Есть те, кто рождён для призраков, кто слышит зов и не имеет сил воспротивиться зову тому. В старых домах, кишащих памятью и призраками, всегда есть место живому слышащему. И тот, кто слышит, всегда находит. Но если вы повстречали эхо печали прошлых лет случайно, если вы тот, кому оно не предназначено — бегите.

Никогда не подавайте призраку руки, иначе идти придётся по пути забвения и сойти с той дорожки — всё равно что зайти ещё дальше, глубже.

Быть призраком.

Ранним утром, едва рассветные лучи коснулись земли, Гермиона собрала небольшую сумку, намереваясь после поездки к Блэкам отправиться в город и пожить немного в гостинице. Выгнала старый бьюик на улицу, и под его колёсами жалобно заскрежетали камни подъездной дорожки. Свежий воздух холодил шею, и Гермиона остановилась, чтобы спешно обмотать её небольшим и лёгким шарфом изумрудного цвета. От него пахнуло сладостью цветочных духов, и Гермиона, прислушавшись к запаху, на мгновение закрыла глаза и глубоко вдохнула, испытывая удовольствие от контраста сладости и холодного влажного воздуха. Она не могла вспомнить марку духов, но помнила, что перестала пользоваться ими из-за навязчивости запаха. Мокрый кленовый лист упал на лобовое стекло, это движение заставило Гермиону вздрогнуть и открыть глаза. Оранжевый в самой сердцевине и бордово-коричневый по краям, он распластался по стеклу, и чтобы снять его, Гермионе пришлось выйти из машины в холодное утро и снять довольно большой лист рукой. В груди протяжно заныло, будто что-то в ней противилось тому, чтобы покинуть это место, пусть и ненадолго. Она осмотрелась вокруг, ловя себя на удивительно глубокой и тревожной тоске.

«Это моё, это принадлежит мне» — закружилось в голове.

— Я вернусь, — тихо, но решительно произнесла она, забираясь в машину и кладя лист клёна на сиденье рядом.

Небо, разбухшее от свинцовых туч, спустилось ещё ниже, ветер усилился, пригоняя клочки тумана. Гермиона завела машину и тронулась в путь. Ехать следовало не больше пятнадцати минут, однако дорога показалась ей бесконечной. Возможно, из-за наклона дороги и высоких деревьев, стоявших нестройной чередой и гнущих свои яркие макушки, словно опущенные в бордовые, оранжевые и жёлтые краски. Красного тоже было очень много, листья стелились ковром, а мокрый асфальт казался темнее. Меж стволов засела непривычная в такое время суток тьма, она казалась живым существом, следовавшим за Гермионой, которая тщетно пыталась всматриваться в самую глубину. Приходилось напоминать себе смотреть на дорогу, хоть и совершенно пустую. В другое утро Гермиона открыла бы окно, наслаждаясь влажной прохладой, струящейся прямо в лицо. Но теперь казалось, что, опустив стекло, Гермиона впустит всю тревогу, сгустившуюся снаружи. Наконец, она свернула и деревья расступились, открывая её взору довольно ветхий мост. И хотя по заверениям Беллатрикс он был довольно крепким, доверия при первом взгляде вблизи не вызвал. Гермиона притормозила, рассматривая местность. Вблизи вид был совсем другим, нежели издалека, словно само пространство преображалось от сокращающейся близости.

И внезапно Гермиона ощутила ослепительное желание оказаться снаружи. Вид, открывшийся взору, взывал к чему-то внутри. К чему-то спящему, но покорённому множество десятилетий, а то и столетий назад. Словно она добралась до сказочного мира спустя долгие годы поиска, неверия других, что она не то что отыщет его, а что это место в принципе существует. Она обернулась на мгновение, чтобы проверить, так ли разительна эта перемена, как ей кажется, и впрямь позади будто провели черту. У самих деревьев.

Солёный воздух, запах мокрого камня и водорослей, заставляли вдыхать жаднее, глубже. Замок из серого гранита, с двумя небольшими башнями и шпилями на них, был залит особым сиянием, которое не походило на солнечное и было скорее лунным, будь на небе луна, но кроме небесного свинца над черепичной крышей ничего не было, потому Гермиона пришла к выводу, что сияние можно счесть внутренним. Так сияют только по-настоящему старые здания, выточенные из скал, сбитые волнами по краям и хранящие дыхание времени и звёздную пыль, осыпавшуюся тысячи лет. Стоял замок на возвышенности с краю так, что внизу одной из стен, отвесной, бушевала река. Плющ вился с одной стороны и выходил на другую, огибая стену, окна и едва не касаясь фундамента со стороны обрыва. В окне на втором этаже левой башни мелькнул чей-то силуэт, и Гермиона подумала о Беллатрикс, наблюдающей за тем, как она тут стоит, подобно статуе, и тянет время.

Где-то в глубине неба загремел уже не первый раскат грома, напомнив Гермионе, что действительно следовало поторопиться. Но разум — логово скорпионов — был захвачен ощущением чего-то неизбежного. Шум реки становился сильнее, яростнее, он нарастал и множил силу, Гермиона ощутила себя крошечной, неспособной сопротивляться огромному магниту, призывающему её к себе. Возникло чувство ещё более сильное — потребность оказаться на той стороне, потому что она, наконец, была именно там, где должна. Безжалостный порыв ветра, настигнувший Гермиону и толкнувший в спину, заставил её сердце сжаться, в ветре ей почудилось собственное имя. Она обернулась, будто и в самом деле ожидала увидеть того, кто её окликнул с такой пронизывающей тоской. Но позади никого не было. То шептались деревья, качая на ветках тревогу.

Вернувшись в машину, как зачарованная Гермиона пересекла мост, позабыв о тягостных мыслях, терзавших её ещё мгновения назад. Забыла она и о том, что оставила позади. Подъездная дорога оставляла желать лучшего, но, не обращая внимания на неудобства, Гермиона пересекла остатки расстояния, останавливаясь у невысоких каменных ворот, точнее у того, что от них осталось. Машину она решила оставить здесь. На территории располагалась ещё пара жилых домов, много меньше самого замка, но сложенных из того же камня. Красные черепичные крыши, блестящие от влаги, контрастировали с насыщенной серостью и зеленью, рождая странное чувство уюта. Позади домов располагался сад, захватывающий основную территорию и уходящий за замок прямо к отвесной стене.

