Даже идя по параллельным дорогам,

И когда встретиться очень не просто,

Мы вопреки любым аксиомам найдем перекресток.

И если нас разбросают по свету, и наша память случайно сотрется

Среди семи миллиардов прохожих мы снова найдемся

Два года спустя.

Макки: Знаешь, что я хочу тебе сказать, мой дорогой друг…

Макки: Ты мог бы и почаще давать о себе знать. А то вдруг я помру, а ты даже не узнаешь об этом, пока Матсун не пришлет тебе селфач с гробом.

Я: а шутки все такие же отвратительные: D

Макки: я вообще-то и не шучу. Матсун работает в похоронном бюро.

Я: разочарован, но не удивлен

Макки: а мне нравится, представляешь, скидки на похороны для тебя и твоей семьи, удобненько.

Я: я не собираюсь пока умирать, дружище.

Макки: по тебе и не скажешь, человек «прости я занят спишемся позже». А позже не наступает, я вот и думаю иногда, вдруг помер. Ищу тебе оправдания.

Макки: Вообще-то я тебе не просто так написал))))))

Я: валяй))))))

Макки: я переехал обратно в Мияги, еще месяц назад, ты бы конечно об этом знал, если бы отвечал на сообщения, но не суть. Мы хотели тебя позвать, знаешь, отдохнуть старой компанией. Я посмотрел, игр у тебя никаких нет на этот период.

Макки: Боже, Ойкава я аж здесь чувствую, как волосы на голове шевелятся. Ты не был в Японии сколько? Я могу посчитать, но я не припомню, чтобы у тебя в школе были проблемы с алгеброй.

Я: я был занят.

Макки: твоя сестра в Мияги, ты вообще в курсе? Или ты семью тоже игноришь?

Я: конечно я в курсе.

Макки: я не давлю, но лучше бы тебе приехать. Это не дело.

Я: я не знаю, мне надо поговорить с тренером.

Макки: хорошо. Позвони, если вдруг надумаешь, мы тебя встретим.

Ойкава сверлит взглядом последнее сообщение в этом злосчастном диалоге и понимает, почему так часто откладывает разговоры с друзьями до того момента, пока отпираться больше некуда. Он знает, что это неправильно. Знает, что это не дело, и Макки, как всегда, прав. Пару лет назад он сам для себя решил, что ему нужно отдалиться, чтобы стало легче, чтобы домой не так сильно тянуло, чтобы воспоминания растворялись во времени — медленно, но верно.

Ойкава не раз в свой адрес слышал — сильный. Но себя-то не обманешь: никакой он не сильный. Самый обыкновенный трус. Если бежать от проблем сломя голову, то и сильным становиться не нужно, но образ все-таки старательно поддерживает.

Эти два года он мало-помалу обрывал ниточки, ведущие его домой: так ему, по крайней мере, казалось. Писал редко, звонил и того реже, ссылаясь на постоянные разъезды и занятость на тренировках. Отчасти это, конечно, правда, но только отчасти. Остальное — про страх и эгоизм. Полгода назад он наконец получил гражданство Аргентины, и теперь старается вдвое больше, чтобы оказаться на Олимпийских через три года. Эта цель отвлекает.

Какие-то моменты с течением времени подтерлись, забылись: иногда он не может вспомнить лиц и локаций, не узнает повзрослевших товарищей на фото в социальных сетях — так давно они не виделись, что кажутся совсем незнакомыми ему. Но то ноющее «когда-то у меня был дом» никуда не делось, пусть вспомнить детально становится все сложнее. Ему бы хотелось оборвать эти связи окончательно — чтобы отболело, отмерло, чтобы возвращаться было некуда — но каждый раз ничего не выходит. Его друзья могут бесконечно долго долбиться в закрытые двери, и Ойкава под напором постоянных сообщений и пропущенных ломается. Отвечает — пусть неделями и молчит, но все равно отвечает. Все еще смотрит матчи Адлерс, все еще спрашивает у родителей про друзей. От них же узнает, что Ивайзуми вернулся в Японию: они пересеклись в супермаркете.

Он интересовался, как у тебя дела. Вы что, больше не общаетесь? Не могу в это поверить.

Вот и Ойкава не может.

Они просто в какой-то момент перестали друг другу писать. Однажды ему не пришло поздравление с Рождеством, а потом и с днем рождения — тогда все стало понятно наверняка.

Пожалуй, единственную частичку прошлого, которую Ойкава не пытается игнором выпнуть из своей жизни — Хината Шое. Пока тот жил в Рио, они довольно часто пересекались. Хината даже как-то прилетал на одну из игр команды Ойкавы. Они стали хорошими друзьями, которым действительно есть что вспомнить: они стараются не заострять на этом внимание — им обоим нужны были эти отношения. Ойкава ничуть не жалеет о случившемся, даже немного скучает по Хинате.

Я: Привет, коротышка: Р

Шое: Привет, Ойкава-сан!

Я: как там Япония?

Шое: приезжай, да сам посмотри: Р

Ойкава тяжело вздыхает и хмурится. Хината не в первый раз говорит с ним о поездке в Японию. Все с ним об этом говорят, даже здесь: тренера, сокомандники. Спрашивают постоянно, не скучает ли он по дому, по семье. Отговорки у него закончились слишком давно.

Возможно, ему стоило полететь с Хинатой, когда тот возвращался в Японию из Рио насовсем. Так было бы немного легче, а ведь Хината предлагал.

Я: вот возьму и приеду.

Шое: ты серьезно, что ли?

Я: Макки писал сегодня, что вернулся в Мияги… хочет собраться.

Шое: Ооо! Ты должен прилететь! Ты же знал, что твоя сестра тоже здесь?

Я: конечно знал! Мне мама писала!

Шое: ты игноришь сестру?..

Я: она мне звонила всего пару раз, мне некогда было.

Шое: Ты просто должен прилететь!

Я: иногда я жалею о том, что начал с тобой общаться, ты в курсе? Наглый коротышка!

Шое: Перестань вести себя как говнюк! И кстати раз уж ты написал меня взяли в MSBI.

Я: Так с этого и нужно было начинать! Это круто! Слышал там Бокуто, Мия и Сакуса играют. Шое, давай на Олимпийские! Буду рад надрать вам всем задницы)))) Но сначала хочу увидеть, как вы размажете Адлерс!

Шое: ЭТО МЫ ЕЩЕ ПОСМОТРИМ! Я БЫ НА ТВОЕМ МЕСТЕ НЕ ЗАРЫВАЛСЯ!

***

Шое: так ты приедешь?..

***

— Не могу поверить, — рассеянно бормочет Ойкава себе под нос, нервно топая ногой у ленты-транспортера.

Все последние несколько дней как в тумане: разговор с тренером, покупка билетов, подготовка к поездке. До сих пор с трудом осознает, где он сейчас находится, и от этого ни капли не легче.

Он хватает свой чемодан и стаскивает на пол, оборачиваясь к выходу из аэропорта. Такое знакомое ему место, но в то же время такое чужое, будто он много раз видел его во снах, но никогда не был здесь на самом деле — ему здесь больше места нет. Он очень хочет себя в этом убедить. По правде говоря, он так и не нашел себе место, где мог бы почувствовать себя дома, и искренне верит в то, что и не найдет, пока будет цепляться за старое. Слишком много времени прошло, чтобы чувствовать себя здесь свободным. У него хорошие отношения с тренером, с командой, но они не идут ни в какое сравнение с тем, что у него было когда-то здесь. Наверное, в этом и заключается взросление. Редкие звонки, короткие сообщения, встречи. Заботы, дела, постоянная беготня. Ойкава всеми этими размышлениями сам себе оправдание пытается придумать.

Макки: забрал вещи?))

