Мы друг для друга давно стали как зеркала.

Видеть тебя и всё чаще себя узнавать,

Нитью незримой нас намертво сшила игла,

Так больно когда города нас хотят разорвать.

***

Ойкава видит Ивайзуми на автобусной остановке — и это впервые за долгие десять месяцев. Стоит со спортивной сумкой на плече и бутылкой воды в руке. Первое, что Ойкаве хочется сделать — налететь на него с объятиями, точно как в детстве, ничего не боясь; утонуть в этом тепле и спокойствии, сжать так сильно, чтобы до хруста костей. Но он себе позволяет еще самую малость понаблюдать со стороны, пока Ивайзуми его не заметил. Позволяет себе внимательно рассмотреть все те изменения, что тот претерпел: немного вытянулся в росте и загорел. В остальном, все тот же Ива-чан, но Ойкаве до дрожи в кончиках пальцев волнительно видеть его снова. Раньше они так надолго никогда не расставались.

Ему катастрофически не хватало Ивайзуми рядом. Он так сильно по нему скучал все это время, и вот — всего в каких-то жалких трех метрах от него тот стоит на автобусной остановке, периодически поглядывая на наручные часы. Наверняка про себя ругает Ойкаву за то, что приходится его ждать на этом солнцепеке.

Настоящий, реальный Ивайзуми, до которого можно дотянуться рукой, чей голос можно услышать через несколько минут — такой привычный, не искаженный динамиком мобильного.

В эту же секунду он срывается с места и едва не сбивает Ивайзуми с ног своими объятиями: бутылка воды вылетает из его рук, с характерным звуком падая на асфальт, а ремешок сумки сползает с плеча, заставив его склониться под ее весом.

— Добро пожаловать в Аргентину, Ива-чан! — нараспев тянет Ойкава где-то рядом с его ухом, потому что ему нужно болтать — как можно громче, не останавливаться, иначе он будет слышать стук собственного сердца, собирающегося прямо в это мгновение выскочить из груди.

— Дуракава! — возмущается Ивайзуми, смыкая свои руки у него на спине. — Напугал до чертиков! — Ойкава чувствует, как подрагивают его плечи — смеется.

Смейся, пожалуйста, смейся. Не прекращай говорить.

— Надолго прилетел? — Ойкаве бы нужно отстраниться, потому что наверное это выглядит со стороны странно, но не отстраняется — не хочется совсем, а теплые ладони Ивайзуми все еще лежат на его спине.

— На неделю, если я тебе тут не помешаю.

Ойкава наконец делает пару шагов назад, разрывая объятия, и смотрит на Ивайзуми так, будто он сказал самую большую на свете глупость — так оно, вообще-то, и есть.

— Конечно, ты не помешаешь, о чем вообще речь, — он отмахивается от его слов и спешит отвернуться. — Я, конечно, сейчас очень занятой. Тренировки и все такое, но я обязательно что-нибудь придумаю.

***

Ойкава поворачивает ключ в замочной скважине и открывает дверь, пропуская Ивайзуми в квартиру первым.

— Маленькая, зато уютная, — тихо говорит он, когда замечает, как взгляд того скользит по небольшой квартирке-студии. — Не очень дорого, да и до спортивного комплекса рукой подать — перед тренировками можно как следует выспаться, а не тратить время на дорогу.

— Я был прав, тут жуткий бардак, — заключает Ивайзуми после беглого осмотра.

Он наклоняется, чтобы развязать шнурки на кроссовках, а Ойкава окидывает взглядом квартиру. На неразобранном диване — смятая подушка и одеяло, у дивана — стопка спортивных журналов, на журнальном столике сгрудились несколько чашек и пару тарелок — Ойкава так и не нашел в себе сил, чтобы отнести их в посудомоечную машину. Не такой уж и бардак.

— Я не ждал гостей, — дуется Ойкава. — Если бы ты меня предупредил, все было бы в лучшем виде. Я бы придумал для тебя какую-нибудь развлекательную программу и…

— Ни капли не изменился, — Ивайзуми выпрямляется и всего с короткое мгновение смотрит на него своими смеющимися глазами, в которых отражаются солнечные блики, проникающие через открытое окно. От этого взгляда под кожей пробегает целая стая мурашек, заставив Ойкаву невольно дернуться. — Я просто прилетел повидать своего лучшего друга.

Лучшего друга. Ах да.

— Чем хочешь заняться? — фраза Ивайзуми неприятно осаждает его, возвращая в реальность после долгожданной встречи. Ойкава поворачивается к нему спиной и упирает руки в бока.

— Я бы не отказался от душа и перекуса, если у тебя есть, а потом, — Ивайзуми замолкает и равняется с Ойкавой, так же уставившись вперед, — потом тебе выбирать — у тебя же день рождения на носу.

***

— Куда ты меня ведешь? — спрашивает Ивайзуми, оглядываясь по сторонам. — Я думал, что мы пойдем куда-нибудь сидеть.

— В другой раз, Ива-чан, — Ойкава тычет пальцем вперед, — мы почти пришли.

— Мост? — Ивайзуми выгибает бровь, вглядываясь в мерцающие огни погрузившегося во тьму города.

— Не делай такое лицо, — хмурится Ойкава, — это лучшее место здесь. Знаешь, как там красиво? Не знаешь, а я покажу, — он крепко вцепляется пальцами в запястье Ивайзуми без единой задней мысли и тянет вслед за собой. — Я часто сюда прихожу, когда мне… когда гуляю, — он запинается и замолкает.

Чуть не сболтнул лишнего.

— Ладно, Дуракава, тебе лучше знать, — отвечает Ивайзуми, — ты здесь хозяин, веди.

Ойкава перегибается через перекладину и, улыбнувшись, вдыхает прохладный воздух, принесенный водой. Ивайзуми встает рядом и кладет локти на перекладину, всматриваясь в яркие огни ночного Буэнос-Айреса.

— И правда красиво, — выдыхает Ивайзуми.

Ойкава позволяет себе задержать взгляд на профиле Ивайзуми чуть дольше, пока тот не смотрит — изучает будто заново, впитывает каждую черту его лица, переосмысливает заново. Вспоминает слова Макки, говорившего ему, что он все поймет, как только у них получится встретиться. И Ойкава, он понимает. Он чувствует, как в груди раздувается огромный шар всех тех невысказанных слов за эти месяцы, всех тех несовершенных звонков, всех тех встреч, которые не состоялись.

Всего неделя. Ойкава ведет головой. Ему совсем не хочется об этом думать сейчас.

— Знаешь, что меня больше всего здесь бесит? — Ойкава запрыгивает на перекладину, а Ивайзуми так резко дергается и хватает его за руку, что он не может удержаться, чтобы не засмеяться.

— Ты что, совсем кретин, что ли? — кричит на него Ивайзуми, сжав запястье. — А если свалишься?

— Ну-ну, — смеется Ойкава. — Ива-чан, ты же не дашь мне упасть.

— Идиот, — Ивайзуми отводит взгляд, и всего на мгновение Ойкаве кажется, что кончики его ушей заалели, но сразу же отгоняет эту мысль — выдавать желаемое за действительное у него всегда выходило лучше всего, освещение ночного города играет с ним дурную шутку.

Ойкава вздыхает и все же спрыгивает с поручня, роется в рюкзаке, достает оттуда онигири, купленные в японской забегаловке по дороге, и бутылку воды. Подкладывает под задницу рюкзак и садится прямо на асфальт, оперевшись на перекладину спиной. Ивайзуми, немного помедлив, садится рядом на свой рюкзак и забирает из рук Ойкавы протянутый им онигири.

Ойкаве до одури хочется — как год назад, ничего не боясь, — привалиться к плечу и бесконечно долго говорить о чем угодно, лишь бы размазать этот момент, растянуть в награду за эти десять месяцев вдали друг от друга. Он медленно выдыхает и неуверенно облокачивается на плечо Ивайзуми, тот даже ухом не ведет, продолжая есть — вот и хорошо. Впервые за все это время он чувствует себя дома, находясь так далеко от него. Чуть подросшим, немного осмелевшим — в таком правильном для себя состоянии, — задающим себе правильные вопросы, находящим на них ответы самостоятельно. И он рядом, как раньше, — больше ничего не нужно. Ивайзуми может прослеживать эти изменения в нем, Ойкава может показать, что он справляется: теперь он слушает и слышит. У них есть целая неделя после десяти месяцев телефонных разговоров и переписок. Семь дней для Ойкавы — маленькая вечность.

— Что тебя бесит? — спрашивает Ивайзуми, повернув голову в его сторону. Непослушные волосы Ойкавы так и норовят залезть в рот и нос, развеваемые легким ветром.

— Буэнос-Айрес — город-порт, а здесь даже искупаться негде. Тут такая жара порой стоит, что просто невыносимо, — рассуждает Ойкава вслух. — У нас в спортивном комплексе есть бассейн, но это совсем не то. Набережных здесь, таких как эта — полным полно. Обидно.

— Насколько я знаю, здесь не очень далеко есть пляж за пределами города.

— Да, — Ойкава кивает, — но я все как-то не доберусь.

— Если у тебя будет время, мы можем съездить, пока я здесь, — предлагает Ивайзуми. — Хочешь?

— Правда? — Ойкава поворачивается к нему всем телом и едва ли не шарахается в сторону, потому что лицо Ивайзуми просто на непозволительно близком расстоянии от его собственного. Потому что Ойкаву до чертиков это пугает. Потому что раньше Ойкава никогда не думал, что у него могут быть какие-то чувства к своему лучшему другу. Теперь такая близость кажется ему смущающей и попросту невыносимой.

— Ну да, — отвечает Ивайзуми и тут же отводит взгляд, провожая взглядом молодую пару, проходящую мимо них. — Я бы тоже не отказался от того, чтобы искупаться.

Ивайзуми смотрит на наручные часы, а после привстает с асфальта. Ойкаве приходится выпрямиться. Лишившись источника тепла, он обхватывает плечи ладонями — становится немного зябко. Ивайзуми достает из рюкзака какой-то пакет, ругается себе под нос— помялся под его весом — а после садится обратно.

— С днем рождения, кстати, — протягивает его Ойкаве.

Что-то не так. Ойкава улавливает это в коротком взгляде.

— Что это? — он переводит взгляд с пакета на Ивайзуми и обратно. — Ива-чан, я же тебе ничего не дарил на этот день рождения… Не надо было…

— Я тебя сейчас ударю, — в голосе никакой угрозы, но Ойкава все же забирает пакет из его рук. — С каких пор для того, чтобы дарить подарки, нужно получить что-то взамен?

Ойкава опускает глаза: все так же неумело упакован — он не может не улыбнуться, Ивайзуми так и не научился делать это как следует — в такой же яркой желтой бумаге. С первого только взгляда, еще до того, как начал распаковывать, его откидывает на много-много лет назад, когда все было куда проще. Когда они были еще детьми. Когда только начинали играть вместе в волейбол. Когда не нужно было притворяться. Когда казалось, что впереди у них есть все время этого мира.

Теперь времени не осталось совсем. Ойкава только в этот момент отчетливо понимает, насколько неделя, проведенная вместе, ничтожна по сравнению с двенадцатью годами проведенными плечом к плечу.

Ему, как и всегда, требуется какое-то время, чтобы отодрать скотч по краям — как назло, еще и пальцы не слушаются.

— Это наколенники, — Ойкава смеется. — Ива-чан, наколенники.

— Лишними не будут, — говорит он и берет в руки еще онигири, увлекшись распаковкой.

— Спасибо, — говорит он себе под нос и какое-то время еще смотрит на них. В голове вертится только один единственный вопрос.

Почему?

Почему именно наколенники? Это же так глупо. Ойкава поджимает губы и не хочет думать о назойливой мысли, что так усиленно проталкивается с задворков сознания.

Двенадцать лет назад Ивайзуми сделал ему точно такой же подарок — самый первый, который Ойкава от него когда-либо получал.

— Ива-чан, — его лицо искажается, он криво улыбается и поднимает на него свой взгляд. — Ты же не прощаешься со мной, правда?

Ивайзуми откусывает кусочек онигири и молча жует, уставившись в мерцающие огни города.

— Ты же обещал, что… — Ойкава готов задохнуться от обиды и возмущения. Воздушный шар внутри вот-вот лопнет.

— Ойкава, ты так хорошо справляешься здесь. Если бы только знал, как я тобой горжусь. Сейчас я вижу перед собой того самого парня, которого помню с малых лет. Того, кому я дарил наколенники в прошлый раз. Наши дороги разошлись, но не значит, что мы не будем общаться и дальше, просто…

— Ива-чан…

Ойкава дрожит и снова обхватывает плечи руками. Ивайзуми не может так просто об этом говорить. Не может, потому что Ойкава только сейчас в полной мере осознал, кем все это время был для него его лучший друг. К горлу подступает тугой ком слез, и он с усилием глотает обиду, не давая ей вырваться наружу.

— Это так нечестно, — говорит он. — У меня же сегодня день рождения. Ива-чан, это так несправедливо.

— Дай мне договорить, — просит Ивайзуми и тяжело вздыхает. — Помнишь, я когда-то говорил, что скажу тебе, почему присматриваю за тобой и забочусь о тебе? Я думал, что ты никогда не перестанешь быть таким непроходимым идиотом, или что к тому времени что-то измениться во мне самом, — он смеется себе под нос. — Я это делал не только потому, что ты мой лучший друг…

Ойкава чувствует, как сердце колотится о грудную клетку так сильно, что этот звук набатом стучит в ушах.

Невозможно.

Все последующие слова Ивайзуми смазывает в один единый звук — Ойкава почти ничего не слышит, а по-хорошему надо бы — для кого тут тот распинается. Он хватается дрожащими, едва ворочающимися пальцами за воротник чужой футболки и тянет на себя. Ему плевать, что здесь полно народа, плевать на то, что на них могут смотреть. Он целует Ивайзуми, целует так, будто если сейчас он этого не сделает, то все к чертям исчезнет, растворится в небытие, мир рассыплется на мелкие атомы — его собственный мир. Целует так, будто это самая последняя возможность на земле, и, возможно, это абсолютная правда.

Ойкава как никто другой знает, что такое потерянные возможности. Он больше не хочет терять ни одну из них. Не хочет терять Ивайзуми, когда понял для себя нечто такое важное, что всегда было так близко, на поверхности. Ивайзуми понял это задолго до — он всегда был умнее, но молчал. Все эти годы он не просил ничего взамен, просто был рядом и молчал — только от одной этой мысли становится нестерпимо больно. Ойкава был таким эгоистом, не замечая ничего кроме собственных сожалений, Ушиджимы и волейбольного мяча.

Какой же он идиот.

Он, кажется, даже перестает дышать, когда Ивайзуми обреченно вздыхает и приоткрывает рот, отвечая на его поцелуй.

Все вокруг сливается в единое ничто — звуки, запахи, прохладный ветер, обнимающий их плечи.

— Ойкава, — говорит Ивайзуми на выдохе и делает усилие, чтобы отстраниться. В глазах читается неподдельный ужас, лицо и шею заливают пятна румянца — Ойкава уверен, что выглядит сейчас ничуть не лучше. — Что ты…

— Прости, — Ойкава не дает и шанса закончить. Никаких больше упущенных возможностей. Он прислоняет свой лоб к его и робко зарывается пальцами в короткие волосы на затылке, — прости, что заставил так долго ждать.

— Я ничего и не ждал, Дуракава, — Ивайзуми прикрывает глаза и касается подушечками пальцев его горящей щеки. — И что нам теперь с этим всем делать? Почему ты так любишь все усложнять?

***

Ойкава просыпается от слепящих лучей солнца, проникающих через окно. Он неохотно приоткрывает глаза и смотрит на будильник, стоящий на прикроватной тумбочке, едва удерживая сдавленный стон — до подъема целых полтора часа. Он чувствует, как чужая рука невесомо скользит по ребрам, а после замирает на бедре — улыбается. Грудную клетку распирает от абсолютного счастья, и впервые за долгое время он ощущает себя действительно отдохнувшим.

Вчерашний вечер кажется какой-то выдумкой его воспаленного изголодавшегося сознания, но обжигающее кожу спины дыхание Ивайзуми говорит ему совершенно об обратном. Последние десять месяцев он старался как можно чаще и дольше оставаться в зале, чтобы гнать все эти мысли от себя подальше, но сегодня ему так хотелось бы остаться дома, не вылезать весь день из постели, просто наслаждаясь этим теплом.

Хочется захныкать от несправедливости этого мира к Ойкаве Тоору, но он медленно вдыхает нагретый воздух и ищет в сегодняшней тренировке позитивные моменты: шанс показать Ивайзуми, чему он научился за это время.

От этой мысли настроение немного поднимается, но уснуть он уже не может. Вчера получилось на удивление быстро. Кажется, он даже не смог дождаться Ивайзуми из душа и тотчас отрубился от переизбытка чувств, а потом их высвобождения, обрушившегося на них обоих. Сейчас же он просто не мог сомкнуть глаз, зная, что они с Ивайзуми лежат на одном диване, и тот мирно сопит ему в лопатки. Ему хотелось запечатлеть каждый момент, пока есть возможность, пока Ивайзуми здесь, пока расстояние между ними исчисляется жалкими миллиметрами, а не тысячами миль. Они обязательно справятся с этим. Теперь точно.

Ойкава в это верит.

Раз уснуть не получается, он думает о том, что неплохо было бы сообразить что-нибудь на завтрак. Аккуратно убирает ладонь Ивайзуми со своих бедер и хочет встать, но крепкая рука снова прижимает его к себе, а сердце подскакивает к горлу, тяжело забившись. Если Ойкава переживет эту неделю, это будет настоящим чудом.

— Ты куда? — сквозь сон спрашивает Ивайзуми, пытаясь поднять голову с подушки.

— Хочу приготовить завтрак, — говорит Ойкава, посмеиваясь. — Через пару часов нужно идти на тренировку. Пойдешь со…. — он давится воздухом, когда Ивайзуми придвигается чуть ближе, и он отчетливо может почувствовать упирающийся в его ягодицы утренний стояк.

— Хорошо, конечно, — сонно говорит Ивайзуми, даже не ощутив неладного — не проснулся еще до конца.

Ойкава все же высвобождается из объятий и тут же подскакивает с кровати, скрывшись за дверью ванной комнаты. Он облокачивается ладонями о раковину и пытается отдышаться и успокоить колотящееся сердце. Как бы ему хотелось, чтобы вся эта неловкость сама собой растворилась, ведь у них совсем нет времени, чтобы тратить его на такую ерунду, но ничего не может с собой поделать.

В старшей школе Ойкава встречался с несколькими девчонками, но чаще всего все заканчивалось слишком быстро, потому что никто Ойкаву вытерпеть и понять так и не смог. Ивайзуми действительно был прав, когда говорил, что это только ему под силу. Ойкава с ними встречался, считая, что это неотъемлемая часть школьной жизни, поэтому не чувствовал никакого стеснения, а наоборот — бессовестно флиртовал направо и налево. Это и подкупало всех этих девушек, пока они не узнавали Ойкаву поближе — того, что чаще ходит понурым, думает о волейболе и о том, как бы надрать задницы Ушиджиме и Тобио-чану.

С Ивайзуми все по-другому, потому что, как бы там ни было, это Ивайзуми — осознать и принять, что влюблен в своего лучшего друга детства было непросто, и он не имеет понятия, как себя вести, но отступать он точно не собирается. Он вздыхает, умывается холодной водой, пытаясь смыть все эти дурацкие мысли, и чистит зубы. Когда он выходит из ванной, то видит, что Ивайзуми тоже уже проснулся и сидит на кровати, сверля бездумным взглядом стену напротив.

— Ива-чан, — зовет Ойкава, — ты можешь еще поспать, если хочешь.

— Я встаю, — бесцветно говорит он и трет глаза. Ойкава не может сдержать улыбки: в этот момент тот кажется таким беззащитным и безумно милым. Так было всегда? — В душ пока схожу.

Ойкава кивает и подходит к холодильнику, хмуро изучая его содержимое. Он привык чаще перебиваться едой навынос или есть где-то вне дома, поэтому выбора особого не было, но самое то для завтрака. Он вытаскивает пачку яиц, молоко и апельсиновый сок, краем глаза наблюдая за тем, как Ивайзуми роется в своей спортивной сумке, а потом шлепает босыми ногами в ванную комнату.

Ойкава какое-то время прислушивается к звукам по ту сторону двери — когда слышит шум бегущей воды, наконец, отмирает и принимается за готовку.

Когда Ивайзуми выходит из душа, Ойкава уже разложил яичницу по тарелкам и наливает по кружкам сок. Он поднимает голову и неловко чешет ногу о ногу, проходясь беглым взглядом по Ивайзуми, представшим перед ним в одних только в шортах. Сколько раз за всю жизнь он видел его без футболки? Ради всего святого, они росли вместе, но сегодня ему хочется либо отвести взгляд, либо протянуть руку и коснуться подтянутого тела. Он опускает взгляд на стол.

— У меня в холодильнике повесилась мышь, — говорит он. — Надо будет что-нибудь купить.

Ойкава слышит шаги, а потом Ивайзуми останавливается прямо перед ним, и он ощущает жар от его тела после душа. Ивайзуми неуверенно поднимает руку и касается его щеки.

— Спасибо за завтрак.

***

— Ну и что скажешь? — Ойкава хватает Ивайзуми за руку и тянет вслед за собой из спортивного комплекса.

— То, что все в твоей команде наслышаны обо мне, это приятно, конечно, — смеется Ивайзуми.

— Я не об этом, Ива-чан, — тянет он и тут же заливается краской. Ну вот кто их за язык тянул? Не так уж он часто и говорил об Ивайзуми. Так ведь? — Скажи, что я крут. Крут ведь, да?

— Не без лажи конечно, — отвечает Ивайзуми, и на его лице сама по себе растягивается улыбка, — но ты изменился. Это правда. Держишься намного увереннее.

— Ты действительно не можешь меня просто похвалить? — Ойкава дуется и застывает на месте. — Это грубо, Ива-чан!

Ивайзуми смеется и тянет руку Ойкавы на себя, когда они сворачивают на какую-то почти безлюдную улицу.

— Ты и так все сам знаешь. Сколько мне надо повторить за все двенадцать лет, чтобы ты запомнил?

— Ну не знаю, — Ойкава хихикает и закатывает глаза к небу. — Еще разок?

— Ты, — Ивайзуми коротко целует его в губы, не расцепляя их рук, — хорошо, — снова целует, — справляешься.

Кажется, Ойкава никогда не сможет к этому привыкнуть.

***

Ойкава падает на кровать, чувствуя, как после усиленной тренировки напряжены все мышцы тела — даже душ не помог. Сегодня Ивайзуми прогуливался по Буэнос-Айресу без него, и Ойкаве было до жути обидно, что вместо того, чтобы проводить время с ним, ему пришлось топать на тренировку и бросать мяч. На Ойкаву это так не похоже: волейбол для него — жизнь, но после того, как они с Ивайзуми наконец смогли признаться друг другу, ему не хотелось терять ни минуты.

Их время и так ограничено расстоянием, выездными Ойкавы и учебой Ивайзуми — так глупо тратить время на что-то кроме друг друга, пока они могут быть рядом.

Ойкава тянет руки к Ивайзуми, обвивает ими его шею, прижимается почти вплотную, просовывая свое колено между его ног. Жмурится до ярких пятен в глазах, усиленно вдыхая запах его геля для душа.

Три дня.

— Я так не хочу, чтобы ты улетал, — Ойкава выдыхает эти слова куда-то ему в шею, едва касаясь горячей кожи губами.

Ивайзуми в ответ лишь стискивает его в своих объятиях сильнее и не говорит ничего, зарываясь носом в растрепанные, все еще влажные после душа волосы.

***

— Как же здесь круто! — Ойкава сбрасывает сумку на песок и зарывает пальцы ног в него, вдыхая морской воздух.

— Ты здесь живешь столько времени и не мог съездить, ты и правда Дуракава, — Ивайзуми садится перед сумкой и вытаскивает оттуда покрывало, расстилая его на песок.

— Видимо, я ждал, когда ты прилетишь, — отвечает Ойкава, и тут же стягивает с себя шорты и футболку, бросая их на сумку. — Пошли купаться, хватит копаться там.

Ивайзуми сбрасывает с себя одежду, кидает ее в сторону, хищно улыбаясь. Ойкава понимает его без слов.

— На счет три. Раз, два… — Ивайзуми срывается с места на «два» и бежит к воде, едва удерживая равновесие на песке. — Эй, Ива-чан, это не по правилам! — кричит он вслед, стараясь нагнать его.

Ойкава забегает в воду и тут же забывает о дурацком соревновании, уже и не стараясь догнать Ивайзуми. Он укладывается на спину, раскидывает руки в разные стороны и прикрывает глаза, полностью отдаваясь в объятия прохладной воды. С берега раздаются голоса детей, над головой — крики чаек, уши ласкает шум волнующегося моря.

Так хорошо.

Ойкава уже и забыл, что такое расслабляться по-настоящему. Что бы он делал, если бы Ивайзуми не приехал?

— Ты чего тут разлегся? — за своими размышлениями он не замечает, как тот подплыл достаточно близко к нему, чтобы окатить брызгами с ног до головы.

— А для чего я еще по твоему сюда приехал? — Ойкава ловко встает на ноги и в ответ обрызгивает Ивайзуми водой, а потом наваливается на него всем телом, пытаясь потопить. В итоге Ивайзуми подается, и они оба уходят под воду, а потом выныривают и громко смеются.

Только через полчаса они кое-как заставляют себя выбраться из воды. Здесь их никто не знает, поэтому Ойкава без особого стеснения укладывает голову Ивайзуми на грудь и закрывает глаза.

— Знаешь, — вдруг говорит он — Ивайзуми в знак того, что слушает, проводит носом по его влажным волосам, — я собирался к тебе и сам приехать. Через месяц. У меня там небольшой перерыв в тренировках будет перед выездными.

— Правда? — тот зарывается пальцами в спутанные после купания волосы и поглаживает голову. Ойкава едва не мурлычет себе под нос от того, насколько это приятно.

— Ага, — Ойкава кивает и тихонько шикает, когда пальцы путаются в прядях волос и неприятно их оттягивают, — это будет конец августа, у тебя еще не начнется учеба, так ведь?

— Да, — отвечает Ивайзуми, — у меня будут кое-какие дела, я как раз собирался встретиться с тем тренером, о котором я тебе рассказывал, но постараюсь это сделать сразу по возвращению в Калифорнию, — он молчит с мгновение, а потом наклоняется над лицом Ойкавы, заслоняя солнце, и говорит тихо-тихо над ухом. — Прилетай.

Ойкава задирает голову, ему приходится приподняться, чтобы дотянуться до лица Ивайзуми. Он мажет губами по подбородку, смеется, пока тот не наклоняется чуть ниже и не накрывает его губы своими.

Так хорошо.

Было, пока телефон в сумке не заставил их вздрогнуть. Они неловко сталкиваются носами и неохотно отстраняются друг от друга. Ивайзуми отворачивается и уставляется на море, пока Ойкава привстает и достает свой мобильный.

— Это Макки, — говорит Ойкава; Ивайзуми тут же оживляется, вернув ему свое внимание. — Привет, дружище. О, Матсун! — он смеется. — Что насчет созвониться по видеосвязи? Хочу вам показать кое-что! — он поворачивается к Ивайзуми и улыбается. — Отлично.

Он кладет трубку и выглядит таким серьезным, что тот едва удерживается, чтобы не заржать во весь голос.

— Что с твоим лицом, ради всего святого?

— Как я выгляжу, Ива-чан?

— Ты перед кем красоваться собрался? — спрашивает Ивайзуми, вскинув бровь. — Перед Макки и Матсуном? Так они тебя каким только не видели.

— Ну ты и зануда, — обижается Ойкава и придвигается ближе, обнимая со спины — все еще немного влажный и холодный после того, как искупался в море.

Их разговор опять прерывается звонком мобильного: снова Макки, но в этот раз уже по видеосвязи.

— Йо! — Ойкава виснет на плече Ивайзуми и машет в экран телефона. — Как дела?

— Ого, — Макки и Матсун синхронно присвистывают. — Ивайзуми, какого черта?

— Ива-чан очень по мне скучал и приехал в гости, — хвастается Ойкава, не сдерживая широкой улыбки.

Макки и Матсун переглядываются и усмехаются друг другу.

— Я думал, в Буэнос-Айресе негде купаться, ты же постоянно на это жаловался, — Макки подпирает рукой подбородок и смотрит в экран.

— Так и есть, мы уехали из города на пляж!

— Ты вернулся в Мияги, Макки? — спрашивает Ивайзуми, стараясь удержать равновесие под весом Ойкавы.

— Не, это я приехал на выходные, — отвечает Матсун, отпивая из кружки кофе. — Тоже очень скучал по Макки и решил погостить, — добавляет он, заставив того потупить взгляд и смутиться. — А ты надолго?

— Через три дня улетаю, — лицо Ойкавы тут же мрачнеет, и это не ускользает ни от кого, кроме Ивайзуми, сидящего к нему спиной.

— Лучше расскажите, как вы там отдыхаете? Как твои тренировки, Ойкава? Надираешь там всем задницы? Скажи, что да, надо же что-то нашим кохаям рассказывать.

***

Ойкава уже какое-то время стоит в ванной комнате — не знает, сколько, потому что время, кажется, тянется как резина — успокоиться никак не выходит. Он сдирает тонкую кожицу с пересохших губ и уже в который раз окатывает лицо ледяной водой, чтобы привести себя в сознание.

Просто успокойся, говорит себе под нос. Поднимает голову и смотрит в зеркало все еще потемневшими от возбуждения зрачками. Он делает глубокий вдох и тут же медленно выдыхает. Еще каких-то пятнадцать минут назад он был прижат телом Ивайзуми к стене — и, честное слово, думал, что сойдет с ума или просто не выдержит и упадет — так сильно подкашивались у него коленки. Думал, что воздух закончится и он попросту умрет от разрывающих его изнутри чувств. Он все еще ощущает на чувствительной коже прикосновения горячего языка, и только от одного воспоминания ноги снова подкашиваются. Пальцы впиваются в края раковины до побелевших костяшек, а член наливается кровью.

Он трет лицо влажными ладонями и жмурится, а после все же открывает дверь и выглядывает из-за нее, смотря в сторону спальной зоны. Ивайзуми лежит на кровати, укрывшись одеялом по самый подбородок, и держит в руках телефон, слегка нахмурившись. Он медленно выплывает из-за двери и в нереально короткий промежуток времени преодолевает расстояние до кровати, укрываясь одеялом. Оно у них одно на двоих, поэтому в процессе Ойкава неаккуратно дергает его на себя и раскрывает Ивайзуми. Взгляд совершенно случайно от лица скользит ниже, и Ойкаву снова бросает в жар. Он хочет отвести глаза от крепкого стояка, и тут же сталкивается со взглядом Ивайзуми, который отвлекся от телефона и выглядит таким же смущенным. Ойкава выдыхает.

Ему действительно очень обидно, что приходится тратить время на все эти притирания, чтобы спрятаться в ванной и перевести дыхание от нахлынувших чувств и стеснения. Почему нельзя просто, безболезненно, без лишних прелюдий пройти этот этап?

Он сглатывает подступивший к горлу комок и отважно придвигается к Ивайзуми чуть ближе. Смотрит на него глазами, подернутыми дымкой, и тянется рукой к пылающей огнем щеке. В ушах шумит кровь, перебивая даже звуки собственного дыхания, но Ойкава не намерен останавливаться. Точно не сейчас. Он внимательно наблюдает за тем, как Ивайзуми прикрывает глаза, приоткрывает рот и льнет к ладони, периодически касаясь ее центра сухими губами.

И если бы Ойкаву спросили, если бы Ойкаве только дали выбор, то он бы был готов смотреть на это все отведенное ему Вселенной время: на то, как подрагивают длинные темные ресницы, на то, как по смуглой коже лица и шеи разливаются алые пятна румянца, как дыхание Ивайзуми с каждым выдохом становится все тяжелее.

И это все его — Ойкавы — вина.

Столько в этом совсем простом, казалось бы, действии щемящей нежности, что становится до невыносимого больно. Ойкава смаргивает подступившую к глазам влагу и проводит большим пальцем по щеке, заставив Ивайзуми открыть глаза.

Тот с несколько секунд — по ощущениям, нестерпимо долгих минут — просто смотрит на него расфокусированным потемневшим взглядом, а после совершенно не своим, севшим голосом говорит:

— Иди ко мне, Ойкава. Иди сюда, — повторяет.

Ойкаву в ту же секунду ведет от его слов, и перед глазами плывет от его сиплого голоса, от ощущения жара чужого тела рядом. Он наощупь придвигается ближе, обхватывает плечи, тычется носом то в щеку, то в линию челюсти, пока не находит чужих губ. Облизывается голодно, чувствуя, как Ивайзуми подрагивает в его объятиях — еще совсем немного, и он точно сойдет с ума. Ойкава, честно говоря, и не против.

Ивайзуми всего на мгновение отстраняется от его губ, издает низкий, почти животный рык, от которого сердце, кажется, разлетается на мелкие осколки и осыпается в низ живота теплом и дрожью, а после жадно впивается в губы Ойкавы и прижимает к себе, будто бы говоря, что он принадлежит только Ивайзуми — целиком и полностью — в этот самый момент и всегда. Ойкаву это ни капли не пугает уже — совсем наоборот. Он разрывает поцелуй и бегло оглядывает припухшие от поцелуев губы Ивайзуми, прежде чем наклониться к шее, беспорядочно целуя и прислушиваясь к учащенному пульсу.

— Ойкава, — Ивайзуми еле ворочает языком и касается спутанных волос на макушке, слегка их оттягивая на себя.

Ойкава покусывает нежную кожу зубами, оставляя за собой белые следы, и тот поджимает губы в надежде не издавать лишних звуков, потому что это смущает до жути. Безуспешно — голос срывается на тихий полустон. Ойкава не может сдержать победной улыбки, что сама собой расползается по лицу, щекочет чувствительную кожу шеи — ему хочется слышать больше. Ловить его вздохи, стоны и знать, что это его собственная заслуга.

Он всего лишь на секунду позволяет себе потеряться в этих мыслях и тут же давится нагретым между ними воздухом и непроизвольно подается вперед, вжимаясь бедрами в чужой пах — с такой силой Ивайзуми сжал его ягодицы.

— О, господи, Ива-чан, — выдыхает Ойкава. — Да ты смерти моей хочешь.

— Я хочу тебя.

— Прекрати говорить такие смущающие вещи, — Ойкава прячет лицо в изгиб его шеи.

— А ты прекрати болтать! — шипит тот на ухо.

Ивайзуми разжимает ладонь и поддевает резинку боксеров, и Ойкава чувствует, как к лицу с новой силой приливает волна жара. Он напоследок вжимается бедрами в тело под собой, срывая сдавленный вздох с губ Ивайзуми, и скатывается на бок, чтобы тому было удобнее. Они оба не знают, куда прятать свои взгляды: друг на друга смотреть все еще неловко, ниже — тем более. Ивайзуми нащупывает край одеяла и тянет его на себя, накрывая их обоих чуть выше бедер — становится просто до жути жарко.

Когда Ивайзуми тянет податливую ткань вниз, Ойкаве хочется спрятаться под одеяло с головой — до того становится неловко, хочется сгореть со стыда в то же мгновение. Он выжидающе замирает и наблюдает за Ивайзуми исподлобья, не поднимая головы. Тот выглядит сосредоточенным на таком, казалось бы, простом деле, что Ойкава едва удерживается, чтобы не прыснуть от смеха, но это желание моментально улетучивается, когда резинка его боксеров цепляется за головку. Он тихо всхлипывает.

Ойкава медленно опускает дрожащую руку под одеяло, остро ощущая на себе внимательный взгляд — боже, да перестань ты так смотреть — и поддевает ткань боксеров спереди, чтобы помочь тому наконец их снять. Он несколько раз ерзает на простынях, чтобы избавиться от них окончательно, задевает коленками лежащего рядом Ивайзуми, и когда у него наконец получается, он облегченно выдыхает и тянется рукой до чужих боксеров. Это же чертовски нечестно, что голый здесь только он. Но прежде чем оставить Ивайзуми полностью обнаженным, ему хочется дотронуться.

Он невесомо, будто на пробу, проводит кончиками пальцами по всему основанию напряженного члена, и тут же улавливает краем уха, как Ивайзуми шумно втягивает носом нагретый комнатный воздух. Он ведет рукой сначала осторожно, потом чуть надавливая, и снова уменьшает давление. Ойкава едва не теряет голову, когда Ивайзуми начинает податливо двигаться навстречу его движениям, стоит только ему ослабить хватку. Он проводит рукой по всей длине еще несколько раз, а после обводит пальцем головку, ощущая, как намокла ткань от естественной смазки члена. Ивайзуми подбрасывает вперед, когда Ойкава надавливает сильнее. С губ срывается протяжный стон, что еще несколько секунд после эхом раздается в его голове.

Ойкава поднимает голову и бесконтрольно мажет губами, языком по линии челюсти, нижней губе — куда может дотянуться — не прекращая движений.

— Ойкава, — Ивайзуми вскидывает голову и почти рычит, — сними их, — а после добавляет чуть тише, — пожалуйста.

Ойкава коротко кивает и сглатывает, утыкаясь носом в его грудь — сердце стучащее в груди бьется в такт с его собственным. Они точно сошли с ума — другого объяснения всему этому он найти при всем желании не может. Не то чтобы он сейчас хотел об этом думать.

Единственное, о чем может думать, так это о том, как его собственный член дергается от напряжения, касаясь чужого. Он толкается вперед, прижимается к телу Ивайзуми, целует его плечи, ключицы, грудь, когда их члены плотно притираются друг к другу.

— Поднимись чуть повыше, — просит Ивайзуми. — Я хочу тебя поцеловать.

Ойкава сглатывает и отрывается от своего занятия, вздыхает и поднимается выше, прижимаясь к чужому лбу своим. Ивайзуми касается рукой подбородка Ойкавы и заставляет его поднять взгляд на себя. Он чувствует, как горят его щеки, как становятся влажными глаза, когда приходится все же посмотреть на Ивайзуми — потяжелевшие от возбуждения веки не дают открыть глаза полностью. Ойкава рвано вздыхает и тянется к губам, прижимаясь ближе. В эту самую секунду больше всего на свете ему хочется быть ближе к Ивайзуми, как можно ближе, слиться в единое целое. Расстояние, которое не исчисляется ничем — его мало.

Ойкава выгибается в спине, толкается вперед, когда Ивайзуми берет в ладонь оба члена. Стонет ему в рот — Ивайзуми эхом повторяет этот звук, прикусывая его губы, тут же зализывая место укуса, будто извиняясь. Только вот Ойкаве ни капельки не больно. Ивайзуми плавно ведет рукой вверх-вниз — это совсем несложно, почти тоже самое что дрочить себе — не страшно, как казалось.

— Так хорошо? — спрашивает Ивайзуми, надавливая чуть сильнее. Часть фразы теряется в прерывистом дыхании.

Ойкава ничего не отвечает, лишь лезет целоваться, толкается языком в рот, словно это последний день в его жизни — после этого все закончится — пока Ивайзуми наращивает темп. В глаза темнеет, картинка плывет, а потом Ойкава непроизвольно дергается несколько раз, кажется, выстанывает его имя, слышит где-то на задворках сознания чужой стон.

Под одеялом становится невыносимо жарко и мокро. Сперма стекает по ладони, на бедра. Ойкаву подбрасывает на кровати, он даже не в силах открыть глаза после отпустившего его напряжения.

— Хорошо, — выдавливает он из себя, когда чужая подрагивающая рука обвивает плечи и притягивает к себе.

***

Начинается посадка на рейс номер AA996 авиакомпания American Airlines…

Ивайзуми поднимает голову и прислушивается к голосу девушки, вещающей из динамика.

— Это мой, — тихо говорит он. Даже сквозь царящий в зале шум, Ойкава может прочитать по губам.

Ему так сильно хочется, чтобы Ивайзуми остался, чтобы Ивайзуми никуда не уезжал. Это так нечестно. Так несправедливо по отношению к ним. Хочется плевать на всех этих людей, снующих вокруг стайками, и поцеловать его, но он лишь закусывает нижнюю губу и сжимает руки в кулаки.

Ну, точно, это сцена из какой-то очень дерьмовой мелодрамы, на которую Ойкава бы в кино не пошел.

— Не оглядывайся, — Ивайзуми делает шаг вперед и кладет ладонь на плечо Ойкавы, не сильно сжимая.

— А что будет, если я все-таки оглянусь? — Ойкава изо всех сил старается улыбаться — выходит наверняка паршиво.

Не испортить момент.

— Я буду стоять за твоей спиной, чтобы подтолкнуть вперед. Как и всегда.

Ойкава тянет носом воздух, медленно выдыхает и разжимает кулаки. Тянется к шее и обвивает ее руками, чувствуя, как на плечах смыкаются чужие ладони.

— Тогда мне ничего не страшно.

— Через месяц увидимся, не успеешь и глазом моргнуть, — шепчет Ивайзуми где-то рядом с его ухом. — Совсем скоро.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Ойкава отстраняется и старается сохранить на губах легкую улыбку. Только когда Ивайзуми исчезает из вида, его лицо мрачнеет.

***

Дни сливаются в единое ничто. Ойкава живет почти на автомате, изо дня в день выполняя все то же самое, что и раньше, но в постоянном состоянии ожидания и предвкушения. Пробежки, тренировки в зале, бассейн, вечерние прогулки по району — все это, не выпуская телефона из рук. Только по вечерам он по-настоящему осознает, что та неделя взаправду была в его жизни. Она ему не приснилась, и Ивайзуми ждет его в Калифорнии.

— Завтра пойду к тренеру, о котором я тебе рассказывал, — говорит Ивайзуми. Его голос в трубке звучит очень возбужденным, но в то же время Ойкава четко ощущает промелькнувшее в нем волнение.

— Я уверен, что все пройдет отлично, — отвечает Ойкава, присаживаясь на скамейку недалеко от дома, закидывает щиколотку на колено и откидывается на спинку. На улице так хорошо после дневной жары, что домой идти совсем не хочется. — Тебе совершенно не о чем переживать, Ива-чан. Ты — это ты. Все получится.

— И это говоришь мне ты, Дуракава, — смеется Ивайзуми.

— Да, это говорю тебе я, — Ойкава зачем-то кивает его словам и хихикает, — мое авторитетное мнение не подлежит никакому оспорению.

— Спасибо.

***

Ойкава просыпается от звука пришедшего уведомления и наощупь ищет мобильный на полу рядом с кроватью. Нехотя открывает глаза и щурится от солнечного света, пытаясь разобрать, от кого пришло сообщение.

Ему требуется какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд на экране и увидеть, что сообщение от Ивайзуми — какое-то вложение с подписью «смотри, кого я встретил :)». Ойкава улыбается. В последнее время Ивайзуми часто шлет ему свои селфи и фотки местности, когда прогуливается по городу.

Ойкава открывает сообщение и увеличивает фотографию, пребывая в шоке, и не то чтобы культурном. Он хмурится, всматривается в фотографию, а потом как заорет, откинув телефон в сторону.

Какого, блин, черта вообще?

— Ива-чан, — стонет он в ладони, — за что ты так со мной?

Он выдыхает, подползает к упавшему на другую сторону кровати телефону, снова берет его в руки и смотрит на фотографию. На ней его чересчур уж довольный Ива-чан — наверняка сделал это селфи специально, чтобы Ойкаву позлить — рядом с ним, как и всегда, хмурый Ушиджима Вакатоши со сложенными по швам руками. Ничуть не изменился. Ойкава понять все не может, что там Ушивака забыл и как они вообще встретились.

Он ощущает, как внутри скребется весьма неприятное чувство, напоминающее по своей природе ревность, но ревновать к Ушиваке как минимум глупо, и как максимум тоже. Ойкава ведет головой и дуется, яростно стуча пальцами по экрану мобильного:

Я: Где ты его выцепил? Все такой же, как и всегда, вот кого время не меняет вообще.

Он встает с кровати, потягивается и, не дожидаясь ответа, тащится в душ. Даже после такого утреннего потрясения тренировок никто не отменял. Вот скоро он доберется до Ивайзуми — обязательно ему отомстит.

Когда он выходит из душа, то первым делом замечает, как мерцает экран его телефона. Корчит недовольное лицо и открывает сообщение.

Ива-чан: Оказывается, тренер, у которого я собирался учиться — его отец, представляешь. У них фамилии просто разные. Вот это тесен мир.

Я: Действительно. Тесен.

Ива-чан: Ты что, ревнуешь? :)

Я: К кому? К Ушиваке-чану? Я тебя умоляю, Ойкава-сан в сто раз лучше него.

Ива-чан: Даже не поспоришь :)

Ойкава не может не улыбнуться сообщению, но, его довольный вид тут же сменяется выражением ужаса: он смотрит на часы и понимает, что опаздывает, — подскакивает с кровати и начинает носиться по комнате в надежде успеть.

***

Ойкава нетерпеливо топает ногой, стоя у ленты-транспортера, и высматривает свой чемодан. Ему кажется, что в этом мире все против него, и его вещи погрузили на выдачу в самую последнюю очередь. Он каждой клеткой тела чувствует, что где-то там, в зале, его уже ждет Ивайзуми.

На выходе он всматривается в лица встречающих, лихорадочно шарит глазами по макушкам чужих голов, но Ивайзуми так и не находится. Он разочарованно вздыхает и хмурится. Ойкаве в голове эта встреча рисовалась совсем иначе — несправедливо. Он отходит в сторонку от всей этой суматохи и достает из кармана телефон, готовясь разразится тирадой о том, что Ивайзуми совершенно безответственный, не пунктуальный и…

— Добро пожаловать в Калифорнию! — чужие руки сгребают в объятия со спины, и Ойкава непроизвольно дергается, а потом пытается вырваться, чтобы как следует выругаться, но ему ли тягаться с Ивайзуми.

— Напугал до чертиков, — говорит Ойкава, повернув к нему голову, насколько это возможно. Ни черта все равно лица его не видит, но запросто может себе представить.

— Один-один, Дуракава, — смеется Ивайзуми и, наконец, выпускает его из хватки.

Ойкава разворачивается к нему лицом, и все его негодование в один момент растворяется в широкой улыбке Ивайзуми — у него нет никаких сил дуться и дальше.

— Ты действительно думал, что опоздаю? — спрашивает тот, все еще слишком довольно улыбаясь.

Ойкава не хочет отвечать. Ойкава делает шаг вперед и тянется руками к чужой шее — ему сейчас просто жизненно необходимо ощутить реальность происходящего.