К вечеру темнеют облака

Сердце так сжимается в груди

Утром будет проще, а пока

Не уходи, дождись

Хочешь, мы подольше посидим?

— Тоору, можно вопрос? — Ойкава, отвлекшись от своего занятия, поднимает голову, смотрит на Себастьяна и коротко кивает. — Почему на каждую игру ты надеваешь именно эти наколенники? Они уже так стерлись со временем. Будто у нас нет нормальных.

— Я вот вообще без них играю, — вставляет свое слово Пауло, выглядывая из-за дверцы шкафчика.

— Это не показатель твоего ума, — смеется Себастьян, отмахнувшись от его слов.

— А. Это, — Ойкава улыбается, опуская взгляд на наколенники, и пробегается по ткани кончиками пальцев. Легкое прикосновение оседает вереницей непрошенных перед матчем воспоминаний.

Они и правда сильно потрепались и, по-хорошему, их давно следует заменить — ему просто не хватает на это сил. Быть может, это единственная вещь, которая сейчас напоминает ему о том, что все было взаправду. Даже сейчас, когда Ойкава как нельзя четко понимает, что никакой это уже не перерыв, а самое настоящее расставание. Теперь совсем неважно, что слово «перерыв» в тот момент звучало мягче — звучало так, будто все еще можно спасти. Они оба, должно быть, понимали, что там за этим кроется, но не дали себе в этом признаться — спасать уже нечего.

Как же наивно.

Ойкава так до сих пор и не смог разобраться в том, что чувствует к Ивайзуми, и этот повисший в воздухе вопрос так и остается для него незакрытым — царапает грудную клетку до боли, не дает успокоиться и отпустить эту ситуацию до конца. Он будто возвращается в то время, когда только осознавал, что лучший друг стал для него кем-то большим, но сейчас все гораздо сложнее.

И это все его — Ойкавы — вина.

Ивайзуми оказался абсолютно прав, когда говорил, что он любит все усложнять.

Ойкаве так эгоистично хочется разобраться во всем этом раз и навсегда. По возможности отпустить. Ему так эгоистично хочется, чтобы этого никогда не случалось с ними, чтобы все осталось как и прежде: Ойкава Тоору и Ивайзуми Хаджиме — лучшие друзья навеки. Пусть он и говорил, что никогда не жалел и не пожалеет о начавшихся отношениях, но

он жалеет.

Ойкава был так счастлив. Даже не верится, что с момента их первого поцелуя прошел уже год с лишним. Иногда он думает, что ничего лучшего в его жизни и не будет. И, наверное, он отчасти прав: второго Ивайзуми Хаджиме просто не существует. Но стоили все эти короткие счастливые моменты той цены, которую им пришлось за них заплатить? Хотел ли сам Ойкава платить по этим счетам, будучи таким непоколебимо уверенным, что они со всем на свете справятся вместе?

Даже умудрился Ивайзуми в этом уверить. Надо же, какой идиот.

Ойкаве с детства говорили, что любовь — это прекрасно. Сейчас Ойкава знает, какой бы ни была любовь в своем проявлении: взаимная, невзаимная — это больно.

Он просто хочет, чтобы это закончилось.

Волейбол спасает ситуацию ровно до того момента, пока он не возвращается в общежитие. Ровно до того момента, пока он не лежит в своей кровати, полночи наблюдая за вспышками света на потолке от фар редко проезжающих мимо машин. Ойкава перестает бояться монстров под кроватью, потому что есть кое-что страшнее всяких там чудовищ. Лучше бы утащили под кровать: ему бы не пришлось со всем этим разбираться.

Он часто тянется к телефону, набирает сообщение — ничего особенного: привет-как-дела-знаешь-я-скучаю-по-тебе — но так и не отправляет получателю. Взять «перерыв» — его собственное решение. Он не может написать первым.

Он так сильно скучает. Никакие буквы на экране не смогут передать, насколько ему не хватает Ивайзуми. Нельзя не скучать по человеку, с которым бок-о-бок всю сознательную жизнь, но теперь Ойкаве кажется, что у него нет права даже думать об этом. Они потеряли свою дружескую связь, так трепетно охраняемую Ивайзуми — теперь он понимает, почему.

— Эти наколенники подарил мне лучший друг, — отвечает Ойкава, натягивая второй. — Мы с малых лет вместе в волейбол играли в одной команде. Это что-то вроде… талисмана.

Напоминания, почему он все еще здесь.

— Блин, это классно, когда есть свои ритуалы, — со знанием отвечает Себастьян. — Надеюсь, сегодня удача будет на нашей стороне.

— Сделаем все для этого, — Ойкава улыбается изо всех сил.

***

— Мы здесь на неделю, считайте, что после игры у вас тут мини-каникулы, — говорит тренер. — Ведите себя, ради всего святого, достойно.

— Сложно назвать мини-каникулами что-то, где потом еще сотни интервью и съемка в программе, — скучающе говорит Себастьян.

— Интервью — два, съемка — одна, игра тоже одна. И того три дня, остальные четыре можете потратить на то, чтобы насладиться красотой Рио, но я предупредил, — тренер грозит пальцем. — И еще. Постарайтесь выиграть, чтобы все эти съемки и интервью давались легче, ладненько?

***

— Ненавижу интервью, — устало вздыхает Себастьян, садясь рядом с Ойкавой и еще парой сокомандников. — Это так выматывает. Но ты, Тоору, будто был создан для этого.

— Да, это все врожденные обаяние и харизма, — Ойкава задирает нос и прикрывает глаза, запуская пятерню в и без того взлохмаченные волосы, — даже не буду спорить.

— В следующий раз будешь отдуваться за нас всех, — отвечает Пауло, хлопнув его по плечу, — раз у тебя так круто получается.

— Эй, это нечестно, — возмущается Ойкава. — Вы даже не стараетесь, чтобы этот, я не спорю, весьма превосходный талант в себе развить.

— Мы просто хотим играть в волейбол, Тоору!

— Это часть, блин, вашей работы, — он смеется. — Пойдемте поедим, в конце концов. Было бы здорово найти что-то на пляже. Я так давно не был на пляже.

***

В жизни существует миллион вещей, которые просто случаются. Этому нет никакого логического объяснения, лишь воля случая и обстоятельств. Своего рода магия. Можно даже не пытаться в этом разобраться и как-то понять.

Вот и сейчас это происходит, и Ойкава не может поверить своим глазам — усиленно пытается сморгнуть картинку несколько раз, прежде чем произнести на японском:

— Серьезно? Как такое вообще возможно?

Парень-приведение резко разворачивается, едва не словив волейбольный мяч лицом, по всей видимости, узнав родной язык. Быть может, и голос.

И, да, точно. Ойкаве не показалось. Перед ним стоит никто иной, как сам Хината — как такое вообще возможно — Шое.

Хината с несколько мгновений смотрит на Ойкаву. На лице очень быстро сменяются эмоции — от недоумения до пугающего восторга. Ойкава уже и забыл, как тот может смотреть.

— Великий король?! Что… что… — Хината набирает в легкие побольше воздуха, совершенно позабыв об игре в волейбол, и активно жестикулирует руками. Пораженный, не может продолжить фразу до конца какое-то время — такой смешной. — Ты тут делаешь?

— Это я тебя должен спросить, — совершенно спокойно отвечает Ойкава, пытаясь скрыть собственное не пойми откуда взявшееся волнение.

Он оценивающе оглядывает «рыжего из Карасуно» с ног до головы.

Тот так сильно изменился за эти два года. Вытянулся в росте: Ойкаве теперь даже голову опускать особенно не нужно, чтобы поддерживать зрительный контакт; в крепости телосложения ему самому не уступает — вот тебе и коротышка. Только взгляд остался прежним — все такой же горящий безумным огнем и искренностью.

Ойкава ощущает что-то странное, такое знакомое, смешивающееся с волнением от встречи. Но что именно, он понять не может.

— Я тренируюсь здесь в пляжке! — гордо заявляет Хината, тыкая пальцем себе в грудь. — Круто, правда?

— О, боже, ты меня пугаешь, Чиби-чан, — закатывает глаза Ойкава, пытаясь зацепиться за разговор и перестать думать об этом странном ощущении.

Он, по правде говоря, до сих пор не уверен, что вся эта ситуация реальна. Что если он вырубился где-то в отеле от переутомления, и теперь ему видится всякая ерунда? С ним такое часто случается в последнее время, но ни в одном из его снов не было Хинаты — это было бы, как минимум, странно.

— Ты знаешь его? — заинтересованно спрашивает Себастьян, склоняясь над его ухом.

— Не совсем, — Ойкава резко поворачивается к нему и машет рукой у лица, слегка улыбнувшись. — Просто школьник из моего района.

— Ойкава-сан, — доносится до него раздосадованный голос Хинаты, — я немного понимаю английский.

— Останешься или пойдешь с нами ужинать? — уточняет Себастьян, пожав плечами.

— Не каждый день встретишь знакомое лицо так далеко от дома, — отвечает Ойкава, — так что я, пожалуй, присоединюсь к вам немного позже.

— Как скажешь, — тот хлопает его по плечу и с остальными сокомандниками отправляется дальше на поиски ресторана.

Ойкава глубоко вздыхает и снова поворачивается к Хинате, все это время молчаливо стоявшему за его спиной — вероятно, тоже до конца не отошедшего от неожиданной встречи.

— Так значит, пляжка?

Сложно забыть человека, из-за которого его команда в последний раз не дошла даже до матча с Шираторизавой, что тут говорить о самих национальных. Конечно, это заслуга не только Хинаты и Кагеямы, но сложно спорить с тем, что эти двое всегда выделялись на фоне остальных из Карасуно: своей быстрой; своими талантами, которые многим не даны просто по определению; своим рвением к новым высотам — Ойкава в свое время очень им завидовал. Сейчас, пожалуй, он сам себе в этом может признаться.

— Да! — Хината усиленно кивает. — А ты сейчас где, Ойкава-сан?

— В Аргентинской лиге, — отвечает Ойкава, самодовольно усмехнувшись. Спасибо, что спросил, Чиби-чан. — Год пробыл в команде у человека, из-за которого начал заниматься волейболом, а потом пошел дальше, — и зачем он все это рассказывает?

— Вау! — реакция Хинаты заставляет его приосаниться и расправить плечи. — Ты такой крутой! Давай сыграем!

— Вообще-то я хотел поесть, — Ойкава прикидывает, что в последний раз ел с утра перед интервью: два несчастных сэндвича и кружка кофе. Желудок отзывается на это воспоминание неприятным урчанием. Он просто не в состоянии сейчас играть в волейбол. — Посоветуй, где можно вкусно поесть.

— О, — Хината подносит палец ко рту, медленно постукивая подушечкой по верхней губе, — тут недалеко есть кафешка — недорого и очень вкусно. Часто там бываю после пляжа! Или ты хотел поесть на побережье?

— Не суть важно, — отмахивается Ойкава. — Ты угощаешь!

Хината смотрит на него так потерянно, будто совсем не ожидал, что его позовут с собой.

— Ойкава-сан, тут такое дело… — тот смутившись, опускает взгляд, — у меня сегодня украли кошелек со всеми деньгами, которые я тут успел заработать…

Ойкава смеется. Ничего смешного в этом, конечно, нет, но виноватое — отчего-то — лицо Хинаты очень его забавляет. Наконец взяв себя в руки, он выпрямляется и снисходительно — насколько это вообще возможно — говорит:

— В следующий раз платишь ты. Пойдем.

Он разворачивается к Хинате спиной и делает несколько медленных шагов вперед — специально, чтобы тот успел его нагнать, потому что Ойкава не имеет ни малейшего понятия, куда идти.

***

— Ты говорил, что в Аргентине ты тренировался у человека, из-за которого ты решил играть в волейбол? — Хината болтает без остановки с набитым ртом. Наверное, думает Ойкава, тот оголодал еще больше, чем он сам, учитывая потерю кошелька.

Наверное, думает Ойкава, у Хинаты здесь нет близких друзей.

Наверное, думает Ойкава, он понимает, что сейчас чувствует Хината.

Как же иногда хочется ощутить, хотя бы на секунду, эту тонкую, почти незримую связь с домом, даже если находишься на другой стороне мира.

— Не совсем, — он отвлекается от еды и укладывает голову на сжатую в кулак ладонь. — Я понял, что хочу играть в волейбол, с того момента, когда впервые взял в руки волейбольный мяч, но, когда увидел его на площадке, решил, что в будущем хочу стать именно связующим.

В мыслях сразу возникает то самое воспоминание: ему семь, перед ним большая площадка, на которой ему самому уже не раз удавалось поиграть; яркие прожекторы под высоким потолком слепят глаза; Хосе Бланко у сетки и Ивайзуми рядом, что-то отчаянно выкрикивающий в поддержку команды.

Пока Ойкава рассказывает Хинате эту историю, тот, распахнув глаза, внимательно слушает, не переставая набивать рот едой.

Нет, он не изменился ни капли, все такой же смешной.

Знакомый.

— Так вот почему Аргентина! Круто, Ойкава-сан! — выдает Хината, прожевав.

Говорит так, будто никогда в нем не сомневался — это ощущение тоже кажется ему до боли знакомым.

— Согласен с тобой полностью, — Ойкава улыбается и откидывается на мягкую спинку дивана, не подавая вида.

— Смотришь матчи Кагеямы?

— Конечно, нет! Я слишком занят!

— Он тоже так говорит, слово в слово!

— А ему бы стоило мои смотреть, между прочим! — оскорбляется Ойкава.

Он матча Кагеямы ни одного не пропустил, пусть их и было на порядок меньше, чем его собственных. Тот только недавно попал в профессиональную команду и, видит небо, нет ничего абсурднее и раздражительнее факта, что два его соперника, так сильно повлиявших на его путь в волейболе — Ушивака и Кагеяма — оказались в одной команде. Есть вещи, которые Ойкава никогда не сможет осознать. Такие, как эта, например.

— Как там Ивайзуми-сан? — продолжает засыпать вопросами Хината.

Этот вопрос сбивает Ойкаву с толку, выбивает воздух из легких на мгновение, которое ему со стороны кажется вечностью — давай-лучше-дальше-разговоривать-о-кагеяме-ушиваке-о чем-угодно-другом. Такой, казалось бы, простой и логичный вопрос от кого бы там ни было. Конечно, те, кто их знают, встретив Ойкаву, обязательно спросят про Ивайзуми. Наверное, это работает и в обратную сторону. Они близки. Ни для кого не секрет.

Были.

Они были близки.

Пока Ойкава все не испортил.

— Ива-чан, — Ойкава прячет напряжение за натянутой улыбкой и отводит взгляд в сторону, рассматривая снующих по залу официантов, — он сейчас учится в Калифорнии. Хочет тренером стать и вернуться работать в Японию. Думаю, у него все обязательно получится. Он очень старается.

Ничего не спрашивай больше. Пожалуйста.

— О, — голос Хинаты становится чуть тише, и Ойкава какое-то время все еще не решается повернуть голову в его сторону, столкнуться взглядами, — это здорово, — и тут же, как по щелчку, переключается на другую тему. Ойкава даже сориентироваться не успевает. — Ойкава-сан, давай сыграем!

— Чиби-чан, а ты, я смотрю, совсем бесстрашный!

***

Иногда Ойкава действительно жалеет, что у него такой длинный язык. Например, сейчас, когда Хината стоит неподалеку и из последних сил пытается сдержать рвущийся наружу смех, глядя на него, распластавшегося на песке.

— Чертов ветер! — ругается Ойкава, гневно стукнув кулаком по песку. Он поднимается на ноги: песок сыпется из-под футболки и шорт. Прыгает на месте, безуспешно пытаясь вытряхнуть его. — Играть просто невозможно!

— Ойкава-сан, ты привыкнешь и обязательно научишься, если будешь практиковаться! — уверяет его Хината. — У меня тоже сначала совсем не получалось, но теперь я чувствую себя намного увереннее.

— Как? Как ты после всего этого, — Ойкава разводит руки в стороны, — собираешься играть в традиционный волейбол? Ты же вернешься в Японию, чтобы надрать зад Кагеяме?

— Конечно, — Хината охотно кивает и заносит сжатый кулак перед своим лицом, — я же обещал ему!

Ойкава победно скалится и надеется, что так оно и будет. Надеется, что сможет однажды понаблюдать за этим противостоянием со стороны.

Нет, Хината совсем не изменился.

— Я тренируюсь с женской и мужской командами в зале время от времени, — поясняет тот, — чтобы совсем не забыть ощущение паркета под ногами.

— Умно, — и чего он еще ожидал от такого голодного до волейбола Хинаты?

Хината поднимает мяч с песка и протягивает руку вперед, прямо перед лицом Ойкавы.

— Попасуешь мне еще? — спрашивает он совершенно серьезно, но Ойкава все равно в голосе надежду улавливает.

Ему отчего-то смеяться хочется.

— Я подумаю. Если будут время и желание, — вместо этого отвечает он, вздернув подбородок.

— Ты надолго здесь? — в этом вопросе еще больше надежды, чем в прошлом.

Ойкава понимает. Он чувствует то же самое.

— Три дня. Записывай номер.

***

На следующий день Ойкава просыпается от ряда коротких звуковых сигналов, которые издает его мобильный, лежащий прямо под ухом. Дурацкая привычка еще со школьных времен, чтобы не проспать будильник. Он берет телефон в руки и несколько секунд вглядывается в уведомления на экране. Мысль о том, что он ждал сообщения со вчерашнего вечера, спросонья закрадывается в его голову быстрее, чем он успевает отогнать ее прочь. Он же наверняка знал, что рано или поздно все равно его получит.

Это желание зацепиться за что-то знакомое вдали от дома начинает не на шутку его пугать. К этому нельзя привыкать. Послезавтра Ойкавы здесь уже не будет. Он прекрасно знает, во что это в итоге выльется, пусть и Хината — совсем другое.

Чиби-чан: Доброе утро, Ойкава-сан!

Чиби-чан: Я сегодня весь день работаю, но завтра могу взять выходной!

Чиби-чан: Попасуешь мне?

Чиби-чан: если у тебя нет других планов конечно.

Ойкава смеется и непроизвольно прячет улыбку в изгибе локтя. Выжидает какое-то время перед тем, как отправить ответ. Наверное, Хината не из тех людей, кто задумывается о том, с какой скоростью ему отвечают на сообщения, но Ойкава хотя бы в своих глазах хочет оправдать себя — не так уж он и ждал этого сообщения.

Я: Привет, Чиби-чан~ В моем напряженном расписании, думаю, найдется времечко. Во сколько встретимся?

Так даже лучше. Сегодняшний день он может провести с командой, чтобы они не заподозрили чего-то неладного.

Встреча с Хинатой кажется самой абсурдной вещью за последние несколько лет, но, в то же время, вчерашний вечер — самый нормальный в его жизни с того момента, когда они с Ивайзуми решили сделать «перерыв». Ему действительно было весело. Хотя бы на какой-то короткий миг он смог забыть о том, что его тревожит.

Он зажмуривается и закусывает губу. Завтра у Ивайзуми день рождения, и Ойкава точно не хочет весь день сидеть один с телефоном в руках. Он же должен что-то сделать, не так ли?

Ойкава неохотно встает с кровати и направляется в душ. Остаться без завтрака совсем не хочется.

***

Я: Ива-чан

Я: С днем рождения! : Р

Ивайзуми: Спасибо, Ойкава. Как ты?

Я: Отлично! Вот в Рио был на играх, встретил тут Хинату Шое. Ты как?

Ивайзуми: Да, я видел фотку, передавай ему привет! Я на практике, как и планировалось! Все супер!

Я: рад за тебя, Ива-чан ~

Ивайзуми: И я за тебя! Видел ваш матч! Ты молодец :)

Я: Спасибо. Стараюсь изо всех сил. : 3

Как и ожидалось, на этом их разговор исчерпал себя, поэтому Ойкава откладывает телефон в сторону. Ему бы так хотелось узнать подробности: узнать, как он справляется со своей работой у тренера; как коротает свои дни после работы и учебы; не передумал ли он уезжать в Японию после университета; что он чувствует на самом деле; чувствует ли вообще что-нибудь — вдруг Ойкава единственный, кто места все найти себе не может? Столько вещей, о которых бы хотелось спросить, но вместо этого он лишь бросает короткий взгляд на настенные часы в номере. До выхода еще около сорока минут, но сейчас Ойкаве совсем не хочется пересекаться с кем-то из команды, поэтому он наскоро собирается и спешит покинуть отель.

***

— Привет, Ойкава-сан! — он вздрагивает, стягивает один наушник и оборачивается, когда тяжелая ладонь Хинаты опускается на его плечо. — Давно ждешь? — тот улыбается ему широко — от уха до уха, прямо-таки светится весь — и смотрит на наручные часы. — Я вроде не опоздал!

— Привет, Чиби-чан, — Ойкава в ответ улыбается и прячет наушники в карман. — Ты не опоздал, это я раньше пришел. Не хотел сидеть в отеле.

— А. Понятно! На пляже кто-то постоянно играет, — Хината сразу же фокусирует его внимание на главном. Ойкава благодарен. Ойкаве нужен фокус хотя бы на чем-то сейчас — без разницы, на чем. — Мы можем к кому-нибудь присоединиться или поиграть вдвоем. Я взял мяч! — тот указывает пальцем на волейбольный мяч, зажатый между предплечьем и талией.

— Ну конечно, — Ойкава смеется и указывает рукой в сторону побережья, — веди меня.

По дороге Хината рассказывает что-то об улочках Рио, какие-то рандомные факты, которые, честно говоря, пролетают мимо ушей Ойкавы. Он бы и правда слушал Хинату куда внимательнее и охотнее, если бы сегодня был любой другой день. Не день его рождения. На протяжение всего времени с их первого знакомства в волейбольном зале Ойкава неизменно был первым, кто поздравлял Ивайзуми. Они всегда были в этот день вместе, а если находились на расстоянии, то могли часами висеть на телефонной трубке.

В этом году все иначе.

Он все испортил сам. Эта мысль назойливо роится в его пустой голове.

— Что-то не так? — спрашивает Хината, уловив изменения в настроении Ойкавы. — Прости, я немного увлекся.

— О, мы пришли, — Ойкава предпочитает бесцеремонно проигнорировать фразу Хинаты и наскоро стягивает с ног обувь, ступая на горячий песок. — Пойдем играть, Шое!

— Ты назвал меня по имени? — удивленно спрашивает Хината, стоя чуть позади. — Ничего себе!

— Я разве не называл тебя по имени до этого? — Ойкава поворачивается и озадаченно смотрит на него.

— Не-а, не называл, — Хината щурится от солнечных лучей и натягивает козырек кепки на глаза.

Ойкава в ответ лишь усмехается и пожимает плечами, возвращая взгляд к оживленному пляжу. Люди кажутся такими беспечными и по-настоящему счастливыми. В эту самую минуту они отодвигают все свои тревоги и дела на второй план, чтобы расслабиться, провести время со своими близкими и выдохнуть. Ойкава набирает в грудь побольше морского воздуха, принесенного с океана, и тоже выдыхает, подставляя лицо палящим солнечным лучам.

— Хочешь прокатиться, Ойкава-сан? — голос Хинаты врывается в его сознание, когда тот ровняется с ним.

— Что? — он приоткрывает один глаз и косится на Хинату.

— На гидроцикле, — тот указывает в сторону берега, где в ряд стоят несколько гидроциклов. — Я пару раз катался с ребятами здесь. Это довольно весело.

Ойкава прослеживает за движением руки Хинаты и цепляется за это «весело» как утопающий за соломинку. Возможно, он и есть утопающий.

— Отличная идея, Чиби-чан, — Хината бросает на него короткий взгляд, улыбнувшись уголком губ. — Шое, — отчего-то поправляет себя Ойкава. — Выглядит действительно круто!

— Ты никогда не катался? — спрашивает Хината, пока они пробираются по пляжу к берегу, огибая отдыхающих, лежащих на песке. — В Аргентине ведь есть пляжи?

— Катался лет семь назад с сестрой, еще в школе, — честно признается Ойкава. — В Буэнос-Айресе нормальный пляж с морем только за городом, разок туда ездил с… — он запинается, чем привлекает внимание Хинаты, — с Ива-чаном, когда он приезжал погостить, — он находит в себе силы закончить фразу. — А в Сан-Хуан мне как-то не довелось. Знаешь, постоянные тренировки, тренировочные матчи… очень хотелось попасть в основу как можно скорее. Я очень занятой человек, на самом деле!

— Тогда нам обязательно нужно прокатиться!

— О, Шое, привет! — загорелый мужчина лет сорока приветствует Хинату, махнув ему широкой ладонью. — Давно не виделись!

— Привет, Луис! — Хината жмет ему руку и улыбается. — Я работал и играл в волейбол!

— Ну конечно, — Луис кивает и хлопает ладонью по бедру, — как же я не догадался! Хочешь прокатиться со своим… — он заглядывает через плечо Хинаты и смотрит на Ойкаву, — другом? Японец?

— Ага, это Ойкава-сан, мой знакомый из Японии, мы играли в школе в волейбол друг против друга, — начинает рассказывать Хината, и Ойкава все в толк не возьмет, зачем, но не перебивает. — Случайно встретились в Рио. И да, мы хотим покататься!

— Без проблем! — Луис добродушно улыбается и стягивает с ближайшего к нему гидроцикла два спасательных жилета. — Справитесь сами?

— Конечно! — Хината забирает из его рук жилеты и подает один из них Ойкаве.

Ойкава натягивает жилет, путается в ремнях и креплениях: наверное, со стороны выглядит просто жалким. Ну, справедливости ради, в прошлый раз жилет на него одевала сестра, так что, откуда ему знать, как с ним управляться. Это не так-то и просто, как может показаться на первый взгляд.

— Давай помогу, — Хината замечает, что Ойкава не справляется, подходит ближе и чуть заметно улыбается.

Ойкава привык уметь все, чтобы выглядеть в глазах людей классным, даже если это касается дурацкого спасательного жилета, но в улыбке Хинаты нет ни снисходительности, ни осуждения, нет ничего такого, из-за чего бы Ойкава мог почувствовать этот болезненный укол, так хорошо знакомый ему со школы.

— Ну вот, — Хината выпрямляется и поглядывает на жилет, — готово. Не туго?

— В самый раз, — Ойкава кивает, — спасибо.

Они втроем спускают гидроцикл на воду, и Хината ловко запрыгивает на сиденье, немного поерзав, чтобы удобнее устроиться. Оборачивается на Ойкаву и наклоняет голову.

— Садись и советую держаться покрепче.

— Удачно вам провести время! — Луис машет им рукой и возвращается на берег.

Ойкава же, немного помедлив, все же забирается на гидроцикл и садится позади Хинаты, не зная, куда деть свои руки.

— Хватайся, Ойкава-сан! — повторяет Хината.

— Да брось, я не свалюсь, — возражает Ойкава, нахмурившись, но все же впивается в сидение пальцами, которые тут же соскальзывают с кожаной поверхности.

— Как знаешь! — усмехается Хината, надевает солнцезащитные очки и натягивает козырек кепки на глаза. — Мое дело предупредить!

Он вдавливает педаль глаза, и гидроцикл срывается с места. Ойкава подскакивает с сидения и едва не сваливается, вовремя ухватившись руками за талию Хинаты. Он облегченно вздыхает и поднимает голову, заметив, как Хината победно улыбается — и правда, предупреждал же.

Ойкава сжимает ткань чужой футболки и распрямляется наконец, когда чувствует свое положение более устойчивым. Ему требуется время, чтобы глаза привыкли к ослепляющему солнечному свету — зря он не взял очки, как в волейбол-то играть? Вдали от берега обнимает приятный прохладный ветер. Никакого оживленного пляжа — только шум океана, окутывающий тело мелкими брызгами, едва различимые крики птиц над их головами и горящие огнем ладони, крепко сжимающие ткань чужой футболки.

Хината резко разворачивает гидроцикл, и Ойкава склоняется на бок, потянув за собой края ткани.

— Эй, полегче, я мог упасть! — возмущается Ойкава, мотнув головой, чтобы откинуть с глаз мешающую прядь.

В ответ лишь слышит звонкий смех, перекрывающий разом все посторонние звуки. Так странно.

Гидроцикл замедляет ход, и Ойкава наконец может расслабиться и ослабить хватку рук. Хината поворачивается вполоборота и смотрит на Ойкаву боковым зрением.

— Поплаваем?

Ойкава теряется на секунду и вздергивает бровь.

— Не хочешь? Можем вернуться.

— Нет, давай! — Ойкава качает головой.

Хината кивает, перекидывает ногу через сидение и начинает возиться с креплениями на своем спасательном жилете.

— Можешь не снимать, если не хочешь!

— В нем неудобно плавать! И вообще, я плаваю отлично! Даже в школе в соревнованиях участвовал как-то! — хвастается Ойкава.

— Когда я только приехал в Рио, отдыхал на пляже, тут еще никого не знал. Мой сосед, знаешь, не очень разговорчив, поэтому чаще всего я проводил время один. Решил сходить на пляж и поплавать. Заметил, как девочка лет тринадцати начала тонуть. Я ее спас. Как оказалось позднее, у нее свело ногу судорогами. Так мы с Луисом и познакомились. Он тут помимо всего прочего еще и спасателями заведует. Они вовремя подоспели и помогли ее вытащить. Так что, в любом случае, я не дам тебе утонуть, — Хината смеется.

Хината первым отталкивается от порожка и с громким хлопком прыгает в воду, окатывая Ойкаву брызгами, пока тот возится с креплениями на жилете — справляется на удивление быстро: снимать его куда легче. Он разминает плечи, избавляясь от скованности в плечах, и ныряет следом. Прохладная вода окутывает все тело, спасая от палящего над ними солнца. Ойкава выныривает, оказавшись рядом с Хинатой. Мелкие капли падают с прилизанных рыжих волос на кончик носа и губы — Хината непроизвольно облизывается.

— Классно, — тянет Хината и откидывается на спину, полностью доверившись океанской воде. — Давненько я не плавал.

— И я, — Ойкава какое-то время наблюдает за тем, как размеренно вздымается грудь Хинаты под намокшей тканью футболки, как с каждой секундой его улыбка становится все шире, а тело все больше расслабляется.

Если подумать, то такого Хинату он видит наверняка впервые — не припомнит другого случая. А он бы точно запомнил. Он одергивает себя: не думай об этом. Не думай, что сейчас тебе спокойно. Не думай, что хотя бы на какое-то время, которое длится дольше, чем одно мгновение, ты чувствуешь себя хорошо без всяких «но» и сожалений.

К этому ощущению нельзя привыкать, поэтому не думай об этом.

***

— Я и правда, кажется, стал лучше понимать специфику пляжного волейбола! Что скажешь, Шое? — Ойкава все еще не может отойти от приятного чувства сочетания победы и такого давно забытого ощущения удовольствия от игры в волейбол.

— Ну, Ойкава-сан, — Хината смеется, — тебе есть еще куда расти, — он ловит на себе потемневший взгляд Ойкавы и виновато улыбается, выставив руки перед собой. — Ты действительно стал играть куда лучше, чем в первую нашу встречу, начал чувствовать ветер, но…

— Но до тебя мне далеко, я понял, понял, — Ойкава строит обиженное лицо, едва сдерживая улыбку. — Неужели так сложно просто похвалить, а? Я же стараюсь изо всех сил!

— Я не думал, что тебе это нужно, — Хината растерянно пожимает плечами. — Мне всегда казалось, что ты из тех людей, кто и сам все знает: куда идти, чтобы добиться победы и быть лучше. Ты бы никогда не добился всех этих результатов, если бы не был таким, я думаю. Вот поэтому все тобой так восхищались в школе.

— Вау, — на выдохе говорит Ойкава так тихо, что его голос сливается с криками чаек.

Так вот как он выглядел все это время в глазах Хинаты. Это, конечно, ему очень льстит, но что из этого правда? Ойкава не знает. Он столько раз падал, столько шишек себе набивал, собирался сдаться, все бросить и заняться чем-то другим. Когда-то, возможно, он и был таким, каким его описывает Хината, но это было наверняка еще до их знакомства. Если Хината не приукрашивает, то хорошо. Хорошо, что его именно таким видели на площадке, запомнили таким на школьных соревнованиях — описание, достойное капитана, а не то, что на самом деле получили сокомандники в его лице.

Сейчас он совсем другой: его любовь к волейболу совсем не изменилась, но отношение — да. И именно это помогло ему стать тем, кем он является сейчас, играть в составе лучшей команды в Аргентине, претендовать на место в сборной — стоит только руку протянуть. Он изменился, но порой сожаления не дают ему покоя, он бы так хотел быть таким на последнем году старшей школы, чтобы показать, на что он способен на самом деле — возможно, тогда бы они не продули всем подряд. Прошлого не вернуть, но от этих мыслей пока тоже не получается избавиться. Как бы сейчас он хорошо ни справлялся — там, в Японии, в старшей школе Сейджо, осталась огромная его часть: мальчик, которого бы уже надо похоронить и поблагодарить за то, что в какой-то момент своей жизни он нашел в себе силы подняться и идти вперед.

Ойкава нередко думает, что если он научится не прислушиваться к этому мальчику, то тогда, возможно, он сможет не тосковать по дому, сможет отпустить и тех, кто его с этим мальчиком связывает. Тогда бы он, возможно, смог начать новую жизнь, не сомневаться в решении смены гражданства, не ощущать себя рядом с Хинатой так хорошо, как хорошо ему уже давно не было.

— Там на побережье делают отличные сэндвичи! — прерывает поток его мыслей Хината. — Я проголодался! А ты?

— Ужасно! — Ойкава хватается за эту фразу и осаждает себя. — Очень проголодался.

— Тут недалеко, — продолжает Хината, но тут же утихает, посмотрев на него краем глаза, — если тебе, конечно, уже не пора идти.

Ойкаве бы сказать, что ему действительно пора. Ойкаве бы отбрехаться и нестись в отель сломя голову. Ойкаве бы выкинуть этого глупого старшеклассника, хватающегося за знакомое, что дома было таким чужим, а теперь кажется таким своим, будто никогда оно от него и не уходило. Но вместо этого Ойкава отвечает:

— Высплюсь по дороге. Я никуда не тороплюсь.

Лицо Хинаты сияет. Оно в этот момент сияет ярче солнца, которое понемногу спускается к воде. Ойкава даже не заметил, как этот день пролетел. Он себе такой искренности во взгляде позволить не может: один раз сбавил хватку, и посмотрите, что из этого вышло.

На пристани, на удивление, довольно тихо: людей, по какой-то из миллионов причин, на пляже почти нет. Ойкаве казалось, что жизнь в Рио течет, не останавливаясь, как это было в Буэнос-Айресе. Возможно, это можно списать на удачу, волю случая. Своего рода магию, дающую ему еще немного насладиться моментом, к которому он наверняка больше не вернется. Когда-нибудь с кем-то другим.

Ему бы хотелось, чтобы однажды так и случилось.

Они садятся на край пристани, какое-то время молча всматриваются в разгорающийся пламенем на небе закат и жуют свои сэндвичи — Хината оказался прав: они действительно очень вкусные.

Последние несколько лет для Ойкавы выдались не из легких, пусть сейчас кажется, что это было только вчера — только вчера он плакал в спортивном зале Сейджо и благодарил свою команду за лучшие подаренные ему три года. Только вчера он решил, что больше не свяжет свою жизнь с волейболом, пришла пора прощаться, и он уже достиг своего предела. Вчера он нашел в себе силы попросить помощи у человека, которым восхищался столько лет — и не прогадал. Ему пришлось принять ряд важных решений. Иногда Ойкава думает, что люди в таком возрасте просто не могут брать на себя такую ответственность — слишком легко ошибиться.