Вышедшая из одного из домов женщина суетливо вскинула руками и поспешила к Гермионе, закинувшей за спину небольшой рюкзак. Рыжие волосы женщины трепал ветер, глаза блестели синевой, а на губы легла растерянная улыбка.

— Мисс Грейнджер? — воскликнула она приветливо, вытирая на ходу руки о выцветший фартук, — я не ждала вас так рано, мисс Блэк не назвала времени, а завтрак ещё не готов, ох, — она протянула Гермионе руку, — я, Молли, Молли Уизли.

— Очень приятно, — отозвалась Гермиона, с охотой пожимая протянутую ладонь, — зовите меня просто Гермионой. Я и сама не думала, что приеду так рано, но мне не спалось и не сиделось на месте.

Гермиона улыбнулась, на удивление искренне, и обернулась в сторону замка.

— О завтраке не беспокойтесь, я не задержусь, — добавила она, возвращая взгляд к Молли.

— Нельзя же просто уехать и не попробовать лимонный пирог с базиликом! — воскликнула Молли, жестом провожая Гермиону к порогу с каменными колонами, увитыми плющом и сиреневыми цветами блю маджента. — У нас так давно никого не было, нельзя же просто заскочить на пять минут, нет-нет, даже не думайте…

Молли замерла на полуслове, останавливаясь с Гермионой, восхищённо рассматривающей бутоны. Несколько раз она подняла руку, чтобы коснуться растения, но дрожащие пальцы так и не тронули цветков.

— Мисс Цисси большая любительница сада, все цветы она выращивает сама, но эти розы, — Молли понизила голос, будто опасаясь, что ветер разнесёт её слова, — эти розы цветут только в этой части замка. Их она особенно любит.

Гермиона заворожённо осмотрела вязь стеблей, испытывая необъяснимый трепет. Когда Мудрый Король пришёл за ведьмой, за своей наречённой, путь к ней был увит сиреневыми розами, источавшими яд и соль. Розы цвели даже сквозь камень, потому что ведьма ждала его тысячи лет. В первой книге «терновые ведьмы и заброшенная полночь» Мудрый Король вынул из груди сердце, чтобы вложить его в грудную клетку своей ведьмы, чьё сердце склевал ворон. Гермиона снова улыбнулась, озарённая светом воспоминания изнутри. Молли взглянула на неё по-прежнему взволнованная и суетливая. Её щёки раскраснелись ещё больше, придавая ей забытое сияние молодости.

— Надо же, — пробормотала она, качая головой, — гости.

Переступив порог, Гермиона снова замерла, захваченная прохладой. И уже не обращала на Молли никакого внимания. Внутри воздух казался другим, более весомым, насыщенным, преисполненным особой сладостью, от которой свербило в груди. Потолок оказался сводчатым и высоким, чего и стоило ожидать, но всё же Гермиона была поражена. Коридор, выложенный мелким необработанным камнем, утопал в полумраке, слышался размеренный ход часов, на стенах вдоль коридора висели картины в тяжёлых рамах. В левом ряду, где были изображены, по всей видимости, Блэки старшего поколения, не хватало одной картины. Вместо неё осталась зияющая пустота с потемневшим камнем.

— Здесь прежде висел портрет мисс Андромеды, — произнесла Молли, понизив голос, в котором витками закружилась печаль.

Гермиона вздрогнула от звука имени, которое в сознании тут же легло на плечи загадочного призрака, всё бегущего от своей беды. С трудом сглотнув, Гермиона заставила себя двинуться дальше, будто уже знала путь.

Молли проводила её в небольшую гостиную, после чего удалилась, пообещав принести чай. Гермиона несмело осмотрелась и подошла к окну, выходившему в сторону реки, буйно плещущейся под рваными потоками ветра. Рокот волн выуживал из её памяти странные ощущения тревоги и уюта, сплавливая их в новую причудливую смесь. Погружённая в это пленительное состояние, Гермиона вдруг ощутила, как по спине пробежал холодок, будто до шеи дотронулись холодными кончиками пальцев, она обернулась и заметила, что занавес, увивающий проход, колышется. Кто-то наблюдал за ней, снова, то же чувство она испытала, когда только подошла к замку. Будто кто-то тронул её взглядом и исчез.

Несмотря на то, что ожидала Гермиона именно её, появилась Беллатрикс неожиданно, словно материализовавшись из воздуха. Вот Гермиона на мгновение отвернулась, опустив рюкзак прямо на пол, а вот в том месте, где была пустота, теперь появилась Беллатрикс. Выглядела Беллатрикс иначе, чем прежде, словно окружающая обстановка придавала её виду зловещей и мрачной таинственности, от чего у Гермионы перехватило дыхание, едва она взглянула на вошедшую женщину. Её густые чёрные волосы потоками смолы стекали на плечи и струились за спиной, в здешнем свете в них присутствовала металлическая синева, и казалось, что они светятся. Во рту пересохло и страшно хотелось облизнуть такие же сухие губы, но Гермиона вдруг поняла, что не может пошевелиться — настолько зачарована представшей перед ней Беллатрикс. Та внимательно и молчаливо разглядывала девушку, отступившую к окну, едва она появилась. Тишина сгущалась между ними, как свежие сливки, но Беллатрикс упорно продолжала молчать и пристально смотреть, словно увиденное ею приносило столько удовольствия, что прервать его было подобно смерти.

Ничего не происходило.

Но смотрела Гермиона так, будто прямо в это мгновение мир переворачивался и разламывался под собственным весом. Гермиона чувствовала себя беспомощной, готовой просто ожидать своей участи. Таким пленительным было это место и женщина, им владевшая. Она смотрела так, будто всё вокруг принадлежало ей, всё, чего мог коснуться её взгляд. Дышала Гермиона через раз и, если бы Беллатрикс объявила, что с этого мгновения она не больше, чем её собственность, у неё не нашлось бы слов возражения. Беллатрикс улыбнулась одними уголками губ.

Такое губительное воздействие…

— Мисс Грейнджер, — произнесла наконец Беллатрикс, театрально разведя руками и отодвигая занавес. Жест, в котором не было никакой необходимости. — Не думала, что вы такая ранняя пташка.

Она прошла вглубь комнаты, медленно и будто кружа вокруг добычи.

— Не смогла уснуть, — Гермиона выдохнула и передёрнула плечами, силясь прогнать напряжение, сковавшее её подобно железным прутьям. В комнате стоял глубокий и насыщенный цветочный запах с примесью сухоцветов. Оттого воздух казался таким плотным и вытесняющим. Гермиона снова попятилась к окну, упираясь в широкий подоконник и чувствуя прохладу тонкого занавеса, коснувшегося её запястий, когда она инстинктивно ухватилась за выступающую часть подоконника. — К тому же я решила провести в городе пару дней, чтобы собраться с мыслями и подумать над тем, что хочу делать дальше.

Беллатрикс удивлённо вскинула бровь.

— Я думала, что для этого вы купили дом, — начала она негромко, присаживаясь в кресло и указывая Гермионе на другое. — Вы ведь хотели вернуться к писательству?

Гермиона последовала её примеру, опускаясь в глубокое и мягкое кресло с бордовой обивкой. Чувствовала себя Гермиона очень странно и никак не могла понять, что именно вводит её в такую прострацию, словно вокруг внезапно оказался выдуманный мир её сказок. Мрачные своды замка, старая мебель, таинственная женщина, чья красота в этих стенах открылась вдруг такой же мрачной. Женщина, смотрящая так, что Гермиона чувствовала всю себя до последней клетки. Именно так, этот взгляд делал Гермиону настоящей в развернувшейся сказке.

— Всё верно, — наконец она нашла слова, чтобы ответить, — но я подумала, что будет не лишним и только мне на пользу изучить историю города, провести исследования в архивах…

Молли принесла поднос с чаем и тёплым домашним печеньем, рядом стоял и обещанный пирог. С тихой радостью поглядывая на Гермиону, Молли удалилась так же быстро, как вошла. Сделав несколько спасительных глотков чая, Гермиона выдохнула со странным облегчением.

Беллатрикс развела руки и положила на оба подлокотника, словно под ней было не кресло, а трон. Банальное сравнение, но столь верное в данном случае, что Гермиона снова ощутила лёгкую покалывающую дрожь.

— И что же именно вы рассчитываете отыскать, мисс Грейнджер? — низкий голос Беллатрикс звучал протяжно и будоражил, как только способна будоражить опасность. Она едва заметно, но всё же различимо подалась вперёд. — Какие истории вас зовут?

Её поведение, тон голоса грозили Гермионе тем, что обе они прекрасно понимают, о идёт речь. История семьи Блэк, истрёпанная злыми языками и завистливыми душами. Ещё никогда Гермиона не чувствовала другого человека столь отчётливо.

Она небрежно пожала плечами, совладав с собой, в конце концов Беллатрикс просто человек, она не умеет читать мысли, а рассказывать ей Гермиона ничего не обязана. Беллатрикс явно ждала ответа, остановив тревожно-хищный взгляд на Гермионе, и тогда Гермиона впервые подумала о том, что, возможно, за угрозой Беллатрикс прячет нежелание или что-то вроде страха, что Гермиона станет думать, узнав историю семьи Блэк. Или, быть может, когда на протяжении многих лет люди извращают события, кроме усталости, досады и злости ничего не остаётся.

— Ничего конкретного, — сказала Грейнджер с твёрдой уверенностью.

Раздался мелкий, дробный стук, и не сразу Гермиона поняла, что начался дождь, буквально за несколько мгновений превратившийся в сильнейший ливень. Спохватившись, Гермиона бросилась к окну, пытаясь разглядеть сквозь пелену дождя хоть что-нибудь ещё. Шум реки казался ещё громче и страшнее, пенная, плотная серость проникла повсюду, наделяя тяжестью всё, чего касалась.

— Боже мой, — простонала Гермиона, поднеся ладонь к голове и проведя по лбу и волосам, отбрасывая их назад.

— Вы разве не слышали штормовое предупреждение? — в её голосе отчётливо звучали стальные ноты наследственной власти, зреющее веками в династиях. Обернувшись к Беллатрикс, Гермиона увидела, что и она стала будто бы тяжелее, подобна каменному изваянию старых богов, обнаруженных в разрушенном храме. Разящая красота, удушающее и одновременно трепещущее чувство.

— Нет, я никогда не слушаю радио, — внутри закралось подозрение, окрепшее при виде того, насколько безмятежной теперь показалась Беллатрикс Гермионе. Она прищурилась, — но вы знали, когда приглашали меня?

Вопрос был риторическим, но прежде, чем подняться и подойти к окну, поравнявшись с Гермионой, Беллатрикс ответила:

— Может, знала, — она повела плечом и улыбнулась, — может, нет, но вы, мисс Грейнджер, конечно, можете остаться и переждать шторм здесь, — она развернулась к Гермионе, чуть поджала губы и добавила сокрушительное. — Со мной.

Гермиона тяжело сглотнула, едва перенося эту опаляющую и непозволительную близость, разомкнула пересохшие губы, чтобы провести по ним кончиком языка и отметив, что Беллатрикс проводила это действие взглядом, произнесла:

— Сдаётся мне, — она снова облизнула губы, словно этот тихий полушёпот иссушал их ещё сильнее, — что вам известно, какое влияние вы на меня оказываете, и наслаждаетесь эффектом.

Беллатрикс выгнула бровь и придвинулась ещё ближе:

— Правда? И что же это за эффект? — раздался чудовищно сильный раскат грома, заставивший содрогнуться даже стены, но Беллатрикс будто бы и не заметила, продолжая смотреть на Гермиону, пока внезапно не скользнула взглядом куда-то за её плечо.

И та вдруг снова ощутила необычное волнение, чувство, будто к горячей коже прикоснулись кубиком льда. Она инстинктивно повернулась, чтобы узнать, кому принадлежит ужаливший её в спину взгляд, но уловила лишь скольжение тени. Гермиона снова вернула внимание Беллатрикс, которая встретила её взгляд так же вызывающе.

— Ваша сестра не станет возражать против моего присутствия? — Гермиона внезапно осознала, что, возможно, ускользающая от неё тень принадлежит сестре Беллатрикс.

— Нарцисса довольна замкнута, но уверяю, что против такой компании возражать не станет. — То, как она назвала её по имени, застыло иглой в сердце Гермионы.

