— Меня зовут Владимир, можешь просто Володя.

— Марьяна. Приятно познакомиться, — в воздухе повис горький смешок, запутавшись в хаотичном перетреске от костра.

Ночь сегодня тёмная, безлунная, чужая.

Она стискивает на плечах кофту холодными пальцами и утыкается носом в острые коленки. Рвано вздыхает, через силу проглатывает жгучий ком, облизывает потрескавшиеся губы.

Море же шумит, лижет колючий песок, а где-то далеко позади, в джунглях, проносится приглушённый звериный вой. Владимир сидит молча. Ей тоже не особо хочется о чём-нибудь говорить, они оба устали за сегодня. Вымотались и физически, и морально. И переварить случившееся Марьяне до сих пор слишком сложно, кажется, совсем не по силам.

А глаза тем временем всё щиплют — ей чертовски хочется плакать.

***

Просыпаться на необитаемом острове страшно.

Перед глазами вместо обыденного потолка видишь лишь бесконечно-лазурное небо с дымчатыми облаками. А непривычный солёный запах с моря слишком сильно бьёт в нос. Жёлтые песчинки же за время сна впились с болью в голые локти, забрались под одежду и запутались в волосах. Солнце донельзя яркое и, будто острым лезвием, слепит по глазам. Хочется пить.

Лето. Чтоб его, жаркое, тропическое лето! Вместо промёрзлой осени средней полосы России, вместо холодных ливней и тёмного низкого неба.

Каким же образом?

Да чёрт его знает.

Марьяна сидит, хмуро глядит на волны, на потухший за ночь костерок, и не хочет смотреть в сторону перевёрнутого старого пазика советских времён, что увяз в песке. Уж точно не сейчас, не после вчерашнего, увиденного, пережитого. А тёплый ветерок всё треплет спутавшиеся за ночь волосы. Словно хочет успокоить, но только сильнее её раздражает.

Доставая из кармана спортивных штанов поцарапанный мобильник, она бесцельно смотрит на гладкий чёрный экран, разглядывая себя. Лицо у неё опухшее, на скуле расползается жёлтый синяк, да на лбу слегка кровоточит повязка. Подобное же её волнует пока мало — панически бояться сепсиса Марьяна будет потом. Страх уже давно выветрился вот уже как несколько часов назад.

Хотя кого она обманывает?

Телефон беззвучно включается. Марьяна сухо всхлипывает, когда на дисплее высвечивается ещё непрочитанное сообщение от матери, чтобы та шла быстрее домой: время позднее, и она волнуется. Зарядки совсем мало, на часах — время совсем не верное. И сама ситуация совсем не правильная.

Зайдя в мессенджер, дрожащими пальцами с перебоями она начала вводить текст. Пришлось переписывать по нескольку раз, прерываясь на размазывание соплей по лицу.

[Мама, прости. Кажется, не вернусь.]

После заведомо неудачной отправки на экран выскакивает системное сообщение об ошибке. На дисплей же падает соленая капля. Как то море рядом.

— Ч-Чёрт!

В сторону отлетает телефон. Хочется закричать пронзительно, надрывно — так сильно, чтобы до хрипоты в горле.

Как!? Ну, как такое могло произойти!?

С каких это пор серые старые пазики, попавшие в дорожные аварии, переносят пассажиров из такой же серой как они России в незнакомые тропики!? Марьяна этого не знает, не понимает и не осознаёт. Но железобетонный факт произошедшего настолько очевиден, что из предложенных вариантов остаётся только попробовать принять его, насколько бы он не был фантастичным. Но на словах совсем всё не так, как на деле.

Марьяна же воет.

Вот рядом с ней, правее, в метрах сорока, валяется побитая машина, её саму окружает жёлтый песок, впереди море, а позади начинается зелёный лиственный лес. Сеть здесь не ловит, среди выживших остались только она и незнакомый до этого дня Владимир. Остальные четыре человека, включая водителя, погибли. Их тела они нагло обворовали на предмет всякой одежды, а потом закопали во влажной земле, оставив после них одни выпуклые могилки. Она же впервые так близко видела мертвецов — трупов с бледной кожей, с закатившимися глазами. Зрелище поскорее хотелось забыть, выскрести пальцами из глазниц и никогда больше не вспоминать.

Вчера она проснулась с трещавшей головой: ныли виски, затылок, лоб — тошнило, хотелось блевать. Но её отрезвил похлеще любого активированного угля диковинный вид вживую песчаного бледно-желтого пляжа, как будто прямиком с заставок "Орла и Решки". Вид синего моря вблизи и мимо пробегающего краба.

— Я сплю, — твердила в полубреду себе шёпотом Марьяна

«Не спишь,» — отвечал безжалостно ей мозг.

Она даже ущипнула себя за руку через лёгкую ткань серой водолазки, но картинка перед глазами не исчезала, а сама она так и не начала просыпаться. То был какой-то бред. Не иначе.

Однако болезненное пробуждение на диком пляже, под палящим, жарким солнцем, было ещё только цветочками.

Марьяна просидела где-то с минуту с тихим подкрадывающимся шоком к сознанию, пока её не накрыла чья-то тень.

Человек?

— Как себя чувствуешь? — это был точно мужчина.

Спрашивал он хрипло, отрывисто и немного безжизненно. От подобных интонаций, а скорее всего от их отсутствий, внезапно пробегали мурашки по коже. Так говорили только в фильмах, по крайней мере, Марьяна, к сожалению или к счастью, не слышала раньше такого тона вживую.

Будто у мертвеца.

Она посмотрела на говорящего, подняв взгляд. И увидела перед собой мужчину лет сорока, с поседевшими висками, острым лицом и чернявыми пустыми глазами. Тёмно-рыжий, как и ее дед.

— Нормально, — собственный ответ показался Марьяне скорее вопросом, чем утверждением. Она тут же откашлялась, потому что голос всё ещё был хриплым ото сна.

Аверина уже хотела сама спросить мужчину, что тут чёрт подери происходит, но тот оказался первее.

— Помнишь что-нибудь? — он сел прямо на песок, поджав под себя одну ногу, и начал молчаливо смотреть на спокойное море, нет, в пустоту. Марьяна отвернулась.

Мужчина казался странным, настораживающим, но, на удивление, не пугал.

— Что именно? — слова соскочили без спросу, но было совершенно плевать. Хотелось побыстрее разобраться с этой тропической иллюзией, а новое лицо, наверное, с этим должно было хоть как-то помочь.

Наивная.

Однако ответа внезапного собеседника не потребовалось. Раззадореный мозг принялся вспоминать всё то, что казалось ему лично странным. И начал прямиком с вчерашнего вечера.

Лучше бы не вспоминал.

В сознании вспыхнули воспоминания. Вот, закончилась в восемь часов секция по лёгкой атлетике, поход в небольшой гипермаркет на углу улицы по просьбе матери, остановка, замёрзшие уши, фоновая музыка в наушниках. Потом подъехал нужный ей пазик.

Аверина начала задыхаться, когда вспомнила, как резко вильнул в сторону тогда водитель, как она приложилась об стенку, как прозвучали в сознании в унисон вскрики людей, шум в голове и гудок, сигнал, кажется, грузовика. А потом была лишь одна вязка и оглушающая темнота.

Пиздец.

Авария. Настоящая чёртова авария.

— Не может быть…, — язык заплетался, высказывая мысли вслух.

Мужчина рядом коротко хмыкнул не весело — горько, будто бы уже давно смирился…

Смирился? А с чем?

Марьяну будто ледяной водой облили. Так — с ног до головы, напоследок прикладывая жестяным ведром по макушке, не жалея никаких сил, чтобы окончательно дошло.

Точно. Пляж-песок-море вместо белой пахнущей хлоркой палаты больницы.

Блять. Да быть не может…

Кажется, она повторяется.

Марьяна тогда громко сглатывает. Шумно дышит, пытается унять быстро стучащее сердце, которое словно только после длительного забега, подпрыгивает как заведённое. И стучит-стучит-стучит. В глазах сразу мутнеет, начинает плыть песок, тёплый воздух в мгновение тяжелеет раз в сто. И кажется таким обжигающе горячим, что не вдохнуть, не выдохнуть.

Помогите!

Мужик сразу замечает неладное, наклоняется, что-то взволнованно говорит. Марьяна ничего не слышит, не видит, ей лишь кажется, будто плечи сжимают крепкой хваткой и её начинают трясти. Безбожно кружится голова и горят внутри легкие.

Пожалуйста отстаньте, дайте вдохнуть!

— Извини, — долетает до сознания гулкий отрывок. И её голову резко отбрасывает в сторону. Жарко и больно.

Марьяну в себя приводит звук хлесткой пощёчины и огнем пылающая правая щека.

Она сразу же делает сиплый долгий вдох. Лёгкие наполняются таким нужным сейчас кислородом, а потом лающе кашляет, будто хочет их и вовсе выплюнуть. И плачет, не определясь толком от чего. Грудная клетка опускается то верх то вниз. Со лба стекает струйками пот.

Дышит. Она дышит!

— С-пасибо, — еле шепчет Аверина, а потом, следом, без какого-либо промедления, спрашивает неожиданного спасателя со слегка истеричными нотками, — Что это б-было…!?

Сверху над ней раздается усталое и лаконичное:

— Паническая атака, — кажется, своей выходкой она испугала человека. — Впервые?

Марьяна только кивает болванчиком не в силах что-либо больше сказать и откидывается назад на спину, начиная пялиться в безоблачное небо. Сердце всё ещё быстро бьётся, но уже совсем не так как раньше. Глубокий голубой цвет небесной синевы успокаивал, как и давно выученная дыхательная гимнастика. Подобное с ней случилось в первый раз, хотя Марьяна всё время бегала кросс на несколько километров, после чего отходила довольно быстро, без каких-либо неполадок. И ни разу она не разучивалась ещё дышать. Страшно.

Рядом со свистом выдохнули.

— Испугалась? Хотя глупый вопрос… Это было на самом деле ожидаемо. Резкая смена окружения, шок, да и я повёл себя не так, как следовало бы. Нужно было в начале тебя немного подготовить, — мужчина словно раскаивался.

— Вы врач? — Марьяна уже более-менее пришла себя и скосила глаза на мужчину. Тот сидел, сгорбатившись.

Он внезапно хохотнул, не так как в самом начале — а с лёгкой иронией. От подобного не покрывалась гусиной кожей спина.

Всё же не мертвец.

— Учитель. По ОБЖ.

Прошла секунда, две. И Аверина захохотала.

Беспричинно, звонко, безудержно. Выплескивая оставшиеся эмоции наружу, так, как хохочут только после смертельной авантюры оставшиеся в живых персонажи фильмов и книг. Одним словом, безумцы, увидевшие вблизи смерть.

Хотя, Марьяна в тот момент была с этим согласна. Она какой-то частью всё же подходила под подобное описание. По крайней мере, она уверена, нервы, чиьх клеток она потеряла немереное количество, минутой ранее у неё сдали.

Вслед за ней похожим образом засмеялся чей-то учитель.

Они оба тогда казались безумцами...

Марьяна, вспоминая это, подходит ближе к морю, ополаскивает руки, лицо, шею. От неимения пресной воды для умывания пока подойдёт и солёная. От пары раз ничего не станется, решает Аверина.

Она касается пальцами засохшего кровяного пятна на лбу, поправляет съехавшую повязку и ищет глазами Владимира.

Учителя нигде не было.

Отсутствие единственного человека в ближайшей округе несколько напрягло, но найденная записка на клетчатом тетрадном листке просила не отходить куда-либо и позавтракать. Рядом с их стоянкой, которую так назвать и обозвать было сложно, лежали пара яблок и начатая пачка имбирного печенья.

Владимир пришёл через пол часа, возвращаясь с правого берега, и нёс кроссовки в руках. Общий вид у мужчины, как Марьяна определила, был не очень: усталый, покоцанный, на светло-серой кофте виднелись пятна от травы и грязи. За спиной болтался рюкзак. Не его: раньше совершенно чужой, но теперь их, общий. От нахлынувшего отвращения к себе хотелось грызть локти, пускай здравый смысл и вещал, что поступили они рационально, правильно, да и мёртвым вещи уже не нужны.

— Я нашёл речку, мелководную, конечно, но за питьевую воду можно больше не волноваться, — он скинул рюкзак на землю, отчего из него негромко булькнуло. — У нас есть одна двухлитровая и одна литровая бутылка, а также термос. На дня два должно хватать. Но лучше перебраться поближе к воде.

Он грузно сел на валявшиеся куртки, что служили им эту ночь подобием кроватей, и подтащил к себе рюкзак, а следом и аптечку, найденную в пазике. Кажется, он собирался дезинфицировать воду.

Марьяна буркнула, не подумав:

— Вы не боялись идти одному в лес?

Мужчина, кажется, подобного вопроса не ожидал и тяжело вздохнул. Вроде даже хмыкнул, хотя Марьяна на него не смотрела.

— Я шёл по берегу, там и нашёл устье. Ушёл с рассвета, до воды пешим ходом идти часа три, может чуть меньше и это только в одну сторону. Уже хотел возвращаться обратно, как заметил воду. Повезло, — он замолчал, но потом будто встрепенулся. Марьяна бы подумала даже, что наигранно. — Но кажется ты не этого ответа ждала?

— Могли бы предупредить хоть, когда уходили.

Марьяне гордость не позволяла сказать, что за эти пол часа она извелась от страха так, что думала, будто Владимир, вот подобным образом уйдя, так и пропадет с концами. Аверина не хочет, оставаться одной на острове.

Она не сможет.

— Ты спала, — ответ был краток и сух, да слишком притянут за уши.

— Тогда предупреждайте в следующий раз и цель ухода сообщайте.

— Замётано.

Марьяна не стала выпытывать у мужчины его другие причины, возможно, те были слишком личные. Да и пусть уходить в одиночку на неизвестном острове было глупо, но Владимир был старше, а значит опытнее. Да и вряд-ли присутствие Марьяны что-нибудь в этом походе бы поменяло, а так зато больше вопрос о жажде стоять не будет. Но где так умудрился испачкаться ОБЖ-шник, она не спрашивала.

Вместе, изредка переговариваясь, они принялись дезинфицировать воду.

За этот разговор оба оставшихся в живых узнали друг о друге больше. Они обсуждали прошлую жизнь, собственные взгляды на мир, свои семьи и планы, которые теперь стояли у них под большим вопросом.

Ха.

Ну, это в лучшем случае.

***

Марьяна смотрит на синюю полоску воды, что блестит, переливается и что-то шепчет на языке, неведомом ни одному человеку; о чём-то поёт песку, ракушкам, и водорослям, каждый раз омывая кромку берега. Её пальцы ног же увязают в тёплом песке, а руки прячутся в карманах растянутой выцветшей толстовки, несмотря на царившую духоту.

Будет гроза.

Марьяна хмурится.

Она беспокойно крутит пальцами серебряное кольцо, подаренное родителями на её шестнадцатилетие, и круто развернувшись, наученная тяжёлым опытом хождения по песку, твёрдо уходит по направлению к Томасу.

Да. Именно так — за три месяца выживания на необитаемом острове они дошли до такой степени отчаяния, что дали имя старому развалившемуся пазику. Но страшнее было не то, другое: каждый эту идею без вопросов поддержал.

За время нахождения здесь они совместно, в четыре руки и ведрами пота, умудрились протащить его по береговой линии почти аж до устья реки — до намеченной цели им не хватило всего лишь жалкого километра. Но, впрочем, что Владимиру, что самой Авериной на это было глубоко плевать. Пройти лишний десяток минут до воды, им, чтобы набрать баклажки, труда не составит. Не немощные.

Руки у неё до сих пор фантомно ныли от воспоминаний тех пыток, когда надо было вставать спозаранку, пока не шибко пекло, и наседать тройными усилиями на физическую силу, толкая эту махину по чертовому песку.

У нее даже умудрились несколько подтянуться руки, по крайней мере, всегда присутствующий на них лишний жирок сошёл на нет. А то было нонсенсом. Раньше бы Марьяну подобное обрадовало, но сейчас на это даже не поднималась бровь. Аверина искренне радовалось только концу тех пыток, за которые они покрыли Томаса проклятиями с запасом на несколько лет. У Владимира словарный запас, кстати, оказался удивительным, не зря работал учителем.

Тот как раз-таки сидел рядом с Томасом, обтачивая перочинным ножиком очередной кол. Ими они собирались ловить рыбу в небольшом заливе, найденном случайно, когда вдвоём несколькими днями ранее обходили остров. Что, к слову, оказался сравнительно небольшим: на полный круг им потребовалось меньше суток.

— И как ты до сих пор не сгорела, Машка, — подняв глаза, весело бросил Владимир, но сразу вновь принялся за работу. Учитель отвлекаться не любил.

С ножиком тот обращался просто мастерски, сказывались годы в армии и юношество в деревне у деда-егеря — девушка так не умела. Тот каждый раз у неё валился из рук и совсем не ложился в ладонь.

Она пожала плечами.

На то, что мужчина опять исковеркал её имя, Марьяна решила забить. Некоторых людей переучить крайне сложно.

— Будет шторм, — вместо этого сказала Аверина и взяла в руки один из уже сделанных кольев. Тот был тяжёлым, необтесанным и слегка изогнутым. Впрочем, им пойдёт и такое. Самое главное — наконечник был довольно острым, для ловли рыбы должно было хватить.

— Будет, — кивнул мужчина, смахивая пот со лба и перехватив поудобнее ручку ножа.

Разговор не клеился.

Марьяна, тревожно вздохнув, тоже села на песок и затихла. Штормов с недавнего времени она боялась, но говорить о своём страхе не хотела. То было особенно смешно, учитывая, что живут теперь они на ебучем острове.

Как-нибудь перегорит.

А тем временем поднимался ветер, гоняя по берегу песок. Через пару часов польет дождь, и запахнет озоном — солнце вот уже скрылось.

***

Марьяна просыпается от оглушительного раската грома, подпрыгивает на сиденьях, больно ударяясь локтем об погнутый железный поручень, и шипит ругательства, баюкая в темноте руку. В уголках глаз скапливаются слёзы, а перед глазами всё ещё видятся призраки прошлого, что исчезают без оглядки, с зыбучей дымкой сновидений, в перемешку с памятными воспоминаниями. В тёмном холодном пазике до одури пусто. Машину безбожно колошматит снаружи повальный ветер с ливнем, а от потока воды спасают лишь только нелепые деревянные ставни.

Марьяна давит в себе предательский всхлип и до крови прокусывает нижнюю губу, вновь открывая недавно зажитую ранку. Боль тут же отрезвляет, и Марьяна успокаивается. Слёзы лить глупо, поздно да и уже как бы незачем.

На кончиках пальцев левой руки исчезают последние неприятные покалывания, и девушка садится, скрещивая ноги, смутно вслушиваясь в вакханалию, творившуюся на улице. На сердце у неё тяжело, штормы и бури до сих пор влияют на неё слишком резко, даже будто бы специально в насмешку навевают каждый раз сны своими завываниями и плачем про давно усопшего.

