Микки не совсем дремал, но ощущал, что может легко поддаться сну. Он чувствовал себя теплым, сытым и придавленным Галлагером. Парень лениво потирал руки Микки костяшками пальцев, и Микки подумал, что он мог бы быть не против этого, пока Галлагер продолжал так делать.

Хотя другая его часть, и довольно большая, остро осознавала, что Галлагер все еще был тверд и неудовлетворен напротив него, и эта часть подталкивала его позаботиться об этом.

Рот Микки вцепился в ближайший доступный участок кожи — плечо Йена, и начал посасывать, обдумывая, сойдет ли ему с рук, если он оставит там засос.

Галлагер фыркнул.

— Уже?

Рефракторный период (1) Микки был на самом деле милосердно коротким, но он не хотел снова кончить. Ну, он, наверное, и не сказал бы «нет», на самом деле, но это не было главной целью.

— Ты, — проворчал он, покусывая место, где ключица Йена переходила в его плечо. Он мог бы оставить там синяк и притвориться, что такой же на его груди был от Йена, а не от его отца. Это было бы неплохо.

Галлагер запрокинул голову, чтобы дать Микки лучший доступ, одна рука перестала его успокаивающе тереть, чтобы подняться и провести по волосам Микки.

— Я же сказал тебе, Мик, что меня это не волнует.

«Зато, это, блядь, волнует меня», — хотел возразить Микки, хотя и не мог дать точный ответ, почему он так беспокоился об этом. Но он уже входил в то состояние, при котором ему трудно говорить. Микки был хорош в сексе, во всяком случае, он так думал. Но не был так уж хорош в разговорах. Он всегда, блядь, говорил что-то не то. Он не хотел, чтобы эти два пространства столкнулись. Если бы он держал рот на замке, никто бы на него не разозлился. И если бы он мог доставить Галлагеру потрясающие оргазмы, возможно, тот остался бы счастлив с ним.

Микки поддался своему импульсу и сомкнул губы вокруг кожи на ключице Галлагера, создавая там вакуум и посасывая. Галлагер, казалось, не возражал. Он просто продолжал гладить волосы Микки и позволил ему посасывать это место некоторое время, чтобы убедиться, что он оставит хороший и темный след, который не вызовет сомнений, что это засос, а не синяк.

Галлагер слегка дернул его за волосы.

— Не то, что бы я не оценил твои чувства, Микки, но становится немного больно.

Микки на самом деле не хотел, но он отстранился, рассматривая темно-красный след. Это была аккуратная работа, не больше четвертака, и в центре он был окрашен в более темный цвет. Рука Галлагера снова погладила его по волосам, успокаивая то место, где он потянул, хотя это не было больно, когда он сделал это, и уж точно не было больно сейчас.

— Хороший мальчик, — сказал Галлагер.

Галлагер, вероятно, никогда не узнает, даже если они потрахаются тысячу раз, что эти два маленьких слова делают с Микки. Или, возможно, у него было какое-то представление, потому что они даже не делали этого достаточно часто, чтобы Микки нужна была вторая рука для подсчета, но эта фраза, казалось, была любимой у Йена, легко используемой в его арсенале комплиментов.

Микки сел, что заставило Галлагера автоматически отодвинуться и тоже сесть. Микки продолжал держать руки на плечах Галлагера, отталкивая его еще дальше назад, подтягивая свои собственные ноги так, что он больше не был под ним.

— Микки?

Но Микки был не в настроении слушать, как Галлагер снова говорит ему, что о нем не нужно заботиться. Микки не так представлял себе ситуацию. Поэтому он просто схватил Галлагера за колени, сполз на пол и дергал их до тех пор, пока Галлагер не сел прямо, опустив ноги, зажав Микки между ними. Микки скользнул руками по бедрам Йена, а затем с вызовом посмотрел на него со своего места на полу, словно провоцируя отказаться от отсоса.

Галлагер пялился на него сверху вниз, и Микки коснулся губами бедра Галлагера, достаточно высоко, около его промежности, и начал делать ему еще один засос там. К тому времени, когда он был удовлетворен меткой, Галлагер уже довольно тяжело дышал, а его член, который никогда на самом деле не опадал, стоял гордый и сильный, обрезанный, в отличие от необрезанного члена Микки, так как его родители в свое время об этом даже не побеспокоились.