Время летит слишком быстро, чтобы тратить его на сожаления. В жизни Ойкавы сожаления не заканчивались иногда.

— Ойкава-сан, — Хината первым подает голос, и тот вздрагивает, едва удержав остатки сэндвича в руках и не уронив его в океан, — когда ты переехал в Буэнос-Айрес… как это было?

— Что ты имеешь в виду? — Ойкава поворачивается к Хинате лицом и озадаченно смотрит в погрустневшие глаза — так ему кажется.

— Мне кажется, я плохо справляюсь, — признается Хината. — Я думал, что я достаточно сильный и самостоятельный, мне казалось, что мне не будет здесь так…

— Одиноко? — Ойкава выдыхает и опускает плечи, вернув свой взгляд к спокойной глади океана. — Я думаю, что тоска — это не показатель слабости. Скучать — нормально. Когда-то мне так сказали, — усмехается себе под нос, вспоминая Макки — надо ему позвонить. Вдруг они уже сбежали с Матсуном и сыграли свадьбу втайне — он бы ни капельки не удивился.

— Знаешь, у меня не очень ладится общение с моим соседом. Он не особенно разговорчивый, и как бы я ни пытался, общего языка мы с ним найти не можем. С другими — просто волейбол. Мне не хватает близкого общения, как с командой в школе.

— Я понимаю, — Ойкава кивает, и ему почему-то безумно льстит, что Хината говорит с ним об этом, транслирует его собственные мысли когда-то, которые все еще иногда дают о себе знать — иногда так сильно, что хочется кричать и снова бросить все к черту, но тогда все было бы зря — он не может себе этого позволить. — Когда я только приехал в Буэнос-Айрес, места себе не находил, постоянно тренировался, чтобы не думать о доме, о друзьях, о… — он спотыкается о слова и закусывает губу. — Потом, спустя почти год, ко мне приехал Ива-чан, — почему-то делится этим, будто это поможет решить проблему Хинаты, умалчивая о неважных деталях. — И мне стало намного легче, пусть он и пробыл не очень долго.

— Кусочек дома на другой стороне мира, — Хината откладывает пустой бумажный пакет из-под сендвича и кладет на него телефон, чтобы тот не улетел. — Знаешь, я уже говорил, тот день, когда мы с тобой пересеклись на пляже был очень паршивым, — он вздыхает и задирает голову в небо. Ойкава, сам того не замечает — не отрываясь смотрит на него, наблюдая, как гуляет острый кадык по шее, а на лице Хинаты расцветает улыбка — согревает их обоих изнутри. — Я представлял жизнь здесь немного по-другому, думал, что получу кучу опыта и новых друзей, но в итоге не смог даже найти общий язык со своим соседом, вдобавок, потерял кошелек со всеми накопленными за это время деньгами.

— Да кто же носит все деньги при себе, — смеется Ойкава.

— Эй, — Хината толкает его локтем в плечо, — не об этом речь.

— Ладно, — он ерзает на месте в готовности слушать дальше.

— Но когда я увидел тебя, так сильно удивился.

— Поверь мне, я тоже.

— И то, что ты встретился мне именно в этот день. Это так странно, — Хината склоняет голову к плечу, провожая глазами упавшее за горизонт солнце. — Я был готов опустить руки, а тут ты…

— Что я? — Ойкава снова переводит взгляд на Хинату и встречается с его собственным — отчего-то растерянным.

— Такой знакомый. Не знаю, как это объяснить.

— И не надо, — Ойкава качает головой и замирает, наблюдая, как в огромных глазах Хинаты блестят лучи заходящего солнца. — Я очень хорошо понимаю. Я чувствую то же самое.

Тоска — это не слабость. Скучать — нормально. Так Макки говорит.

— То же самое? — Хината округляет глаза и сглатывает. — Я думал, что ты уже с этим справился.

— Ты слишком хорошего мнения обо мне, Шое.

На языке вертится такой дурацкий вопрос — его совсем не страшно задать. Почему-то сегодня кажется, что все сойдет им с рук, что бы ни происходило. Почему-то сегодня хочется, чтобы это ощущение спокойствия осталось здесь еще немного дольше.

— Шое, можно тебя поцеловать? — срывается с губ полушепотом, когда уже на расстоянии ладони — просто для галочки.

Хината не отвечает, только глаза прикрывает и тянется вперед. Завтра они забудут об этом, распрощаются друг с другом как старые школьные знакомые, которые случайно встретились на другой стороне мира с одинаковыми мечтами, переживаниями и длинной дорогой к своим стремлениям. Сегодня им обоим нужно просто спокойствие — продлить момент как можно дольше, размазать его на ближайшее мгновение — и пусть оно им бесконечностью кажется. Ни сожалений, ни дома, ни других людей — только они, сидящие на пристани в Рио и целующиеся под шум океана.

Ойкава отстраняется и вдыхает морской воздух.

— Останешься?

Как же иногда хочется ощутить, хотя бы на секунду, эту тонкую, почти незримую связь с домом, даже если находишься на другой стороне мира.