — спрашивает Акаши. Видео нет, но он читает реакцию по заминке, по неуверенному голосу Кагами: 

— Исполню, но лучше тогда пусть амерканцы…

— Как был дураком, так и остался, Кагами, — вздыхает Акаши, застегивая ремень. — Как думаешь, почему на поиски Куроко отправили именно тебя?

— Потому что я был ему ближе всех из пилотов, — нехотя отвечает Кагами. 

— Беру свои слова назад. Не таким уж и дураком. А насколько ближе?

Снова заминка. Акаши нервно сверяется с часами. Любой другой пилот может позволить себе опоздать на вылет, но Акаши предпочитал занять позицию заранее. 

— Это имеет значение? — с той же неприязнью спрашивает Кагами.

— Ты не знаешь, как вернуть его. Попробуй надавить на это. Если ты еще не догадался или не хочешь верить — Куроко любит тебя, это записано как его слабость в личном деле. Именно поэтому американцы пытали тебя, чтобы выманить его. 

— Это было давно, — спорит Кагами.

— Когда? Пять лет назад? Это не такой уж и большой срок, Кагами. Рета и Дайки хотя бы созванивались, а ты ему даже письма не оставил за все время. Конечно, он сорвался строить мир во всем мире, раз ты его продинамил. 

— Я не давал ему повода или надежды, — возражает Кагами, гневно пыхтя, и, хотя у них еще остается время, Акаши заканчивает разговор:

— Выдвигайся на американскую базу. Я улажу формальности. Убеди Куроко, что ему лучше будет оставаться простым пилотом, а не самозваным послом. Потому что если он останется на земле — у него будет возможность связаться с тобой. А если уйдет к ним, то может забыть о тебе. 

— Капитан, это вторжение в личную жизнь. 

— К черту иди, у нас проблема мирового масштаба. С Куроко я потом рассчитаюсь, сначала уговори его выбросить из головы всю ерунду. Займи его. 

***

Когда связь обрывается, Кагами с досады швыряет коммуникатор в стену, оставив вмятину в отсыревшем бетоне. Киеши делает вид, что не заметил, оборачивается спросить: 

— Он еще жив хотя бы? 

— Куроко — очень дорогой проект. Они пока не знают, насколько он опасен. Поэтому его еще можно вытащить. 

— О. Это ж хорошо, — улыбается Киеши, снова поворачивается к трещине в стене, но ни о чем не спрашивает. 

— Ага, — соглашается Кагами, одеваясь. 

— Там был дождевик и сапоги. Тебе вроде должно быть впору… эх, эту бы всю воду да в пустыню. Ваши этим еще не занимались? 

— Наши только воюют, — ворчит Кагами. — К тому же… зачем орошать пустыни, если первая же атака снова оставит от них выжженные земли? Нам нужна необитаемая зона, чтобы сгонять противника туда. Дроидам нужно много места. 

***

Когда он понял, что Куроко любит его? Да, пожалуй, еще в том лагере. Кагами не был особо наблюдательным, доходило до него долго. Его мозг в ту пору превратился в небольшой ящик, в который Кагами складывал наблюдение за наблюдением: Куроко стесняется смотреть на него голого, Куроко всегда рядом, Куроко пытается отогнать от него Кисе, ревнует. Эти наблюдения дополнялись какими-то незначительными фразами, вроде вопроса, противны ли Кагами отношения Кисе и Аомине, предпочел бы Кагами девушку? 

Кагами не считал чувство Куроко чем-то серьезным, и думал, что как только они разъедутся по разным континентам, Куроко забудет о нем. В конце концов, найдет себе девушку, ведь он в том бункере их только на картинках и видел. 

Но в душе Кагами льстила такая преданная влюбленность. 

***

Военная база среди пустыни выглядит так, будто находится где-то на Марсе, и представляет собой черный купол, огороженный высоким забором. Кагами подвозит сюда один из бронированных шаттлов, а на первом пропускном пункте его встречает Нэш с самой мерзкой улыбкой. 

— Ваше руководство сообщило, что ты не помогал сбежать пилоту. Что ты все это время был заперт и освобожден только два часа назад войсками Мексики. 

Кагами не знает, насколько эта информация повторяет легенду, Акаши ни о чем таком не говорил, потому головы не теряет, переводит тему: 

— Отлично сработали, парни. Оказались эффективнее Поколения Чудес. 

— Да уж, всегда считал, что это Поколение — лишь обезьяны с правом на более мощное оружие. Я думаю, ты не в обиде на наши методы? 

Акаши гордился бы выдержкой Кагами, который в это время думает, что за драку на военной базе ему ничего не сделают. Запрут на два дня до вылета? Подумаешь. А этот Нэш даже ответить не сможет, потому что нельзя травмировать того, кому скоро спасать его задницу со всем этим районом. Но Кагами хотелось бы с ним честной драки один на один, без поблажек.

