Я хочу съесть тебя, я хочу съесть твоё сердце, съесть твоё тело до последнего ногтя. Хочу получить твою силу, твой разум, хочу понять твой разум, хочу понять тебя, хочу использовать тебя, чтобы тебя же достигнуть

.

Тяжелое и долгое выяснение правых и виноватых, анализ имеющихся улик и завершающий всю похоронную процессию Нюрнбергский процесс наконец-то позади. На Людвига стало страшно смотреть, за эти дни он сильно преобразился: щеки впали, под глазами появилась болезненная синь. Кажется, он даже немного поседел и схуднул на кило так пять.

Союзникам было интересно знать, о чем он думал все это время. Обвинял ли он Италию во внезапном выходе из войны после наступления братьев-англосаксов? Сочувствовал ли он Японии, на спине которого до сих пор кровили две впадины, щедро подаренные Америкой? Спокойно ли он смотрел на себя в зеркало, осознавая, скольких невинных убило то, что стало называть себя Третьим Рейхом?

Если Людвиг вообще ещё мог думать.

Частенько он ловил на себе три пары глаз: две стреляли осуждением, одна — усталостью. Усталость — вот что случилось с ним.

На него пришелся основной удар.

На самом деле Людвиг был зол, но немного, внутри и так почти ничего не осталось. Он жутко не хотел признавать поражение англичанам и американцам, хоть те тоже сделали довольно много. А французам тем более. Ведь над Рейхстагом развевался красный флаг, его флаг. Флаг самой печальной страны, которая в какой-то момент осталась один на один с нацистской угрозой. Которая виляла как уж на сковородке меж двух огней на востоке и на западе и в итоге выжила.

Они, бывало, о чём-то разговаривали втроем. Америка мерзко хихикал, поглядывая на Германию. В своё время он хихикал так же, читая антисемитские статьи Форда и договариваясь о финансировании немцам. Его братишка, который до войны неохотно жал Ване ладонь одной рукой, а другой протягивал очередной фунт Людвигу, тоже оказался победителем, надменно смотрящим с трибун. Россия же просто и без всякого осуждения глядел прямо в упор, на судей, иногда слабо реагируя на какие-то американские колкости. Было видно, что ему тут нужно было просто отстоять, на большее он сейчас неспособен.

России было только безмерно жаль Франциска, который реально пылал идеей совместного сотрудничества еще до войны, когда все можно было исправить, но из-за неохоты бровастого джентельмена, сидевшего сейчас рядом на скамье героев, пришлось в итоге заключать тот самый знаменитый пакт.

В общем, картина напряжённая, и нет никого, кто бы мог разбавить красок. Обычно этим занимался Франциск, но в его состоянии… Было бы некрасиво так поступать с ним. Был ещё Китай, но на него, как и на Корею, сейчас без слез не взглянешь. Японский брат даже здесь, на поле боя и в станциях для пленных, нашёл место для своей привычки — старательности. И ведь он до последнего не сдавался, даже после капитуляции Германии. Поэтому Альфреду пришлось заткнуть ему рот.

Жизнь расставила всех по своим углам. Правых довела до ручки, а левых и хитрых — до победы.

Людвиг снова поднимает взгляд в сторону Союзников, и вид его крайне не радует. Альфред и Артур переглядываются, а Ванечка сзади них улыбается.

Уже точно зная, кто же из них двоих накинется на него следующим.

Что ж, с войной покончено. Скоро все вернется на круги своя, и кошмары перестанут доводить воевавших до бессонницы. Все долги будут выплачены, все извинения — приняты, а история обязательно запишется истинной, для каждой страны по-своему. Но думать об этом уже не было никаких сил.

Ваня вяло машет ручкой в аэропорту, ему нужно много сделать: отоспаться и забинтовать новоприбывших в семейке шрамов. Англосаксы же ответили ему взглядами, полными доброжелательности и восхищения, и тоже планировали вообще-то хорошенько отдохнуть! Альфред грезил о компании ослепительных красоток в униформе, а Артур хотел хотя бы просто раздеться.

Последние двое крепко обнялись на прощание перед отлетом — братья должны быть дружными. Но каждый из них уже ощущал на языке привкус новой, еще более блистательной победы. И нет, сладость была не в горьковатом разлетающемся порохе или удушающем химикате, которым так любил распыляться Германия. Это все уже немодно, да и надоело за эти семь лет.