Я: выхожу)

Ойкава с усилием втягивает душный воздух носом и хватает чемодан за ручку, волоча за собой к выходу. Ему впервые за долгое время становится настолько страшно с кем-то встретиться. Когда он был в Аргентине, ему казалось, что он хотя бы немного, но изменился, стал сильнее. Научился справляться с трудностями, пусть и своими радикальными способами — это тоже своего рода неплохая попытка. Сейчас же он ощущает себя все тем же восемнадцатилетним подростком, который не может посмотреть своим страхам в глаза. Ему снова, как много лет назад, хочется забиться в самый дальний угол и лежать там до полного бессилия. Только вот если он еще раз загонит себя в эту яму, то вытянуть из нее уже некому будет. Он не должен сдаваться.

Япония встречает его солнцем, которое уже еле-еле пригревает. Он с непривычки ежится и запахивает мастерку. К южному климату привыкаешь куда охотнее, чем ко всему остальному. Нужно будет купить что-то потеплее.

— Эй, спортсмен! — Ойкава дергается и распахивает глаза, будто не верит в то, что слышит знакомый голос в реальном времени. Взглядом шарит по головам людей на парковке. — Ну, привет! Сколько лет, сколько зим!

На лице по-дурацки сама собой улыбка растягивается, когда он наконец находит друзей среди многочисленного народа. За эти несколько лет они сильно изменились, возмужали: на фотках эти изменения были не такими явными. Интересно, он так же изменился в их глазах? Хочется верить.

— Йо! — он машет им рукой, чувствуя, как дрожат кончики пальцев, и направляется в их сторону. — Спасибо, что встретили.

— Ого, — присвистывает Матсун, оглядывая его с ног до головы. — Мы все с Макки думали, набрал ли ты в массе, или это все искажение от экрана ноута.

— Грубо! — дуется Ойкава. — Я вообще-то стараюсь. Много работаю.

— Как и всегда! — Макки хлопает его по плечу и притягивает к себе, заключая в объятиях. — Спасибо, что прилетел! Рады тебя видеть!

— А я-то как рад.

— Не слышу энтузиазма в голосе! — смеется Матсун. — Ты своим сказал, что прилетаешь?

— Не-а, решил сделать сюрприз, — Ойкава поднимает взгляд к небу и щурится от солнечного света.

— Юка тебя убьет за то, что ты ее игнорил!

— Я ее не игнорил! — Ойкава сутулится и морщит нос, представляя, как сестра будет его отчитывать. — Я смогу сдержать ее праведный гнев, тем более мама меня обязательно спасет от этой фурии! — он оглядывается по сторонам, расслабляя плечи. — Кстати, вы сказали, что на машине. Где она?

Матсун и Макки переглядываются и обмениваются многозначительными улыбками, которые — уж Ойкава-то знает — не предвещают ничего хорошего.

— Вот, — Матсун указывает на машину, стоящую в соседнем ряду за ними. — Моя леди.

— Это… — Ойкава подается вперед и рассматривает машину, чтобы убедиться, что это не то, о чем он подумал. Конечно, когда дело касается Матсуна и Макки, нужно было догадаться, что это будет именно то, о чем он подумал изначально. — Это… катафалк? Вы, блин, серьезно?

— Ну а что ты думал? Откуда у меня машина может взяться? Я на хорошем счету на работе, так что без проблем могу взять эту малышку по своим нуждам.

Ойкава смеется. Смеется так, что слезы выступают из глаз. Он сгибается пополам, хватается за ручку чемодана, чтобы удержать равновесие, и пытается отдышаться.

— Слышишь, Матсун? Он смеется. Это хороший знак!

***

— Ну, готов? — Матсун смотрит краем глаза на Ойкаву, зажатого между плечом Макки и окном — места на переднем как-то маловато. Он ничего не отвечает, смотря немигающим взглядом на крыльцо своего дома.

Сердце бешено заходится в груди, и он рефлекторно подносит дрожащую ладонь к груди. Как глупо. Это же дом. За этой дверью его встретят родители и сестра, которую он не видел еще дольше, чем маму с папой. Люди, которые были всю жизнь на его стороне. Но почему-то Ойкаве очень страшно. Страшно дать слабину перед ними именно из-за того, что им все равно, кем он там является и кем так и не стал. Он должен нести ответственность за свои решения, поэтому родителям знать о его сомнениях и метаниях совсем ни к чему. Он выдыхает.

— Да, — Ойкава улыбается. — Сестра меня убьет.

Макки и Матсун усмехаются.

— Если захочешь сбежать — пиши, звони, — Макки хлопает по плечу с такой силой, что Ойкава едва не впечатывается лицом в окно. — Мы не бросим друга в беде!

— Хорошо! — Ойкава кивает и открывает дверь. — А когда вы собирались посидеть?

— Завтра. Сегодня наслаждайся компанией семьи. Не думаю, что они обрадуются, если ты просто свалишь из дома в первый же день, — жмет плечами Матсун. — Да и завтра выходной. Думаю, все смогут.

Кто эти все, Ойкава понимает не до конца, но догадывается. Ему хочется уточнить, будет ли там Ивайзуми, но думает, что это будет выглядеть так, будто ему еще не все равно — на самом деле так и оно и есть, конечно. Уже три года прошло — пора повзрослеть и отпустить, быть может, построить новые приятельские отношения, если это возможно. Ойкава решает, что подтверждение присутствия Ивайзуми на завтрашнем вечере ему не требуется, поэтому он не спрашивает и машет им рукой на прощание, направившись к крыльцу дома.

Матсун почти сразу же отъезжает от дома, не дожидаясь, пока Ойкава позвонит в дверной звонок, наверняка понимая, что ему нужно чуть больше времени, прежде чем это сделать. Ойкава провожает взглядом машину, скрывшуюся за поворотом, и поворачивается к входной двери снова.

В голову прокрадывается совершенно дурацкая идея. Он переводит взгляд на дверной замок и понимает, что с тех пор его не меняли. Он хлопает по карманам мастерки и выуживает из нее связку ключей. Выбирает нужный и, как можно тише, вставляет его в замочную скважину — точно, все еще подходит. Прокручивает пару раз и ощущает, как дверь поддается. Ойкава аккуратно толкает ее от себя и приподнимает чемодан за ручку, чтобы не греметь им по полу.

— Мне послышалось? — доносится голос сестры из кухни. — Пап? Это ты? Чего так рано? — несколько тихих шагов, и ее голова появляется в дверном проеме.

О, да. Эта реакция стоило всего. Юка роняет на пол кухонную лопатку, так и застыв с открытым ртом. Ойкава подносит ко рту кулак и пытается не рассмеяться в голос. Вот бы кто ее сфоткал. Такая смешная.

— Юка, что случилось? Ты уронила, — мама выходит в прихожую следом за дочерью, поднимает голову и также замирает рядом с ней, широко раскрыв глаза. Наверное, действительно сложно поверить в то, что спустя столько лет он действительно стоит на пороге этого дома снова. — Тоору, что ты здесь делаешь?

— Ну офигеть, — Ойкава закатывает глаза и нервно посмеивается, — я могу обратно улететь, если мне здесь не рады! Вот это прием!

— Просто мы…

— Ты! — Юка перебивает маму и подлетает к Ойкаве, больно тыкнув его пальцем в плечо. — Ты! Просто. Говнюк. Ойкава. Тоору. Я тебе звонила и писала! Разве так сложно написать пару слов сестре, с которой не виделся черт-те сколько?

— Прости, — Ойкава виновато улыбается, опускает глаза в пол и делает шаг назад от разозлившейся сестры, потирая плечо.

— Прости? Просто прости? Да тут твоими прости не замолишь! — Юка хмурится, а после тяжело вздыхает, делая шаг навстречу Ойкаве. — Какой же ты говнюк!

Ойкава оглядывается назад, ища пути отступления, но отступать, к его несчастью, некуда, поэтому он просто вжимается в закрытую входную дверь позади него, ожидая жестокой расправы от своей сестры. По правде говоря, он уже успел забыть, какой страшной она бывает в гневе на самом деле. Но жестокой расправы так и не наступает: чужие руки смыкаются на его плечах и притягивают к себе.

— Никогда так больше не делай, балбес.

— Я постараюсь, — Ойкава нервно усмехается и неловко хлопает ее по спине, переводя взгляд на маму, которая стояла чуть поодаль, наблюдая за развернувшейся драмой из дверного проема кухни.

Она почти не изменилась, разве что возраст все же дает о себе знать — обидно даже как-то. В детстве он думал, что его родители никогда не изменятся и не постареют. У времени на этот счет свои планы. Все же хорошо, что он приехал.

— Ну все, Юка, — Ойкава-сан смеется и машет рукой, — дай мне обнять сына, пока ты его не убила.

Ойкава высвобождается из крепких объятий сестры и подходит к маме, обнимая ее. Стал еще выше и больше, она ему такой маленькой и хрупкой теперь кажется.

— Почему ты не предупредил, что приедешь? — тихо спрашивает она и ерошит непослушные волосы.

— Сюрприз, — смеется.

— Весь в отца, — она улыбается и сжимает в объятиях крепче, прежде чем отстраниться. — Есть хочешь?

— Я перекусил в аэропорту!

— Тогда подождем отца, ужин еще не готов, — она заходит на кухню и оборачивается на пороге. — Я рада, что ты здесь.

— Я тоже, мам, — Ойкава прячет взгляд и глупо улыбается.

— Отдохни пока. Надеюсь, ты помнишь, где твоя комната.

Ойкава кивает и поднимает чемодан за ручку.

— Ну, братец, даешь! — Юка хлопает его по плечу и уходит вслед за матерью. — И не вздумай теперь отнекиваться от моих вопросов!

Ойкава поднимается по лестнице и несколько медлит перед тем, как открыть дверь в комнату. Скорее всего здесь все переделали, когда поняли, что тот вряд ли будет снова когда-то здесь жить на постоянной основе. Он толкает дверь от себя и замирает на пороге. Прошло столько лет, а здесь ничегошеньки не изменилось — время остановилось в его девятнадцать. Ему вдруг жутко захотелось, чтобы родители что-то с этим сделали за время его отсутствия, но они не сделали. На полках многочисленные кубки и медали, на письменном столе — стопка журналов и рамка с фотографией их волейбольной команды в старшей школе Сейджо, сделанная на третьем году его обучения, и звезды… те самые звезды на потолке.

Ойкава тяжело вздыхает и заваливается на кровать прямо в одежде, сверля их взглядом. Наступит ночь, и они загорятся желтым и зеленым, будут напоминать о том времени, когда он был ребенком, о двух футонах на полу и бессонных ночах. Это будет ночью, а пока он должен провести время с семьей.

***

— Что на ужин? — Ойкава заходит на кухню и хватает со стола булку, откусывая от нее кусок, за что получает от сестры подзатыльник.

— Ты же перекусил в аэропорту! Хватит хватать со стола!

— Мне выплюнуть?

— Бога ради, ты ни капли не повзрослел!

— Ты тоже!

— А ну хватит ругаться! — Ойкава-сан смеется, а после замолкает, прислушиваясь к щелчку замка в прихожей. — А вот и папа пришел!

— Я дома!

— Пойду встречу! — Ойкава удачно избегает дальнейшей перепалки с сестрой и выходит в прихожую.

— Привет, пап! — мужчина, стоявший спиной, оборачивается и только лишь вздергивает бровь, оглядывая сына с ног до головы, будто Ойкава никуда не уезжал, и его здесь увидеть ожидали.

— Привет, Тоору! Неужели ты почтил нас своим визитом!

Отец всегда был не слишком силен в выражении своих эмоций, но чуть заметная улыбка и морщинки, собравшиеся вокруг поблескивающих глаз выдают его с потрохами.

— Ну хватит! — дуется Ойкава. — Ну чего вы все прицепились! Я был занят и много тренировался.

— Я знаю, просто рад тебя видеть, — улыбка отца становится шире. Честно говоря, Ойкава уже и не помнит, когда тот смотрел на него настолько… по-отцовски. Возможно, он смотрел на него так всегда, просто тот не придавал этому особого значения. Теперь все иначе.

— Ну что вы там застряли в прихожей? Ужин готов!

***

— Так значит, метишь на Олимпийские? — Юка кладет подбородок на сцепленные ладони, наблюдая за тем, как Ойкава с нечеловеческой скоростью поглощает еду со стола.

Его понять можно: он очень скучал по родительской стряпне. Не раз ему удавалось поесть домашней еды, которую готовил кто-то из его сокомандников или их родителей, да и сам он подошел своему питанию ответственно и все чаще готовит себе сам. Но это никогда не сравниться с тем, как готовит их мама.

— Ага, — прожевав, отвечает Ойкава. — Тренер говорит, что у меня есть все шансы, поэтому сейчас важно не сбавлять обороты.

— Только не перенапрягайся сильно, а то ты иногда увлекаешься, — предупреждает Ойкава-сан, которая все это время практически не спускала с сына взгляда.

— Я повзрослел, мам. Больше не делаю что-то себе во вред. От этого никакого толку, — Ойкава чувствует удовлетворение от собственных слов, ведь если дело касается волейбола — он действительно не врет. — Все нормально, — твердо говорит он, заметив, как она нахмурилась. — Правда.

— Ты просто так приехал или какие-то причины особенные?

— Макки сказал, что переехал в Мияги, и вот я решил приехать увидеться с вами и с друзьями заодно, — Ойкава тянется за булкой в центр стола.

— Кстати, о друзьях, — Юка переглядывается сначала с матерью, а потом смотрит на отца. — Вы с Ивайзуми больше не общаетесь?

Рука всего на мгновение замирает над тарелкой. Ойкава хватает булку и подносит ее ко рту, слабо улыбнувшись.

— Мы не ссорились, если ты об этом, — отвечает. — Просто наши дороги разошлись, а поддерживать связь с нашими графиками довольно проблематично, поэтому как-то так вышло.

— Что-то ты тут темнишь! Вы же были просто не разлей вода! — Юка прищуривается, задерживает на нем свой внимательный взгляд, но тут же замолкает и тяжело вздыхает. — Впрочем, не хочешь говорить — и не надо.

— В любом случае, мы встретимся завтра с ребятами, и я уверен, что с Ивайзуми тоже пообщаться получится, — наигранно бодро говорит Ойкава. Говорит так, чтобы никто не подумал, что это его самый большой страх на данный момент — снова увидеть его.

— Вот и отлично.

Больше никто неудобных вопросов Ойкаве не задает, и он успевает немного расслабиться, рассказывая о своей жизни в Аргентине, путешествиях и встрече с Хинатой в Рио — эта история до сих пор кажется ему весьма забавной. Естественно, умалчивая детали, проведенных вместе дней и последующих отпусков. Им всем было чем поделиться друг с другом, учитывая сколько они не виделись — новостей накопилось уйма, которых по телефону просто не расскажешь.

Ойкава, когда еще жил в этом доме, не припомнит, чтобы они так сидели и болтали вечерами обо всем и ни о чем. Наверное, все потому, что в школе ему было совсем не до этого. Учеба, волейбол, Ушивака, Карасуно, вечные попытки кому-то что-то доказать вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и проводить время в свое удовольствие с близкими ему людьми хотя бы иногда.

Так глупо. Возможно, если бы он не провел столько времени вдали от них, то никогда бы к этому умозаключению и не пришел бы.

***

— Тебе что-то еще нужно?

— Мам, — Ойкава смеется, — все нормально. У меня все есть, не стоит так переживать.

— Я просто давно тебя не видела и соскучилась, — отвечает она, в который раз оглядев его с ног до головы. — Ты так вырос за эти три года. Так возмужал. Твоя семья очень гордится тобой, Тоору.

— Спасибо, мам, — Ойкава отводит взгляд и ерошит волосы. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он переступает порог своей комнаты и машинально поднимает голову на потолок. За окном уже достаточно темно, чтобы комната наполнилась блеклым свечением — в детстве казалось, что они светят ярче.

— Ива-чан!

— Что?

— Как ты думаешь, мы сможем победить Шираторизаву?

— Если не будешь делать домашку, то тебя просто не допустят.

— Зануда! Зануда! Зануда!

Ойкава проходит в центр комнаты и цепляется взглядом за шкафчик комода, в котором он раньше хранил свои спортивные вещи. Интересно, они все еще здесь? Судя по тому, что в этой комнате все осталось по-прежнему, то он обязательно ее там найдет. Он подходит к комоду и осматривает многочисленные кубки, медали и грамоты в стеклянных рамах на полках над комодом. Проводит по ним пальцами — ни пылинки.

— Эй, Ива-чан! Ива-чан, я знаю, что ты не спишь.

— Напомни больше не приходить к тебе ночевать, потому что я никогда не высыпаюсь в твоей компании.

— И все равно приходишь. И придешь снова, ты каждый раз так говоришь.

Он открывает ящик комода и взгляд сразу же останавливается на яркой бирюзовой форме с цифрой «один». Он боится коснуться этой футболки, словно одно только прикосновение может его обжечь, но он уже в Мияги, стоит в своей комнате. Он уже сделал шаг навстречу этому глупому мальчишке.

— В мире столько прекрасных вещей, о которых можно думать перед сном, а ты думаешь об Ушиджиме. Ты неисправим.

Эта форма напоминает ему о том, кем он так и не смог стать для тех, за кого был в ответе, но смог стать для кого-то другого. Напоминает ему о том, что думал не о том, направлял свои силы не туда, куда бы следовало. Не делал передышек, не прислушивался к словам товарищей и в конечном итоге он всех подвел.

— Справишься тут без меня?

— Конечно, я же уже не маленький.

— А так не скажешь!

— Ива-чан!

— Эй, предаешься воспоминаниям? — Ойкава вздрагивает, резко захлопывает ящик комода и поворачивается к сестре.

— Да просто тут ничего не изменилось с тех пор, как я уехал. Вот решил обследовать комнату.

— Понятно, — Юка усмехается, но с порога уходить не торопится. Вот же, Ойкаве стоило закрыть дверь, прежде чем зависать над болезненными воспоминаниями. — Помню, раньше ты любил смотреть всякие фильмы, — она поднимает руку вверх, указывая на потолок, — паранормальную фигню. В гостиной есть два футона. Если хочешь, то мы можем посмотреть что-нибудь вместе.

Ойкава открывает рот, чтобы ответить, но почему-то теряется, и Юка это замечает.

— Послушай, я знаю, что возвращаться бывает непросто. Тебе необязательно врать об этом. По крайней мере, мне.

Ойкава опускает голову и нервно усмехается.

— Чур, фильм выбираю я!

***

Макки добавил вас в чат «вы не поверите кто почтил нас своим визитом в Мияги»

Ойкаве приходится открыть контекстное меню, чтобы прочитать название полностью.

Макки: итак собираю совет. Давайте просыпайтесь, хватит спать.

Ойкава сменил название чата на «макки говнюк»

Макки: и тебе доброе утро, ойкава :)

Макки: ну и где там остальные?

Куними: ты время видел? нормальные люди утром субботы знаешь что делают? правильно они блин спят. доброе ойкава!

Ойкава приподнимается на футоне и оглядывается по сторонам. Где-то из кухни доносятся голоса родителей, Юка все еще мирно спит на соседнем футоне. Он, как можно тише встает и на цыпочках взбегает по лестнице, чтобы ее не разбудить. Тихо закрывает за собой дверь в комнату и садится на кровать.

Я: всем привет \о/

Куними: я убью Киндаичи

Макки: это еще за что? он нам сегодня всем очень нужен

Куними: я проснулся, потому что он не ставит никогда свой телефон на беззвучный

Ойкава: вы вместе живете?..

Макки: АХАХХАХАХА

Макки: разбуди Киндаичи, отомсти ему!

Макки: ох, Ойкава, вот что происходит, когда ты не общаешься со своими друзьями месяцами. Даже не в курсе новостей!

Ойкава: я был занят

Макки: и много тренировался, да да мы в курсе

Ивайзуми: доброе утро всем!

Ойкава сжимает телефон в руках сильнее, чем того требует ситуация, увидев появившееся на экране телефона сообщение. Он рефлекторно щелкает на иконку с фотографией, чтобы рассмотреть ее поближе, и смеется. Ну да, конечно, Ива-чан как раз из тех самых людей, которые будут во всех социальных сетях ставить одну и ту же фотографию, потому что просто не понимают, зачем с этим так сильно заморачиваться. Очень на него похоже. Так что Ойкава ничего нового для себя не открывает. Когда он впервые ее увидел, то едва не выронил мобильный из рук. Ему казалось, что Ивайзуми не может стать еще привлекательнее, но, как оказалось, пределу совершенства нет. Наверное, у него нет отбоя от поклонниц, и это предположение каждый раз неприятно колет.

Киндаичи: Макки спасибо за то что меня разбудили пинком.

Макки: итак, совет. Я предлагаю пойти в ту забегаловку помните за пару кварталов от школы мы там часто ели рамен после школы. Там очень вкусное пиво!

Куними: не могу поверить что ты разбудил нас ради этого.

Ойкава: я за

Ивайзуми: я за

Макки: вот и отличненько!

Куними: а наше мнение не считается? нас просто так разбудили?

Макки: формально любое мнение учитывается.

Куними: я спать.

Макки: всех жду в 6 вечера на месте ˶⚈Ɛ⚈˵

Ойкава откладывает телефон и падает спиной на кровать. Сегодня он увидит их впервые за очень долгое время. На него накатывает настоящая паника, и он понятия не имеет, связано ли это с тем, что они все встретятся, или это касается одного конкретного человека. Тем не менее, он сам принял решение приехать сюда, и выхода у него в любом случае нет. Пока ему следует отвлечься и провести время с семьей.

***

Сколько бы времени ни прошло, думает Ойкава, некоторые вещи просто не забываются. Они могут затеряться в памяти на какое-то время, стать более блеклыми, но не забыться. Нет. Стоит только стриггерить свою память, все становится ясным, будто это было вчера.

Сейчас он вполне может заказать себе машину и доехать до назначенного места за считанные минуты, но отчего-то выходит из дома раньше, чтобы пройтись пешком. Усмехается себе под нос: вот же дурак, так хотел от всего этого избавиться, и где же он теперь?

Некоторые вещи не забываются, как ни старайся. Старый супермаркет вблизи дома, где они частенько останавливались, чтобы запастись водой перед пробежкой или перекусить перед школой. Длинная извилистая дорога, ведущая к парку, по которой они гоняли на великах по выходным. Детская площадка, где они сидели после тренировок просто потому, что домой идти совсем не хотелось. Летом звезды на небе были такие яркие — ярче, чем в комнате Ойкавы под потолком, — и теплое плечо, на которое можно было опереться, разговаривая о всякой неважной ерунде.

Сможет ли он хотя бы на мгновение вернуться в те времена? Кто знает.

— Йо! — Матсун машет Ойкаве, хлопая по стулу рядом. — Когда ты стал таким пунктуальным?

— Я вообще-то… — он спотыкается о фразу и оглядывается по сторонам, — всегда таким был. А где Макки? Всполошил всех ни свет ни заря, а сам? — он смеется и падает на стул, закидывая локоть на спинку.

— Он здесь! Скоро подойдет, по телефону разговаривает.

Матсун как-то очень внимательно на него смотрит, отчего становится совсем не по себе. Его взгляд всегда был слишком цепким и пронзительным, Ойкава, оказывается, так и не научился его на себе выдерживать.

