Цзян Чэн стоит в комнате перед зеркалом во весь рост, недоверчиво глядя на свое отражение. Рубашка и туго повязанный галстук сковывают движения, заставляют чувствовать себя неуверенным и еще более раздраженным, чем он бывает обычно. Он глубоко вздыхает и прикрывает глаза: всего один вечер. Он должен соответствовать своей семье, хотя бы делать видимость, что ему все это не чуждо, пока находится рядом с ними. В последнее время все встречи с семьей почти сошли на нет, ограничившись короткими телефонными разговорами строго по делу. Цзян Чэн, конечно, отчасти рад этому, пусть и признавать подобное как-то стыдно: он может жить хотя бы какое-то время без надзора, маминых, в основном, поучений и подготовки к «перспективной взрослой жизни». Родительское совместное дело — совсем не то, чем бы он хотел заниматься. Честно говоря, он никогда особо и не задумывался, что бы ему могло прийтись по душе. Да и какой в этом смысл — в этой семье все решено наперед.
В голове звучит беззаботный голос и в который раз насмешливо просит его поговорить с родителями начистоту и признаться в том, что он в такой жизни не заинтересован.
Этот внутренний голос подсознания, совести, хоть как его назови, уже давно не звучит его собственным. Этот слышать совсем не хочется. Хотя, если честно, очень хочется, вот только не так.
— Заткнись! — Цзян Чэн злостно заносит кулак над собой и ударяет по стеклу так, что оно дребезжит под его рукой.
Он смотрит на себя в зеркало — долго, внимательно, будто пытаясь разглядеть в своем отражении ответ, но снова ничего не видит кроме уставшего взгляда темных глаз. Губы кривятся в улыбке. До чего же он никчемный — крыша окончательно поехала на почве важных жизненных решений, невосполнимых потерь и давления с родительской стороны. Этот год явно был для него не из лучших.
Иногда ему и впрямь кажется, что этот голос реален, и вот-вот Вэй Ин появится в дверях комнаты, лениво облокотится на косяк, начнет смеяться над ним, всячески подшучивать и говорить, что он просто усложняет себе жизнь, так и не решаясь сказать родителям правду. Вэй Ин пройдет в комнату и вальяжно завалится именно на кровать Цзян Чэна — пусть есть и своя буквально в полуметре — и скривит гримасу отвращения, причитая, как ему не идут этот чертов галстук и костюм. И он, конечно, с ним бы согласился, но вслух бы не произнес, отвесив грубостей в довесок под его заливистый смех.
Вот только… вот только его здесь нет. И никогда больше не будет.
Цзян Чэн оглядывается, цепляясь взглядом за чужую кровать у стены. Он старается этот угол в комнате игнорировать, лишний раз не смотреть, не вспоминать, что когда-то их здесь было двое. У него не хватает ни сил, ни желания собрать все многочисленные вещи Вэй Ина и спрятать подальше, но однажды он должен что-то с этим сделать — жить с этими постоянными напоминаниями и голосами в голове становится попросту невозможно.
Наверное, думает Цзян Чэн, если бы Вэй Ин сегодня был рядом, то ему и вправду было бы легче перенести этот ужин.Тот всегда знал, что и когда нужно сказать, чтобы разбавить тягостную атмосферу и перевести внимание с Цзян Чэна на себя. Раньше ему это не нравилось, задевало и обижало в какой-то степени, но спустя время, кажется, Цзян Чэн начинал понимать, почему Вэй Ин так поступал. Цзян Чэн не любил говорить о работе и бизнесе, об успехах в университете, но, тем не менее, ревновал Вэй Ина к отцу: с того никогда не было особого спроса. Внимание отца доставалось просто так: ему не нужно было хорошо учиться; он всегда занимался тем, чем хотел, не получая в ответ этих разочарованных и ожидающих взглядов, обращенных на себя. Вэй Ин был железно уверен: если Цзян Чэн захочет, то тоже сможет так же. На этой почве между ними произошло немало конфликтов, и Цзян Чэн продолжал злиться на него, но больше на себя — за то, в чем так и не решался признаться. Только сейчас, оглядываясь назад, он понимает, что тот так часто переключал внимание на себя, иногда выставлял себя полным дураком, нервировал этим мать и его в том числе, именно в тот момент, когда речь заходила о тех вещах, о которых Цзян Чэн разговаривать не хотел. Вэй Ин, пусть и был до раздражающего беззаботным, частенько насмехался над ним и во многом не понимал, но он всегда был на его стороне, как никто другой в этом мире.
