Испугавшись, Денис моментально захлопнул дверь. Пить расхотелось. В целом-то расхотелось вообще выходить из комнаты в ближайшее время. Не сегодня так точно. И, естественно, не прямо сейчас.

Смотреть Стефану в глаза было страшно. Ещё страшнее — разговаривать с ним. Слишком живы ещё были в его голове воспоминания о том пугающем создании без моральных принципов и с постоянной весёлой улыбочкой, будто приклеенной к лицу.

Да и что Денис мог сказать в этой ситуации?

«Знаешь, меня уже не первый год беспокоят странные сны, в которых я будто перемещаюсь в другие миры. Я обошёл всех мало-мальски компетентных психиатров Вале, но ни один из них не сказал, что со мной происходит. А сегодня мне приснилось, как ты меня убил ради победы в каком-то кулинарном шоу»?

Неужели в подобную историю вообще можно поверить? Ну хотя бы теоретически?

Вот и Денис был уверен, что нельзя. В конце концов, они живут не в сопливой околомистической мелодраме о несчастной любви и постоянных кошмарах на этой почве. Реальная жизнь куда как меньше располагает к странностям и спокойному отношению к ним.

Некоторых вещей просто не должно существовать. Это занимает в их списке едва ли не первое место.

И всё же это существовало и вполне успешно мучило Дениса уже столько времени. И кому-либо другому, даже Стефану (особенно Стефану) знать о том, что это провело с Денисом едва ли не всю жизнь, было уж точно необязательно. С Дениса, в принципе, хватит и того, что он регулярно посещает параллельные реальности, одна другой безумнее: постоянных недоумевающих, беспокоящихся или, что ещё хуже, сочувствующих взглядов он точно не выдержит.

Стефан настойчиво постучал в дверь.

— Денис, — повторил он. — Пожалуйста, давай поговорим.

Денис не отвечал.

— Я беспокоюсь о тебе, — добавил Стефан.

Денис прерывисто выдохнул. Ноги его уже почти не держали.

— Давай… давай обсудим это утром? — предложил он. — Я могу всё объяснить, но не сейчас.

— Хорошо, — согласился Стефан после небольшой паузы. — Я не буду тебя тревожить, если ты не хочешь.

Когда удаляющиеся шаги за дверью стихли, Денис обессиленно сполз по двери на пол. Оказывается, он всё ещё сжимал в руках подушку, которую неведомо зачем взял с собой, решив выйти из комнаты.

Мысленно он ещё был там — на асфальте перед развлекательным центром. Смотрел уже точно невидящим взглядом в землю, портил идеальную картину популярного у местных жителей и туристов места своим телом, которое наверняка было тошнотворно уродливым после того, как пролетело почти семнадцать метров, приземлившись головой на асфальт и стремительно остывал.

Он был там — лежал в луже собственной крови, не видел столпившихся вокруг людей, не слышал сирену «Скорой помощи», которая, очевидно, была бесполезна в данной ситуации: его череп, конечно, не был вывернут наизнанку, но всё равно сильно повредился. Настолько сильно, что смотреть на это, наверное, было страшно и противно. Денис представлял это в красках, сидя на полу у двери и обнимая подушку. Другой Денис не смог бы этого увидеть, даже при огромном желании.

Надо, наверное, снова начать вести дневник, иначе от обилия информации и невозможности что-то с ней сделать, Денис сойдёт с ума. Если уже не сошёл.

Старая папка с общими тетрадями, кажется, лежала где-то в самом дальнем и самым обильно заваленным хламом ящике комода. Там были все его записи, начиная чуть ли не с пяти лет. Узнав о том, что это уже много дней преследовало Дениса, родители предложили ему записывать то, что он видел во сне, в надежде, что такой нехитрый способ избавления от лишних эмоций и стресса поможет немного разобраться в происходящем.

После переезда в Швейцарию Денис вёл этот дневник ещё чуть больше двух лет, пока очередной приступ страха после того, как это в очередной раз не напомнило о себе, не заставил спрятать все тетради как можно дальше, чтобы они уж точно не попались случайно ему на глаза.

Самое время вернуться к этому. Или будет тяжко.

Тетради действительно лежали там, где он оставил их во время приступа. Это хорошо. Как минимум, это значит, что он, по крайней мере, полностью контролирует свои мысли и воспоминания и не избавился неосознанно от дневника при первой же возможности. В том, что это захотело бы, чтобы тетради были, например, сожжены, Денис почти не сомневался. Равно как и в том, что это обладало либо какими-то зачатками разума, либо полноценным сознанием. Если, конечно, это вообще было чем-то, что может обладать разумом. Верить в то, что оно просто представляло собой болезнь, которую пока психиатры неспособны диагностировать, было неприятно и немного страшно.

Оказалось, что дневник сохранился на удивление хорошо. Паста не расплылась, сохранив чёткие границы, страницы, даже те, которым уже перевалило за десять лет, не пожелтели и не смялись, хотя во время приступа Денис едва ли не силой заталкивал папку в захламлённый ящик. Да и лежала она ровно, будто никакого срыва и не было.

Может, и правда не было, а это — лишь один огромный кошмарный сон и игра воображения?

Но нет, тысячи записей на страницах дневника говорили об обратном. Если только, конечно, и дневник не был галлюцинацией. Однако Денис же мог держать его в руках и ощущать то, как слова, написанные после самых жёстких приступов, были слегка рельефными от сильного нажима на ручку. Все эти тетради и всё, в них написанное, было вполне себе реальным.