— В каком состоянии пилот? Сможет сам идти? 

— Разве вы не останетесь на нашей базе? В конце концов, можно организовать отсюда. 

— Нет уж, — терпению Кагами приходит конец. — Тут я ни секунды лишней не останусь. Иначе нас придется разнимать.

— Я бы сказал скорее, что придется снова растить пилота.

— Сука. Ты ж сдохнешь, если меня не будет, — сквозь зубы цедит Кагами. 

— Я? Нет, у нас же большой бункер среди пустыни. А вот проститутки в том городе, — Нэш кивает в ту сторону, откуда пришел Кагами, — сдохнут. И пока не завезут новых, это будет, да, потеря. 

Кагами в этот момент вспоминает, что за убийство этого человека ему ничего не сделают, но его кулак врезается в закрывшуюся перед носом дверь из гофрированного железа. 

***

Куроко ему возвращают живого, только чуть поцарапанного. Но это лишь внешние изменения, потому что сам Куроко бледнее обычного, губы, наоборот, слишком красные от выступающей крови. Скорее всего, отбито что-то из внутренних органов, и даже если жаловаться — это спишут на сопротивление при аресте. Более того, на тыльной стороне шеи Куроко, слева, шов, как от сварки, только по живой коже, а не по металлу. Вшитый обратно отслеживающий чип. И вшивали, скорее всего, без обезболивающего, потому что какой резон им применять анестезию на том, кому хочется сделать как можно больнее? 

Кагами, стиснув зубы, подписывает бумаги, забирает у другого офицера ключи от наручников Куроко. Кроме того, на шее того что-то вроде ошейника — металлический обруч с красным огоньком. Такие обычно вешали на смертников. Хотя Куроко, по сути, и есть смертник. Стоять он не может, и Кагами поднимает его на руки, тащит обратно к шаттлу. 

— Заходите еще! — напутствует Нэш. Рука ноет, но, к счастью, не сломана. На это Кагами тоже жаловаться не станет, его злости хватает только на то, чтобы показать средний палец офицеру. Этот жест его самого пронзает, передергивает от сдерживаемого гнева. 

Он оставляет Куроко на лавке, сам проходит в кабину и садится рядом с водителем. 

— Он такой к ним попал или уже там постарались? — спрашивает лейтенант-мексиканец. Кагами раздраженно отмахивается. — Жаль даже… Ну ладно, решил погулять парень. Подумаешь. Он столько нас прикрывал, что заслужил отпуск. 

Кагами не может сказать ему, что Куроко и не сбегал, просто немного рехнулся. 

К прибытию на новую базу Куроко отключается, и Кагами приходится выносить его снова. Эта точка — подземный бункер. Пока Кагами стоит с Куроко на руках, платформа с ним и шаттлом опускается вниз бесконечно долго, прежде чем остановиться наконец. И уже тут в пространство грузового лифта въезжает небольшой автомобиль. Кагами перекладывает Куроко на заднее сидение, сам устраивается на пассажирском, машина трогается.

— На базе есть дроиды? — по-английски интересуется Кагами. 

— Здесь — нет, — отвечает на испанском водитель. — Последнего недавно разбили. Ваш этот… Пятый номер. Аомине Дайки. 

Испанский давался Кагами хуже некуда, и какое-то время он переваривал информацию, прежде чем прокомментировать:

— Вот же… сучонок. 

И, обернувшись, чтобы убедиться, что Куроко не съехал с сидения, натыкается на его усталый взгляд. Кагами взглядом спрашивает, хочет ли Куроко что-то сказать, но тот лишь снова прикрывает глаза. 

***

Кисе утверждал, что помнил свою маму, и очень этим гордился. Он говорил, что мама очень похожа на него, и лучше бы он родился девочкой, а Аомине поддевал, что наверняка есть рядом такой же лагерь для девчонок, и тогда Кисе растили бы там. Куроко верил Кисе и завидовал. Глядя после отбоя в потолок своей комнаты, он пытался представить, как выглядели бы его родители. Иногда ему казалось, что он видит их во сне, но утром припоминал, что это были актеры из кино. Куроко никого не помнил. 

Им твердили, что они избранные, показывали выжженную атаками с воздуха землю и рассказывали, что они тренируются, чтобы спасти весь этот мир. 

Кажется, Акаши знал правду всегда. Он не фантазировал, как они. Хайзаки держался от них подальше, будто его посадили в одну клетку с идиотами, а Мурасакибаре и вовсе не было дела. Аомине говорил только, что, как только их наконец выпустят из этого бункера, он найдет своих родителей. А потом родителей Кисе, а потом Куроко. А остальные обойдутся. 

На Рождество и дни рождения у них появлялись подарки, и Кисе всегда говорил, что это прислали они, их мамы и папы, и вдыхал едкий запах пластмассы, надеясь, что он сохранил и запах матери. Куроко снова верил ему и, рассматривая баскетбольный мяч, найденный в подарочном пакете с его именем под елкой, думал о том, что маме с папой рассказывают о нем, что он любит и как себя ведет. И они знают его хорошо даже по рассказам, раз угадывают с подарками. 

Их сажали в тренировочные кабины, выбираясь из которых, Куроко не мог сдержать рвотных позывов. Врачи говорили, что надо что-то делать с его вестибулярным аппаратом, но Куроко был уверен, что никаких аппаратов у него не было. Если только какой-то из тех, что хранились в кабинах. 

У них было достаточно свободного времени. Из документальных фильмов они узнавали про мир за пределами этого лагеря, из художественных — о том, что у детей обязательно есть родители. Возможно, уже мертвые, но все же. Аомине как-то так и заявил, что раз его тут бросили и ни разу не навестили — то и не нужны ему никакие мама с папой. А Кисе, у которого комната была соседней с ним, сдал, что ночью Аомине плакал. В конце концов, им тогда было по девять лет. Аомине в детстве был тем еще плаксой. Наверное, тогда все и выплакал. 

Их учили, что люди достойны того, чтобы жить. Что вернуть им планету — священный долг. Но врачи тоже были людьми, и не все из них были хорошими, хотя Куроко и не знал, насколько сложна проверка, которую проходят сами ученые, чтобы быть допущенными в проект. Один из докторов рассказал им, что возможно получить человека искусственно, просто на Земле хватает естественного прироста населения, незачем делать детей еще и специально. 

А потом показал лаборатории. 

— Смотри, — подойдя к одной из колб, теперь уже, конечно, пустой, обратился доктор к кому-то из них. Кисе вцепился в руку Аомине, прячась у него за спиной, Акаши стоял рядом со взрослым, вглядывался в стекло с интересом. Мидорима осматривался больше по сторонам, не решаясь спрашивать, зачем тут вся эта техника. Мурасакибара, предчувствуя то, о чем он знать не хочет, и вовсе не пошел. А Хайзаки пытался открутить какую-то лампочку с панели. 

— В этой колбе у нас кто был… А, номер семь. Рета. Кисе-кун, знакомься, это твоя мама. Не думаю, что вы похожи, — доктор говорил почти ласково, отчего в его виде было что-то маниакальное. 

Кисе ткнулся Аомине в рубашку, дышал рвано. Куроко смотрел так же внимательно, но не на инструменты и колбы, а на них всех, и ловил реакцию. Он не знал, как должен реагировать сам, но внутри что-то оборвалось. Он обнял бы Кисе, если бы тому некуда было приткнуться. 

— Хорошо. А моя где? — спокойно спросил маленький Акаши. Доктор потрепал его по волосам, отошел к другим, рассматривая задумчиво подписи. 

— Вот это. Четвертая. А кстати, в третьей должен был быть твой брат-близнец. Но как-то… Ты оказался более живучим. 

Акаши кивнул, но челюсть его была крепко сжата, и Куроко знал — это признак того, что он сдерживается. 

— Тут у нас… Вот. Ацуши, Шого, Дайки, — доктор показывал на колбы по очереди, вспоминая. — Шинтаро. И… Тецуя. 

Больно стало только тогда. Будто Куроко не был одним из них, будто правда был особенный, а тут вдруг сказали, что нет. Твоя мама тоже вот эта стеклянная ваза, уходящая в потолок. 

— Нам нужны были гибриды, чтобы управлять их техникой. Там волны другие. Человеку не под силу. Конечно, можно было взять суррогатных матерей… А, это когда берется женщина, ей прививается плод, а потом из нее выходит ребенок. Было бы, наверное, не так обидно, да? Но тут вмешался вопрос этики. Как бы созданные в пробирке, к тому же гибриды, еще не совсем люди, значит, над этими младенцами можно экспериментировать. Потому что, — доктор развел руками, — вы лишь пять процентов от того, что тут появилось. 

Вокруг — огромное количество этих пустых колб, на которых так же написаны какие-то символы и номера. Все они — как огромное кладбище, и от детей остались вместо надгробий эти пустые стеклянные футляры. 

Куроко смотрел теперь на весь зал, видел чужую смерть и то, как обернулся к погасшим экранам доктор.

— Кстати, у некоторых тоже должны были быть братья. Сейчас вспомню… 

Куроко, сфокусированный на одной точке, ничего по сути не значившей, боковым зрением уловил, как доктор всхрапнул, подавившись своей же кровью, и упал на пыльный пол. Хайзаки, стоявший рядом с ним, откинул острый стеклянный угол, покрытый кровью до середины, оторвал металлический ограничитель и размахнулся уже им. 

Именно тогда на их глазах впервые кто-то умер, кого-то убили. Но никто не шелохнулся остановить. 

Хайзаки после этого долго жил в изоляторе, а потом и вовсе пропал куда-то, и когда они спрашивали, им отвечали, что этот лагерь для хороших мальчиков, а плохих отправляют в лагерь хуже. Куроко понимал, что просто колба, в которой вырос Хайзаки, стала еще одним надгробием. 

Они должны были стать героями для всего мира, и в то же время не нужны были никакому конкретному человеку. Куроко наблюдал за развитием отношений Кисе и Аомине с завистью. Но его не интересовали такие отношения с остальными в команде, поэтому он ждал выхода в мир, чтобы там найти кого-то, кто заменит родителей, кто будет любить его всегда. 

И, как часто бывает, Куроко, искавший эгоистичной любви для себя, полюбил сам, как только в лагере появился Кагами. Он был глотком воздуха из мира, населенного обычными людьми. Никто не просил его приглядывать за Кагами, но никто и не возражал, чтобы Куроко помог новенькому обвыкнуться. И Куроко полюбил Кагами двояко — и как что-то новое, как символ мира вне лагеря и купола, и как человека, со всеми его недостатками и достоинствами. Куроко спрашивал его о запахах, спрашивал о том, правда ли то, что было в документальных фильмах, даже если Кагами не всегда мог точно ответить. И Кагами рассказывал о поверхности, словно о чем-то обыденном, рассказывал о людях, с которыми был знаком близко. Довольно косноязычно, как умел, но все-таки интересно. И от него слышать о том, что вроде бы знал и так, было намного приятнее, чем от самых красноречивых дикторов. 

Кагами не был рожден из пробирки, для него оказаться в лагере было подобно избранности. Больше всего Куроко боялся, что когда-нибудь эти эксперименты прикончат Кагами. Или что тот не сможет управлять инопланетной техникой и будет списан без возвращения в обычную жизнь, потому что слишком много знает. Куроко не надеялся на совместное будущее после окончания войны. Он не надеялся даже на то, что не потеряется в толпе всех тех людей на поверхности, стершись, став для Кагами только еще одним лицом, которое он будет помнить смутно.

***

Очертания нынешнего, повзрослевшего Кагами с залегшими под глазами тенями, проступают постепенно. Куроко осознает себя лежащим на чем-то мягком, скрипнувшем при его попытке повернуться на бок, в комнате со стенами, выложенными потемневшим кафелем. Кагами жестом останавливает его:

— Лежи. 

— Когда твой вылет? 

— Уже завтра, — сверившись с часами, отвечает Кагами. — Не волнуйся, я в норме. 

И тут же пытается спрятать за спину забинтованную руку. Куроко раздумывает над чем-то, все еще находясь в промежуточном положении — то ли вскочить и куда-то бежать, то ли поспать дальше. 

— Где мы? — без особого интереса спрашивает Куроко, осматриваясь.

— У мексиканцев. Я вернусь на американскую базу, а тебя оставлю здесь, ладно? — мягко продолжает Кагами. Куроко выбирает лечь обратно, опускается на пропахший резиной матрас больничной кушетки. Вместо формы на нем выцветшая пижама, а вот Кагами все такой же пыльный и потасканный. Уже опустившись на подушку, Куроко замечает не то чтобы новые швы на шее Кагами: когда Киеши вырезал жучок, его стежки выглядели иначе. 

— Тебе вшили жучок обратно? — с сожалением замечает Куроко. 

— Как и тебе, — кивает Кагами. 

— Ты возьмешь мой дроид?

— Нет. 

— Тогда это не имеет значения. 

— Тебя никто не прощал, Куроко. Акаши пытается выпросить для тебя помилование. Но в то же время он в любой момент может приказать мне тебя расстрелять. 

— И ты сделаешь? — скептически спрашивает Куроко, плотнее закутываясь в простыню. 

— Об этом я и хотел поговорить… Не совсем об этом, правда. Знаешь, я еще в лагере заметил, что… Ты меня выделял из остальных, но Акаши считает, что ты до сих…

— Не лезьте в это! — срывается Куроко, резко приподнимаясь, как бы снова пытаясь куда-то бежать, но просто замирает так, что его глаза оказываются напротив глаз сидящего на стуле рядом Кагами. — Вас это не касается! 

— Даже… меня? — ошарашенно спрашивает Кагами. 

— Даже тебя, — подтверждает Куроко. 

— Я восхищался тобой. 

— Не ври мне, — взяв себя в руки, шепчет Куроко, снова падая на кровать и с головой закрываясь простыней. 

— Еще с лагеря восхищался. Каждая черточка в тебе, все, что я узнавал, было достойно восхищения. 

— Замолчи, — просит Куроко, закрывая уши, пряча голову под подушку. 

— И я думал, это потому, что ты спаситель человечества. Но мы же все с вами были спасителями… Я все время включал канал той страны, где сражался ты. И боялся услышать, что ты не выжил. 

Кагами не умеет врать, тем более так, чтобы это не было заметно, но Куроко не спешит вылезать из своего кокона. Хотя бы потому, что голос у Кагами такой, будто он сам себе открывает Америку. 

— Это ложь. Я не верю тебе, — сам же и обманывает его Куроко. — Это омерзительно, что ты согласился врать, как только Акаши приказал. 

Кагами срывается, с силой выдергивает Куроко из его кокона, держит так, чтобы смотреть ему в глаза.

— Серьезно? Ты правда думаешь, что я из тех, кто будет признаваться в любви, которой нет, потому что приказал Акаши? Он приказал мне решиться, потому что потом будет уже поздно. И ты мне теперь не веришь?

Куроко отрицательно мотает головой, но вслух произносит другое:

— Верю. 

Слишком хорошо знает Кагами, чтобы не верить. Тот кивает облегченно, чуть ослабляется хватка на плечах. 

— Ты не говорил про любовь, — напоминает Куроко негромко. — Только об уважении.

— Ты мне не дал. Я любил тебя. Похоже, и теперь люблю. Даже если это часть плана этого козла Акаши. 

Куроко не вырывается и, когда Кагами склоняется к нему, даже поворачивает голову, чтобы удобнее было поцеловать. Вытягивает руки, освободившись окончательно от простыни, обнимает за шею Кагами и, хотя тот и поддается, утягивает его на узкую кушетку, где улечься вдвоем невозможно, и Кагами остается только навалиться сверху. 

— Уверен? — переспрашивает Кагами, но улыбается. — Я же вру. Вдруг мне и это приказали.

Куроко корчит хмурую физиономию, но тянется за новым поцелуем. Немного болит шея, левый бок, но терпимо. Кажется, все это можно компенсировать прикосновениями Кагами. 

— Тут ведь нет камер? — спрашивает Куроко, когда Кагами тянет вниз его хлопковые штаны, и тот осматривается по углам комнаты. 

— А черт их знает. Выключить свет? 

— Хотя бы, — соглашается Куроко. Кагами поднимается, щелкает выключателем, а потом проверяет, заперта ли дверь. Находит кушетку почти наощупь, снова забирается, и та опасно скрипит. 

— Ты ведь понимаешь, что Акаши использует тебя?

— Нашел время об этом говорить, — огрызается Кагами. На этот раз сажает Куроко к себе на колени, и по холодному металлическому тюбику в его руке тот понимает, что Кагами не только свет выключить и дверь проверить поднимался. — Давай потом будем думать?

Куроко молча соглашается.

Продолжать держать Куроко на коленях оказывается неудобно, и Кагами разворачивает его спиной к себе, лицом к холодной кафельной стене, поддерживает под живот, пока растягивает. Прохлада облицовки позволяет успокоиться, немного остыть, и Куроко терпит подготовку, как медицинскую процедуру, возбуждаясь больше от заботы Кагами, чем от его пальцев. 

Тот, закончив и отложив крем, хочет что-то сказать, но никак не подберет слова, и тогда Куроко нетерпеливо прижимается к нему, подсказывая, что хватит, теперь можно без разговоров. К этому моменту у Куроко уже не остается сомнений, что происходящее не обман, к тому же Кагами нетерпелив, несдержан, и когда он входит, ласково поддерживающая до этого рука крепнет, удерживает, не позволяя отодвинуться. Куроко, уже не в силах выдавить из себя что-то связное, шепчет только:

— Шшшш… — и Кагами внезапно прислушивается, продолжает уже медленнее, позволяя привыкнуть. Не стремится войти сразу на всю длину, а останавливается, проникнув еще не так глубоко. Он замирает так, потом немного выходит, и следующим толчком продвигается уже глубже, снова не загоняя член полностью. Куроко оказывается пойман в ловушку, потому что и эта поза, по сути, — подготовка, и нельзя попытаться вывернуться и устроиться к Кагами лицом, чтобы целовать его, обнять за шею, зарыться пальцами в волосы, а хочется сейчас именно этого, а не целоваться с холодным стерильным кафелем. Но это желание забывается, когда Кагами легко кусает его в плечо, в загривок, в чувствительную кожу на лопатках. И даже, отвлекшись на эти укусы, Куроко чувствует, как вплотную приблизились его бедра. Кагами, наконец, погружается в него на всю длину, громко выдохнув, будто видит перед собой чудо. Куроко чувствует пульсацию внутри себя, и на третьем биении пульса не выдерживает, выворачивается из рук Кагами, соскочив с его члена, ложится спиной на теплое белье кушетки и приглашающе разводит колени. Только на этот раз он может целовать Кагами и видеть его, насколько возможно в этой темноте. 

***

— Акаши Сейджуро на связи. Миссия выполнена. Нашего урона нет. Насчет Куроко Тецуи… Проблема решена. Он будет верен нам. Я прикажу Кагами ликвидировать обе атаки. Он считает, что вторая — вирус, так что проблем не будет.

***

У Кагами небольшая комнатка в другом крыле, но почти все время он проводит в палате Куроко и даже засыпает рядом с ним. Их не беспокоят. Возможно, это тоже приказ Акаши, но на этот раз Кагами благодарен ему. Раз Куроко теперь вернулся в их ряды, то им снова придется жить вдали друг от друга. Кагами еще не уверен, что не будет жалеть об этом. И все же проснуться от голоса, шептавшего: «Ты меня задушишь, слезь», — приятно. 

На континент все еще планируются две атаки с перерывом в сутки, и Куроко оставляют рядом для подстраховки. 

Кагами уже мысленно отметил эти атаки, как отраженные. Уже получено дальнейшее расписание — Куроко остается в Южной Америке, Кагами должен отправиться в Евразию, западную ее часть, пока в восточной остается Мурасакибара. Именно это Кагами и обдумывал за завтраком, рассматривая графики и положения атак, и не находя хотя бы трех дней, в которые можно было бы встретиться. 

— Мы теперь совсем как Кисе с Аомине, — озвучивает мысль Кагами, выключая экран планшета. Куроко, закончивший с едой раньше него, предполагает:

— Жалеешь? 

— Не то чтобы… — Кагами вздыхает, ерошит волосы на затылке. — Нет. Еще не жалею. Просто думаю, что теперь буду скучать. 

— Кагами-кун… — Куроко зовет скорее импульсивно, выбирает, что хочет сказать именно сейчас, и, наконец, заканчивает:

— Удачи тебе сегодня. 

— Ну да. Раз плюнуть. Для меня такие атаки самые простые. 

И все же остается ощущение, что что-то изменилось к лучшему. Будто приобрел что-то очень дорогое, что всегда будет твоим, личным. 

Они почти не прощаются. Просто Куроко остается в палате, в ожидании новостей, приказов, вердикта по своему приговору, а Кагами снова садится в шаттл, уже с другим водителем, более молчаливым и мрачным, будто тот не спал три ночи, и они едут к базе. Оттуда еще нужно добраться до места высадки, поэтому Кагами выезжает заранее — за семь часов до атаки, и при этом все равно спешит. К счастью, база, где можно найти дроида, другая, не та, с которой он забирал Куроко, и Кагами даже выдыхает с облегчением: рука еще ноет, хотя доктор и сказал, что перелома нет. Вылетает он спокойно, без новых скандалов. База кажется ему знакомой, но вспомнить точно Кагами не может. В конце концов, все подобные места похожи друг на друга и отличаются только деталями. 

На место боя Кагами, точно влюбленный кавалер, прибывает за полчаса до того, как начинается атака, но корабль, который он ждет, уже видно вверху, в небе, на фоне полной луны. 

Не дожидаясь, пока тот выпустит технику, Кагами стреляет, как только корабль подходит ближе, преодолевая атмосферу Земли, и тот, подбитый, пикирует на голую землю пустыни, взметнув волны песка. И уже из огромного тела приземлившегося корабля, как насекомые из растревоженного муравейника, выбирается всевозможная техника. 

***

В кабине прохладно, слышится грохот и работа пилы где-то вверху — военные разбирают мусор, чтобы вытащить заваленного вражеской техникой Кагами. В этот раз они действовали иначе: видимо, хотели задержать его, обрушившись всей сгоревшей массой. Возможно, не подозревали, что рядом окажется Куроко, чтобы остановить вторую атаку. Но в кабине работает аварийное охлаждение и подача воздуха, Кагами мучает только жажда и невозможность сходить в туалет, не покидая кабины. Даже техника в относительном порядке. Дроид после починки, возможно, даже можно снова поставить на вооружение. Пока у Кагами достаточно света и воздуха, чтобы не чувствовать себя заживо похороненным. И даже связь работает — это демонстрирует включившийся приемник — кто-то вызывает его, но номер не определяется. Кагами привык к такому — кто-нибудь всегда звонил из незнакомых мест. 

— Кагами-кун, — окликает негромкий голос Куроко, как только он принимает вызов. Кагами даже улыбается, спешит успокоить:

— Со мной все в порядке. Ты прости, что придется тебе подрываться и куда-то лететь. Хотелось, конечно, чтобы ты отдохнул подольше. 

Тишина и снова визг пилы через несколько пластов стали. 

— Я виноват перед тобой, — наконец решается Куроко, и улыбка исчезает с лица Кагами. — Не в том, что сбежал или еще что-то… Не знаю, почему, но мне было важно, чтобы ты знал, что я правда люблю тебя. Что бы я ни сделал. 

— А что ты собираешься сделать? — спрашивает Кагами. Хочется сказать, чтобы сверху заткнулись ненадолго, выключили пилу и перестали ходить по его гробу. Увидеть лицо Куроко и понять, что того мучает. — Может, поговорим, как вернусь?..

Хотя, скорее всего, Кагами увезут сразу после того, как извлекут отсюда, не дав попрощаться. 

— Исчезнуть, — выбрав нужное слово, отвечает Куроко. 

— Что? — не понимает Кагами. 

— Мне обещали, что не причинят тебе вреда. Тебя просто надо было отвлечь… Второй танкер — не биологическое оружие. Это за мной. 

— Ты рехнулся? — вырывается у Кагами. — Хотя нет, погоди, я это и так знал, но я думал, что я… Что мы… Тецуя, я думал, что ты все это время меня любил и…

— Если бы тебе пришлось выбирать между всем миром и своей любовью, ты выбрал бы себя или мир? — неожиданно уверенно спрашивает Куроко, будто заранее готовил эту фразу, проговаривал для себя бесконечно. 

— Это же… может быть бесполезно, — уже не так уверенно напоминает Кагами. 

— Да. А может остановить войну, — подтверждает Куроко. — Поэтому я виноват, что выбрал не тебя. Выбрал мир. Надеюсь, ты не будешь меня ненавидеть за это. 

— Буду, — огрызается Кагами, нервно бьет в крышку кабины, как будто шумным соседям стучит. — Ты должен сбить танкер и остаться тут. Со мной. Слышишь?.. Кто тебе вообще сказал, что они тебя не как подопытную свинку туда берут? Что ты сможешь долететь туда? Что хватит воды и…

— Даже если ты будешь ненавидеть меня, — тише произносит Куроко, — я буду любить тебя. Всегда. Еще раз извини, Кагами-кун. 

— Погоди! Куроко! Куроко, мы еще не договорили! Тецуя!

Выключается связь, и Кагами кажется, что в кабине становится темнее. Замирает пила, наконец, и он со злости снова запускает мотор, пытается сам выбраться из этих завалов, но это все также бесполезно. Он набирает, путаясь в цифрах, номер, по которому можно связаться с Акаши, тот отзывается спокойно и почти сразу:

— Да? 

— Акаши! Куроко собирается лететь с ними!

Снова тишина, потом звуки пилы. 

— У тебя не получилось его отговорить?

— Я думал, что получилось…

— Я отправлю Шинтаро сбить танкер на подлете. Но ты же понимаешь, что снова этого Куроко не простят?.. И что если Куроко будет уже в танкере, Шинтаро собьет и его с ними заодно?

Кагами сжимает зубы, снова дергает бесполезные рычаги, по радиосвязи приходит на испанском языке беспокойное: «Перестаньте дергаться. Мы достаем вас, но вы можете опрокинуть людей и технику, вырываясь самостоятельно!». 

— Так нельзя, — произносит Кагами, обращаясь только к Акаши. — Куроко же один из нас. Даже если он ошибается — он не желает нам зла. Он хочет, чтобы все были счастливы. 

— Надейся, что Шинтаро думает так же, Кагами. Выбор в любом случае за ним, а ты свое задание провалил, так что теперь не можешь жаловаться. 

***

В последний вечер в своем подводном лагере они устроили что-то вроде выпускного. Хотя Кагами знал, что все это больше похоже на игру в выпускной без алкоголя, который им тут отказывались предоставить, и, конечно, без девочек. К тому же, вместо нескольких классов были только они семеро. 

Куроко ждал в его комнате к концу вечера. В общем-то в этом не было ничего странного: Куроко заходил будить его по утрам, заглядывал к нему иногда, всякий раз без приглашения, и Кагами, считавший весь комплекс большим общежитием, радовался даже, что нарушает его личное пространство только Куроко, к которому он уже успел привыкнуть. 

И хотя это стало уже почти привычным, Кагами напрягся, останавливаясь в дверях, готовый бежать, если Куроко заведет серьезный и нежелательный разговор. 

— Прости, я зашел, но тебя не было. Я не успел выйти, — попытался оправдаться Куроко. Комната Кагами вернулась в то состояние, какой она была до его вселения сюда. Все личные вещи: записи и фотографии — лежали в стоящем у двери рюкзаке. 

— Ты хотел поговорить? — сам же подтолкнул его к разговору Кагами, и Куроко кивнул, сел на светлое одеяло кровати, которая фактически была выдвижной полкой от стены. 

— Я немного волнуюсь… Все-таки мы выросли тут, а теперь пришло время посмотреть на мир… 

— Нечего волноваться, Куроко. С тебя все три миллиарда населения планеты должны сдувать пылинки. А если кто против — то ты водишь машину размером с дом. Все конфликты будут решены просто демонстрацией ключей. 

— К тому же… Возможно, я больше никого из вас не увижу. Я рос с вами. Я к вам привык.

Кагами провел на тренировочной базе четыре года и мог это понять. Но знал, что Куроко говорит не о том. Более того, сам Куроко знал, чего Кагами от него ждет и в то же время боится, и жадно ловил его реакцию, чтобы признаться или уйти, так ничего и не сказав. Но Кагами был непрошибаемой стеной. Кагами был уверен, что они больше не увидятся, а значит, незачем им проблемы и обещания. 

— Будут другие люди, — продолжая разговор и в то же время отвечая на его невысказанное, произнес Кагами. — И с теми другими все будет по-другому, но… может, даже лучше, чем с нами. 

Наверное, Куроко и не нужен был его дар свободы, но послание он понял, поднялся, поправив одеяло Кагами.

— Не думаю, что с этими людьми когда-то будет так же, как… у нас, — со всей своей смелостью закончил Куроко. Дело не в том, что он боялся признаться. Он не хотел ставить Кагами в неудобное положение, заставив отвечать «да» или «нет». И они оба это понимали. Но Кагами думал, что это временное, тупиковое. Что отпустит, как только они вернутся в мир, где тысячи, миллионы, миллиарды различных людей. Он никак не мог себе признаться в том, что среди того миллиарда только один — Куроко, и другого такого он за все время войны уже не встретит.

***

Наверное, Мидорима все-таки тоже думал, что Куроко один из них, потому что никогда не промахивавшийся пилот не смог сбить танкер, в котором уже был Куроко. Развернуть его тоже не смогли, и седьмой пилот исчез. Атаки еще долго продолжались, и когда Кагами готов был поверить, что у Куроко ничего не получилось и его старания были зря, корабли развернулись разом. Землю больше не атаковали, и новых кораблей из космоса не было. 

У Куроко получилось, но он уже не вернулся, и больше никаких вестей от него не появлялось. Кагами даже не был уверен, жив ли он, потому что к моменту прекращения агрессии на Землю прошло восемь месяцев. 

Почти сразу пропали Аомине и Кисе, но пилоты не волновались за них. Даже Акаши знал, что они вернутся, как только поймут, что никто не будет использовать пилотов в военных целях. Самих пилотов и в самом деле никто не беспокоил, отправив в заслуженный отпуск. Этот отпуск для них устроили снова на той же подводной базе, где прошли первые годы жизни Поколения чудес. 

На самом деле Кагами ждал возвращения на базу с нетерпением, потому что помнил слова Акаши о том, что там готовится замена пилотам. Он надеялся, что на базе встретит другого, более молодого Куроко, заново созданного. А может, думал, что за время их отсутствия там живут все те же шестнадцатилетние пилоты и, кроме Куроко, там будет и он сам, Кагами, застывший в прошлом. 

Иллюзия разбивается, как только он высаживается из подлодки на гладкий пол тренировочной базы. Ощущение, что она уменьшилась. Их встречают шестеро галдящих детей лет по шесть-семь, и по бокам от них, как заботливые воспитатели, — профессора. Акаши, которому Кагами не говорил о своих надеждах, выходит вперед, протягивает руку девушке с длинными розовыми волосами и подводит к Кагами. 

— Это — Момои Сацки. Гены Тецуи и данные, основанные на его исследовании, использовали, чтобы создать ее. Видишь, Кагами, насколько человек создает себя сам? Правда ведь, они совсем не похожи?

Девушка смотрит на него изучающе, будто фотографирует взглядом, и все же не так, как Куроко. Акаши прав, его полный клон невозможно создать, потому что профессора дали оболочку, а Куроко создал себя сам. 

— Что будет с детьми? — спрашивает Кагами, переводя взгляд на Акаши. — Что с нами будет, ведь мы уже вроде как не нужны…

— Нас оставят про запас. А потом и мы пригодимся. Не забывай, что дроиды могут многое, что не под силу человеческой технике. Мы можем помогать строить города на месте пустынь и прорывать туда водные каналы. Наши создатели подписали соглашение о том, что нас не будут использовать в военных целях. 

Данных на Кагами, который появился не из пробирки, у них нет, потому у него и клона в этом лагере нет. 

Куроко признают героем через месяц после начала их спокойной жизни в этом лагере. Через десять месяцев после его исчезновения. Награда эта — посмертная, так как по-прежнему ничего о нем не известно. 

Работа для пилотов находится через год после исчезновения Куроко, и Кагами выполняет ее с радостью, застраивая свои и чужие поля сражений. Уже через полтора месяца после начала работ возвращаются и Кисе с Аомине. Акаши, кажется, и не сердится на них. 

Земля меняется, снова зажигается миллиардом огоньков ночами, снова превращается в огромный муравейник. О Куроко по-прежнему неизвестно ничего. Кагами ждет его возвращения, хотя тот ничего не обещал. Ждет и посылает сообщения в космос. Туда, откуда шли атаки. 

«Я соврал тебе. Сказал, что буду ненавидеть тебя… Я просто не хотел, чтобы ты уходил. И я думаю, что… Нет ничего страшного в том, что ты ушел. Я могу это выдержать, если ты так решил. Но я очень хочу быть уверен, что ты добрался до них живым и невредимым. Потому что если ты будешь жить — все остальное не так уж важно, даже скучаю я или нет».