Цзян Чэну так сильно его не хватает.
Иногда он думает о том, что бы было, поступи он в тот вечер иначе, прислушайся он к его словам. Возможно, они бы сейчас сидели здесь вместе и собирались отметить свои дни рождения совместно, как случалось из года в год с тех пор, как чета Цзян взяла Вэй Ина на воспитание к себе в семью. Удушливое чувство вины подступает к горлу, и он прокашливается, ударив себя кулаком в грудь.
Теперь все иначе.
Он прикрывает глаза и делает несколько неспешных дыхательный упражнений. А-Ли говорит, что это помогает успокоиться, только вот ни черта это не помогает, когда жизнь катится совершенно не в том направлении, а сил идти против больше не осталось. Будто Вэй Ин был тем последним человеком, что вселял в него хоть какое-то желание идти вперед, несмотря на их весьма нелегкие отношения.
Он нехотя открывает глаза и смотрит на наручные часы. Ему пора выезжать, но ноги не хотят слушаться, словно приросли к полу. Он еще раз глядится в зеркало и отчетливо видит позади себя парня с лучезарной широкой улыбкой, прислонившегося к дверному косяку спальни.
— Вэй Ин, — он смотрит на него, не моргая, хочет продолжить фразу, но тут же понимает, до чего это абсурдно, и трясет головой, пытаясь прогнать навязчивый образ.
Поздравление с днем рождения человеку, которого здесь больше нет, так и остается невысказанным.
***
Цзян Чэн глушит двигатель автомобиля на парковке ресторана, в котором они привыкли отмечать все семейные праздники, и тяжело вздыхает. Впервые за все время ему совсем не хочется входить в эти двери. Он не понимает, как находиться в этом месте без него, да и не хочет, честно говоря, понимать.
Он машинально одергивает галстук и поднимает глаза на зеркало заднего вида, натягивая на лицо одну из своих дежурных улыбок. Он отмечает, что с каждым разом она становится все правдоподобнее, и, возможно, однажды ей действительно можно будет поверить. Улыбаться, когда нет желания, ему тоже пришлось научиться.
— А-Чэн! — он вздрагивает от неожиданности и резко поворачивается.
За стеклом он видит улыбающуюся ему А-Ли — никогда не унывающую, замечательную сестру. Она второй человек в жизни Цзян Чэна, который всегда готов прийти к нему на выручку в любое время дня и ночи. Только вот ее беспокоить лишний раз совершенно не хочется. Ведь это он мужчина, ведь это он должен ее оберегать, но на протяжении всей его жизни всегда выходило с точностью наоборот. Позади нее маячит ее парень-будущий муж, что так раздражал их с Вэй Ином — не безосновательно, конечно. Цзян Чэн до сих пор не испытывает к нему светлых чувств, только разделить их больше не с кем, поэтому он отчаянно пытается смириться с таким выбором сестры, но если тот еще раз посмеет сделать А-Ли больно, то ему точно так легко не отделаться. Яньли очень добрая и понимающая, но вот братья все помнят и никогда не простят Цзысюаню те пролитые слезы, как бы сильно он в своих поступках ни раскаивался, а он раскаивается, кажется, даже довольно чистосердечно, но Цзян Чэн упрямо считает его еще тем мудаком, недостойным сестры.
— А-Ли, — он мягко улыбается ей, на этот раз искренне, но тут же его взгляд становится тверже, когда падает на Цзысюаня за ее спиной. Они обмениваются сухими кивками, как обычно.
— Родители уже ждут, пойдемте внутрь, — Цзян Чэн на мгновение забывает о том, как не хочется туда идти.
Кажется, что улыбка сестры может осветить весь мир и укрыть от всех бед, согрев своим теплом изнутри. Все чаще он хочет знать, как у нее выходит быть такой после того, что случилось, но не находит правильных слов, боится, что своими расспросами сковырнет не зажившие до конца раны. Его-то даже не затягивались, но вот А-Ли, вроде как, выглядит счастливой — пусть так и остается. Всегда. На самом деле, Цзян Чэн нарочно избегает разговоров о нем, прикрываясь семьей, заботой о них, но больше всего он оберегает сам себя, не давая чувству вины уничтожить его окончательно. Если он даст слабину, то, вероятно, никогда уже не сможет твердо стоять на ногах. Он единственный из всех мог спасти его, изменить ситуацию, если бы не был таким упертым и гордым. Если бы только он знал, чем обернется очередная, такая привычная им ссора, он бы никогда не дал ему уйти.
Цзян Чэн плетется позади Яньли и Цзысюаня и невольно кривит лицо, наблюдая за тем, как тот по-свойски придерживает его сестру за талию. Он отводит взгляд, стараясь игнорировать, и разглядывает большой богатый зал ресторана. Абсолютно ничего не поменялось с тех пор, как они были здесь в последний раз: все тот же услужливый персонал встречает у входа, все улыбаются, поздравляют Цзян Чэна с днем рождения, потому что знают, а потом вспоминают о Вэй Ине, и им становится неловко, они опускают глаза и ничего больше не говорят. Они знают, потому что в тот год все заголовки пестрели этой новостью, потому что они видели его фотографию на одной из полос газет. Цзян Чэн раздражается и еще сильнее хочет уйти, спрятаться от этих взглядов. Этим людям, по своей сути, все равно, что произошло в их семье, но знать об этом и вести себя как ни в чем не бывало у них не выходит. Они просто имели шанс наблюдать за ним — веселым, беззаботным Вэй Ином, который каждый раз, заходя сюда, громко смеялся и шутил — только и всего. Их семья уважаема и узнаваема, а значит, куда бы он ни шел, всегда будет сталкиваться с этими взглядами и словами соболезнований. Цзян Чэн хочет, чтобы все они просто забыли о Вэй Ине. Не им сожалеть о том, что случилось.
— Мы вас уже заждались, — мать обращает свой взгляд на всех троих подошедших к столу, медленно повернув голову. — Можно хотя бы раз прийти к назначенному времени и не заставлять нас сидеть и ждать? — она явно недовольна.
— Извини, мама, — Яньли виновато улыбается и кивает, говорит мягко и тихо. Мать никогда не могла злиться на нее долго. — В городе пробки, мы немного не рассчитали время в пути.
Та не говорит ни слова и отводит взгляд к окну. Трое пользуются случаем и рассаживаются по местам. Отец мягко смотрит на детей, но бывшей жене все же не противоречит, зная, что тем самым может только усугубить ситуацию. Чего Юй Цзыюань не любит, так это когда ей перечат, так уж повелось в их семье. Они развелись более трех лет назад, но при этом остались надежными партнерами по бизнесу и родителями своих детей. На удивление, их расставание и развод не сопровождались скандалами, за которыми наблюдали дети с самого раннего возраста: они просто поняли, что всему есть конец и предел. Надо отдать должное Цзян Чэну, Вэй Ину и Яньли: они отнеслись к разводу с пониманием и даже с неким облегчением — между этими двоими уже давно не клеилось, а собрать воедино что-то настолько хрупкое, как брак по расчету, практически невозможно. Они слишком разные. Быть партнерами у них выходит куда лучше. Все присутствующие отлично это понимают. Когда они собираются вот так вместе, больше нет этой тяжелой гнетущей атмосферы, скорее только мамины недовольства, которые теперь, отчасти, выглядят даже забавно.