Сейчас он держал в руках свою историю сумасшествия. Тот миллион миров, которые казались бесконечными, сейчас полностью помещался на страницах восьми общих тетрадей. И это казалось даже более безумным, чем сам факт существования этого и бесчисленного количества вселенных, объединённых в лучшем случае только людьми, окружавшими Дениса.

Руки отказывались слушаться, норовя вырвать страницу и отбросить дневник как можно дальше. Этому действительно не нравилось то, что делал Денис и оно пыталось воздействовать на него так же, как в те моменты, когда он был заперт в голове своего второго тела. Однако сейчас Денис не был нигде заточен, а его тело принадлежало ему с самого начала. И он мог сопротивляться этому, как бы сильно оно не желало обратного.

«Умереть нельзя, выкинет назад»

По крайней мере, у Дениса явно не одна жизнь. Есть ли вероятность, что рано или поздно количество этих жизней подойдёт к концу, а он этого, ожидаемо, даже не заметит? Вполне. И лучше не проверять, правда это или нет.

«Наблюдать за теми, кого видишь»

Обязательно. Мониторить упоминания в Сети, попытаться позвонить, навязаться в друзья, что угодно, только бы не позволить и так разбушевавшемуся воображению представить во всех красках, что это может сделать с совсем посторонними людьми.

«Медведева»

«Алиев»

«Коляда? Скрывает связь с кем-то?»

Стоит ли записывать все необходимые имена или можно и так запомнить? И стоит ли упоминать тех, кого лично увидеть не удалось, но кого упоминал и Денис, и люди, которые его окружали? Наверное, всё-таки стоит, причём и то, и другое. Просто для перестраховки и чтобы было чуть спокойнее.

«Возможно, я опять всё придумал»

Этот вариант казался Денису самым обидным, но, в то же время, самым вероятным. Не могло же это, и в самом деле, влиять на других людей? Ладно Денис, он уже почти смирился с тем, что чокнутый, его можно кошмарить как угодно, но правда, какое отношение к этому имеют те, кто живёт в других странах, никогда даже не намекали на подобные беды со сном и уж точно не проваливались неизвестно куда с пугающей регулярностью?

И всё же, писать ровно было невыносимо тяжело. Слова, так хорошо складывавшиеся в предложения буквально несколько минут назад, предательски терялись и казались лишёнными всякого смысла.

Совсем как когда повторяешь про себя несколько десятков раз одно и то же привычное слово (дверь, например) и после этого оно кажется просто странным неблагозвучным набором букв. Что такое дверь? Почему эта деревяшка с куском металла называется именно дверью? Почему слово такое непривычное и не ложится мягко на язык, как обычно, а застряёт где-то в глубине сознания и колется. Как ёж. Если взять ежа на руки, ощущения будут похожими. Только ёж осязаем, а его иголки — защитный механизм. Зачем иголки слову? Откуда у слова вообще могут расти иголки, оно ведь эфемерно?

К десятому вопросу, обычно, изначальная нить мысли просто теряется. Почему ты думал про дверь с иголками? Зачем тебе такая нужна? Для чего ты вообще повторяешь раз за разом одно и то же слово, будто желая, чтобы оно потеряло смысл?

В этом ведь есть логика. Если часто повторять слова любви, они обесценятся и будут походить на «привет» и «как дела». А если долго, раз за разом повторять одно и то же слово, оно ведь тоже должно потерять цену. А в чём цена слов, как не в их значении? Не в количестве же букв, правильно?

Правильно ведь?

Денис уже не мог на это ответить, окончательно провалившись в сон, всё ещё сидя у двери. Перед его глазами почему-то возникла фотография Стефана и Ше-Линн Бурн, сделанная в каком-то две тысячи лохматом году и на которой Ше-Линн была одета в, наверное, самую страшную серую полупрозрачную кофту с белыми манжетами, которую только можно было бы вообразить. Не то, чтобы Денис в прошлом часто видел такие кофты, но он был уверен, что эта вполне могла бы выиграть чемпионат по уродливости, если бы его проводили среди таких кофт.

Больше до самого звонка будильника Денис не видел снов. Хотя, возможно, он просто не запомнил ни одного из них.

— Я переживаю за тебя, — сказал Стефан с утра, когда от ночного срыва не осталось и следа и напоминала о нём только сильная сонливость.

Денис зажмурился и сильнее сжал кружку с матча в ладонях. Горячее. Пальцы больно жжёт. Но отпустить нет сил, посмотреть Стефану в глаза — тем более.

— Мне просто приснился кошмар, — повторил он. — Такое бывает со всеми, это просто выкрутасы подсознания.

— Ты ходил во сне, — настаивал Стефан. — Такого раньше не было.

«Такое со мной всю жизнь», — хотелось сказать Денису, но на такое признание сейчас у него просто не хватило бы сил, поэтому он предпочёл промолчать.

Если бы от рассказа об этом оно бесследно исчезло, то Денис бы давно обсуждал это и его выкрутасы с каждым встречным. Но это не могло уйти от обычного разговора, поэтому и смысла в пустых обсуждениях не было.

— Это действительно впервые, — пояснил Денис, собравшись наконец с мыслями. — Возможно, это от стресса или то, что называют «разовой весёлой акцией», я не знаю. Но никаких неудобств это не приносит. Раньше не приносило, если точнее, — поспешно исправился он.

— Ты знаешь, насколько важно то, что происходит с тобой, — сказал Стефан, уже, похоже, начиная раздражаться. — Ты спортсмен и должен быть в порядке. Или хотя бы стремиться к этому.

— Это было случайностью, — упрямо повторил Денис. — Если что-то подобное повторится, то я сразу же пойду к психологу. Но пока я не вижу смысла в том, чтобы переживать.