— Хорошо, твоя взяла, — сказал Галлагер, слегка задыхаясь. Он наклонился и дотронулся большим пальцем до рта Микки, и тот инстинктивно высунул язык и быстро обернул его вокруг пальца. Зрачки Галлагера расширились. — У тебя такой красивый рот, Микки. Ты хочешь надеть его на меня?

Микки хотел. Они никогда не обсуждали это с Галлагером, но Микки ни разу не возражал против того, чтобы взять член Йена в рот. Во-первых, Галлагеру это чертовски нравилось. Минеты были еще одной вещью, для которой у них редко находилось время. Потрахаться всегда было лучшим вариантом, когда им не хватало времени, а это было постоянно. Но когда время позволяло, и Микки мог отсосать у Йена, это было то, что он любил. Он также любил и потрахаться, но было что-то такое в том, чтобы отсасывать Йену и полностью сосредоточиться на предоставлении ему удовольствия, что отправляло Микки в идеальное ощущение удовлетворения.

Галлагер чуть глубже засунул большой палец в рот Микки, и тот позволил ему раскрыться. Йен снова запустил руку в волосы, убрал большой палец и направил голову Микки к своему члену. Микки обернул ладонь вокруг основания. Йен был большим, и немного сложно принять его всего и сразу. Микки справлялся с этим раньше, но все-таки ему потребовалось немного времени, чтобы привыкнуть.

Йен медленно выдохнул, когда Микки спрятал зубы за губами и заглотил Йена глубже, его рот двигался вверх и вниз, кулак следовал за ним, держа член Галлагера покрытым почти все время. Каждый раз, когда он снова опускался, он пытался взять немного больше, сосредоточившись на применении особого трюка, чтобы ослабить рвотный рефлекс и позволить Йену войти в горло. Все это время рука Йена оставалась на его голове, но он не использовал ее как способ взять ситуацию под контроль, просто легко положил ее на волосы Микки, пока его голова двигалась вперед и назад. Время от времени он проводил по ней рукой или заправлял на место прядь. Но в основном, казалось, он просто испытывал благоговейный трепет от того, что Микки стоит перед ним на коленях.

Наконец Микки сумел дотянуться губами до основания члена Йена, задержавшись там, уткнувшись носом в оранжевые, вьющиеся лобковые волосы, — и в самом деле Рыжий лобок, — и испытать ощущение наполненности Йеном.

— Отлично, — сказал Йен, и он был, возможно, немного менее спокоен, чем тогда, когда дрочил Микки. — Такой чертовски идеальный и красивый и… — он оборвал себя, когда Микки ритмично начал трахать свой рот его членом, без усилий делая глубокий минет, теперь, когда ему снова удался этот трюк.

Сейчас, когда ему больше не нужно было использовать свою руку, чтобы дрочить там, куда его рот не мог дотянуться, он вместо этого нашел ей лучшее применение — перекатывать яйца Йена, взвешивая их, тяжелые и повисшие. Один палец скользнул ниже, чтобы с силой потереться о полоску кожи позади яиц Йена.

Йен издал какой-то звук, и снова нежно потянул Микки за волосы.

— Прочь, Мик, я собираюсь стрелять.

Не то что бы Микки не оценил предупреждение, но и с этим у него проблем не было. Так что он просто взял Галлагера настолько глубоко, насколько мог его взять, и сосал, словно пытался сделать Йену еще один засос. Йен кончил с низким стоном, прямо в горло Микки. Микки задержал размягченную плоть во рту на мгновение, чувствуя спазмы в бедрах Йена под своими руками и купаясь в удовлетворении от того, что доставил удовольствие Йену, что заставил его кончить. Затем он отстранился, оставив член Йена влажным, блестящим и истощенным.

— Господи, и что же мне с тобой делать? — Пробормотал Галлагер.

«Держи меня», — была первая мысль Микки, и он был почти рад, что все еще находится в том пространстве, где он ничего не хотел говорить, иначе он мог бы даже произнести это вслух, и от такого идиотского дерьма невозможно было бы оправиться.

Галлагер потянул его обратно на диван, и, хотя они, вероятно, не пойдут на второй заход еще некоторое время, если вообще сделают это сегодня, он не потянулся за своей одеждой. Он просто обхватил Микки руками и положил их обоих обратно на диван, Галлагер все еще был голым, а Микки так и не разделся ниже пояса.

Микки кашлянул, прочищая раздраженное горло.

— Опять эти объятия? — Спросил он.

Галлагер сжал его еще крепче, как будто Микки собирался предпринять попытку вырваться.

— Да, — просто ответил он, словно поставив точку в этом обсуждении.

Микки подумал о том, каким чертовски упрямым может быть рыжий по поводу самого тупого дерьма, и должен был признать, что на этом действительно можно закончить.

Он закрыл глаза и одновременно позволил себе плыть по течению, позволяя рукам Галлагера удерживать его. Наверное, он мог бы с этим жить.

***

Микки потребовались недели, чтобы заметить это, да и то лишь потому, что Мэнди сделала замечание и застала его врасплох.

— Чему ты так чертовски радуешься?

Микки уставился на нее, потому что у него не было реального ответа на этот вопрос.

— О чем это ты, блядь, толкуешь? — Спросил он озадаченно, потому что сегодня с ним не случилось ничего особенно хорошего. Он и позже не собирался делать ничего веселого, просто нужно было отработать смену в «Кэш и Граб», что было скучно до тошноты, и терпимо только благодаря присутствию там Йена.

— В последнее время ты весь такой улыбчивый и расслабленный, — обвинила Мэнди, и это действительно было обвинение, потому что ни у кого в семье Милковичей никогда не было причин, чтобы быть улыбчивыми и расслабленными, если только это не была двадцатка, которой никто не собирался делиться.

Микки… и не заметил. Он не заметил, что в последнее время стал счастливее, но как только Мэнди указала на это, он и сам не мог не увидеть доказательств.

В любом случае, это было даже не прямо до или после того, как он и Йен встретятся, чтобы отвлечься (2). Это было в целом. Возможно, постоянная диета из оргазмов была полезна для его здоровья, подумал он, но на самом деле они не кончали больше или меньше, чем ранее, и Мэнди до этого никогда не замечала ничего необычного.

Микки знал, что он должен просто отдаться кайфу и постараться наслаждаться этим чувством, пока есть возможность, потому что, видит Бог, если и было что-то, что эта долбанная Вселенная ненавидела, то это был счастливый гребаный Милкович. Но он не мог не напрячься, ожидая подвоха. Он знал, что рано или поздно это должно было случиться.

***

Между ним и Йеном был не только секс. Они виделись лишь мимоходом, так как оба учились в разных классах, и Йен занимался на уроках для умников, а Микки едва успевал на занятиях, которые были на одну ступень выше обучения для умственно отсталых. Плюс, общаться слишком много на территории школы было не самой удачной идеей. Микки думал, что взрослые могут взъесться из-за пидоров, но это было ничто в сравнении c каким-нибудь качком с вялым членом, который хочет доказать, как сильно он любит киски и сиськи. Микки совершенно точно знал, что произойдет, если хоть кто-то пронюхает, что он принимает в задницу, а Галлагер вставляет ему.

Микки это не очень беспокоит, потому что школа все равно дерьмовая, и у них не так уж много возможностей что-то сделать, даже если бы они были достаточно смелыми, чтобы попытаться.

Работа — это другое. Микки довольно быстро врубается в распорядок этого места, и есть определенные дни, и определенное время, когда день почти гарантированно будет протекать медленно. Он и Галлагер много трахаются в рабочие часы, что потрясающе. Но иногда дело даже не в ебле. Иногда это просто он, Галлагер и пустой магазин, или, может быть, случайный клиент или два, и Микки будет заполнять полку, а Галлагер будет проходить позади него, намеренно задевая Микки. Иногда Микки читает журнал за прилавком, а Галлагер протягивает руку, чтобы поближе взглянуть на статью, рекламу или еще какое-нибудь дерьмо, и их руки соприкасаются.

Микки был не из тех, кто становится слащавым и романтичным и фантазирует о каждом небольшом контакте, случившемся у них с Галлагером. Это было просто что-то, что он заметил, вот и все. Прикосновение. Что Галлагер прикасается к нему. Что иногда он из кожи вон лезет, чтобы дотронуться до него. И, как это всегда было мягко и осторожно, и никогда, блядь, не больно.

Иногда они делают что-то вне работы. Когда его братья уезжают на вылазку с его отцом, он и Йен разваливаются на потрепанном дерьмовом диване Милковичей и смотрят боевики, или Микки сидит на трибунах и курит, наблюдая, как Галлагер тренируется для своего армейского дерьма. Это было довольно забавно, потому что это давало Микки повод сидеть и смотреть, как Галлагер потеет через свои тонкие футболки, и он действительно развил приличную мускулатуру.

Несмотря на все эти вещи, которые они делают, Микки никогда не классифицировал бы их как друзей. Если бы они не трахались, Микки сомневается, что все остальное случилось бы. Не похоже, что Галлагер лучше него, но даже при том, что их семьи имеют одинаковый доход, и у Галлагеров столько же детей, бегающих вокруг, как и у Милковичей, у всех Галлагеров, похоже, есть гребаные мечты. Любой ублюдок из гетто может думать о том, чтобы выбраться из этого района, зарегистрировавшись на местном призывном пункте, для этого не нужно быть гением. Но Галлагер не просто хочет быть каким-то идиотом с АК-47, стреляющим в террористов в пустыне. Нет, Галлагер должен мечтать о том, чтобы поступить в какую-то причудливую военную академию и стать гребаным офицером.

Вот почему Микки знал, что нельзя слишком сильно привязываться, несмотря на то, что он никогда не называл их друзьями, иногда ему кажется, что Галлагер — его лучший гребаный друг. Даже несмотря на то, что он почти привык к тому, что руки Галлагера лежат у него в волосах, на бедрах, поглаживая их, и голос Галлагера говорит ему, какой он хороший, какой умный, каким чертовски счастливым он делает парня, не делая ничего, просто будучи самим собой.

Это то, что Микки не мог иметь вечно, и он, блядь, знал это. Потому что Галлагер был хорошим чертовым парнем, и он заслуживал того, чтобы те большие мечты, о которых он всегда говорил, сбылись. И Микки не был Мэнди, у которой все еще застряли большие звезды в глазах. Он знал, что, когда Галлагер уйдет, у Микки не будет возможности последовать за ним. Микки всю жизнь будет на Южной Стороне.

У него есть пара отличных месяцев. На самом деле, это больше, чем он надеялся.

А потом случается Фрэнк гребаный Галлагер.

Признаться, все не так уж плохо, как могло бы быть. Фрэнк не слышал ничего из того обычного дерьма, которое Йен говорил ему, пока он лежал на спине. Но Микки сомневался, что ублюдок смог бы молчать дольше, чем ему потребовалось, чтобы выйти через парадную дверь. И, блядь, того факта, что Микки принимал в задницу, определенно было достаточно, чтобы получить пулю в голову, в любом случае.

Самым загадочным во всей этой ебаной неразберихе было то, что Галлагер, похоже, ничего не понимал.

Микки маниакально расхаживал взад-вперед, пожевывая кожу вокруг большого пальца.

— Мы должны убить его, — заключил он. Некий говнюк стучал в дверь, пытаясь попасть в магазин, но Микки было похуй на какого-то ребенка, желающего конфет, или алкаша, который хотел купить лотерейные билеты. — Отвали, — рявкнул он, даже не взглянув на дверь.

Его кожа ощущалась слишком туго натянутой. Микки казалось, что он задыхается под тяжестью чьей-то осведомленности. Того, кто часто напивался до потери сознания и пускал слюни в местном баре, куда отец Микки иногда приходил, чтобы поиграть в бильярд, или выпить.

— Во всяком случае, никто не будет скучать по Фрэнку, — сказал Микки, лихорадочно перебирая в уме шаги. — Мы прострелим ему голову и сбросим в реку.

Йен стоял, прислонившись к кассе, и ему даже не хватило приличия, чтобы выглядеть слегка обеспокоенным.

— У него паршивая кратковременная память. Он, наверное, уже и забыл, — убеждал он, но Микки ни на секунду ему не поверил.

— Мы не можем рисковать, — отрезал он, потому что Йен, казалось, думал, что все будет в порядке, независимо от того, что произойдет. Казалось, он просто не понимал, что если Фрэнк проболтается и слух дойдет до Терри Милковича, то тогда уже сам Микки получит пулю в голову и приятно искупается в реке.

— Я поговорю с ним, — предложил Йен, и он сказал это решительно, но также, как будто он все еще чертовски полагал, что разговоры исправят весь этот ураган дерьма.

— Отрежь ему руки, вырви зубы, и его даже не опознают. — Микки собирался посадить Галлагера на этот гребаный поезд убийства Фрэнка, даже если это будет последнее, что он, блядь, сделает, что вполне могло случиться, если Галлагер не сядет на этот гребаный поезд убийства Фрэнка.

— Следи за магазином, а я займусь этим, — сказал Галлагер, отмахиваясь от Микки и направляясь к входной двери.

— Мой дядя Джо работает на литейном заводе. Он бросит зубы в хромированный чан, и все будет кончено. — Микки начал срывать с себя толстовку, обильно потея, несмотря на отсутствие подкладки.

У двери Галлагер прервал свою миссию и обернулся, чтобы посмотреть Микки в глаза.

— Микки, тебе нужна эта работа для твоего испытательного срока.

Теперь голос Галлагера звучал на грани отчаяния, и Микки начал подумывать, что, возможно, Галлагер не хотел смерти своего мудака-отца. Это было довольно непонятно для Микки, который не стал бы возражать, если бы кто-то, способный на эту работу, вызвался размозжить голову его отцу.

— Нет, — сказал он, угрожающе подняв палец. — Что мне нужно, так это позаботиться о Фрэнке, прежде чем он успеет раскрыть свой большой рот. — Галлагер все еще выглядел недовольным, его губы сжались в тонкую линию, и Микки сжалился над ним, потому что, возможно, парнишка не должен нести ответственность за то, что делает его собственный старик. И Галлагер был просто слабаком в такого рода дерьме, даже если его большой мечтой было пойти и расправиться с кучей талибов. — Оставайся здесь. Это не займет много времени.

***

Это не должно было занять много времени, потому что Фрэнка обычно чертовски легко найти, поскольку только в нескольких местах готовы терпеть его присутствие в любое время. Вот только Фрэнка нет ни в одном из них. Микки думает, что «Алиби» наиболее вероятный вариант, так как Кевин чертовски мягкотелый, позволяя Фрэнку пить намного больше его платежеспособности, но там его нет. Старшая сестра Галлагера также сказала Микки, что она его не видела, и черт побери, у нее не больше причин покрывать задницу Фрэнка, чем у кого-либо другого, так что она, возможно, даже говорила правду. И с каждой секундой, пока Фрэнк блуждал там, в огромном мире, все более вероятным становилось то, что он открылся какому-то незнакомцу, в котором признал родственную душу, и заливался соловьем о своем среднем сыне, имеющем младшего сына Милковича в задницу.

В конечном итоге, Микки позволил Джои и Игги уйти, и заснул на диване в своем стрельбище вместо того, чтобы идти домой, боясь, что по возвращении его папаша разнесет ему голову, стоит ему только переступить порог. Если бы Терри не услышал новости, то вряд ли стал бы переживать из-за того, что Микки не было дома всю ночь.

Утром он позвонил Игги, голос которого все еще звучал достаточно нормально, так что Микки решил, что можно спокойно пробраться в дом, переодеться и собрать своих братьев, чтобы еще раз проверить город на предмет Фрэнка. Но если он и был где-то поблизости, то затаился.

Единственный человек, который догадался бы сказать Фрэнку, чтобы он затаился, был чертов Йен. Что за ссыкло.

Микки оставил своих братьев в доме Милковичей. В любом случае, им уже немного поднадоела охота на Фрэнка, и пока они проверяли некоторые из самых захудалых баров в городе, Джоуи купил немного кокса, который он хотел попробовать. Микки оставил их самих по себе и направился в «Кэш и Граб».

Микки подошел с черного хода и нырнул под дверь грузового отсека, где обнаружил Галлагера, который с напряженным видом курил на ящике с инвентарем. Ну, Микки мог, блядь, его понять.

— Где он? — Потребовал Микки.

— Знать не знаю, — быстро ответил Галлагер, как ни в чем не бывало.

— В его распоряжении было двадцать четыре часа, чтобы проболтаться, — медленно проговорил Микки. — Где он?

Галлагер встал, повернулся к Микки и затянулся сигаретой.

— Он не будет болтать, — сказал он так просто, словно Фрэнк Галлагер не сделал гребаную карьеру, разочаровывая своих детей и портя им жизнь из желания насолить или по собственной дурости.

— Если мой отец узнает об этом, он убьет меня собственноручно, — подчеркнул Микки, потому что, хоть он и говорил об этом уже не раз, Галлагер, похоже, думает, что он преувеличивает. Но Микки не имел склонности к драматизму.

Галлагер лишь фыркнул и засобирался в магазин. Микки последовал за ним.

— Я проверил шестнадцать баров, приют для бездомных, трущобы под линией метро, твой дом, дом чокнутой Шейлы, где он, черт возьми? — Микки схватил Галлагера за руку, но тот просто развернулся и вырвался, резко дернув плечом.

— Я не знаю, — огрызнулся он в ответ с раздражением, но в то же время избегая встретиться с Микки взглядом, да и голос его звучал слишком виновато.

— Чушь собачья! — Взорвался Микки, потому что он должен был догадаться, что напрасно ожидать от Галлагера, что тот отдаст предпочтение Микки перед любым членом своей семьи, даже если это поганый Фрэнк. — Ты его предупредил.

Выйдя из себя, Микки прошел за прилавок и открыл кассу.

— Я ненавижу его больше, чем ты, — защищаясь, сказал Галлагер, следуя за Микки к прилавку.

Микки рылся в кассе, умело отсчитывая купюры. Он просто уберется отсюда, но дело в том, что ему, возможно, придется податься в бега, и он не мог позволить себе ждать, когда Линда с ним рассчитается.

— Это не воровство. Тут меньше, чем мне должны за отработанные на этой неделе часы. С меня хватит. — Он указал на дерьмовый магазин вокруг себя. — Я закончил. — Он указал на Галлагера. — Закончил.

Микки вышел из-за прилавка, и Галлагер предпринял попытку преградить ему путь. Микки мог бы сделать из этого проблему, если бы захотел, но он просто отшатнулся назад в раздражении.

— Микки, пожалуйста, — сказал Йен с ноткой отчаяния, сквозившей в его голосе, когда он схватил Микки за руки. Микки хмыкнул, на самом деле не привыкший к тому, чтобы Галлагер был груб с ним за пределами того времени, когда они трахались. Он все время прикасался к Микки, словно случайно, но так крепко — никогда. — Не делай этого, мать твою.

Микки почувствовал, некое неловкое напряжение, нарастающее между ними. Это не было сексуально — в кои-то веки — но все еще удерживало в воздухе атмосферу предвкушения. Только не сулило ничего хорошего.

Лицо Галлагера смягчилось, его большие пальцы начали двигаться маленькими кругами в том месте, где они прижимались к бицепсам Микки. Микки опустил глаза, чтобы проследить за этими небольшими движениями, потому что это было знакомо, но не вписывалось в текущую ситуацию. Это было то, что Йен делал только после секса, когда обнимал Микки. И никогда в другое время.

Йен сделал полшага вперед, втиснувшись в личное пространство Микки и все еще держа его за руки, так что Микки не мог отступить.

— Пожалуйста, Микки, — сказал Йен, его голос был таким тихим, что Микки было почти необходимо сосредоточиться, чтобы понять, что он говорит. — Пожалуйста. Для меня. Будь хорошим мальчиком для меня.

Микки оттолкнул его с такой силой, что тот с грохотом ударился о полку позади него, опрокинув на пол несколько банок. Галлагер выглядел шокированным, очевидно, не ожидая такого поворота.

Микки провел тыльной стороной дрожащего запястья по каплям пота, выступившим на его лбу.

— Ты не можешь этого делать, — выдавил он, ненавидя себя за то, как трудно было открыть рот, чтобы заговорить, как близко он был к тому, чтобы соскользнуть в ту зону, где он согласился бы на все, чтобы угодить Йену и сделать его счастливым с Микки. Он ненавидел свой дрожащий голос и гадал, сможет ли Йен увидеть, как близко он подошел к краю пропасти, и как легко было бы ему надавить чуть сильнее и получить то, чего он хотел.

Йен поднял руки.

— Прости. Ты прав, мне не следовало этого делать.

Галлагер сделал шаг вперед, как будто он собирался положить свои руки обратно на Микки, но Микки отступил от него, находясь в панике от того, что он может сделать, если Галлагер прикоснется к нему снова.

Микки уж точно никогда не чувствовал, что теряет контроль, когда Галлагер трахал его. Конечно, в тот момент его основное внимание было сосредоточено на Галлагере, чтобы Галлагер был счастлив с ним, но, во всяком случае, его никогда не заставляли делать то, что ему не нравилось. Галлагеру было легко угодить таким образом. Иногда это даже заставляло Микки чувствовать себя всемогущим. Каждое слово похвалы, произносимое Галлагером, было связано с тем, что сделал Микки. Он заставлял Галлагера говорить эти приятные вещи.

Теперь же он чувствовал, что теряет контроль. Как будто Галлагер мог заставить его сделать что-то, чего Микки делать не хотел. Это было ужасающе.

У Галлагера был такой вид, будто он сожалел о своей попытке, но, опять же, похоже, он не понимал всей серьезности ситуации.

— Микки, я просто не хочу, чтобы ты…

— Ты думаешь, меня волнует, чего ты хочешь? — Огрызнулся Микки. — Что я тебе только что сказал? — Микки старался не обращать внимания на то, что в животе у него все переворачивается, и на тихий предательский голосок в затылке, кричащий о том, как плохо он поступил, сделав Йена несчастным. — Ты думаешь, что мы тут парень и девушка? Ты для меня всего лишь теплый рот.

Это было действительно смешно, потому что Микки дважды опускался перед Галлагером за каждый один раз, когда Галлагер опускался перед ним, потому что Микки нравилось быть сосредоточенным на Галлагере и не нравилось, когда Галлагер не мог говорить.

Галлагер выглядел так, словно получил удар под дых, и Микки понял, что ему нужно убираться отсюда немедленно, и не только из магазина, потому что Микки захотелось упасть на колени, уткнуться лицом в теплый твердый живот Галлагера и молить его о прощении, пока он не перестанет чувствовать себя... плохим мальчиком.

Эта фраза заставила Микки почувствовать себя ребенком, маленьким и беспомощным, что не было актуальным для его Альтер эго. За всю жизнь его называли гораздо худшими словами, так что эти два маленьких слова должны были быть просто смехотворными. Но это было не так.

Микки был плохим, и Галлагер сказал, что никогда не использует его потребность быть хорошим против него самого, и он солгал. И Микки не должен был находиться здесь прямо сейчас.

— Извини, что я должен убить твоего отца, но я делаю одолжение многим людям, — сказал Микки, развернувшись на пятках и направившись к двери. — Тебе в том числе.

Микки направился вниз по улице, вдавливая ладони в глаза и стараясь не блевануть, пока «плохой мальчик, плохой мальчик, плохой гребаный мальчик» хором кружило в его голове. Тряпка. Он был таким ебаным трусом.

На самом деле он был слабаком настолько, что когда позже тем же вечером Джоуи ворвался в дом, чтобы сообщить Микки, что он нашел Фрэнка, и Микки, с пистолетом в руке, был в нескольких шагах от решения всех проблем, все, о чем он мог думать, было гребаное опустошенное лицо Йена Галлагера. И он не смог этого сделать.

И раз уж он не мог этого сделать, он также знал, что не может оставаться здесь. По целому ряду причин, первая из которых заключалась в том, что Фрэнк все еще непременно проболтался бы. Во-вторых, Микки только что доказал, каким слабаком он был. Если он останется на Южной Стороне, то через неделю приползет обратно к Галлагеру. И он не может. Он просто не может быть таким человеком.

Поэтому, когда он увидел, как несколько полицейских арестовывают пьяного за то, что он помочился на улице, он принял быстрое решение. Врезать копу по лицу было приятно. Бить копа всегда было приятно. И он засмеялся, когда спросил, не нарушит ли это его испытательный срок, потому что, конечно же, нарушит, и он, вероятно, будет отсутствовать в доме Милковичей в течение нескольких месяцев. Он будет вдали от Галлагера в течение нескольких месяцев. Никакого искушения. Никакой необходимости беспокоиться о том, что его отец приплетется домой из «Алиби», услышав кое-какие неприятные слухи, и снесет ему башку бейсбольной битой.

Микки должен был чувствовать облегчение. Нет, он определенно чувствовал. Поэтому он рассмеялся и проигнорировал образ того, как будет выглядеть лицо Галлагера, когда тот услышит, что Микки позволил себя накрыть за что-то столь идиотское и легко обходимое.

— Плохойплохойплохойплохойплохойплохой, — скандировало в его голове.

Микки только оскалился и рассмеялся, потому что это было лучшим вариантом, нежели плакать.