Новый вкус поистине драйвовый — он чувствуется кислинкой. Ядерной.

У англосаксонских братишек было еще одно незавершенное дельце. И с каждым новым днём, который дарила им жизнь, на местах новых грандиозных строек, в процессе подсчета экономических и людских потерь и просто на ночных прогулках этот вкус становился все более отчетливым. Он преследовал в кабинетах президентов и премьер-министров, накатывал перед сном, разливался по всем вкусовым сосочкам. И нет, к нему не привыкнешь со временем — хочется ещё.

Ротовая полость уже горела от металлического привкуса гемоглобинового железа.

Америка и Англия — гребцы одной лодки по Атлантике и, как следствие, частые союзники. Вторая Мировая лишь укрепила их отношения, заставила почувствовать вновь каково это — быть беспомощным, прижатым грязным сапогом к зловонной от крови земле. Дала понять, как это, работать в команде с давним другом, которого ты так хорошо знаешь. Англия растил Америку, в конце концов. Естественно было ожидать, что в результате у них найдутся точки соприкосновения. И сейчас они оба не сговариваясь, словно близнецы, мечтали об одном и том же.

…как же вызывающе манил к себе красный флаг с серпом и молотом.

Как же хотелось войти в его кабинет, а ведь у этого коммуняки наверняка был свой личный кабинет, так как живут там не так бедно, раз хватило денег на такое количество техники. Так вот, как же у ж а с н о хотелось войти в его кабинет, выбив дверь, привычно взмахнуть рукой, увидеть его вечную, словно наклеенную, противную улыбку и разорвать, разорвать ее в мелкие клочья вместе с позорным флагом.

После того, как русские будут как минимум неприятно удивлены появлением на их территории ядерного подарка.

Да и вообще, скорее всего от кабинета уже ничего не останется.

Англия всей своей душой или тем, что от неё осталось, мечтал уничтожить красную угрозу, которая размашисто тянулась щупальцами к остальным европейцам. Это опасно, это — ближайший крах капиталистической идеи, на которой вырвалась вперёд ещё в промышленной революции Британская империя.

Поэтому под английскими шифрами уже писалась новая история под кодовым названием «Немыслимое». Бомбическая и точно достойная рыцарей Крестовых походов.

Ведь изуверов надо уничтожить, так, Артур?

А вот Альфреду проблема была немножко ближе — у него до сих пор зудело, щемило и обливалось кровью сердце видеть Ванечку, его любимого ещё со времён Империи Ванечку, такого красивого и такого блистательного Ванечку из прошлого со звездами на фуражке и в сером пальто. А он ещё, представьте, начинал входить во вкус и проникаться этими странными идеями! И Америку охватило яростное желание во что бы то ни стало сорвать эти безвкусные красные звёзды и нацепить свои. Ну и Гилберту вмазать за марксизм и все хорошее.

Ванечка был уже не тем. Кровавое руководство вскружило ему мозги о светлом будущем, а ему хоть бы хны! А как же ГУЛАГи, а как же вторжение в Польшу и этот договор с Германией?.. Глупенький, ни в какую не унимается, говорит, что после Гражданки стало чуть лучше, а прошедшая война наверняка посеяла в нем семена преданности плановой экономике.

В общем, сердце Америки было окончательно разбито. Брагинский отказывался от всякой любви с западного фронта, и это добавляло драмы.

Хотелось, чтобы Ваня однажды утром как ни в чем не бывало постучался бы к Америке и попросил построить еще одну железную дорогу. Чтобы был в мундире, чтобы с императором. Или чтобы власть перешла вновь к Временному правительству, и тогда бы Альфред не упустил шанс присвоить этого большого и милого на вид парня себе.

Все было бы гораздо проще. Но нет, Ваня делает вид, что ничего не помнит. От его слов Альфреду теперь только неприятно и холодно.

В отличие от страстного Альфреда начальство было куда хладнокровнее. СССР представлял собой увесистый мешок, набитый нефтью, землей, газом и прочими прелестными дарами природы. Но была проблема — этот мешок все ещё умел открывать рот и сейчас шёл в контрнаступление с общей мировой повесткой. Убрать такое с шахматной доски — лишить господ левого толка главной их земли обетованной и значительно ослабить влияние людей из компартий.