— Ну что ты так на меня смотришь?

— Да ничего, — Матсун пожимает плечами и отворачивается к окну, подкладывая руку под голову. — Не каждый день тебя увидишь теперь. Нам, знаешь ли, тебя тут не хватает.

— Мне вас…

— Привет! — Ойкава не успевает закончить фразу, но Матсун в ответ лишь улыбается и кивает, мол «знаю, не парься».

Он разворачивается и первым делом оглядывает беглым взглядом своих бывших сокомандников, которых не видел больше четырех лет — лишь на фото в социальных сетях. С ума можно сойти. Все же видеть людей на фотографиях и вживую — совершенно разные вещи, как оказалось. Вот кто действительно очень изменился. Правда, отстраненное и вечно уставшее выражение лица Куними никуда не делось.

— Привет! Рад вас видеть!

— Ойкава-сан, ты приехал! — Киндаичи делает шаг вперед и протягивает ему широкую ладонь, улыбнувшись. Смотрит на него прямо как в школе, с каким-то восхищением, что ли. Ойкаве это непременно льстит: он выпрямляет спину и пожимает ладонь.

Макки появляется у столика через минут десять, когда все трое увлеченно слушают рассказы Ойкавы о жизни в Аргентине. Ойкава то и дело замечает, как руки Киндаичи и Куними соприкасаются друг с другом, и ему отчего-то кажется, что это не просто случайные движения. Будто там есть что-то еще. Невольно вспоминает, как они с Ивайзуми первое время гуляли по Аргентине, ныкались по безлюдным улочкам — вот как это выглядело со стороны. Но спросить этих двоих почему-то не решается. Все остальные, похоже, в курсе, что тут происходит, либо просто не заостряют внимания на такой ерунде. Наверное, они часто встречаются, Ойкава же слишком давно не видел своих друзей, чтобы не подмечать деталей, так сильно их поменявших.

Макки и Матсун совершенно другие. С виду кажется, что со школы между ними ничего не изменилось: они все так же громко смеются и подкалывают друг друга, но Ойкава безошибочно замечает, что их взгляды изменились. Завидует им даже немного — по-доброму, конечно, — ему хотелось бы, чтобы кто-то — возможно, кто-то определенный, — тоже на него так смотрел. Снова.

— Пиво здесь просто восхитительное! — Макки довольно вздыхает, отставляя пустой стакан в сторону. — А ты, Ойкава, спортсмен? — он с каким- то разочарованием косится на его стакан с газировкой.

— Вообще-то, да, — Ойкава смеется. — Волейболист, если ты забыл.

— Совсем не пьешь алкоголь? — Киндаичи склоняет голову, заинтересованно на него посмотрев.

— Иногда пью, но сегодня как-то не хочется.

— То есть со своими аргентинскими друзьями ты пьешь пиво, а с нами нет? — фыркает Матсун. — Все с тобой понятно, никакого уважения.

— Не ведись на их провокации, — Куними делает глоток из бокала и переводит взгляд на довольных Матсуна и Макки.

— Куними прав, — смеется Киндаичи, — это никогда хорошо еще не заканчивалось.

— А вы, ребята, довольно часто вместе отдыхаете, да?

— Да почаще твоего! — Ойкава непроизвольно дергается и опускает взгляд на стакан с газировкой. В голове пролетает мимолетная мысль, что, возможно, ему стоит согласиться на пиво.

Он так давно не слышал этот голос.

Он краем глаза косится на электронные часы на стене и понимает, что прошло уже полтора часа с момента, как они собрались. С каких пор он стал таким непунктуальным? Ах, да. Взрослая жизнь накладывает свои отпечатки.

Наверняка не слишком вежливо сидеть вот так спиной к Ивайзуми и ничего не сказать в ответ. Он делает глубокий вдох.

— Привет, Ива-чан! Я уж думал, что ты решил нас проигнорировать, — он широко улыбается, понадеявшись, что Ивайзуми не просечет, насколько тяжело ему это дается, и салютует.

— Ну как же я мог! Сам Ойкава Тоору приехал в Мияги! — Ивайзуми слегка улыбается, и Ойкаве приходится сделать усилие, чтобы не пялиться так очевидно.

Мысли спотыкаются друг о друга: ему нужно что-то ответить, но как назло на ум не приходит ни одной адекватной фразы, и Ойкава силится, чтобы не произнести это рвущееся наружу — о, боже — вслух. Было бы несправедливо и полным враньем говорить о том, что с того момента, как они прекратили свое общение, тот не наблюдал за Ивайзуми доступными ему средствами, любезно предоставленными изобретениями двадцать первого века. Проблема лишь в том, что сам Ивайзуми не любитель выставлять свою жизнь напоказ, поэтому фотки в социальных сетях он обновляет раз в никогда. Ойкава тогда очень злился то ли на себя, то ли на него за то, что не может узнать о нем чего-то нового — полтора года с экрана ноутбука на него смотрел Ивайзуми — тот девятнадцатилетний Ивайзуми, который только недавно поступил в калифорнийский университет, тот Ивайзуми, с которым Ойкава когда-то встречался. Ойкава злился до того момента, пока однажды тот все же не обновил фотографию в своем профиле, и тогда он понял, что любопытство бывает наказуемым. Ивайзуми стал, кажется, выше — до Ойкавы далеко еще, конечно, — шире в плечах, черты лица уже не выдают в нем девятнадцатилетнего мальчишку. Ойкава долго смотрел на фотографию, потому что ему в какой-то момент, всего на секунду, стало страшно, несмотря на всю привлекательность, не узнать в нем своего Ивайзуми. В тот день Хинате пришлось слушать бесконечное нытье в голосовых их диалога о том, что законом должно быть запрещено становится таким, каким стал Ивайзуми за такое короткое время, а Хината лишь смеялся над ним — вот тебе и друг, получается. И почему этому парню никто не сказал, что фотки с пляжа лучше не ставить на аватарки?

Ойкава ерзает на стуле и хватает стакан с газировкой со стола, делая глоток. Теперь ему страшно, потому что в итоге он узнает Ивайзуми по улыбке и блеску глаз в свете ламп, узнает по ямочкам на щеках — вот, что осталось прежним. И почему он до сих пор так на него смотрит? Это нечестно. Несправедливо.

— Какая честь! — выдает Ойкава и наконец позволяет себе отвернуться, когда Ивайзуми проходит к столу и садится по правую руку от него.

Ну почему? Почему он не сел со стороны Куними и Киндаичи? С другой стороны, все правильно, так хотя бы его лицо не будет маячить перед глазами.

— А почему ты так задержался, Ивайзуми-сан? — Киндаичи переключает свое внимание с Ойкавы на Ивайзуми.

Видит небо, Ойкаве очень бы хотелось провалиться сквозь землю. Он ненароком вспоминает те слова, что когда-то ему сказал Ивайзуми. Он действительно всегда все усложняет. Ничего этого бы не произошло, он бы не чувствовал себя так, если бы тогда ему не захотелось открыться ему, не захотелось его поцеловать. Если бы он только подумал о последствиях, то такого перерыва в общении не было бы, они бы не делали вид, что ничего не случилось. Интересно, Ивайзуми действительно все равно на эту ситуацию, или он тоже притворяется изо всех сил? У него всегда это хорошо выходило. Ойкаве эгоистично хочется, чтобы он был не единственным, кто сейчас страдает от последствий.

— Тренировка с детишками, — отвечает Ивайзуми, подзывая к себе официантку, проходившую мимо.

— Детишками? — Ойкава не сдерживается и поворачивается к Ивайзуми, хлопая ресницами.

Ивайзуми начинает смеяться, а Ойкава лишь сводит брови и дуется — откуда же ему знать? Все над ним смеются, и он уже жалеет, что последние несколько лет был таким неучастливым.

— Да, с детишками, Ойкава, — Ивайзуми кивает. — Я работаю в школе тренером, но скоро буду тренировать ребят постарше.

— О, а где?

— Пока не скажу.

— Это секрет, что ли, такой? Нуууу, — тянет Ойкава. — Ива-чан, скажи!

— Пока не устроюсь, не буду говорить, — от Ойкавы не ускользает то, как всего на мгновение после упоминания старого прозвища выражение лица Ивайзуми меняется, но прочитать его у Ойкаве так и не удается, у него никогда не выходило. — Потом… обязательно. Сообщу тебе первым.

— Смотри мне, — Ойкава грозит ему пальцем, но тут же осекается и отводит взгляд, услышав смешок Макки.

Он понимает, что всю их недолгую перепалку четыре пары глаз молча наблюдали за всем этим, не вмешиваясь. В школе бы Макки и Матсун обязательно вставили свои пять копеек, но сегодня — наверное отчасти он понимает почему — они молчат. Даже жалеет, что он до этого дошел, ему бы — совсем немного — хотелось забыть обо всем и поговорить вот так легко с Ивайзуми еще. От дальнейших терзаний его отвлекает звуковой сигнал телефона. Он нехотя вытаскивает его из кармана и смотрит на всплывающее уведомление.

Шое: привет!!! отвлекаю?

Ойкава вскидывает голову и оглядывает своих друзей, проверяя, будто не отвлекают ли его в действительности.

Я: сижу с ребятами. Пересечемся позже?

Шое: Мы с Атсуму-сан собирались покидать мяч напиши как освободишься) отвечу, как смогу

Я: ООгооооооооооооооооооооооооооо

Шое: Прекрати

Я: ОООООООООГООООООООООООООООООООООООО

Шое: говнюк

Я: есть такое)))))))))))))))))

— С кем ты там переписываешься? С нами невесело? — притворно обиженно вздыхает Макки.

— Весело, — Ойкава смеется, — просто друг написал.

— Ничего себе, друг, которому ты отвечаешь не через сто лет. Завидно даже, — в голосе звучит реальный упрек, но Ойкава предпочитает его проигнорировать.

Он замечает краем глаза, как Ивайзуми косится в сторону его телефона, и спешит его убрать обратно в карман.

— Куда-то торопишься? — спрашивает Ивайзуми, и Ойкава отчего-то чувствует не присущий до этого холодок в голосе.

— Нет, — честно отвечает Ойкава. — Успеется.

— Кстати, ты надолго? — Куними подает голос, кинув на Ивайзуми короткий взгляд.

— Пару-тройку дней, — Ойкава пожимает плечами. — Я не брал обратные билеты пока.

— А отпуск у тебя сколько? Уверен, что не пару-тройку дней, просто ты хочешь поскорее от нас сбежать! — Макки вскидывает голову и театрально прикладывает ладонь ко лбу. — Вот так друзей и теряют! Опять пропадешь на несколько месяцев, и потом ищи-свищи!

— Да ты меня из-под земли достанешь! — смеется Ойкава. — Никуда я не денусь, даже если очень захочу.

***

— Эх, здорово посидели! — Макки хлопает Ойкаву по плечу. — Молодец, что приехал! Надеюсь, у нас еще будет время пересечься, а то все такие занятые!

— Потому что у всех работа и учеба, Макки, — бурчит Куними. — Это ты ничего не делаешь целыми сутками.

— Эй! — оскорбляется Макки.

— На что ты обижаешься? — смеется Матсун. — Он ведь прав!

— Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему!

— То есть ты, Макки, — Ойкава хватается за тему разговора, оборачиваясь на выходе из ресторана, — сидишь на шее у Матсуна? Каков молодец!

— Я ищу работу, я же только переехал! Эй! — Макки шикает на смеющихся над ним друзей. — Хватит ржать!

— Да ладно тебе, — отмахивается Ивайзуми. — Не все же тебе над нами смеяться.

— Ива-чан дело говорит, — кивает Ойкава.

— Вы посмотрите-ка на них, спелись опять. Просто невозможно, — Макки закатывает глаза и улыбается.

Ойкава отводит взгляд и прокашливается, потому что после этих слов становится так тихо, даже на улице рядом с забегаловкой, несмотря на то, что время еще совсем не позднее для Мияги. Он достает из кармана телефон, чтобы как-то оправдать свое молчание.

Я: освободился

— Я надеюсь, ты приехал сюда не на своей супер тачке? — спрашивает Киндаичи, прерывая эту неловкую тишину.

— Я же пил, — Матсун жмет плечами, — а так бы с удовольствием вас покатал.

— О, нет, спасибо!

Ивайзуми смеется, потому что все четверо сказали это почти одновременно. Видимо, всем поездка на катафалке не доставила огромного удовольствия. Кроме Макки, естественно.

Шое: мы сейчас как раз собираемся расходиться. Можем встретиться, если хочешь.

Я: хочу.

Шое: отлично)

Он, сам того не замечая, улыбается телефону и убирает его в карман мастерки.

— Какие-то планы еще? — интересуется Киндаичи.

— Да, хочу кое с кем пересечься, пока есть время, — Ойкава кивает.

— Такси подъехало, мне пора, — тут же отзывается Ивайзуми. — Рад был повидаться.

Ивайзуми делает круг и по очереди жмет руки друзьям, когда же дело доходит до Ойкавы, он просто молча протягивает ладонь вперед и сутулится, пряча нос в воротник куртки. Это так глупо, но Ойкава отчего-то теряется, смотрит на протянутую ладонь какое-то время. Он уже и не помнит, когда он последний раз ее пожимал. Ему бы хотелось, как и раньше, просто обнять его, почувствовать эти самые ладони у себя на спине, сжимающие ткань мастерки. Он понимает, что еще пару мгновений, и Ивайзуми просто уберет руку, поэтому как-то неестественно дергается и отвечает на рукопожатие. И, возможно, Ойкаве кажется, что их рукопожатие длится чуть дольше, чем следует. Возможно, Ойкаве только кажется, потому что время в этот момент замедляется и теряет всякий смысл, останавливается вовсе. Впервые он не понимает, благодарен ли он ему за это или нет.

— И я был рад.

— Может, еще увидимся.

— Да.

Ойкаве жаль, что это был не вопрос. Он бы ответил на него точно так же.

***

— Ойкава-сан! — Ойкава вздрагивает и оборачивается на знакомый голос, который хотелось услышать больше, чем он бы, наверное, хотел признавать.

Его улыбка на лице меркнет, когда он замечает рядом с Хинатой, который, к слову, выглядит невероятно довольным и машет ему рукой, еще одного человека. Без труда его узнает.

— Привет, Шое! — Ойкава игнорирует присутствие Атсуму Мии настолько, насколько ему позволяет время. Он кладет Хинате руку на плечо, притягивает к себе, чувствуя на себе пристальный тяжелый взгляд, который доставляет ему какое-то нереальное удовольствие.

Сам ему Атсуму абсолютно ничего не сделал, они даже, можно сказать, не знакомы. Но он слышал… всякое.

— Это…

— Ох, да, — Атсуму перебивает Хинату — фу, как грубо, — Ойкава Тоору, — он протягивает вперед ладонь, — тот самый, один из самых перспективных игроков в Мияги, который так и не смог попасть на национальные ни разу.

Ах ты.

— А ты, наверное, Атсуму Мия, — Ойкава улыбается, отвечает на рукопожатие и сжимает его ладонь сильнее, чем того требует обычное рукопожатие, — тот золотой мальчик, у которого давненько уже слетел фильтр речи, поэтому он не смог прижиться ни в одной своей команде, да?

— Эй, ребята! Вы чего? — Хината хмурится.

— Приятно познакомиться, Ойкава.

— Взаимно, Мия.

Они прерывают рукопожатие, и Атсуму тут же теряет всякий интерес к персоне Ойкавы и поворачивается к Хинате.

— Пока, Шое-кун! Увидимся завтра на тренировке!

— Да, спасибо, что подождал со мной, Атсуму-сан!

— Да без проблем!

— Фу, — морщится Ойкава, глядя вслед Атсуму, — грубиян.

— На самом деле, он не такой, — рассеянно отвечает Хината. — Не знаю, что на него нашло.

— Ты такой наивный, — вздыхает Ойкава. — Да еще и с просто отвратительным вкусом на парней.

— Ойкава-сан дает себе такую высокую оценку, — Хината хлопает его по плечу и ведет головой в сторону скамейки у многоэтажного дома.

— А ты ведь даже не отрицаешь, коротышка! Реально запал на него? — не ждет ответа и добавляет. — Ужасно, и на секунду оставить нельзя.

— Мы просто играем в волейбол в одной команде, — смеется Хината.

— Просто играете, говоришь? Ты вообще видел? Он готов был мне в горло вцепиться, — Ойкава приземляется на скамейку и задирает голову к небу. Начинает смеркаться, но звезд на небе еще не видать. — У него точно на тебя какие-то виды. Умом он, конечно, не блещет, так что советую взять все в свои руки.

— Хороший совет, — Хината кивает. — Встречу Ивайзуми-сан, скажу ему тоже самое.

— Эй! — Ойкава толкает Хинату в плечо своим, пока тот тихонько посмеивается.

Как же спокойно.

— Я подумаю, Ойкава-сан. Сейчас в любом случае не до этого всего. Скоро мой первый матч в составе команды, — в одно мгновение лицо Хинаты становится таким решительным, что Ойкава подумывает о том, что ему нужно тренироваться еще больше, если он хочет не облажаться на Олимпийских, — я должен быть готов.

— Все правильно говоришь, — Ойкава одобрительно кивает. — Мы еще должны поиграть на Олимпийских, а перед этим ты обязан надрать задницы этим задавалам из Адлерс.

— Само собой! Я очень постараюсь!

— Я тоже!

Они замолкают, и Хината переводит взгляд на Ойкаву, склонив голову, будто обдумывая то, что он хочет сказать или спросить. В целом, ему не слишком сложно догадаться, о чем. Вариантов не так уж и много.

— Как прошла ваша встреча? Ты же виделся с ребятами из команды? — осторожно спрашивает Хината, отводя взгляд.

— Хорошо, — честно отвечает Ойкава и чуть заметно улыбается, разглядывая свои кроссовки. — Я даже не думал, что мне их так не хватало все это время.

— Да, я тоже, когда со своими встретился… На расстоянии ты привыкаешь к этой ноющей тоске, но когда снова возвращаешься, это чувство будто…

— Ага, с новой силой накатывает.

— Да, но мне вот только уезжать никуда не надо. — Хината сводит брови и поджимает губы — Ойкава знает, что это значит — в рыжей голове запустился какой-то тяжелый мыслительный процесс. Это всегда будет его забавлять. — А… а…

— Ивайзуми был там, если ты про это, — Ойкава вздыхает и решает избавить Хинату от дальнейших мучений в подборе правильных слов, — мы даже неплохо общались. Иногда забывали о том, что мы очень давно не общались, будто ничего не было, но каждый раз… — он поднимает голову к небу снова — несколько ярких звезд появились, — каждый раз стена. Мы все равно не сможем об этом забыть и вряд ли когда-нибудь все будет так, как раньше.

— Но это большой шаг, — пытается подбодрить Хината. — Хорошо, что ты решился приехать.

— Да, наверное, ты прав. Изначально был прав, когда говорил, что бесполезно бежать от того, что рано или поздно все равно тебя нагонит.

— Вот и славно. Ты обязательно с этим разберешься. Вы разберетесь. У вас же за плечами такое большое прошлое.

— Я даже не знаю, увидимся ли мы до моего отъезда, — пожимает плечами Ойкава, посмотрев на Хинату.

— Все в твоих руках!

— Легко тебе говорить!

— Да, ты прав! Легко, — смеется Хината, — потому что проблема твоя, а не моя, и только вы совместными усилиями можете ее решить, а для этого нужно поговорить. Я думаю, что Ивайзуми-сан тоже переживает по этому поводу, как бы он к тебе сейчас ни относился. Вы же знакомы с младшей школы.

— Скучаю по тому времени, когда у тебя вместо мозгов был волейбольный мяч!

— Эй, Ойкава-сан, это было обидно!

***

Ойкава прощается с Хинатой и сворачивает на знакомую дорогу к дому. Ну какой же он порой бывает размазней. Даже сейчас. Даже спустя столько лет. Все никак не повзрослеет.

Он снова игнорирует существование такси и решает пройтись пешком. Для весеннего вечера в Мияги на улице даже как-то не холодно. Возможно, Ойкава просто не замечает, а возможно, за эти дни успел вспомнить и пообвыкнуться с климатом Сендая.

После разговора с Хинатой он находится в смешанных чувствах, но вместе с тем куда спокойнее и увереннее, чем за последние несколько дней. Возможно, даже лет. Вот все же как удивительно: до сих пор не верится, что они с Хинатой когда-то встретились на другом материке, так далеко от дома, совершенно случайно, став друг для друга такой важной и необходимой опорой и поддержкой со своими секретами и особенным пониманием чувств друг друга.

Пока Ойкава перебирает возможные варианты решения своей проблемы, а дается это крайне тяжело — ему все еще неловко, и он не понимает, как теперь вести себя с Ивайзуми — ноги сами несут его по более привычной дороге до дома. Есть более короткий путь, но они всегда ходили после школы именно этой дорогой: можно было поговорить о тренировках, можно было отсрочить выполнение домашки и сказать родителям, что задержались на волейболе, можно было посидеть на скамейке на детской площадке — никто из знакомых их там точно не увидит не увидит. Можно было тянуть этот момент, казалось, до бесконечности. При желании повторить. Тогда все казалось таким простым, а теперь — таким до жути сложным.

— Я справлюсь! — сам себе говорит и сжимает кулаки. — Я должен!

Он сбегает с пригорка, и взгляд, конечно же, совершенно неосознанно цепляется за то самое, когда-то священное, полное для него воспоминаний место. Место, где, возможно, начало зарождаться и подрастать это чувство, которое Ойкава смог осознать только многим позже. На его удивление, в такое позднее время там кто-то был. Он наклоняется вперед, попытавшись присмотреться. Свет от фонаря лишь падает на чужую спину, и Ойкаве смутно кажется, что сегодня он смотрел ей вслед.

Вся его уверенность испаряется в мгновение ока. Колени подкашиваются, и дыхание перехватывает. Ему так страшно не было даже тогда, когда они сидели с Ивайзуми на том мосту. Он может просто проигнорировать и тихонько сбежать, все равно тот сидит к нему спиной и ничего не заметит. Но представится ли ему еще такой шанс снова?

Здесь же правда нет ничего такого? Ойкава просто идет домой. Это дорога к его дому, пусть и не самая короткая. А вот что здесь делает Ивайзуми — это совершенно другой вопрос.

— Эй, Ива-чан! — то ли он самый невероятно смелый человек, то ли самый невероятный дурак на планете Земля.

Он подходит ближе и замечает, как вздрагивают чужие плечи, и тот медленно поворачивается.

— Привет еще раз! — говорит он. Вот так просто, будто…

будто его здесь ждали.

Ойкава делает шаг вперед, но тут же сам себя останавливает, молчаливо спрашивая разрешения, словно теперь ему нельзя просто взять и сесть рядом.

— Ну и чего ты там стоишь? — тот ведет головой. Ойкава расценивает этот жест как приглашение и падает на скамейку, оставляя между ними небольшое расстояние.

Что он тут делает?

Не успевает Ойкава отойти от потрясений сегодняшнего дня, как все по-новой. Сердце заходится в груди как сумасшедшее. Кажется, что если все звуки в мире смолкнут, то можно отчетливо слышать свое сердцебиение. Он сцепляет руки в замок перед собой и сверлит долгим взглядом проезжую часть, набираясь сил, чтобы задать этот вопрос.

— Ива-чан, — он замолкает на секунду и замечает боковым зрением, как тот повернулся к нему лицом, ожидая, когда он закончит свою фразу, — что ты здесь делаешь? — ну вот, он сказал это. Все же Хината дурно на него влияет.

— Тебя жду, — Ивайзуми как-то нервно усмехается и отводит взгляд.

Ойкава хмурится, пытаясь осознать то, что сейчас услышал. Мозг упрямо пытается игнорировать реальность. Это действительно происходит — да не может быть. Ивайзуми и правда тут сидит уже какое-то время и просто ждет его? Он, вероятно, спит.

— Ива-чан, — стонет Ойкава, пытаясь замаскировать дрожь в голосе — ни черта, наверное, у него не выходит, — я же мог пойти другой дорогой.

— Мы оба знаем, что ты не мог. Ойкава, я тебя знаю шестнадцать лет, и ты не мог.

Не мог.

— И, — Ойкава вздыхает и уже не пытается скрыть то, насколько жутко волнуется. Запускает руки в волосы и ерошит их, — зачем ты меня ждал?

— Когда я ехал в такси домой…- Ивайзуми замолкает.

Ойкава сглатывает и заставляет себя повернуть голову в его сторону — ему страшно. Страшнее, чем было пять минут, страшнее, чем три года назад. Ивайзуми никогда не был для него открытой книгой, каковой Ойкава являлся для него, и сейчас ему как никогда хочется сорваться с места и бежать. Бежать как можно дальше, но даже если бы он хотел — он не может: тело не слушается, приросло к этой скамейке, даже дышать получается с трудом.

Он понятия не имеет, что сейчас услышит.

Когда я ехал в такси… — повторяет Ивайзуми и сглатывает. — Блин, — чертыхается. — Я же уже придумал, что говорить.

Ойкава нервно усмехается. Ивайзуми зыркает на него до боли знакомым недобрым взглядом, после которого обычно следует хорошая взбучка, но ничего не происходит, тот лишь тяжело вздыхает.

— Мне стало… страшно, — лишь говорит — тихо так, на грани слышимости, — что мы больше не увидимся. Я уже однажды потерял тебя, и…

Ойкава благодарен, что Ивайзуми не оставил его стоять там, позади скамейки, потому что чувствует, как всего от трех сказанных им слов перед глазами плывет весь мир. Все это время они чувствовали одно и то же, как и хотелось Ойкаве — они страдали от последствий вместе.

Вместе, как и всегда.

Совсем неважно, какой именно смысл в эти три слова вложил Ивайзуми. Важно лишь то, что ему тоже не хватало Ойкавы.

Совсем неважно, какие в дальнейшем между ними будут отношения, лишь бы их сохранить.

Важно сейчас лишь одно: они друг другу нужны. Они друг другу не чужие.

Так было, есть и будет — хочется верить — всегда.

Там, за спиной Ойкавы, всегда будет находится его самая большая опора и… его самая большая в жизни любовь. Ивайзуми не даст ему упасть, не даст оступиться.

В восемь, в восемнадцать, в двадцать восемь — они всегда будут друг другу нужны.

— Поразительно, — Ойкава рвано выдыхает, — если у меня есть способность все усложнять, то у тебя все портить!

— Чего ты там вякнул? — раздражается Ивайзуми — в свете фонаря Ойкава замечает, как краснеют его уши. — У тебя совесть вообще есть, Дуракава? Ты знаешь сколько сил мне пришлось приложить, чтобы сказать это вслух?

— Это я должен был сказать. Должен был тебе позвонить и сказать: «Ива-чан, мне страшно» — стонет Ойкава. — Не мог подождать еще сутки? И… — Ойкава чуть заметно улыбается. — Я знаю.

— Как ты умудрился даже из этого устроить соревнование? — устало трет переносицу Ивайзуми. — Не все же тебе всякую фигню нести. Ты уже когда-то сделал первый шаг. Дай и мне что-нибудь в этой жизни усложнить.

Хочется спросить, почему же тогда они перестали общаться. Почему Ивайзуми первым положил этому конец, если все равно все это время присматривал за ним? Ойкава наверняка половину ответов на эти вопросы знает сам. Но мало чувствовать — хочется услышать, чтобы Ивайзуми сказал об этом вслух.

— Но ты первый перестал со мной общаться… — с обидой в голосе говорит Ойкава — он сам такого надрыва в нем пугается.

— Потому что я думал, что так будет лучше. Для тебя в первую очередь. Я хотел, чтобы двигался вперед без сожалений, — Ивайзуми разворачивается корпусом к Ойкаве, долго смотря ему в глаза, будто пытаясь там что-то найти. — Я ошибся. Я понял это, когда сегодня тебя увидел. До этого я думал, что ты хорошо справляешься.

— Откуда ты знаешь? — Ойкава удивленно вздергивает бровь и тут же отводит взгляд, поняв, что расстояние между ними сократилось — только руку протяни.

Протяни руку.

Ивайзуми усмехается.

— Эй!

— Я же обещал, что буду присматривать за тобой!

— Ты смотрел мои матчи?

— У меня нет привычки их пропускать. Еще виделся с Хинатой как-то.

— Коротышка, да чтоб его! Он мне ничего не говорил, — Ойкава поджимает губы и хмурится. — Вот только увижу его…

— Не ругайся на Хинату, он ничего такого не говорил… А фотку ты там сам в интернет выложил с ним, так что нечего так злиться! — просит Ивайзуми. — Я столько раз порывался тебе позвонить или написать, но чем больше времени проходило, тем меньше во мне уверенности оставалось, что я могу это сделать. А когда тебя здесь увидел, то понял, что еще раз я такого не допущу. Не было и дня, чтобы я не вспоминал о нас. Все время думал, что нужно было сделать, чтобы этого не произошло.

— Не усложнять.

— Но мы усложнили.

Ойкава поднимает глаза, и они с Ивайзуми сталкиваются взглядами. Ойкаве словно снова восемнадцать, и он понятия не имеет, что делать со всем этим сгустком чувств, который он едва может сдержать в себе. Но на этот раз он должен сделать все правильно. Шаг за шагом.

— Вау, мы так выросли! — Ойкава задирает голову на небо, усыпанное яркими звездами.

— Возможно, так и должно было быть, — пожимает плечами Ивайзуми. — Возможно, мы всегда поступали правильно. Тогда мы не были готовы, но, может…

Только руку протяни.

И Ойкава протягивает. Касается чужого затылка кончиками пальцев — еле-еле, будто на пробу. В это мгновение все звуки вокруг замирают — он больше не слышит шум с проезжей дороги и шаги людей, проходящих изредка мимо, — мир перестает существовать вне этой старой скамейки, на которой было проведено столько времени, что и не сосчитать. Ойкаве все еще немножко страшно. Нет, не быть отвергнутым — это больше его не беспокоит. Ему страшно, что его протянутая вперед рука, молчаливое согласие с его жестом Ивайзуми снова обернется для них провалом.

— Может… — тихо говорит Ойкава.

Ему страшно, но не страшнее, чем было без Ивайзуми. Он это точно знает.

— Я скучал по тебе, — теплая ладонь ложится на его щеку. Ойкава непроизвольно закрывает глаза и прижимается к ней сильнее, чуть заметно улыбаясь.

— Я…

Тоже скучал.

Хотелось ответить ему.

Но фразу закончить так и не получается. На улице, быть может, и прохладно для сендайской весны, но губы Ивайзуми такие же теплые, такие же нежные, как и тогда на мосту.

В восемь, восемнадцать, двадцать восемь. Всегда.