Цзян Чэн не торопится заходить обратно в дом, поэтому продолжает сидеть на деревянных скрипучих ступеньках дома, глядя на густой лес по ту сторону дороги и редко проезжающие по трассе машины.
Хаотичный поток мыслей замедляется, обретает очертания кривой линии. Возбужденный до предела мозг пытается уложить все пережитое в своей голове. Цзян Чэну впервые за долгое время до боли в сжатых кулаках, до замирания сердца хочется во что-то верить без оглядки. Теперь, наверное, он может понять, что чувствовал Вэй Ин, когда горел, дышал этой, казалось бы, невероятной идеей путешествий во времени. Так же сильно ему сейчас хочется думать, что тот жив.
Цзян Чэну впервые за долгое время хочется во что-то верить, но та часть его мозга, отвечающая за здравый смысл и за все его осмысленные поступки в жизни, кричит, вопит, взывает к нему: “Не будь идиотом! Так не бывает!”.
Он переводит взгляд на дверь дома, снова думает о Не Хуайсане и не может найти объяснения — более логичного. Явление Хуайсана само противоречит какой-либо логике, как и местонахождение Цзян Чэна.
Если он смирится с идеей существования всех этих параллельных миров и путешествий во времени, что с ним тогда станется, когда это окажется не так? Окажется надуманным от безысходности, от безграничной тоски, от желания думать, что где-то там Вэй Ин так же ищет путь домой, к своей семье, к Цзян Чэну?
Что если Вэй Ин тоже жалеет о ссоре, произошедшей той ночью? Что если он винит себя так же, как и Цзян Чэн? Что если он там совсем один? Что если...
Если он поверит, если хотя бы раз поддастся своим чувствам, которые прятал слишком долго, а в конечном итоге снова получит такое привычное, оседающее горечью в легких ”ничего” — он сломается. Окончательно.
Он не знает, как заткнуть в голове голоса, противоречащие другу другу, кричащие наперебой. Ему просто нужно двигаться в сторону Пекина, ему нельзя останавливаться, твердит сам себе. Это единственный верный вариант. Не останавливаться, что бы там впереди его ни ждало.
Вэй Ин, вероятно, услышав эти его мысли, возгордился бы своим глупым сводным братом.
Он подносит ледяные пальцы к губам и прикрывает глаза.
— Пойдем скорее, — Вэй Ин сжал запястье Цзян Чэна и потащил вслед за собой, пробираясь сквозь шумную толпу.
Цзян Чэн вдохнул прохладный воздух, спрятав замерзший нос в ворот пальто. Ему не хотелось идти сюда в этом году. Странно быть на празднике фонарей без семьи в полном составе — только он и Вэй Ин. В этот год бизнес родителей стремительно пошел в гору, и дети нечасто могли наблюдать их рядом, так что почти все праздники проходили как-то так. Главное отличие заключалось в том, что в этот раз и А-Ли не было с ними: она любила путешествовать, поэтому родители согласились взять ее с собой в Штаты.
Цзян Чэн не хотел сюда идти, но с Вэй Ином спорить бесполезно, так что он пробирался сквозь толпу, бубня все недовольства себе под нос. В этом дне все было не так, как хотелось бы, и он все еще упрямо считал, что лучшим решением было бы остаться дома и посмотреть яркое зарево фонариков из окна их квартиры.
Цзян Чэн бездумно следовал за ним, сжав руку, которую Вэй Ин держал за запястье, в кулак, пока тот, наконец, не остановился и не обернулся на него, ослепительно улыбнувшись. Яркие огни праздника отражались в его озорных глазах, по-удивительному согревая Цзян Чэна изнутри.
— Печально, что мадам Юй, дядя Цзян и А-Ли уехали, — сказал он, оглядываясь кругом. — Мы бы сейчас могли ехать на наше место запускать фонарики. Жаль, что у меня нет прав.
— Тебе четырнадцать.
— Вот я и говорю, жаль.
Цзян Чэн опустил голову и поджал губы, ничего не ответив. Показывать Вэй Ину то, что это его тоже огорчило — больше, чем хотелось бы, — он совсем не собирался, но, похоже, тому не нужны были слова, чтобы это понять.
— Мы просто можем обойтись без этого, — наконец подал голос Цзян Чэн. — Пойдем домой.
Вэй Ин лишь кивнул — вот так просто. Когда они оказались рядом с домом, он остановился, взглянул на наручные часы, подаренные дядей Цзяном на Новый год, а потом поднял голову на ночное небо, усыпанное звездами.
— Домой-то идем? — Цзян Чэн склонил голову набок, вслушиваясь в тишину. Народа не было совсем — час поздний — все либо веселились на празднике, либо уже видели десятый сон. Только они стояли здесь и мерзли как дураки. — Холодно уже.
Вэй Ин на его слова просто качнул головой и улыбнулся, скидывая с плеча рюкзак. Цзян Чэн раздраженно фыркнул, сунул руки в карманы и ссутулился, пытаясь согреться. Тот достал из рюкзака китайский фонарик, купленный на празднике, и протянул его Цзян Чэну.
В этом дне все было не так. Ему просто хотелось домой и спать.
— Семейные традиции нельзя нарушать, — будто услышав его мысли, сказал Вэй Ин. — Думаю, они бы с нами согласились.
— Какой же ты… — Цзян Чэн не договорил, лишь одарил Вэй Ина одним из своих самых недовольных взглядов, но фонарик из рук взял. Он присел на корточки и начал его расправлять, пока Вэй Ин застегивал свой рюкзак, а после присоединился к нему.
— А-Чэн, не будь таким занудой, — Вэй Ин мягко толкнул его плечом. — Улыбнись, — он поднес зажигалку к нагревательному элементу и несколько раз чиркнул над ним — подготовился.
Они ухватились за края фонарика и подняли его над землей, медленно вставая с корточек. Фонарику потребовалось несколько секунд, чтобы наполниться теплым воздухом.
— На счет три… Раз.
Цзян Чэн посмотрел на Вэй Ина, внимательно следя за тем, как тот завороженно глядел на фонарик в своих руках, освещающий их ярким светом, окутывающий своим теплом, как каждый прошедший год. Он очень надеялся, что так будет продолжаться и дальше.
— Два.
Возможно, в том дне все не так, как хотелось бы, но Цзян Чэн в тот момент подумал, что не так уж и плох этот праздник, даже если рядом нет всей семьи. Главное, что он не один.
— Три.
Они одновременно опустили руки, наблюдая за тем, как фонарик медленно взмывает над их головами, поднимаясь все выше и выше. В это же время, словно по волшебству, в небо поднялись тысячи других, окрашивая небо в яркое зарево красных и желтых оттенков.
— Стоило ли так упрямиться? Тебе же нравится все это, — Цзян Чэн сам не заметил, как завис, рассматривая ночное горящее огнем небо.
Он повернул голову и едва удержался, чтобы не пошатнуться в сторону. Лицо Вэй Ина оказалось непозволительно близко. То есть, это не должно было его смущать, но тогда, стоя в абсолютной тишине, он отчего-то очень смутился. А затем последовало то, чего он никак не ожидал. Теплые губы Вэй Ина на его губах, чужие ладони, обжигающие ледянющие щеки, и полыхающее зарево над их головами.
Сердце, бившееся о ребра, буквально кричало о том, что так быть не должно. Цзян Чэну стало так страшно, что он чуть ли не с воплем отскочил в сторону, едва удерживаясь на ногах.
— Ты чего делаешь? — спросил он, пряча покрасневшее лицо. — Совсем свихнулся, придурок?
— Шутка, ты был таким грустным, что я решил тебя встряхнуть, — Вэй Ин засмеялся и махнул рукой, разворачиваясь к подъезду. — Пойдем домой. Уже поздно. И холодно.
От воспоминаний Цзян Чэна избавляет громкий лязг шин об асфальт где-то рядом с домом. Он поднимает голову и видит, как в его сторону движется мужчина в белой хлопчатой рубашке и шортах. В руках он держит канистру с бензином — Сун Лань — делает он заключение.
— Привет, — тот останавливается напротив Цзян Чэна. Ему приходится задрать голову и зажмуриться из-за солнечных лучей, чтобы лучше его разглядеть.
— Здравствуйте, — бесцветно отвечает он, еще до конца не оправившись от воспоминаний прошлого.
— Ты, наверное, один из тех ребят, о которых мне говорил Синчэнь, — он вежливо улыбается, глядя на Цзян Чэна, расплатавшегося по всей поверхности ступеньки. Чтобы попасть в дом, необходимо переступить через его ноги, чего Сун Лань, по всей видимости, делать не собирается.
— О, — Цзян Чэну требуется несколько мгновений, чтобы осознать это. Он спешно разворачивается и убирает ноги со ступенек, освобождая проход. — Да, Цзян Чэн.
— Клевый прикид, Цзян Чэн, — глаза Сун Ланя смеются, но он быстро отводит взгляд и кивает. — Сун Лань. Пройдем в дом?
Цзян Чэн нехотя поднимается со ступенек. Возвращаться обратно совершенно не хочется. Особенно после того, как он повернулся ко всем своей самой уязвимой стороной. Той, которую он старается никогда и никому не показывать.
Умом он понимает, что иногда в этом нет ничего такого, иногда так даже нужно — показаться, выговориться, чтобы легче стало. У каждого есть свои страхи, свои слабости, но его с детства мать учила, что все это нужно оставлять при себе, никто не должен этого видеть, иначе однажды обязательно ударят именно туда. Цзян Чэн впитал эту истину, рос с ней и другого не знал. С годами ни с друзьями, ни с семьей говорить не мог о том, что действительно было важным.
Единственный человек, который худо-бедно его понимал, исчез год назад, и тогда… тогда все стало совсем плохо.
— О, — из кухни выглядывает Не Хуайсан и, увидев Цзян Чэна, расплывается в улыбке. — Тебе лучше?
Сун Лань косится на него через плечо.
— Да, — Цзян Чэн кивает.
Ему хочется сесть в машину и поскорее уехать отсюда. Не стоять на месте, двигаться к Пекину, становиться ближе. Чем быстрее они окажутся там, тем быстрее Цзян Чэн узнает, что на самом деле правда из всего этого. Он больше не может доверять ни себе, ни своим глазам.
Себе-то он никогда особенно не доверял, не прислушивался, но сейчас окончательно разуверился. Оно и не мудрено, после всего, что пришло ему в голову за последние полчаса.
Сун Лань соглашается подкинуть их до развалюхи, которую Не Хуайсан любовно зовет своей машиной, и уже когда они собирались покинуть дом, что так гостеприимно их встретил, Синчэнь останавливает их.
— Если вдруг возникнут какие-то проблемы по дороге, наберите, — он машет рукой А-Цин.
Она сразу понимает, что хочет от нее отец, берет с тумбочки записную книжку, вырывает оттуда лист и наспех что-то чиркает на нем. А потом подходит к ним и протягивает листок, предварительно сложив его пополам.
— Лучше не пользуйтесь, — говорит она. — Вы и так нам достаточно проблем создали.
Цзян Чэн замечает, что в ее голосе уже куда меньше раздражения, но, по всей видимости, просто так стать более расположенной к ним она не могла. Он даже на секунду снова задумывается, что чувствует с ней некое родство, однако сразу же отгоняет эту мысль — все еще противная девчонка. Он уже было хочет отказаться, но Хуайсан его опережает.
— Спасибо за вашу доброту, — отвечает он, отсалютовав им рукой, в которой держит листок.
— Надеюсь, нам оно не понадобится, — добавляет Цзян Чэн, заметив, что после этих слов на лице А-Цин появляется едва заметная улыбка.
Цзян Чэн теряет счет времени этого дня. Когда они переступают через порог дома, снова оказавшись на улице, удушающая жара уже спала. Дышать в разы легче. Возможно, потому что ему, наконец, удалось немного успокоиться.
Сун Лань с Хуайсаном идут чуть впереди, и Цзян Чэн невольно снова уходит в себя, возвращаясь к тому, о чем он думал, сидя здесь на крыльце.
Это невозможно. Такого просто не бывает. Он был уверен, что Вэй Ин в детстве слишком много раз пересматривал “Назад в будущее” — больше, чем может себе представить человек, будучи в своем уме. Это не может быть взаправду.
— Эй, — окрикивает его Хуайсан, — ты чего там встал?
Цзян Чэн даже не заметил, что остановился на полпути к машине.
— