Микки прожил первые пятнадцать лет своей жизни, так и не попав в колонию для несовершеннолетних. Но он не был совершенно не готов к этому опыту. Каждый из его братьев бывал здесь по меньшей мере один раз, а сам Микки уже дважды побывал в государственном приюте, и это не было легкой прогулкой.

Однако есть некоторые вещи, к которым Микки просто не готов. Как тот факт, что каждый божий день какой-то мудак называет его сукой.

Конечно, это ничего не значило. Микки на самом деле не был ничьей сучкой, в том смысле, что он никого не трахал и его никто не трахал. Сначала он получил дополнительный уровень защиты из-за своей травмы. Все очень внимательно следили за ним, и возможностей для того, чтобы кто-то набросился на него, было не так уж много, даже если бы было желание, а его не было. Фамилия Милкович что-то да значила в Чикагской тюремной системе, даже в таком ничтожном месте, как колония для несовершеннолетних.

Но это никак не остановило от навешивания ярлыков. И Микки не был таким уж слабаком, чтобы плакать из-за этого или чего-то еще. Когда кто-то называл его сукой, он просто бросал в ответ какой-нибудь худший эпитет. Но каждый раз, когда он это слышал, ему казалось, что от него отрезают маленький кусочек. Он даже не знал, почему это так сильно на него подействовало, — ни один из этих говнюков понятия не имел, каким был Микки. Тем не менее, это заставляло его чувствовать себя грязным и отвратительным, и он поймал себя на том, что во время бритья пытается рассмотреть себя в зеркале, чтобы увидеть, есть ли какой-то видимый дефект, который делает его настолько очевидным для всех.

Галлагер навестил его однажды, в первый и единственный раз, и это было одновременно и благословением, и пыткой. Благословением, потому что Галлагер все еще смотрел на Микки таким взглядом, в котором явно читалось вожделение, и либо не знал, либо не заботился о том, что Микки был сучкой. Но также и пыткой, потому что Галлагер находился всего в нескольких дюймах от него, но они не могли соприкоснуться. Даже если бы не преграда в виде стекла, они не смогли бы прикоснуться друг к другу. И несмотря на то, что Галлагер нес всякую чушь о том, что скучает по Микки и хочет знать, когда тот выйдет на свободу, Микки знал, что парень ни за что не станет ждать целый год такого, как Микки.

Вот только, как оказалось, Галлагер ждал. Ну так, ебать Микки в жопу.

Йен и это делает.

***

Где-то в течение месяца после того, как Микки вышел из колонии, все шло прекрасно, возвращаясь к тому, как это было когда-то между ним и Галлагером. Секс все еще хорош, но не так хорош, как те несколько особенных трахов, о которых Микки все еще думает в душе. Галлагер вообще не поднимал этот вопрос, когда они вдвоем трахались, и Микки наивно полагал, что это должно означать, что тот действительно забыл об этом. Он должен был догадаться. Милковичам никогда не везло.

Галлагер был по крайней мере осторожен, поначалу. Во-первых, когда начались комплименты, они оба не были соединены в промежности.

«Ты действительно хорош в этом», — прокомментировал он, когда Микки умело скручивал косяки. Что, конечно же, правда, Микки руку набил на этом, так что не было ничего странного в том, чтобы сказать такое.

«Тебе это очень идет. Подчеркивает твои руки», — отметил он, когда Микки рискнул навлечь на себя гнев Линды, оторвав рукава от своей униформы охранника. Ну, хорошо, Микки качался в колонии, и после.

Но были и другие вещи. Они трахались на задворках, бросали камни и бутылки и боролись друг с другом, и Галлагер прижимал Микки и говорил: «Черт, твои глаза такие охуенно голубые». И, конечно же, тот раз, давший Микки подсказку, когда они делали заказы на поставку, и Йен взял их единственный калькулятор, так что Микки все подсчитывал в уме, но все равно выходило чертовски быстрее, а Галлагер разглагольствовал о том, как охуенно умен Микки, как будто сам он занимался не продвинутой математикой, а просто долбанным сложением и умножением в школе.

Дело в том, что даже после того, как Микки понял, что задумал Галлагер (что не заняло так уж много времени, потому что, возможно, Микки не был умным в той же степени, что и Галлагер, но он знал, когда его наебывали), это, казалось, не имело значения для его тупого гребаного тела. Галлагер говорил ему приятные вещи, и «бам!», вот так просто, Микки психологически задыхался от этого, что заводило его более, чем немного, и вызывало желание ударить Галлагера в лицо. Может быть, год назад он даже сделал бы это, но оказалось, что Галлагер был у границы своей лучшей физической формы, и Микки мог даже проиграть в этой драке.