— Денис, это безответственно!

— Хватит! — Денис вскочил из-за стола, с грохотом опустив на него кружку. — Я не хочу об этом разговаривать. Ничего больше рассказать я не смогу, но ты продолжаешь выпытывать что-то, и даже не можешь объяснить, зачем тебе это знать.

С этими словами он развернулся и вышел из кухни. Его руки дрожали, а в позвоночник как будто вставили титановую палку, которая не позволяла согнуться.

Осознание того, что он всё испортил (интересно, в который раз уже) пришло только в комнате, уже за закрытой дверью, когда путь назад, конечно, был, но казался чересчур унизительным. Унижаться Денис не хотел, поэтому и сил вернуться в кухню и извиниться, не нашёл.

Ну что же, раз выходить из комнаты в ближайшие пару часов не стоит, можно потратить это время на поиск… а что искать-то? То шоу, в котором участвовал Денис? Какие-то новости об убийствах шеф-поваров? Но ведь всё это осталось там, в другой реальности. Может ли в этом мире хоть что-то указывать на события, произошедшие там? Нет, попробовать-то, конечно стоило (ну а вдруг?), но особой надежды на эти поиски Денис не возлагал.

Его опасения подтвердились: Гугл не выдал ничего, что хоть как-то относилось бы к контексту приснившегося. На «Baking Battle» он ответил подборкой странных кулинарных соревнований между малоизвестными блогерами, а на запрос «chef was killed during the cooking show»* предоставил несколько статей о самоубийстве Энтони Бурдена и удалении с интернет-платформ двадцатого сезона шоу «Worst Cooks in America», победительница которого убила свою приёмную дочь. Денис был твёрдо уверен, что Денис не являлся ни Бурденом, ни несчастной Викторией Смит, как минимум потому что не подходил ни под одну из этих историй ни по возрасту, ни по способу убийства.

И всё же, нужно было начинать что-то делать. Ещё нескольких дней ожидания непонятно чего он не выдержит. Один из Денисов уже умер, куда дальше-то?

За окном что-то глухо упало. Денис испуганно обернулся, вглядываясь в чернильную темноту. Как будто ничего не изменилось, за исключением, конечно, того, что яркое и светлое утро как-то незаметно перетекло в уже практически поздний вечер. Неужели, он настолько увлёкся поиском неизвестно чего, что даже не заметил, как прошёл целый день?

Звучит как-то сюрреалистично. Но подумать об этом можно было и потом. Когда появится хоть какой-то план.

Во всём Вале, должно быть, было сейчас только два человека, которым можно было рассказать вообще всё и не рисковать получить в ответ осуждение или отвращение. И один из них… Денис осторожно выглянул в коридор и осмотрелся. Один из них точно так или иначе расскажет Стефану о том, что на самом деле происходит и что «просто кошмар» на самом деле вообще не «просто» и только отчасти «кошмар».

Тогда остаётся один вариант, живущий совсем рядом с «Палладиумом». Только бы дома был.

На то, чтобы написать сообщение с незамысловатой просьбой, ушло полторы минуты. Через ещё две телефон негромко пиликнул уведомлением.

«Приходи»

— Денис ты куда?

Денис растерянно замер в дверях, не оборачиваясь, но буквально затылком чувствуя, насколько Стефан раздражён и (возможно?) обеспокоен.

— Я к Коширо, — ответил Денис, стараясь не демонстрировать своё взвинченное состояние и говоря как можно более спокойно.

— Пытаешься сбежать от разговора?

— Нет, я просто… он просто меня пригласил, вот я и…

— Денис, — Стефан издал какой-то вымученный и усталый вздох. Надо, наверное, будет потом перед ним извиниться: всё-таки от этих денисовых истерик он явно удовольствия не получает. — Это инфантильно.

— Денис Сергеевич, это инфантильно!

Дениса как током ударило. Он стремительно выскочил за дверь, кажется, даже не попрощавшись, и направился к дому, где жил Коширо.

— Рассказывай, — припечатал он вместо приветствия, стоило Денису переступить порог его квартиры.

— Откуда ты… — начал было Денис, но осёкся, заметив у Коширо ты-полный-идиот-взгляд.

— Я же не слепой, — ответил тот. — А ты уже давно чем-то терзаешься. Уж не знаю, насколько долго, но точно всё то время, пока мы были знакомы.

Денис сделал небольшой шаг назад. Чувство стыда захлестнуло его с головой. А он-то думал, что хорошо шифруется и влияние этого на его жизнь нельзя заметить со стороны.

— Ты всё знал? — спросил он.

Коширо кивнул.

— И ждал, пока ты наберёшься сил обо всём рассказать, — ответил. — Всё равно из тебя ни слова не вытащишь, пока ты сам не захочешь.

— Ну, — начал Денис, — считай, что дождался. Хотя я сомневаюсь, что ты в это поверишь.

— Сделаю всё возможное, — уверенно заявил Коширо. — Валяй.

Денис вздохнул. Мысли его путались, совсем как с дневником ночью, а слова обрастали иглами, будто не желая быть произнесёнными.

— Это… я не совсем понимаю, чем оно является, — признался он, окончив свою сбивчивую речь. — Я, вроде как, регулярно проваливаюсь в параллельные вселенные? Если они существуют, конечно. То есть, это могут быть и обычные сны, но они со мной уже очень много лет и я правда боюсь того, какое влияние они могут оказывать. А они могут, я проверял. И ещё…

— Подожди-подожди, — перебил его Коширо, останавливая этот бессвязный поток речи. — Давай по-порядку. Тебе снятся сны, в которых тебя закидывает в параллельные вселенные.

Денис кивнул.

— Этих вселенных несколько?

Денис пожал плечами.

— Не знаю. Бесконечно много? — ответил он. — Пока ни одна из них не повторялась.

— Допустим, — Коширо на пару секунд будто завис, но скоро вернулся в нормальное состояние. — И эти сны влияют на твою жизнь.

Денис кивнул.

— Как именно?

— Сложно объяснить. Обычно они появляются перед тем, как случится что-то плохое, — ответил он. — И чем ближе это плохое, тем более странными становятся те места, куда меня выкидывает.

— Это влияет только на тебя?

— Нет? — Денис пожал плечами. — Не знаю? Обычно с теми, кто мне снился, спустя какое-то время тоже происходит что-нибудь плохое, но это может быть совпадением.

— Значит, и на других тоже, — Коширо задумался. — Я слышал о таком. Знаешь, в Японии есть легенда о Повелителе снов…

— Прости, перебью, — вмешался Денис. — Ты хочешь сказать, что в Японии на полном серьёзе есть легенда о том, что происходит сейчас со мной.

Коширо довольно кивнул.

— В этом мире вообще есть хоть что-нибудь, что вы не смогли объяснить?

— Наверняка, — ответил Коширо. — Окружающее нас слишком разнообразно, чтобы быть уверенным, что люди смогли познать всё. Хотя, возможно, в других фольклорах можно будет найти то, до чего не добрался японский. Но вернёмся к Повелителю снов. Мы называем его Юмэ-но-омо**. Он… как это по-английски? Shin’nyū suru***? Входит?

— Вторгается, — поправил Денис. — Ты это хочешь сказать?

— Hai, вторгается, — Коширо яростно закивал. — Дальше в разных легендах пишут разные вещи: кто-то говорит, что он сводит жертву с ума и убивает, кто-то наоборот — что он, сам по себе, не такое уж и жестокое создание и сначала хочет помочь человеку с… с чем-то, что его беспокоит, и поэтому выбирает самых несчастных.

— Оптимистично… — вздохнул Денис. — И каким образом он помогает? Доводит по-тихому до паранойи и заставляет самоубиться? Нет человека — нет проблемы?

— Да нет же, — Коширо нахмурился. — Ты преувеличиваешь. Юмэ-но-омо — ёкаи, он редко говорит о своих намерениях прямо и подсказывать верный путь тоже может только смутными образами и загадками. Человек должен сам догадаться, что Юмэ-но-омо хочет ему сказать.

— И если человек оказывается совсем безнадёжным?..

— Тогда он умирает, да, — признался Коширо. — Я не знаю, как, в тех легендах, которые я читал в детстве, об этом ни слова. Но можно предположить, что скорее всего это происходит так, как описал ты. Мы, всё-таки, имеем дело с ёкаи, который искажает то, что у нас в голове.

— То есть, — начал Денис. — Либо правильным окажется первый исход и этот твой Юмэ-но-омо меня убьёт без каких-то шансов на спасение, либо правильным окажется второй исход и тогда этот твой Юмэ-но-омо всё равно меня убьёт, потому что я не умею верно толковать намёки. Я всё понял?

— Ты преувеличиваешь, — возразил Коширо. — Мы сейчас даже не знаем, правдива ли эта легенда. В конце концов, если это так, то у жертвы Юмэ-но-омо может быть какой-то третий исход, о котором просто не написали. И может, даже четвёртый и пятый и какой угодно… нужно всё проверить на практике прежде чем начать себя заранее хоронить. Да и это может быть даже не Юмэ-но-омо! Его легенда ещё не изучена до конца и вполне может случиться так, что некоторые детали в ней исключают тот факт, что в тебе сидит именно этот ёкаи.

— Тогда давай изучим? — предложил Денис.

— Давай попробуем, — согласился Коширо. — Мы с тобой, конечно, не дипломированные мифологи, но, думаю, несколько выводов сделать сможем. Нужно понаблюдать за тем, что ты делаешь и что говоришь во время Yume no naka no uchū**** и потом попробовать…

— Подожди-подожди, — перебил Денис. — Во время, прости, чего?

— Yume no naka no uchū, — повторил Коширо. — Процесс этого твоего провала в параллельный мир. Ну, то есть, когда ты спишь и перемещаешься.

— А, — Денис согласно кивнул. — Это.

— Это? — переспросил Коширо. — Я понимаю, что от недостатка информации ты назвал Yume no naka no uchū так… неоригинально, но теперь ведь нет необходимости довольствоваться местоимениями.

— Шима, — Денис покачал головой, — Я это не выговорю. Да и привык уже за столько лет. Давай я просто буду называть это так, как мне удобно. В конце концов ещё не факт, что это имеет хоть что-то общее с этим вот твоим Yume no как-его-там.

Коширо вздохнул, видимо, всей душой отказываясь принимать столь варварское отношение к легенде, но, всё-таки, сдался.

— Хорошо, — ответил он. — Если Yume no naka no uchū действительно не является твоим этим, то можешь называть его как хочешь. Но я настаиваю, чтобы ты выучил правильное название, если легенда окажется правдивой. Пусть не сразу, но выучил. Юмэ-но-омо вряд ли потерпит такое неуважение к своим действиям и может ужесточить тебе наказание.

Денис недовольно закатил глаза, однако спорить не стал.

— Идёт, — сдался он. — Я постараюсь.

— Отлично, — просиял Коширо. — Тогда всё, что осталось — это придумать, что делать с тем, что творится с тобой.

— Легче сказать, чем сделать… — раздосадованно протянул Денис.

— Надо же начать хоть с чего-нибудь, — пожал плечами Коширо. — Если продолжать заниматься жалостью к себе, то сдвинуться с мёртвой точки будет несколько проблематично, не думаешь?

Денис и не возражал. Только вот…

— Предлагаешь сидеть и думать, что это представляет из себя и как отследить его влияние? — спросил он. — Больше тянет на бессмысленное самокопание.

— Именно это я тебе и предлагаю, — уверенно ответил Коширо. — А после этого ты ляжешь спать и если к тебе снова придёт Юмэ-но-омо, то постараешься запомнить свой сон в деталях и пересказать мне утром. А потом мы снова будем это обсуждать, потому что на тот момент я буду знать сюжеты уже двух твоих снов и рассуждать будет проще. Ты, кстати, мог попробовать сделать это ещё раньше.

— Давай только ты не будешь меня упрекать? — попросил Денис. — Я и так кроме тебя ни к кому здесь обратиться не могу.

— Серьёзно, ни к кому? — удивился Коширо. — Но ты же… Стоп! — на его лице отразился целый спектр эмоций — от ступора до внезапного осознания неведомо чего. — Я идиот. — обиженно припечатал он. — Я же только что рассказывал, что Юмэ-но-омо приходит к одиноким!

— К несчастным, — поправил его Денис. — Про одиночество ты ничего не говорил.

— Где ты видел счастливого человека, который при этом был бы не одиноким и мог доверять людям? — едко спросил Коширо. — Да, причин у несчастья может быть много, но почти все из них так или иначе связаны с тем, что у человека нет того, кто мог бы разделить его горе или тоску. Ведь если есть кто-то рядом и если знаешь, что хоть один человек будет на твоей стороне, что бы ни случилось, и не позволит тоске и скорби забрать тебя окончательно, то даже самое жестокое горе кажется не таким ужасным. Скажешь, я не прав?

Денис покачал головой. Возразить ему было нечем.

— А я не уверен, что у тебя хоть где-то были по-настоящему близкие люди, — продолжал Коширо. — Не сочти за грубость, но у меня складывается такое ощущение, что ты даже родителям открываешься далеко не во всём. Что уж говорить про тех, с кем ты тренируешься. А уж о том, как красиво вы со Ламбьель-семпаем устраивали друг другу сцены ревности, уже сплетни ходить начали. И это, заметь, так ты «открыт» с человеком, к которому, очевидно, неравнодушен. Я даже не надеялся, что ты придёшь, чтобы обсуждать свои проблемы со мной, хотя и думал, что могу выслушать, и…

— Подожди! — перебил Денис. — Сплетни?

Коширо (в который раз уже за вечер, интересно?) посмотрел на Дениса то ли как на неразумное дитя, то ли как на жертву лоботомии.

— И это в нашем-то штабе, где большинство уважает личные границы окружающих, — заметил он. — Просто вас невозможно было не обсуждать: если у вас был конфликт, то Ламбьель-семпай даже тренировки нормально проводить не мог, постоянно был где-то как будто не на катке и уходил в свои мысли настолько глубоко, что порой даже не замечал, что на льду уже успели смениться три группы спортсменов. Начинал выговаривать Матильде за ошибки, а она в это время уже несколько часов как была дома.

— Вот как, — задумчиво протянул Денис. — В себя уходил, значит…

Коширо яростно закивал.

— Я, правда, не совсем понимаю, как ты умудрялся этого не замечать, — добавил он. — Ну, что ты катаешься, что-то повторяешь, а на тебя ноль внимания.

— Я думал, он только со мной так, — признался Денис. — Что включает обидки и специально игнорирует.

— Ну, по крайней мере, теперь ты будешь знать, что это не было намеренным игнорированием! — довольно заметил Коширо.

Денис мрачно закатил глаза.

— Профессионал хренов, — еле слышно прошипел он, предусмотрительно перейдя на русский. — Рефлексатор. Как только мы помиримся, ты получишь по башке.

— Ты что-то сказал? — переспросил Коширо.

— Понял, говорю, приму к сведению, — соврал Денис. — Постараюсь больше до такого не доводить.

Коширо только отмахнулся, пробормотав что-то про бред и выдумки, но Денис, всё же, твёрдо решил стоять на своём. Что же это за тренер, в самом деле, который целыми днями не обращает внимания на своих учеников, часть из которых, на минуточку, юниоры, за выкидонами которых нужно следить постоянно, а вторая часть претендует на высокие места международных соревнований? А он отсиживается в чертогах разума и даже не замечает, что люди на катке меняются!

Но пока Денис в красках представлял, какой скандал на тему «проблемы, не связанные напрямую с процессом работы, не должны этому самому процессу мешать» закатит Стефану, Коширо успел с кем-то поругаться (впрочем, максимально сдержанно и даже немного вежливо) по телефону, вернуться сердитый в комнату и плюхнуться на пол прямо перед Денисом.

— Ты знаешь, что у вас даже лица становятся одинаково глупыми, когда вы вот так уходите в свои мысли? — спросил он, выдёргивая Дениса из раздумий. — Я тебя отвоевал на ближайшие часов десять, — добавил, — Ламбьель-семпай очень не хотел позволять тебе ночевать у меня. Пришлось уговаривать.

Денис покачал головой, всё ещё не до конца понимая, о чём так бодро и весело вещает Коширо.

— Прости, я не заметил, как ты ушёл, — ответил он. — Отвлёкся.

— Иди спать, мистер Внимательность, — вздохнул Коширо, заметив, вероятно, что-то, о чём предпочёл не спрашивать. — Уже не соображаешь почти, а всё что-то пытаешься анализировать.

Денис заторможено кивнул. Надо же, он и сам не замечал, насколько сильно устал. День, казавшийся бесконечной тягучей жвачкой, оказывается выматывал не меньше, чем самые богатые на события соревнования.

До кровати он доплёлся на почти не сгибающихся ногах и почувствовал, что летит в пропасть в тот же момент, как его голова коснулась подушки.

В Швеции палящее солнце, которое, тем не менее, последние крохи тепла отдавало открытой террасе отеля, в котором участники Чемпионата Мира отбывали положенные несколько дней соревнований. Денис не до конца понимал, что именно виновато в том, что это место ощущается чужеродно: страх перед крупным турниром после полупустого сезона или особенные условия проведения, не позволяющие сделать ни шага в сторону от непривычно строгих правил.

Нет, необходимость соблюдать несколько дополнительных предписаний Дениса не особо смущала, но помните, да? Непривычно. И соревнование, можно сказать, первое масштабное за целый год.

Именно из-за этих правил коридоры арены выглядели совсем незнакомыми (даже несмотря на несколько дней тренировок на этой вот самой арене), а иногда Денису вообще казалось, что он впервые на международных соревнованиях и совершенно ничего об их устройстве не знал.

Вместо разномастной, разноцветной и разноголосой толпы, какая всегда сопровождала соревнования, такая же разномастная, разноцветная и разноголосая, только в несколько раз плотнее: передвигаться теперь можно было только по строго обозначенным маршрутам, места стало меньше. И количество врачей как минимум удвоилось, если не утроилось. Или это только показалось? Просто вся необычность условий так влияла на восприятие Дениса, и так измученное многими годами борьбы с этим идиотским японским духом, что теперь даже в обычном коридоре арены ему мерещилась страшная теснота и невозможность протиснуться вперёд хоть как-то?

Денис, пробираясь вперёд, ко льду, постоянно оглядывался на Стефана, который даже в этой страшной тесноте умудрялся постоянно с кем-то здороваться и заводить один small talk за другим. Его нисколько не смущали ни условия проведения соревнований («Все испытания нужно принимать как должное», помните, да?), ни пугающе большое количество людей после почти пустого Палладиума, где из-за значительно меньшей, чем раньше, загрузки всегда получалось найти небольшой кусочек личного пространства, ни сам факт грядущего турнира, который обещал быть едва ли не самым непредсказуемым за весь почти прошедший олимпийский цикл.

Немного оторвавшись от Стефана, Денис вынырнул из тесного коридора в куда как более свободное подтрибунное помещение. Здесь и лампы грели значительно ярче, и не было этого давящего ощущения постоянно сближающихся стен, которое, будем честными, в последние несколько лет преследовало Дениса буквально в каждом коридоре. Впрочем, осталось немного. Откатать произвольную сегодня и может быть, ещё гала. И можно будет возвращаться в Палладиум к новой порции саморефлексии и островкам личного пространства.

— Заблудился? — окликнул его знакомый голос. Денис вздрогнул, о всё же обернулся.

— Нейтан! — с облегчением выдохнул он. — Нет, не совсем. Боялся, что опоздал, — пояснил он, торопливо переходя на английский. Получилось не очень. Из-за спешки он начал путаться в словах, чем заслужил беззлобную усмешку от собеседника.

— Отдышись сначала, а то у тебя такой вид, будто ты пока шёл, увидел полтергейста, — заметил Нейтан всё ещё улыбаясь. — Кстати, хорошо, что я застал тебя до прокатов. Хотел спросить кое-что.

Денис поёжился. Не для того он бегал от всех посвящённых в его проблемы, чтобы они поймали его аккурат перед произвольной. Денис же, сидящий в его голове, наоборот оживился. Если этого Дениса мучают те же проблемы, что и его (а теперь он в этом почти не сомневался), то любое участие будет полезным.

Если Денис хочет сбежать от разговора, то нужно не дать ему это сделать, так? Значит, можно попробовать повторить тот фокус, не давший тому мёртвому Денису сдвинуться с места. Да, Денис почти не смог удержать своего двойника на месте и не запомнил, как это делается, но ведь на чём-то учиться надо?

Впрочем, Денис, видимо, либо услышав мысли своей незадачливой беды с башкой, либо ведомый какими-то своими личными мотивами, подошёл к Нейтану и какому-то человеку рядом с ним, сам. «Каким-то человеком» при близком рассмотрении оказался Миша Коляда, которого оба Дениса не видели непростительно давно. 

Денис сделал себе мысленную пометку написать ему и спросить о состоянии здоровья, как только проснётся и разберёт свой сон вместе с Коширо. Не зря же уже второй провал подряд Коляда так или иначе присутствует!

— Да, нам точно стоит поговорить, — вздохнул Денис. — Прости, что побеспокоил тебя тогда, просто я не знал, к кому можно обратиться, а у тебя, вроде как, были те же проблемы и ты мог что-то посоветовать…

— Да, об этом, — кивнул Нейтан. Голос его звучал обеспокоенно. — Ты уверен, что это точно одно и то же явление? Просто если это так, то я вряд ли смогу тебе помочь, потому что сам не до конца понимаю, как это получилось.

Денис пожал плечами.

— Так мне и не нужна была инструкция, — пояснил он. — Насколько я успел разобраться в этой штуке, от неё нет универсального средства, но… как это по-английски? О! Если знать, как с ней боролись другие жертвы, то можно увидеть некоторую закономерность и вывести свой способ.

— Не понял, — признался Нейтан. — Ты уверен, что ничего не путаешь?

— Японские книги утверждают, что нет, — ответил Денис. — Но, на самом деле, то, что меня интересовало, я от тебя получил. Немного странный способ, но если поразмышлять, то выйдет вполне разумно и он вписывается в то, что рекомендуют в легендах, поэтому… спасибо.

Нейтан, видимо, всё ещё слабо понимал, что именно пытался донести до него Денис, поэтому просто поспешно выдавил условно-радостную улыбку и ретировался в сторону выхода на лёд.

Наверное, ему ещё многое придётся осмыслить, подумалось Денису. Не стоило вот так вываливать на него кучу ненужной информации и просить понимания сразу. В конце концов, сейчас у него голова забита явно не давно прошедшими бедами со сном, а грядущими прокатами. Не каждый день приходится не просто выигрывать произвольную, но и отыгрывать отрыв после короткой, получившийся из-за таких досадных ошибок. Впрочем, Денис сейчас сильнее переживал за свой прокат, поэтому и пытался всеми силами отвлечься хоть на что-нибудь.

— Никуда не спешишь?

Нет, сегодня все буквально сговорились появляться из-за спины и внезапно! Денис даже не хотел уже списывать всё на то, что это он так уходит в себя, что ничего не замечает вокруг. Один раз ладно, ну два. В крайнем случае, три. Но за прошедшее утро он успел получить уже не меньше полутора дюжин таких приветствий. И это, признаться, выбешивало.

Но всё же приходилось держать лицо и не показывать своего раздражения. В конце концов, в обществе он сейчас находится или нет?

— Я думал, ты ушёл с Нейтом, — ответил он.

Миша неопределённо покачал головой.

— Не маленький, не потеряется, — пояснил он. — Ему нужно время сосредоточиться и посторонние будут его отвлекать. Я хотел спросить у тебя кое-что.

— Да? — встрепенулся Денис, хватаясь за возможность не думать о прокате.

— Ты как-то изменился за этот год.

— Это так заметно? — удивился Денис.

Миша пожал плечами.

— Типа того, — ответил он. — Но мне кажется, все так или иначе изменились. Год тяжёлый выдался.

— Ну, ты снова в строю, — возразил Денис. — И на международной арене.

— А перед этим сменил тренерский штаб и подход к тренировкам… — ехидно продолжил Миша. — Но ты прав, да. Этот сезон как-то на кураже идёт.

— В следующем хуже будет, — вздохнул Денис. — Всем, причём.

Миша мрачно закатил глаза.

— Ещё бы, — отозвался он после небольшой паузы. — Прощай, спокойная жизнь, привет, олимпийский сезон! Я сразу стану безответственным и меня нельзя будет допускать до соревнований, Нейту напомнят, что он не катает нудли и решат, что он, получается, и не умеет их катать, девчонки… тоже где-нибудь умудрятся провиниться, эти, — он выразительно мотнул головой в неизвестном направлении, — точно найдут повод. Да и тебе прилетит за Ламбьеля и вашу разницу в возрасте.

— Мы не вместе, — возразил Денис. Мишин похоронный настрой неумолимо передавался и ему. — Хотя, это и не обязательно. Романы кому-то могут приписывать не только чтобы отхватить серотонина от мыслей о других людях, но и чтобы им навредить.

— Да уж, в следующем году нам всем крышка, — процедил Миша. — Даже как-то не хочется всё это продолжать.

Денис дураком не был, как бы его в этом не убеждали. И он прекрасно понимал, к чему Миша пытался клонить. И о да, ему это не нравилось.

Нужно было срочно сменить тему.

«Да остановись ты уже наконец! — надрывался тем временем Денис у него в голове. — Как-то же замер тогда? Вот и сейчас замри!»

Денис на его восклицания не реагировал. Возможно, не слышал, а может, и сам бы рад был отдать бразды правления в чужие руки, но не знал, как это сделать. А кто же будет демонстрировать наличие у себя ещё одной личности, пусть и временной, кому-то другому?

Правильно, никто.

— Давай не будем о плохом? — попросил Денис после минутного замешательства. — А то сейчас сами себя накрутим так, что никакие хейтеры не понадобятся.

— Давай, — согласился Миша. — Я вот что хотел у тебя спросить. Всё думал, сейчас скажу, сейчас скажу и всё забывал…

— Валяй, — ответил Денис. — Что именно?

— Ты так и не ответил, откуда у тебя база данных на всех соперников.

Денис растерялся. База данных? У Дениса? Что, чёрт возьми, он скрывает в этой вселенной?

Впрочем, Денис этому вопросу явно не удивился.

— Ну, — ответил он, — о таких вещах обычно не распространяются, но тебе я открою секрет… нет у меня никакой базы данных!

— Как это нет? — удивился Миша. — Когда ты позвонил мне, чтобы уточнить, работает ли номер Нейта, который ты достал неведомо откуда, я другого объяснения и не нашёл… откуда он у тебя, кстати, тогда появился? Вы, вроде, раньше особо не общались, да и через Женю ты его достать не мог, вы тогда ещё не были такими близкими друзьями…

— Если я скажу правду, ты мне не поверишь, — покачал головой Денис.

 — А если я обещаю постараться? — предложил Миша.

Денис нарочито равнодушно пожал плечами.

— Этот номер мне приснился, — ответил он. — Я увидел во сне вот этот самый день, наш с тобой разговор и там ты тоже спрашивал меня про базу данных и про то, откуда я взял номер. А я рассказывал тебе, что увидел его во сне и что видел наш с тобой разговор и, короче, это чёртова рекурсия, но ты понял, что я имею в виду.

— Да, вариант с базой данных кажется мне более правдоподобным, — заметил Миша. — Но если то, что происходило с вами, действительно что-то вроде испытания от духа — то твои слова выглядят разумно.