Чета Цзян владеет одной из самых крупных строительных компаний в Китае, и, конечно, отец и мать хотят, чтобы у этого бизнеса был достойный преемник, коим и является Цзян Чэн, по их мнению — чего не скажешь о нем самом. Как мать и пожелала, он пошел учиться на инженера, параллельно заканчивая разного рода управленческие курсы и курсы менеджмента, языков и кучу всего, о чем он уже успел забыть. У отца и матери отлично получалось руководить всем этим. Цзян Чэн не был таким никогда: у него не было ни тяги, ни желания, лишь их напутствия и боязнь в конце концов разочаровать семью. Он был их единственным сыном, а значит, выбора у него особого не было. Кто, если не он? Цзян Чэн никогда не пытался найти себя в чем-то другом — было бы очень мучительно от этого отказываться в итоге. Иногда он завидовал Вэй Ину, что тот занимался хоть и бессмысленным и невообразимым делом, которое его никуда не приведет, но выглядел поистине счастливым, собирая все эти свои глупые изобретения. Ярый фанат своего дела с горящими от восторга глазами.
Как и ожидалось, родители, в основном, спрашивали об учебе и его успехах, изредка переводя свое внимание на Цзысюаня и Яньли. Цзян Чэну казалось, что даже он немного побаивается их мать, и за этим было особенно приятно наблюдать. Цзысюань является сыном старого знакомого родителей, который также имеет большое влияние и свой престижный бизнес в сфере косметики. Так что, этот союз был важен для обеих семей.
Пусть Цзян Чэну это не нравилось, но он мог лишь с облегчением вздохнуть, что у них брак не по расчету, как у родителей, а по любви. Хотя так было не всегда, поэтому-то Вэй Ин с Цзян Чэном его и не возлюбили.
— Мама, отец, — А-Ли улыбается и касается руки Цзян Чэна, лежащей на столе. — Может, хватит говорить о работе? Сегодня у брата день рождения.
— Ты права, милая, — отзывается отец. — Время задуть свечи на торте.
Цзян Чэн тушуется. Это их традиция, на каждый день рождения кого-либо из семьи — задувать свечи на торте. Так повелось, что в прошлые праздники они делали это вдвоем, вместе, и впервые за много лет Цзян Чэну снова приходится делать это одному. Взгляд цепляется за пустое место у окна, и на голову обрушивается такое давно известное, но игнорируемое понимание — больше никогда не будет, как прежде. Он больше не будет толкаться и соревноваться с Цзян Чэном за то, кто задует больше свечей, и больше никогда не будет допытывать расспросами о том, что он такого загадал.
Официантка ставит перед ним торт, украшенный свечами, и по очереди зажигает каждую из них, щелкая зажигалкой.
Больше никогда не будет, как прежде.
— Ну что, расскажешь мне, что ты там такого загадал? — Вэй Ин с усердием втянул прохладный уличный воздух и потянулся. — Хотя не говори, я и так знаю.
— Все-то ты знаешь, — буркнул Цзян Чэн, прикрывая глаза. — И вообще, не твоего ума дело. Не сбудется, если я скажу.
— Не сбудется, если не приложишь к этому усилий, — Вэй Ин остановился и обернулся на него, плетущегося чуть позади. — Я серьезно, дядя Цзян не так плох, как ты думаешь, если все им объяснить, поговорить как следует, то…
— Вэй Ин, я прошу тебя, не начинай…
— … они поймут. На крайний случай у них есть Цзысюань, у Яньли когда-нибудь появятся дети. Ты не должен заставлять себя делать то, чего не хочешь. Жизнь тебе дана не для того, чтобы ты ее растрачивал попусту. Вот, посмотри на меня… дядя Цзян и слова мне не говорит…
Цзян Чэн сжал кулаки и закусил губу, слушая, что несет этот болван. На него посмотри — все легко как дважды два. Ему всегда было в этой семье проще всего: ни давления, ни возложенных ожиданий, лишь внимание отца, которым, как раз, сам родной сын был обделен. Терпение лопнуло.
— Да потому что ты ему не сын! — выплюнул Цзян Чэн, сжимая кулаки еще сильнее. — Он не возлагает на тебя надежд, тебя просто взяли на воспитание! Вэй Ин, как же ты не поймешь, что ты стоишь здесь только потому, что ты сын папиной подруги, и ему стало просто тебя жаль! Не более того. Ты можешь сколько угодно развлекаться, возиться со своей этой псевдонаукой, тебе и слова никто никогда не скажет! — слова такие колкие, режущие. Слова, о которых Цзян Чэн обязательно пожалеет уже совсем скоро, вырывались из его рта, обливая Вэй Ина, словно из ушата холодной водой. Он просто стоял и слушал, как Цзян Чэн говорил все это, совершенно не стесняясь в выражениях. Каждое слово точно в цель, как гвоздь, вбитый молотком в сердце. Но он продолжал стоять на месте и слушать, как Цзян Чэн выливал всю эту грязь, застоявшуюся у него в душе от обиды и несправедливости к себе. Наконец, он замолчал и обессиленно вздохнул.
— Я никогда не пытался быть тем, кем не являюсь, — голос Вэй Ина был непривычно тихим, что до чертиков Цзян Чэна напугало, — но другой семьи я не знаю, Цзян Чэн.
После этих слов Вэй Ин ушел, и никто его больше никогда не видел.
— Можете задуть свечи, господин Цзян, — из раздумий его вырывает мелодичный голос официантки, и он, машинально подняв голову, смотрит на нее. Кажется, он раньше не видел этой девушки здесь. Возможно, новенькая.
— Да, — Цзян Чэн бездумно кивает, — конечно.
— Возьмите еще вот это, — девушка достает из кармана формы серебряную, на вид обыкновенную монетку и протягивает ему. — Есть поверье, что если кинуть ее в лотосовый пруд, то ваше самое сокровенное желание сбудется, даже если вы не подумаете о нем в тот момент.
— Ага, спасибо, — Цзян Чэн во всю эту чепуху не верит, но из вежливости монетку забирает и прячет в карман брюк.
— Приятного вам вечера, — официантка откланивается и уходит, чуть заметно улыбнувшись.
Цзян Чэн смотрит на маленькие язычки пламени и не знает, что ему загадать. Единственное желание кажется несбыточным. Оно таковым и является. На поиски Вэй Ина было положено столько сил, времени, связей, но тот будто сквозь землю провалился. Даже если бы он был зол на Цзян Чэна, он бы никогда не заставил переживать так сильно отца и Яньли, которые любили и продолжают любить его до сих пор всем сердцем. Он бы обязательно вышел с ними на связь.
Цзян Чэн прикрывает глаза и задувает свечи.
«Пусть все будет хорошо».
— Что загадал?
— Если скажу, не сбудется, — по привычке отвечает он, хотя знает, что шансы и так равны нулю.
— Ну, конечно, ты как всегда, — отец смеется и отмахивается. — Самое время дарить подарки!
Цзян Чэн опускает плечи и, наконец, расслабляется.
— Мы первые, — А-Ли улыбается и поворачивается к Цзысюаню, который уже держит в руках бумажный подарочный пакет. — Это от нас.
Цзян Чэн принимает пакет и, заглянув внутрь, совсем не удивляется. Яньли всегда заботилась обо всех вокруг, особенно если это касалось ее семьи. В пакете лежал теплый вязаный свитер фиолетового цвета. Цзян Чэн очень любил вещи, которые вяжет сестра, и она об этом прекрасно знала. Рядом лежала небольшая коробка, в ней — кожаное портмоне, наверняка от Цзысюаня. Практичная и, по виду, весьма дорогая вещь.