Как только он все понял, Микки не мог позволить этому продолжаться, хотя в глубине души признавал, что он действительно тянул дольше, чем следовало бы. Он был Милковичем, а Милковичи не позволяют играть с собой даже рыжим с красивыми руками.

Микки подождал, пока Галлагер будет уязвимым, то есть голым, прежде чем нанести удар. Они с Галлагером теперь редко раздевались полностью, чтобы приступить к делу, так что Микки пришлось набраться терпения и подождать, борясь с инстинктивным желанием сверлить его взглядом и таять в липкую лужицу каждый раз, когда Галлагер ненароком бросал замечание о лице или теле Микки, или о том, как он вел учет гребаных арбузов, ради всего святого. Однако это почти стоило того, когда Галлагер снял рубашку и брюки на их обычном месте — на стрельбище Микки.

Микки небрежно пинает стопку одежды позади себя, крепко располагая свое тело между Йеном и призом. Галлагер остался в одних боксерах, которые предоставляли достаточно безопасности по мнению Микки. Галлагер поднял бровь, глядя на все еще одетого Микки.

— Может быть, ты присоединишься ко мне здесь? — Игриво спросил Галлагер, потянув за эластичный пояс на своих боксерах.

Микки ухмыльнулся своей «собираюсь-кое-что-получить» ухмылкой, которая, похоже, понравилась Галлагеру, и шагнул вперед, толкая Галлагера на диван и забираясь сверху. С тех пор как его выпустили из колонии, Микки чаще бывал сверху (1). Если Галлагер и заметил или понял что-то, то он не показал этого и ничего не сказал Микки. Он определенно не был против.

Микки провел руками по груди Галлагера. Было что-то в том, чтобы быть вдали от своей игрушки для ебли в течение нескольких месяцев и, вернувшись, обнаружить его изменившимся до невозможности. Микки откинулся назад, сидя над пахом Йена, чувствуя его возбуждение под их одеждой, прежде чем опуститься ниже, в то же время снимая боксеры Галлагера.

Парнишка приподнялся на локтях, наблюдая, как Микки использует резинку на его боксерах, чтобы запульнуть их от дивана. Наверное, он думал, что сейчас получит минет. Микки склонил голову к его лицу, позволив лишь легкой суровости проскользнуть в глазах и улыбке. Галлагер тоже вырос на Южной Стороне. Он знал, как почувствовать хищника. Внезапно он немного занервничал.

— Ты хочешь раздеться, Мик? — Спросил он, высунув язык, чтобы облизать губы. Может быть потому, что он нервничал. Может быть потому, что он был мудаком, который знал, что сейчас получит то, что ему причитается.

Микки добродушно улыбнулся, просунул одну руку между бедер Галлагера, лениво поглаживая его член. Который, несмотря на явное подозрение Галлагера, ничуть не поник и более того, оживился от внимания Микки.

— Ладно, теперь, Медный Петух, я надеюсь, что ты, блядь, слушаешь внимательно. А если нет, то, может быть, ты вспомнишь, где сейчас моя рука и как чертовски легко мне будет причинить тебе серьезную боль.

Галлагер замер под ним. Однако его эрекция не ослабла. Галлагер считал Микки извращенцем.

— Я не… — начал Галлагер, и Микки сжал лишь чуть сильнее, чем следовало. Галлагер пискнул, и Микки посмотрел на него сверху вниз, приподняв одну бровь почти до линии волос.

— Помни, Галлагер, я действительно умный, — насмешливо протянул Микки. — Это значит, что я знаю, когда твоя лживая задница пытается что-то провернуть.

Галлагер выглядел немного поверженным. Микки покачал головой. Этот парень ведь не думал, что ему сойдет с рук эта херня, не так ли?

— Я думал, мы покончили с этим дерьмом, — пожаловался Микки.

— Да, хорошо, — сказал Галлагер, глядя немного бегающими глазами, — может быть, ты мог бы отпустить семейные драгоценности, чтобы мы могли обсудить это, как блядь нормальные люди, да?

Микки прищурился.

— Я подумал, что может быть тебе нужна мотивация с этим, фантазер. Больше никакого дерьма.

Хотя, в качестве уступки, Микки убрал руку с хуя Галлагера, он продолжал сидеть верхом на его коленях, на тот случай, если Галлагер решит быть милым с ним.— Начинай говорить.

Галлагер выглядел немного нелепо: распластавшись перед Микки, с членом наружу, все еще качающимся на полумачте, как печальная заброшенная вещь. Боже, если бы Галлагер не был таким долбаным идиотом, они могли бы найти этому хорошее применение, подумал Микки.

— Ладно, — проворчал Галлагер. — Может быть, я побывал в нескольких клубах, пока тебя не было. Ну, ты понимаешь. — Он бросил на Микки красноречивый взгляд. — Не только танцевальные клубы. Разговаривал с некоторыми людьми.

В животе у Микки образовался тугой узел. С одной стороны, это не был острый на язык и гениальный брат Галлагера, который знал, что он и Йен иногда тусовались вместе. Не было особого риска того, что что-либо, о чем Йен мог говорить с кучей педиков, дойдет до ушей таких людей, как Терри Милкович. Но Микки был озабочен совсем не этим.

— И что, — сказал он, стараясь сохранить нейтральный тон, — ты потрахался с какими-то спермоглотами, которым нравится, когда их шлепают и дают пощечины, и вдруг ты стал экспертом?

— Я никого не трахал, — запротестовал Галлагер. — И в любом случае, я разговаривал не с теми, кому нравится, ты знаешь, боль, унижение или что-то еще. Это не то, что тебе нравится.

— Чушь собачья, что ты сделал это ради меня, — усмехнулся Микки. И так же, вероятно, чушь собачья, что он никого из них не трахнул. Галлагер был симпатичным парнем. Такие люди, как он, не заходят в фетиш-клубы, чтобы потом выйти, ничего не попробовав.

— Да, хорошо, — согласился Галлагер. — Мне тоже было немного любопытно. Черт, Микки, ты не единственный, кто получал от этого удовольствие, ясно? — Осторожно, как будто Микки мог ударить и разделаться с его членом одним махом, Галлагер приподнялся на диване, пока не смог посмотреть Микки в глаза. — Мне тоже очень понравилось.

— И ты что, — сказал Микки, не отводя взгляда от Галлагера, — подумал, что облегчишь мне жизнь, навешав мне кучу лапши на уши в наше свободное время? Каков был план, Рыжий лобок, что я настолько увлекусь твоим эпическим романтизмом, что позволю тебе обнимать меня и называть хорошеньким?

— Дело даже не в этом, — сказал Галлагер, обхватив одной сильной рукой бицепс Микки. — Я сказал эти слова, потому что они были правдой, и никто никогда не говорит тебе ничего хорошего. Я думаю, что это было бы чертовски здорово, если бы мы могли иметь что-то подобное в постели снова, но ты знаешь, прежде всего, есть некоторые моменты, о которых мы должны поговорить. Обсуждение условий, или вроде того.

Микки уставился на него, и Галлагер заерзал под его пристальным взглядом, красный румянец пополз вверх по его бледной груди к лицу самым очаровательным образом.

— Я понятия не имею, о чем ты тут пиздишь, Галлагер.

Галлагер махнул свободной рукой, как будто отмахиваясь от всего этого разговора.

— Суть в том, что даже вне секса я хотел бы сказать тебе некоторые вещи о том, что мне в тебе нравятся. Потому что иногда Мэнди, или … или Лип, или кто-то еще говорят какую-то херню о тебе, и это звучит так, словно они никогда даже не встречались с тобой. И … и ты заслуживаешь, чтобы о тебе говорили хорошие вещи, потому что это, блядь, правда.

Галлагер выглядел так, как будто был готов успокоиться и попытаться перехитрить упрямого Микки, если тот попытается не согласиться, поэтому вместо этого он сосредоточился на важной части этой маленькой обличительной речи.

— Какого хрена твой братец Липпи говорит тебе обо мне?

Галлагер сделал паузу, выглядя дохрена уклончиво.

— В любом случае, это не чушь собачья, — поспешно сказал он, очевидно решив проигнорировать комментарий Микки.

Микки прищурился, глядя на Галлагера, но прежде чем он успел продолжить, Галлагер схватил его за другой бицепс и поднял одно колено, перекатываясь всем телом, чтобы уложить Микки под себя плавным движением ниндзя; Микки никогда бы не догадался, что Галлагер такое умеет.

Микки хмыкнул. Пока Микки отсутствовал, Галлагер стал выше ростом и накачал мускулатуру, и теперь он был намного тяжелее, чем раньше. Йен опустил свое тело вниз, полностью устраиваясь на Микки, и хорошо, он мог бы вернуться к этому разговору позже.

— Так ты имеешь в виду, что хочешь сказать мне какую-то приятную херню в постели?

— Я вроде как хочу все время говорить тебе приятную херню, но да, когда я трахаю тебя, это действительно заводит.

Микки задумался. Галлагер был полностью раздет и лежал на нем сверху, и ему нравилось чувствовать себя прижатым к подушкам.

— Ты же не собираешься сделать это странным или что-то еще, не так ли?— Наконец спросил он.

— Если тебе это не нравится, просто скажи «стоп», — ответил Галлагер. — А после, ты должен позволить мне позаботиться о тебе.

— Нихрена.

— Тогда мы не будем этого делать.

— Меня это вполне устраивает, блядь.

— Это не так, — сказал Йен, повышая голос сильнее, чем Микки, вероятно, слышал когда-либо раньше. — Это, блядь, тебя не устраивает, и ты должен просто перестать притворяться, что это так, и просто, черт возьми, поговорить со мной как нормальный человек.

Микки втянул нижнюю губу в рот и задумчиво пожевал ее.

— Что именно ты подразумеваешь?

— Ты пьешь воду после. Говоришь мне, если что-то заставляет тебя чувствовать себя странно или плохо. Хмм … — Галлагер заколебался. — Позволяешь мне прикоснуться к тебе потом.

Микки выгнул бровь.

— Ты что, блядь, обниматься хочешь?

Галлагер, казалось, был готов сразиться с ним в этом вопросе.

— Да, я думаю, если ты так смотришь на это, то я, блядь, хочу обниматься.

— Звучит чертовски по-гейски, — пожаловался Микки.

— Так же, как и то, что мой член у тебя в заднице, и тебе это достаточно нравится.

Микки вздохнул и нахмурился, обдумывая эту идею. Они с Галлагером вообще-то не имели привычки проводить время вместе после того, как потрахаются. Он понятия не имел о том, что повлечет за собой тесное объятие с Галлагером. Но это не звучало ужасно или что-то в этом роде, хотя он заколол бы любого, кто услышал, как он это говорит, начиная с самого Галлагера. И секс был, несомненно, лучше.

Микки ткнул пальцем в грудь Галлагера.

— Ты ни хуя никому об этом не расскажешь. Особенно твоему долбанному брату, — добавил он, прищурившись на Галлагера, просто чтобы дать ему понять, что он отложил этот более ранний комментарий для последующего надирания задницы.

— Я бы не стал.

— И, если ты, блядь, используешь это, чтобы посмеяться надо мной… — яростно начал Микки.

— Микки. Я, блядь, не стал бы.

Микки обиженно замолчал, потому что, да, хорошо, может быть, он и не стал бы.

— Тогда ладно.

Глаза Галлагера загорелись, но он все еще выглядел настороженным.

— Неужели?

— Да не волнуйся ты так, черт возьми, Рыжий лобок, это все еще просто секс. Мы здесь не бойфренды.

— Да, да, — сказал Галлагер, отмахиваясь от этого. Затем он заколебался. — Сначала мы должны договориться.

Микки пожал плечами.

— Ты никому не скажешь и не используешь это дерьмо против меня. Переговоры, Рыжий лобок, разве тебя там не было? Просто не пробуй ни хрена нового, не предупредив парня (2), и я буду думать, что у нас все хорошо.

— По крайней мере, у нас должно быть безопасное слово.

— А это еще что за хуйня?

— То, что ты можешь сказать, чтобы дать мне понять, что хочешь остановиться.

Микки уставился на Галлагера.

— Я говорю «стоп», а ты ни хуя не останавливаешься, и я тебе башку проломлю, как тебе такое безопасное слово? Мы собираемся начать эту вечеринку, или как?

Галлагер почесал подбородок.

— Ну, в любом случае, пока этого вполне достаточно. — Он откинулся назад и оглядел Микки, растянувшегося под ним. — На тебе слишком много одежды, — пробормотал он.

Поскольку Микки согласился, он потянулся за своей майкой. Пальцы Галлагера сомкнулись вокруг его рук.

— Нет, позволь мне.

Микки хрустнул шеей. Это было немного более интимно, чем то, что обычно происходило между ним и Галлагером, но хуя ли нет? Это было не более странно, чем то, что нравилось Микки. Он послушно расслабил руки и наблюдал, как Галлагер отпустил руки Микки и провел своими руками вверх по его майке, скользнув под ткань и коснувшись там голой и потной кожи Микки. Галлагер зацепился большими пальцами за край майки, и Микки отстранился назад так, что, когда тот провел руками по плоскому животу Микки, майка последовала за ними.

Галлагер не торопился с этим, позволяя коже Микки медленно, дюйм за дюймом, появляться из-под грязной майки. Его кожа, вероятно, была ненамного чище, покрытая тонким слоем грязи, с темнеющими пятнами синяков, усеивающих его грудь и живот. На его боку был один синяк, явно имеющий форму ботинка, так как отец наступил на него после того, как сбил с ног.

Микки поднял руки, чтобы Галлагер мог стянуть майку через голову.

— Вот ты где, — пробормотал Галлагер. — Посмотри на себя. Ты так чертовски красив, Микки.

Микки отвернулся, потому что ему было труднее упасть в это пространство, где он мог быть таким, как хотел Галлагер, когда он знал, что это было то, что он должен был делать. И слово «красивый» подталкивало его.

Он полагал, что Галлагер тут же примется за его штаны, но, видимо, до этого следующего шага надо было еще кое-что сделать. Галлагер наклонился и поцеловал следы на боку Микки. Микки дернулся, потому что Галлагер никогда раньше не целовал его, ни в какую часть тела. Галлагер поднял на него глаза.

— Тебе было больно?

Микки дернул головой в быстром «нет».

— Помни о нашей сделке, Микки. Если что-то заставляет тебя чувствовать себя плохо, ты должен сказать мне.

Микки снова дернул головой, на этот раз в знак согласия, чтобы показать, что он все понял.

Галлагер потер ладонью живот Микки.

— Мне сейчас нужно несколько слов, Мик. Это нормально для тебя?

Микки стиснул зубы.

— Да, — выдавил он.

Галлагер снова наклонился вперед, прижался еще одним поцелуем к потертой полоске кожи, слегка пожелтевшей с тех пор, как Микки и Игги боролись, и Микки врезался в край стола немного сильнее, чем Игги, вероятно, намеревался.

— Хороший мальчик. Спасибо тебе за это. Я знаю, что ты не любишь разговаривать во время секса. Это было очень хорошо.

Грудь Микки сдавило, потому что это были чертовы волшебные слова, не так ли? И разве Галлагер этого не знал?

Но Йен уже двигался дальше, находя все маленькие отметины на теле Микки, касаясь каждой, поглаживая их, прикладывая к ним свои губы. Иногда это были даже не свежие синяки, а старые шрамы. Он не спрашивал ни о каком из них, потому что не был глуп. Он знал, откуда берется большинство из них, и вряд ли это был постельный разговор.

— Кто мог причинить боль такому хорошему мальчику, как ты, — пробормотал он в синяк размером с четвертак возле ключицы Микки, где Терри схватил его и оставил отпечаток большого пальца. — Кто мог захотеть быть с тобой таким плохим, когда ты такой хороший, Микки?

Теперь рука парня лежала на промежности Микки, по-прежнему не пытаясь расстегнуть молнию, а просто поглаживая его ладонью, лениво потирая, как будто освобождение Микки не было его главной целью. Микки позволил своим ногам раскрыться, чтобы дать ему лучший доступ, сделал небольшой горловой звук, когда рука, не потирающая его, обхватила его шею.

Он никогда не целовал Галлагера. Их отношения были не для этого. Даже губы Галлагера на его груди и животе чувствовались опасно на грани того, к чему Микки не был готов. Это ощущалось более интимно, чем поцелуй.

— Все в порядке, Мик, я с тобой. Ничего плохого не случится с моим хорошим мальчиком, пока он здесь, со мной, — сказал Галлагер, и это было почти нараспев, но не настолько мягко.

В его тоне обозначилась жесткая грань, как будто Галлагер действительно имел это в виду, мог защитить его, что было чертовски нелепо. Микки провел большую часть своей жизни вооруженным. Он был бесконечно более способен защитить себя, чем Галлагер, потому что даже если Галлагер лучший стрелок, он слишком большое ссыкло, чтобы нажать на курок, вот что действительно имело значение.

Но это не изменило того факта, что от ласковых слов что-то пронзило его насквозь.

Галлагер наконец … наконец-то расстегнул ширинку и вытащил член Микки из боксеров. Его хватка была твердой, контролирующей.

Они много трахались, но редко делали это. Конечно, Галлагер иногда дрочил ему, будучи в нем, когда они трахались, особенно находясь сзади. Но всякий раз, когда они встречались, первостепенным всегда оказывалось, что Галлагер должен войти в Микки как можно быстрее. Дрочка словно была промежуточным этапом, который они сразу пропускали.

Хотя Галлагер, должно быть, имел достаточную практику со своим собственным членом, потому что он дрочил Микки, как профессионал, двигая рукой плавно по члену Микки, добавляя скручивающие движения время от времени.

Это была просто дрочка. В этом не должно было быть ничего особенного. И может, это и не было бы, если бы Галлагер не прижался губами к уху Микки, его горячее дыхание обжигало ушную раковину.

— Не кончай пока, Микки. Не кончай, пока я не разрешу тебе кончить. Ты можешь сделать это для меня, прекрасный? Ты можешь сдержаться, даже если это так приятно, ради меня? Ты можешь быть хорошим для меня? Ты можешь быть таким хорошим?

Грудь Микки тяжело вздымалась под Галлагером. Он даже не был полностью раздет, но чувствовал себя обнаженным до костей. Однако он кивнул, облизывая губы. Он потянулся между ними, чтобы взять член самого Галлагера, который качался между их телами, твердый и готовый.

Рука Галлагера покинула шею Микки, чтобы схватить его за запястье.

— Нет, нет, — говорит он, не переставая двигать рукой по члену Микки. — Тебе не нужно беспокоиться обо мне прямо сейчас. Я беспокоюсь о тебе. — Он передвигает руку Микки к своему плечу и кладет ее туда. — Ты держись за меня. Это твоя работа прямо сейчас.

Микки облизнул губы и положил другую руку на второе плечо Галлагера, почти нерешительно, сжимая его и чувствуя игру мускулов через плечи Галлагера, когда его кулак двигался по члену Микки.

— Хороший мальчик, — пробормотал Йен. — Такой хороший мальчик.

И Микки потерялся в этом ритме, в ритме руки Йена, пока голос Йена не раздался у него над ухом: «Ты можешь кончить для меня, Микки»? И Микки полагал, что он сможет продержаться до Йена, когда тот попросил его об этом, но он не был так чертовски близок, пока не пролился через кулак Йена в ту же секунду, когда эти слова покинули его губы. Он крепко схватил Йена за плечи, и из его груди вырвался тихий стон.

— Прекрасно, — прошептал ему Йен. — Мой идеальный мальчик.

Йен еще не кончил, и Микки подумал, что это нужно исправить, но он не был уверен, должен ли он уже отпустить его плечи или нет. Йен не сказал, что он может это сделать. Он нервно пошевелил руками.

— Ты в порядке, Микки, — сказал Йен. — Я держу тебя.

Он провел руками по рукам Микки, вверх до самых его плеч, и это было чертовски приятно. Он облизнул губы, решив поскорее покончить с этим делом.

— Ты … — попытался он, и вынужден был остановиться, когда легкая дрожь прошла по его телу. Говорить было еще слишком рано. — Ты еще не …

— Сейчас тебе не о чем беспокоиться, — прервал его Галлагер, успокаивающе поглаживая Микки по плечам. — У нас весь день впереди. Обо мне позаботятся. Прямо сейчас я забочусь о своем милом мальчике.

Микки подумал, что, возможно, это было слишком близко к «вне постели», чтобы Галлагер мог говорить такое дерьмо, но он также плавал в приятном состоянии и не хотел начинать спор. Он хотел быть в пространстве, где он чувствовал, что возможно он был хорошим, или, по крайней мере, достаточно хорошим для Галлагера.

Он хотел сказать «хорошо» или что-то в этом роде, но слова просто не шли. Вместо этого он закрыл глаза и сосредоточился на ощущении чистых, сильных рук Галлагера, работающих на его грязной коже.

Он должен был чувствовать себя дерьмово, подумал он. «Милый мальчик», «хороший мальчик», «идеальный», «красивый», кто же так кайфует от этого дерьма? Но Галлагер все еще прикасался к нему, не отстраняясь, не испытывая отвращения, не насмехаясь, никак не давая понять, что Микки был сучкой или плохим, и он просто не мог заставить себя найти силы, чтобы напрячься по этому поводу. Может быть, это было странно, что ему нравилось это дерьмо, ну и хуй с ним. Очевидно, Йену нравилось говорить это дерьмо, если судить по его члену, твердому и влажному на бедре Микки.

Возможно, все это означало, что он и Галлагер составляли чертовски хорошую пару.