Владимир умер вот как уже пол года назад — думает с тоской Марьяна смотря на то место, где обычно спал учитель.

Она осталась совсем одна.

И наверное, её до сих держит в относительно здравом уме только обещание, данное ставшему по-настоящему близкому человеку, что она не опустит руки, идя самовольно на собственную смерть. Хотя, Марьяна всегда была трусихой, и убить себя у неё все равно бы не вышло. Ирония, правда?

Она слизывает кровь, сочившуюся из губы, и рассеяно проводит по неровно обрезанному затылку. Недавно Аверина постригла давно отросшие лохмы, вот только ножиком с этим умудрилась и заодно чуть ли не проткнуть себе шею. Теперь она ходила с незапланированной стрижкой под мальчика и неровной недо-челкой. Выглядело это по-грустному нелепо, но кто её здесь видит, спрашивается?

Ха-ха. Верно. Никто.

А не сходит ли она с ума?

Ей богу, иногда ей так хочется по-истеричному засмеяться, но здравый рассудок до сих пор держится непонятно каким образом, и Марьяна на самом деле не знает, радоваться этому или нет. В последнее время слишком многое давит ей на плечи.

Она обратно укладывается на сиденья, укрываясь курткой, что еще не истратила тепла. Сон давно прошёл, помахал рукой на прощание и выскользнул в черноту шумной ночи, где творит своё буйство природа. Марьяна пытается ни о чем не думать, считать овец, вспоминать таблицу степеней, "Бородино" Лермонтова, но в в обход этому в голову назойливо лезут мысли об одном учителе.

Владимир умер тихо, пока она спала.

От этого было горько, противно самой себе. Аверина понимала, что сделать бы она ничего не смогла в любом случае, словила бы его последний вздох или нет, потому как от яда неизвестной змеи, спастись в их условиях было попросту невозможно. Однако, несмотря на это, чувства брали верх над логикой, хоть и Марьяна пыталась себя переубедить.

Перед глазами до сих пор стояла та ночь в знакомой небольшой пещере, где заходился на протяжении нескольких часов в лихорадке Владимир.

Его укусила змея, когда они шли разведывать последнюю оставшуюся неизведанной ими часть острова. Змея была большая, тёмная, в цвет земли, только на массивной голове ярко-зелёным пятном горели три чуть удлинённых ромба. Ене забил колом Владимир, но перед этим его ногу успели укусить чуть ли не до кости. Дойти до Томаса он бы тогда не смог, поэтому они и остановились в подвернувшейся на пути пещере.

Мучения мужчины девушка вспоминать не хочет. Кровь из раны остановить было трудно, потом началась адская лихорадка, повысилась температура, появился неимоверный озноб, кашель с кровью. А ближе к ночи внезапно всё прекратилось, как будто бы и ничего не было. Владимир уверил её из последних сил, что ему стало лучше, и наказал не мучить себя и поспать, после чего заснул и сам.

Заснул! Она слышала его негромкое равномерное дыхание.

А на утро... А на утро были лишь остекленевшие мертвые глаза и посиневшие губы. Так последний близкий человек исчез из её жизни. Оставив после смерти одно лишь обещание не накладывать на себя руки. Как будто бы, зараза, знал!

И сейчас слёз не было.

Марьяна лежала под шум бури, скорчившись на неудобных, но таких уже привычных сиденьях, и хотела лишь вернуться на два года назад, обратно к семье, друзьям, прошлой жизни, навсегда забыв свои прожитые дни на этом острове, Владимира и Томаса.

Но кто услышит её жалкие мольбы?

Этой ночью она так и не сомкнула глаз, а под утро кончилась буря. Но долгожданный рассвет давно потерял всё своё волшебное очарование.

Начался новый день её выживания.