Она не смогла бы объяснить самой себе, что за странное, обволакивающее и в то же время острое чувство захватило её в тот миг, как имя сестры слетело с губ Беллатрикс. Но могла бы привести тысячи сравнений, будь то вспышка вязкой тьмы, поглотившей всё светлое, или потоки ледяной воды, заполняющие горящие лёгкие. Разорвавшийся снаряд, окативший градом осколков. Гермиона ощутила собственное учащённое дыхание уже как свершившийся факт.

Беллатрикс, наконец, сдвинулась с места, намереваясь вернуться в кресло, когда Гермиона заговорила снова:

— Я привезла шкатулку.

Беллатрикс остановилась. Её словно взяла оторопь, так мгновенно и будто безвозвратно она застыла. Гермиона вынула из рюкзака шкатулку, бережно прижимая её к себе, и осторожно обошла Беллатрикс, отметив бледность, обесцветившую её лицо. Нижняя губа Беллатрикс едва заметно подрагивала, дышала она очень тихо, словно притаившись, глаза потемнели. Она опустила взгляд на руки Гермионы, обхватившие шкатулку.

Молния посеребрила пространство, за ней последовал ещё один раскат грома, чьё эхо зазвенело у них над головами, пойманное в ловушку. И тогда Беллатрикс зажмурилась, беззащитная и хрупкая, что та фарфоровая статуэтка. Гермиона и сама едва дышала, переняв состояние Беллатрикс, которой протянула шкатулку.

— Я так давно не видела её, — проговорила она одними губами.

Она снова окинула Гермиону взглядом, в котором та уловила блеск лихорадки, и, забирая своё сокровище, коснулась прохладных пальцев Гермионы, ненадолго задерживая прикосновения и деля ещё один долгий и глубокий взгляд. Мир вокруг бушевал и гневался, а Гермиона стояла, протянув руки к женщине, которая, столкнувшись с прошлым, оказалась к нему неготовой. Гермиона ощущала её дрожь и волнение, но продолжала молчать.

— Спасибо, — снова произнесла Беллатрикс, прижав к себе шкатулку, как до того это делала Гермиона. Больше не глядя на неё она прошла мимо и скрылась в коридоре.

Гермиона ещё долго не решалась посмотреть ей во след.

Гроза сужала пространство, казалось, что огромный замок превратился в плотную коробку, в которую никак не проникнуть, чувство безопасности плескалось где-то поблизости и было бы абсолютным, если бы не обуревающий Гермиону поток эмоций. Река била о скалистый берег, грохот стоял такой, что в пору было закладывать уши. Было уже довольно темно, но изменить что-либо Гермиона не решалась. Телефон разрядился, а вещи остались в машине, кроме рюкзака Гермиона ничего не брала с собой, так как не собиралась оставаться. Но теперь эта мысль отдавалась в глубине души томящей вязкой сладостью, от которой периодически перехватывало дыхание. Погрузившись в свои мысли, Гермиона не сразу поняла, что больше не одна. Но заметив, что уединение нарушено, Гермиона без колебаний осознала, что это не Беллатрикс. Отвернувшись от окна, она увидела в проходе незнакомую женщину, чуть выше Беллатрикс, тонкую, как молодое вишнёвое деревцо. На ней было серое платье в пол и такая же серая кружевная вуаль.

— Мисс Грейнджер, — произнесла она ровным холодным голосом, вуаль качнулась под её словами. — Славно наконец встретить вас.

У Гермионы похолодели ладони. Она почувствовала, как искажается пространство вокруг, как наполняется электричеством, но дышалось так легко и свободно, будто воздуха чище она никогда не знала.

— Нарцисса Блэк, — добавила женщина, склонив голову вбок, будто рассматривая Гермиону куда пристальнее, чем позволяли приличия. Но Гермионе отчего-то было приятно, ей хотелось, чтобы Нарцисса смотрела на неё, пусть сама встретить её взгляд она и не могла.

— Я рада встрече, — вымолвила Гермиона, она смотрела зачарованно, прослеживая под тонкой газовой тканью неясные черты. Она не видела её лица, но чувствовала — это очень красивая женщина.

Её хотелось коснуться.

— Вы не притронулись к пирогу, — сказала Нарцисса, продвигаясь вперёд и усаживаясь на кресло, в котором ещё недавно сидела Беллатрикс. Луна, сменившая чёрный бархат беззвёздной ночи.

В её волосах, тёмных с белоснежной проседью, сверкнул металл тонких заколок, удерживающих, по всей очевидности, вуаль. Голос Нарциссы, гладкий и ровный, звучал отчётливо, словно был наложен поверх всего шума. Непоколебимый.

— Нет аппетита, — отозвалась Гермиона, присаживаясь на край кресла и отмечая, что теперь к общей атмосфере добавился запах базилика, запечённого в сладком, сдобном тесте. Это ей тоже нравилось — запах выпечки в грозу. — Ваша сестра позволила мне остаться и переждать шторм.

Нарцисса кивнула:

— Это разумно, — прозвучало это так легко, будто именно к этому всё шло с самого начала, и даже с момента, как Гермиона впервые ступила на эту землю. — К тому же у нас нечасто бывают такие интересные гости, — она сделала паузу, усмехаясь, — если быть точной, то гостей у нас не бывает вовсе. Вы не замёрзли? Молли чуть позже растопит камин и зажжёт свечи, так как света в доме нет из-за грозы.

— Нет, — Гермиона качнула головой, — напротив, мне нравится прохлада. Обычно грозы вызывают во мне чувство уюта, — добавила она, поймав себя на страстном желании сказать что-нибудь ещё.

Она вдруг ощутила странную потребность говорить, возможно, оттого, что ей очень хотелось поговорить именно с Нарциссой, которая, по словам Джинни, превратилась в затворницу. Её присутствие волновало и будоражило, но иначе, нежели её сестра, и на этих диких контрастах Гермиона улавливала сладостное и запретное чувство, какое бывает только когда приходится хранить порочную тайну. Нарцисса сложила руки внизу живота, бледные пальцы были свободны от колец, в отличие от рук её сестры. Гермиона не могла отвести от них взгляда.

Из-за участившихся вспышек молний, наполняющих комнату слепящим белым светом, Нарцисса выглядела каменным ангелом в своей воздушной серости, парящей вокруг неё. Гермионе почти жгло язык, и она спросила:

— Молли сказала, что вы выращиваете цветы, — Гермиона придвинулась на самый край кресла, влекомая вперёд. Возможно, но ей показалось, но она услышала трепетный выдох. — Розы, увивающие колонны — невероятно красивы.