Придётся пожертвовать гражданскими, но кто не рискует, тот не пьёт на мировом банкете по случаю ликвидации Всемирной угрозы и не бьет после данного банкета милое белое личико с заплаканными от боли фиолетовыми глазками… Герои уничтожают злодеев, ведь так? Кто-то даже оставляет себе в качестве приятного трофея. По крайней мере, Альфреду обещали мировое господство и подчинение бывшего врага.

В кабинете генерала Эйзенхауэра тепло и даже уютно — непозволительная роскошь для второй Мировой. Но американцы никогда не признавали в своём лицемерии лицемерия, так, небольшая привилегия тех, кого защищают океаны. Альфред помнит, как в декабре сорок пятого он сидел в этом кабинете в комфортном кресле, чинно сложив ногу на ногу, и медленно почитывал документ. Заголовок у него был простой, но чертовски говорящий — «Totality».

От прочтения шли холодные мурашки. Фантазия уже подкидывала картинки с Иваном. Униженным и оскорбленным, умоляющим прекратить гробить его народ.

Красиво. Альфред улыбнулся.

А нужно было всего лишь заставить Россию избежать судьбу Японии. Просто нечаянно намекнуть, что на него спустят ядерные бомбы, да штучек двадцать-тридцать, чтобы наверняка. Ох, Иван, неужели у тебя в стране все так отупели из-за красных флагов, что не нашлось никого, кто мог бы сделать ответную ядерную бомбу?

Тем же лучше для главного героя.

Трон главной сверхдержавы пока пуст, но это лишь дело времени. И Альфред хотел верить, что скоро он будет занят. Но чем больше Америка предавался мечтам, тем сильнее всплывал образ перемолотого в кровавую кашу тела Вани во время войны, и ему почему-то становилось действительно жаль. Жаль, что Людвиг пытал его брата. Жаль, что Франциска упекли в больницу. Жаль, что страны из дома СССР каждую ночь мучались от умирающих голосов.

Воспоминания ещё свежи, они лезвиями кромсали черепную коробку. Альфреду действительно было стыдно за своё поведение. В тот момент он впал в очередной свой, как это называет Франциск, кураж, на этот раз антисемитский, просто потому что так было модно. А Ваня нет. Ваня кричал об опасности, Ваня добрый парень. Но никто не услышал его. Он не хотел зла, а оно пролилось, утопив Брагинского и его семью.

В глубине души Америка все ещё сочувствовал России, как бы он этого не хотел признавать. Кураж и импульсы в особенно тяжкие моменты сменялись рефлексией, и будь у Альфреда возможность, он бы с радостью от нее избавился.

11.02.1943

— Иван, дела не очень хороши, идёт война, но тут мне птичка из Кембриджа нашептала, что у американцев появится ядерная бомба. Ты понимаешь, что от тебя хочу.

— Будет сделано, товарищ Сталин! Все будет подготовлено в кратчайшие сроки. Американцы очень обрадуются появлению ещё одного экземпляра.

— Молодец, хватаешь на лету. А теперь живо за работу. Надеюсь, до наказания не дойдёт.

К этой новости Ваня отнёсся двояко. С одной стороны, зачем Америке, такому доброму и храброму герою, потребовалось такое кровожадное оружие? Ваня как никто другой знал про куражи Альфреда, но до такого уровня ещё не доходило. А с другой стороны, Ваня как никто другой понимал, что Америка передовая страна, и он хотел быть первым во всем. Даже в создании оружия массового поражения нового поколения.

Ваня уже был сыт по горло смертями и горем, но жизнь требовала незамедлительных действий. Да и вообще-то немного претило — он тоже хотел теперь иметь такую игрушку, он же не хуже Америки!

По дороге к месту первых разработок Россия поймал себя на мысли, что был прав. Прав, думая, что первым перейдёт к действиям именно Альфред, а не Артур. Что-то внутри подсказывало, что американец не успокоился, наоборот, обиделся, нахохлился и теперь желал мести за испорченный образ империи.

1945

Москва. Ленинград. Омск. Саратов. Казань. Свердловск. Куйбышев. Горький. Тбилиси. Сталинск. Баку. Челябинск. Ташкент. Молотов. Грозный. Ярославль. Иркутск. Нижний Тагил. Магнитогорск. Новосибирск. 20 крупных городов служили целями для 20-ти ядерных бомб. Все было идеально засекречено, советы точно ничего не подозревают, ведь так?

Были ли основания так полагать? Конечно. По данным разведки, у советов будет бомба ещё только в середине пятидесятых, а Америка как всегда впереди планеты всей — уже успел и бомбы проверить, и бомбы сбросить.

Сразу же началась подготовка бомб для нового плана «Totality». По идее.

Но Альфред и даже его славный президент Трумэн не знали, с какой ехидной улыбкой над ними посмеивался Ванечка.

Ванечка знал многое: знал, что шпионы советов давно уже проникли в ядерные проекты США, что работа над бомбами велась ещё во время войны, как проект назывался, какое топливо использовали. Он знал про это все и сам готовился. Его люди разрабатывали изотопы, перевозили уран из уже побеждённой Германии, началось застраиваться производство: заводы, конструкторские бюро, площадки, реакторы. Для физиков СССР должны были быть обеспечены самые лучшие условия, чтобы обеспечить в будущем безопасность страны.

Ваня понимал, что это необходимый шаг. Альфред захотел поиграть в игрушки. Видите ли, глазки у него горели от красоты, когда он смотрел на ядерный взрыв тестовой бомбы в сорок третьем. Имея такую малышку у себя под рукой, можно было смело контролировать все человечество и Россию тоже.

Ваня понимал, что Альфред не упустит возможность его поконтролировать. Но он на самом деле устал.

После Войны за Независимость Америка был таким юным и задорным, что на него было приятно смотреть. Он изучал новые территории, с интересом усваивал уроки жизни в виде построения экономики и политики. Он шёл рука об руку с Отцами-Основателями, а Российской на тот момент Империи было забавно наблюдать за тем, как строится новая страна, такая пока маленькая, такая молодая. Всегда хочется чего-то новенького и что мешает Великобритании. А как Альфред мило проводил с ним время, м-м-м…

На тот момент Америка казался смышленым ребёнком, который сможет разрешить многие проблемы человечества. И Ванечка не чурался заигрывать с новоиспечённым героем: то дорогу железную ему построй, то давай прогуляемся, может, даже, чмокнуть на прощание, чтобы Америка залился краской.

А потом, после революции восемнадцатого, у Америки, как и у многих западных держав, резко встал на интервенцию в России. И тогда Ваня очень от него устал и разочаровался: война и революции и так извели его донельзя, а тут ещё и друзья, желающие раздеть тебя догола и забрать последний шарф. Желание Америки отвернуло от него, оно было лишним, желание обладать чем-то никогда не доводило мир до добра. Оно ощущалось ножом в спине — неужели Америке было неприятно смотреть на Ваню, когда тот гулял на свободе? Неужели главная ценность, свобода, работает только в одну сторону? Ване было настолько горько и обидно осознавать массовое предательство, что он решил собрать свою семью, и он верил, что большевики могут ему в этом помочь.

Но, кажется, Россия так увлёк Америку, что он ещё не скоро от него отстанет.

И прямо сейчас Альфред думал о нем. Об этом омерзительном совете, горячо обожаемом совете, таком желаемом совете, которого нужно было бы срочно раздеть и поделить на несколько частей, а потом каждую забрать себе. Но нет, Америка хотел сейчас не поцелуев и объятий. Он всеми силами мечтал вернуться на день назад, когда не существовало этого объявления:

08.03.1950

СССР объявило наличие у себя атомной бомбы. Минимум на пять лет раньше ожидаемого американцами срока.

Как же жаль, что план «Totality» был всего лишь фикцией для атомного запугивания СССР с целью немного поумерить коммунистический пыл. Но не выгорело, каким-то образом Ванечка успел подготовиться к ядерному давлению. Все же он умён и хитер, это чертовски заводило.

Альфреду ничего не оставалось, кроме как улыбаться. Улыбаться, вспоминая, что у них ещё с декабря сорок девятого лежит новый план, действующий под названием «Дропшот».

 Редактировать часть