— Спасибо, ребята, — Цзян Чэн поднимает голову и улыбается сестре.
— У нас тоже для тебя подарок, — мать прокашливается, и на ее лице появляется улыбка, которая отчего-то Цзян Чэну не нравится. Она поворачивается к бывшему мужу, ожидая, что он озвучит.
— Со следующей недели тебе предоставлено место в нашей компании, где ты, наконец, сможешь посмотреть на всю кухню, так сказать, изнутри и полноценно поработать на благо компании, — пока он говорит, мать одобрительно кивает, не сводя острого взгляда с Цзян Чэна.
— И еще, — она берет свою сумочку в руки, вытаскивая из нее ключи. — Это тебе.
Цзян Чэн протягивает дрожащую руку к маминой и забирает их. Он сразу понимает, что это ключи от машины.
— Спасибо, — едва слышно бормочет он себе под нос, — это круто.
— Ты что, не рад? — мать хмурится и смотрит на него, слегка наклонив голову. — Не вижу энтузиазма на лице.
— Нет, нет, конечно рад, — он натягивает на лицо улыбку и усиленно мотает головой. — Спасибо.
Они выходят из ресторана и подходят к машине, на которую Цзян Чэн уже обратил свое внимание, когда они заходили внутрь. Новёхонький спортивный компактный автомобиль, о котором он всегда мечтал, только вот теперь этот подарок, словно груз на его плечи. Родители так отчаянно верят в него, что становится противно от самого себя: заведомо не оправдал тех надежд и желаний, и все это время просто водил и продолжает водить их за нос. Цзян Чэн уже решил для себя, что твердо будет идти по намеченному пути, но чувство вины все равно его не покидает. Он должен быть, как они.
Распрощавшись с родителями и сестрой, он подходит к машине и засовывает руку в карман, нащупывая там что-то помимо ключей. Он достает монетку, что дала ему официантка, и внимательно ее разглядывает. Тогда ему показалось, что это обычная монетка в один юань, но прежде Цзян Чэн не видел таких монет: с обеих сторон был выгравирован лотос, и больше ничего на этой монетке не было. Он еще с несколько мгновений стоит с ней в руке, а после открывает дверь автомобиля, собираясь сесть в него, поехать домой и в скором времени напиться до чертиков, но все же отчего-то дверь захлопывает и направляется к тому самому пруду, о котором говорила официантка. Позади ресторана расположен небольшой парк с открытыми беседками, где они с семьей иногда отдыхали после плотного ужина, наслаждаясь хорошей погодой и свежим воздухом, поэтому он прекрасно знал, о каком пруде говорила ему та девушка.
Он подходит к самому краю, наблюдая за тихой водной гладью, в которой отражается яркая половинка луны.
Он снова смотрит на монетку в своей руке — долго, внимательно — думает, что сегодняшний день полностью выбил из колеи и заставляет делать совершенно абсурдные вещи, иначе он точно здесь бы не стоял. С другой стороны, это всего лишь поверье — люди любят верить в подобную ерунду, но, в конце концов, все зависит только от них и сложившихся в жизни обстоятельств. Иногда они сдаются и спотыкаются, как Цзян Чэн, и в момент слабостей ищут знаков судьбы, или вовсе плывут по течению, не предпринимая больше никаких усилий.
Цзян Чэн делает еще полшага вперед и запускает монетку в воду, следя за тем, как далеко она проскачет по поверхности. Еще мгновение, и она исчезает из вида.
Все это сказки для детей. Чудес не бывает. Реальность слишком жестока.
Цзян Чэн хочет развернуться и поскорее покинуть это место, но внезапно чувствует резкую слабость, ноги подкашиваются, а зрение стремительно теряет фокус. Последнее, что он видит перед тем, как потерять сознание, — пожелтевшие листья лотосов в пруду и яркую половинку луны.