— Я предпочитаю уединённый образ жизни, мисс Грейнджер, — произнесла Нарцисса, потерев указательный палец кончиками пальцев левой руки — изящное движение, снова привлёкшее взгляд Гермионы к её рукам. — Но Вы, должно быть, уже наслышаны об этом.

Нарцисса утверждала, очевидно полагая, что остатки их семьи по-прежнему окружены паутиной слухов и сплетен. Ни опровергать, ни подтверждать Гермиона не стала, она продолжала смотреть на её руки и ждать.

— Так что выбор, чем занять себя, не слишком велик, но я люблю цветы, особенно те, которые выращиваю сама, — Нарцисса качнула головой, и Гермиона, наконец, сместила взгляд, впервые подумав о том, как ей хотелось бы снять с её лица эту тряпку. — Есть что-то совершенно удивительное в том, чтобы дать жизнь чему-то, что к тому же столь прекрасно. Вы понимаете?

Гермиона задрожала, словно объятая бронёй из тысячи острых игл с ледяными наконечниками. Её волнение плескалось за берегами её контроля, и в этом тоже была своя особенная сладость.

— Да, — она кивнула, сглатывая.

Темнота сгущалась вокруг них, между ними и становилась тяжелее, выстветляя образ Нарциссы. Она больше не была каменным ангелом, но призраком, заблудшим в сердцевине шторма. Гермиона вспомнила девушку с фотографии, которую бесстыдно украла, как будто желая присвоить себе и то время, запечатлённое на бумаге. Миг чужой жизни, которой так жаждала коснуться и не знала прежде, сколь сильно это желание на самом деле. Тогда Гермиона думала об одной сестре. Теперь же…

— Именно эти розы устлали путь Мудрого Короля, — добавила Нарцисса, и сердце Гермионы забилось так сильно, что едва не проломило ей грудную клетку. Подавив порыв приложить ладонь к груди, Гермиона широко улыбнулась.

— Блю маджента, — заговорила она, очутившись в своей стихии, пока её голос тонул в другой — раздался раскат не то грома, не то волн. — Они росли в саду дома, в котором я росла. Их выращивала моя бабушка, знавшая тысячи сказок и научившая меня каждой. Для меня эти розы особенные. Значит, — помедлив, протянула Гермиона, — вы читали мои книги.

— Более того, мисс Грейнджер, я очень люблю их, — согласилась Нарцисса. По звуку её голоса было слышно, что она улыбается. Гермиона ощутила небывалый восторг, который, казалось, переполнял и саму Нарциссу, нескрываемый и несдержанный, словно через пелену её нежной холодности прорвались долго скрываемые искры детской радости и волнения.

Обнаружить её такой — удивительно и почти непостижимо. За всей этой ледяной хрустальностью билась жизнь, пылкая и необузданная. Нарцисса подалась вперёд ещё сильнее, будто готовая сойти со своего места, нуждаясь немедленно узнать, понять нечто важное, беспокоящее её так сильно, что, почувствовав эту беспощадную обжигающую волну потребности, Гермиона испугалась.

— И у меня есть вопросы, чудовища, о которых вы пишете… — начала Нарцисса, но была прервана вернувшейся Беллатрикс, следом за которой вошла и Молли.

Реальность разлетелась на тысячи осколков.

— У тебя ещё будет время утолить своё любопытство, Нарцисса, — усмехнулась Беллатрикс, заходя за спину сестры и вставая рядом. И теперь всё словно встало на места.

Мировой порядок.

Так тень стоит за спиной. Тень власти.

Гермиона, затаив дыхание, смотрела на них обеих. Беллатрикс тем временем опустила руку на плечо Нарциссы, и та немного откинулась назад.

— Сейчас мисс Грейнджер нужно показать её комнату. Шторм прекратится не скоро, нужно позаботиться о сухих дровах для растопки, — сказала она, уже обращаясь к Молли. — Молли, пусть Артур принесёт побольше поленьев, и оба можете до завтрашнего утра не появляться. Мы справимся здесь сами.

Молли мягко улыбнулась и кивнула, суетливо поправляя юбку и унося с собой поднос с чаем. Ничего по поводу нетронутого пирога она говорить не стала, иначе Гермионе пришлось бы снова придумывать причину, по которой кусок не лез в горло.

Оставшись наедине с хозяйками замка, Гермиона поняла, что изменилась сама атмосфера в комнате, и вовсе не потому, что Молли, наконец, разожгла камин. Языки пламени взметнулись вверх с треском, распространяя запах яблочной древесины и фруктовой смолы. Гермиона одновременно почувствовала себя и много лучше, и так, словно её бросили с огромной высоты как тряпичную куклу прямо на камни. Её восприятие обострилось, Гермиона испытывала тяжесть неотвратимости, чего-то раскалённого и поражающего. Как если бы на неё на огромной скорости нёсся горящий поезд.

— Ваши вещи уже в комнате, — снова заговорила Беллатрикс, нарушая воцарившееся молчание, — чуть позже, если хотите, я покажу вам библиотеку.

Её лицо, казалось, стало ещё бледнее, а под глазами залегли тени. Мрачная и гнетущая Беллатрикс и пугала, и влекла сильнее. Её долго не было, и Гермиона представляла, с какими чувствами Беллатрикс, должно быть, перебирала содержимое шкатулки и заметила ли она отсутствие одной из фотографий.

— Спасибо, — улыбнуться Гермиона не нашла сил, как приворожённая, она чувствовала, как в сердце закипает смола чувств. Что-то неясное мучило её столь свирепо, что она никак не могла сбросить с себя вернувшуюся оторопь. Её взгляд снова был прикован к белой руке на плече Нарциссы. Ребром ладони Беллатрикс касалась волос Нарциссы и Гермиона видела несколько натянутых волосков под тяжестью этого прикосновения.

— Надеюсь, всё в ценности и сохранности? — спросила Гермиона, понимая, откуда взялся этот порыв. Она хотела узнать, заметила ли Беллатрикс пропажу. Возможно, ей этого даже хотелось, хотелось дать понять, что она нуждалась в том, чтобы владеть хоть чем-то.

— Вы привезли шкатулку? — вмешалась Нарцисса, склонив голову вбок, к руке на плече. С её губ сорвалось частое дыхание, мелкое и требующее. Показалось, она хочет встать и подойти ближе к Гермионе, которая при этом представила, как Нарцисса отчаянно берёт её руки в свои и спрашивает снова. Странное звучание тоски и боли в её голосе обескуражило Гермиону, которая смогла только коротко кивнуть.

Беллатрикс же ощутимо сжала пальцы, словно принуждая сестру оставаться на месте. Она заметила, что Гермиона заметила, и улыбнулась. Как улыбаются безнадёжному, приговорённому к казни, врагу. Гермиона же, вопреки собственным ожиданиям, не дрогнула, отчего-то это движение — властное, собственническое, делающее их одним целым, не отделимым друг от друга, вызвало в ней отчаянное, сокрушительное желание не просто быть частью этого, а встать между ними, быть тем, что их соединяет.

Новое, незнакомое прежде чувство, не вспыхнувшее, а как будто выбравшееся из заперти. Словно оно было в ней всегда и наконец, обрело форму в нужный момент и с теми, кому принадлежит.

Ощущая на себе оба взгляда сестёр, Гермиона плавилась в мучительном томлении, захватившем её. Всего этого было слишком много, непосильно, но сопротивляться она не могла и не собиралась. Пусть бы и сгорела, как мотылёк, бросившийся в пламя.

Позже Беллатрикс проводила Гермиону в комнату. Просторная и выложенная тёмно-серым камнем, она казалась олицетворением былого могущества семьи Блэк. Резная мебель ручной работы, искусно отделанная, старинные предметы, которым в пору стоять в коллекции антиквариатов. И в то же время убранство казалось минималистичным. Странный и невозможный контраст, нашедший своё существование в этом месте.

В комнате было одно, но очень большое окно, сквозь которое лился серый свет, и Гермиона немало удивилась тому, как быстро пролетело время, едва ощущавшееся в стенах замка. Словно здесь временная шкала была своя, особенная. Беллатрикс оставила несколько свечей рядом с канделябром, стоящим на трюмо.

— В шкафу всё, что может вам понадобиться, мисс Грейнджер. — Беллатрикс легонько тронула её за плечо, вынуждая обернуться и сократить расстояние между ними.

Гермиона почувствовала исходящее тепло и даже жар от тела Беллатрикс. И шагнула ещё чуть ближе. В наэлектризованном воздухе блуждало не озвученное «тронь меня-тронь меня». Гермиона сжала кулаки.

— Мисс Грейнджер, — впервые Гермиона слышала, чтобы голос Беллатрикс звучал так мягко, — спасибо, что привезли её.

Её слова, наполненные печалью, отозвались горечью в груди Гермионы, она почувствовала, как много значит это эхо прошлого, перед её взором встало лицо призрачной женщины, глядящей с такой же тоской, какая звучала в голосе Беллатрикс. Гермионе тут же захотелось рассказать Беллатрикс обо всём, что ей довелось пережить в это недолгое время, о призраках, и снова о том, что она оставила себе то, что принадлежит Беллатрикс. Но вместо этого, вместо пронизывающего порыва взять Беллатрикс за руку, прижать к груди, а затем и к губам, чтобы исступлённо целовать, Гермиона произнесла только:

— Спасибо, что позволили остаться.

Беллатрикс промолчала, задержав взгляд на лице Гермионы, она долго всматривалась, прищурив глаза. И Гермиона ждала, не зная, чего именно, но ждала. Беллатрикс коротко кивнула и исчезла за дверью, плотно её затворив.

Гермиона тяжело вздохнула.

Шторм набирал силу и ярость, казалось, ему не было предела, Гермиона подошла к окну и обнаружила, что её и бушующую стихию разделяет та самая отвесная стена. Внизу билась вода, вскипали белоснежные гребни пены. Гермионе казалось, что она чувствует ледяные брызги на своей коже, запах соли здесь был сильнее всего, леденящий нутро, острый и пронизывающий. Клонило в сон, бессонная ночь и потрясения вымотали Гермиону до основания, потому она решила, что примет ванную и немного вздремнёт.

Но проспала до самого вечера и не проснулась даже когда дверь её комнаты тихонько отворилась и к её кровати плавно скользнула тень. Сон был беспокойный, но глубокий, такой глубокий, что не было ни сил, ни воли вырваться из вязкой тьмы, где танцевали призраки и рычали волки, бесконечно падали листья, и кто-то осторожно касался её лба прохладной рукой, нежность чужой ладони и тихий отчаянный шёпот, которого было не разобрать, струились под раскалённую кожу.

— Способна ли ты сама любить чудовищ?

Проснувшись, Гермиона не могла понять, где находится, и только окончательно согнав дымку сна, вспомнила события прошлых ночи и утра. Скомканное одеяло было таким мягким и воздушным, что выбираться из-под него совсем не хотелось. Но Гермиона помнила, что не укрывалась, когда засыпала. В комнате ещё витал запах акации и раздавленных гранатовых зёрен, ещё немного погодя она смогла различить медовую сладость. Упоительный запах.

Осмотревшись, Гермиона заметила на полу сложенный лист бумаги. Она встала с кровати и на цыпочках, словно опасаясь быть услышанной, подошла к двери, чтобы подобрать записку. Полумрак стремился к темноте, и Гермиона зажгла свечи, наполнив комнату уютным оранжевым светом.

«Было жаль будить вас, но обязательно спускайтесь к ужину. Беллатрикс останется в своей мастерской теперь до глубокой ночи. Я буду рада компании. Н.Б»

— Нарцисса Блэк, — прошептала Гермиона, тронув губы кончиками пальцев.

Нарцисса Блэк.

Много позже, приведя себя в порядок, Гермиона сидела перед старым зеркалом, чувствуя себя одной из женщин викторианской эпохи. Она улыбнулась своему отражению, потонувшему в золотистом свете свечи, стоявшей рядом. Гермиона поправила воротничок простого чёрного платья, затем поднялась и надела мягкий и тонкий свитер сверху.

Коридор был освещён горящими свечами в канделябрах, расставленных по всему периметру. Гермиона не сразу, но нашла столовую, в которой было так же светло ещё и благодаря растопленному камину. Нарцисса уже ждала её, в этот раз её лицо было скрыто не полностью, и Гермиона с некоторой жадностью обратила внимание на чуть приоткрытый рот, так как вуаль до ходила до верхней губы. Удивительно красивые губы, будто тонко очерченные по контуру. Гермиона отвела взгляд, тихонько выдохнув в надежде, что Нарцисса не заметила того, как бесцеремонно Гермиона пыталась её рассмотреть.

— Я собиралась идти за вами, — произнесла Нарцисса, кладя вилку и нож рядом с одной из тарелок и склонившись вперёд, отчего ткань ещё чуть сильнее отодвинулась от лица.

Приоткрывшаяся гладкая кожа щеки была едва заметно стянута в край бело-розовой линии, Гермиона снова смотрела, словно зачарованная, боясь, что её взгляд будет застигнут, и в то же время не имея сил или желания отвести его в сторону. Она понимала, что это лишь малая часть шрама, уходящего выше, под газовую ткань вуали.

— Меня встречала Молли и, провожая к гостиной, немного рассказала о том, что и где находится, — отозвалась Гермиона, проходя вперёд. — Но лучшую свою экскурсию я, увы, проспала, — она неловко усмехнулась.

Нарцисса повернулась к ней и улыбнулась.

— Не беспокойтесь, у вас будет время осмотреть замок, я обещаю, — проговорила она мягко и отодвинула стул, приглашая Гермиону сесть. Сама же при этом не сдвинулась с места до тех пор, пока Гермиона не оказалась рядом и не села за стол.

Возвышаясь над ней, Нарцисса добавила:

— Надеюсь, вы не откажетесь от бокала вина?

— Или от двух, — проговорила Гермиона, чувствуя головокружительную близость этой женщины и беспрекословно позволяя ей наполнить её бокал.

Ставя наполненный бокал перед Гермионой, Нарцисса снова склонилась, и Гермиона почувствовала, как край её вуали коснулся кожи на виске. Она вздрогнула, и Нарцисса, кажется, заметив, тут же отстранилась, направляясь к стулу напротив и оставляя шлейф из запаха акации. Мягкая, но холодная сладость заполнила лёгкие, и Гермиона сделала упоительный и глубокий вдох.

— Ваша сестра…

— В мастерской, — оборвала Нарцисса, — она одержима часами и почти всё время тратит на сбор или починку. Если она захочет, то покажет вам что-нибудь из своих работ.

Гермиона удивлённо приподняла брови, наблюдая за тем, как Нарцисса накладывает на тарелку овощной салат, передавая затем миску Гермионе.

— Не знала, что… — начала Гермиона, и замолчала, усмехнувшись, чтобы добавить спустя мгновение, — хотя, что я вообще могла знать, если для этого не было никаких причин.

Нарцисса склонила голову:

— Но вам хотелось бы?

Гермиона пожала плечами, кладя на тарелку немного тушёного мяса, — движение было каким-то отчаянным, словно за ним она пыталась спрятать то, что хотела сказать:

— Хотелось бы, — произнесла она небрежно.

— Почему? — тихо спросила Нарцисса, вынуждая Гермиону тем самым поднять голову и посмотреть на неё.

— Наверное потому, что таковая моя писательская натура, потому что всегда существуют особенные люди, к которым ты не имеешь отношения, но отчего-то очень хочешь знать или быть причастным к их жизни, — Гермиона отодвинула тарелку, покачала головой, дивясь своей откровенности и одновременно чувствуя, что это так естественно. — Мне нечем объяснить свой интерес, он просто есть.

— Я понимаю, — прозвучало многозначительно.

Нарцисса помолчала некоторое время, продолжая трапезу. Гермиона же отпила вина, терпкое с древесными нотами и цитрусовым оттенком, оно обволокло горло и затеплилось в груди.

— Скажите, мисс Грейнджер, — когда Нарцисса заговорила вновь, в её голове звучал такой трепет, смешанный с отчаянной надеждой, которую ничем не скрыть даже при всём желании, которого у Нарциссы, видимо, даже не было, что Гермиона вновь ощутила дрожь. — Чудовища, о которых вы пишете, действительно заслуживают любви? Откуда в ваших героях эта удивительная способность любить то, что любить попросту невозможно?

— Вы хотите знать, считаю ли я так, как пишу? — переспросила Гермиона, дрожа всё сильнее. Пламя свечей отбрасывало движущиеся тени повсюду — стены, бокалы, собирались бликами на столовом серебре, трогали открытую часть лица Нарциссы, отчего её губы казались ещё более чувственными.

Нарцисса кивнула, словно была больше не в силах вымолвить хоть слово.

— Да, — твёрдо произнесла Гермиона. — Люди способны любить так, как даже не подозревают. И у каждого своё чудовище. В той или большей степени, — Гермиона пожала плечами. — А монстр и сам перестаёт быть монстром, когда влюблён. Об этом можно говорить вечно и приводить тысячи доводов. Но я пишу о любви к тем, кого, как вы говорите, любить невозможно, как раз потому, что они больше всего заслуживают любви. Представлять невозможное возможным, разве не это ли истинное удовольствие?

— Возможно, — отозвалась Нарцисса.

До конца ужина они больше не говорили.

После крепкого чая с жасмином они вместе убрали посуду, всё так же молчаливо, но при этом слаженно, словно не было ничего нового, и они совершали каждодневный ритуал. Покидая столовую, Нарцисса потушила все свечи, оставляя лишь огонь в камине. В коридоре, наполненном полумраком, так как из-за сквозняка почти все свечи погасли сами, Нарцисса тронула Гермиону за руку, призывая остановиться. Когда она заговорила, то голос её звучал тихо и в нём снова сквозило то самое отчаяние, с которым она спрашивала о чудовищах.

— Вы открывали шкатулку? — она была так близко, излучая пульсирующее тепло, от которого у Гермионы закружилась голова. Манящая, словно огонь для бабочки, то и дело бьющейся об оконное стекло, Нарцисса зачаровывала и лишала Гермиону способности сопротивляться.

— Да, — сказала она прежде, чем смогла себя остановить, — иначе я не поняла бы, что с ней делать.

Нарцисса продолжала молчать, и Гермиона чувствовала её взгляд на себе.

— Я оставила себе фотографию, — Гермиона перешла на шёпот и шагнула ещё ближе. — Ту, где вы втроём на фоне сирени. Я её не верну. — покачала головой и затаила дыхание, когда Нарцисса сократила между ними расстояние, замирая прямо перед лицом Гермионы.