«Подчинись, наконец!» — в отчаянии воскликнул Денис и в тот же момент его едва не придавило потоком мыслей и воспоминаний Дениса. В прошлый раз он даже не заметил этого богатства, ведь увидел его всего на короткое мгновение и был больше заинтересован словами Стефана, поэтому количество того, что было ему теперь доступно, поражало.

Вы знали, что для вторых (а иногда и третьих, и четвёртых, и каких только получится) сущностей все ваши мысли вполне себе материальны и ненароком могут зашибить?

Но медлить было нельзя. Кто знает, сколько секунд Денис сможет удерживать контроль и не вышвырнет ли его назад ровно тогда, когда Денис вернёт себе тело.

Найти воспоминание об экране смартфона с высвечивающимся номером Чена не составило труда. Запомнить его как можно лучше — тоже. В конце концов, Денис сейчас даже не человек — мысль, существующая доли секунды и успевающая в эти доли найти всё, что так важно для неё.

Мимо него проносились воспоминания Дениса за последний год и их общие воспоминания за много лет ранее. Вот их собака, оставшаяся в Латвии и сейчас, наверное, скучавшая по хозяевам (Денис-то уж точно по ней скучал). Вот катки в Париже и Сочи. Вот Юля, болезненно худая, но рвущаяся на лёд, потому что на тот момент ещё жить без него не могла. Вот Швейцария, ставший уже таким родным Палладиум, друзья по катку, Стефан, их совместные соревнования, первые неловкие попытки в парные номера, простые поддержки и вот совсем не простой выброс, дневник в самом дальнем углу шкафа, съёмная квартира, которую неплохо бы обустроить, но почему-то постоянно находятся дела поважнее, Кэшью, которая вылезает из всегда пустующего шкафчика в раздевалке только чтобы поесть или вальяжно забраться кому-нибудь на колени — погладь, двуногий! — вот Коширо с ноутбуком на коленях и Шома, обычно молчаливый, но не когда разговор заходит об играх.

А вот — то, что для Дениса уже стало прошлым, но с Денисом ещё не случилось. Гигабайты информации про малоизвестных Ёкаи, которые, кажется, добывала вся сборная Японии по всем имеющимся архивам. Доска в квартире Коширо с зацепками — совсем как в фильмах про детективов. Путешествие в несколько десятков вселенных, каждая из которых безумнее предыдущей. Кэшью, которая по неведомой причине не требует ласки или еды, а трётся о чьи-то ноги, будто прощаясь. Уродливая кофта Ше-Линн, та самая, с некстати вспомнившейся вечность назад фотографии. Только надета эта кофта почему-то не на Ше-Линн. А вот ещё одна, чуть менее уродливая, но тоже успевшая засветиться на фотографии со Стефаном. Уже на другом человеке. Лиц не видно, но Денис уверен, что знает их — нужно всего лишь немного подумать. Пара сотен часов разговоров по Скайпу с кем-то из России — лица не разобрать, даже не скажешь точно мужчина это или женщина. Вот приступ зимней ночью и разговор — о чём? с кем? — который потом спас кому-то — кому? — жизнь. Шокирующая новость — от кого? — которая своей неожиданностью заставит немедленно попытаться вылететь — куда?

Чем больше воспоминаний открывалось мысли-Денису, тем более размытыми и неточными они становились. Он почему-то был уверен — когда будет нужно, он в деталях вспомнит каждую из промелькнувших перед ним картинок.

Сколько прошло времени? Для Дениса снаружи — не больше нескольких секунд, в течение которых он обсуждал с Мишей что-то несомненно важное и даже не ощущал, что в его воспоминаниях так нагло копаются. Для Дениса же — не меньше нескольких жизней. И он бы с радостью провёл там ешё несколько — просто чтобы найти ещё моменты, ожидание которых можно превратить в систему маячков, не позволяющих заблудиться в собственной жизни.

Но воспоминаний — крупных и мелких — вокруг него становилось всё больше, они теряли чёткость и очерёдность. Каждое следующее было всё менее понятным, а случиться могло раньше, чем то, что следовало впереди. От сложившейся путаницы в какой-то момент захотелось кричать.

И Денис закричал что есть силы.

Коширо в соседней комнате шумно завозился. Кажется, Денис разбудил его своими разговорами во сне. Впрочем, его уника явно никто не услышал, потому что в противном случае Коширо уже давно примчался бы к Денису выяснять все подробности, которые получится вытащить из него.

Произошедшее во сне, внезапно предсказанное будущее и возможность подглядывать в воспоминания Дениса однозначно требовали того, чтобы над ними подумали. Но это лучше сделать утром, на свежую голову и вместе с Коширо.

На короткий миг Денису показалось, что увиденное им во сне не имело никакого отношения к тому, что ещё только должно произойти с ним в реальности, но отрицать очевидное уже не имело смысла. Чемпионат Мира в Стокгольме, кофта Ше-Линн и Денис, одержимый (теперь точно) Юмэ-но-омо просто не давали возможности подумать иначе. Да и воспоминания, которые удалось вытащить из головы двойника, пока его мысли можно было просматривать, только подтверждали все подозрения.

— Шима? — осторожно позвал Денис. — Спишь?

— Уже нет, — отозвался Коширо из соседней комнаты. — Что такое?

— Ты говорил, что у тебя есть знакомые, увлекающиеся ставками? — продолжал Денис. — Передай им, чтобы во время Мира ставили против того, что у Чена будет малое золото за короткую. И лучше даже не спрашивай, откуда я это знаю.