Внутри неё возникло тянущее и почти болезненное чувство — неумолимое предсмертие. Гермиона вдруг поняла, что если Нарцисса отстранится сейчас, то она умрёт прямо на этом месте. Но Нарцисса двинулась дальше, и через мгновение уха Гермионы коснулся горячий шёпот:

— Тех женщин на фото давно уже нет, мисс Грейнджер, а то, чем они когда-то были, узнай, вы бы презирали до конца своих дней и даже дальше, — Нарцисса заглянула в лицо Гермионы, рассматривая его несколько мгновений и ловя чужое дыхание собственными губами, — но ваша смелость пленяет. Мне нравится.

Она быстро наклонилась и тронула щёку Гермионы тёплыми губами, а затем отстранилась и двинулась прочь так быстро, что Гермиона не успела даже выдохнуть. Она так и стояла пригвождённая к месту отчаянным жестом, едва ли походящем на поцелуй, но лучшим из прикосновений, что с ней случались.

Позже, ворочаясь в собственной постели в попытках заснуть, Гермиона думала о том, как сильно всё изменилось, словно она попала в другой мир в другую версию себя, или, напротив, наконец нашла себя настоящую. Её обуревали эмоции, созвучные с бурей, то ярящейся, то ненадолго затихающей. Образ Нарциссы сменялся образом Беллатрикс, которая будто всё это время незримо присутствовала и была всюду и во всём. Это было мучительно и неизбежно, Гермиона будто маялась в ловушке, из которой на самом деле не хотела выбираться.

Отрезанная от мира, она любила свою клетку.

Сон пришёл приливом, унося Гермиону стремительно от берега реальности. Она сдалась без боя, измученная и пленённая.

Проснулась Гермиона от нестерпимого жара в груди, сердце замирало, перехваченное рваным ритмом. Во рту пересохло. Гермиона провела языком по сухим губам и протянула руку, тут же увязнувшую во мраке ночи, чтобы нащупать стакан с водой. Стакан оказался пуст и, тихонько застонав, Гермиона откинулась на неприятно тёплые подушки. Она накрыла глаза ладонями и потёрла, вызывая под веками разбегающиеся цветные круги. В комнате было прохладно, воздух отдавал горечью мокрых трав и соли. Гермиона глубоко вдохнула, пытаясь унять странное тревожное и горячее чувство в груди, и, откинув одеяло, поднялась. Тело тут же обволокла ночная свежесть. За окном всё так же грохотало и молнии беспрестанно вспарывали небесный покров. Глаза привыкли к темноте, и потому Гермиона решила не зажигать свечи, пробираясь наощупь и ориентируясь по приглушённым очертаниям предметов.

Держа стакан, Гермиона осторожно пересекла комнату и открыла дверь. Та легонько скрипнула, но звук потонул в раскате грома. Надеясь, что ни гроза, ни она сама не разбудят обитателей дома, Гермиона направилась по коридору, замечая, что многие двери либо открыты полностью, либо чуть приоткрыты из-за потоков сквозняка. Босые ноги быстро замёрзли, а ночная рубашка при ходьбе обволакивала ноги, и благодаря блуждающим сквознякам ткань была прохладной. Внезапная вспышка молнии, яркая до такой степени, что на мгновение всё стало белым, заставила Гермиону застыть рядом с одной из дверей, которая также была приоткрыта. Вцепившись в стакан обеими руками, Гермиона не сразу повернула голову, чтобы понять, что именно задело её боковое зрение. И только осознав, что слышит она не шум волн и не грозу, а лихорадочное дыхание и шелест ткани, Гермиона, наконец, устремила взгляд в сторону. Она почувствовала, как вскипела собственная кровь и как яростно понеслась по венам, обжигая сосуды. В сознании мелькнула неуместная мысль о том, что другой человек на её месте, вероятно, выпустил бы стакан из рук, поражённый увиденным, но она держала его так крепко, что в пору было бы опасаться, что стекло лопнет в её пальцах, окропившись её кровью.

Стоя у спальни Беллатрикс, Гермиона будто окаменела, продолжая смотреть на извивающийся силуэт на кровати. Окаймлённый то белым, то серебристым светом, вспыхивающий посреди плотной тьмы, силуэт двигался то плавнее, то резче, вторя темпу второго, второй тени, то льнущей, от откидывающейся обратно на подушки.

Гермиона знала, что кроме неё и сестёр Блэк в замке никого не было.

Собственное тело наполнилось вибрациями и дрожью, Гермиона не могла сойти с места, внимая чужим движениям и чувствуя, как пространство вокруг заполняется до отказа чужим пороком. То, что она видела — неправильно. То, что она чувствовала — ещё хуже, чем неправильно.

Нарцисса и Беллатрикс.

Беллатрикс и Нарцисса.

Её будто опаляло и плавило. Собственное нутро обратилось в инструмент с тугими струнами, и они натягивались всё сильнее, а тени двигались всё отчаяннее, всё лихорадочнее звучали выдохи и шёпот, пока, свитые в одно, тени не замерли, разделяя общую дрожь.

Гермиона дрожащими пальцами тронула свою щёку и с удивлением осознала, что на холодных пальцах остались слёзы. Она плакала и не могла понять, почему. Сердце, словно птица со сломанным крылом, трепетало и билось в груди. Ощутив, что наконец способна двигаться, Гермиона осторожно развернулась и устремилась в свою спальню, прочь.

Пить ей больше не хотелось, но жажда… жажда осталась с ней.

Собственное тело превратилось в улей с разъярёнными пчёлами. Разум пылал. Гермиона чувствовала себя грязной и осквернённой. А ещё отчего-то преданной. И самой собой преданной тоже, потому что вдруг осознала, в чём причина её слёз. Она увидела то, что никогда не могло принадлежать ей, то, что сделало её ещё дальше от Блэков. Гермиона не знала только, в какой момент они стали для неё такой нуждой и откуда пришло это страстное желание владеть. В сердцевине этой семьи засело отравленное семя, сердцевина была чёрной, рой тайн и отвратительных откровений, скрытых здесь, звали. И Гермиона оказалась в центре шторма, бросившись в него с головой.

Утра Гермиона не ждала, потому что знала, больше оно не придёт.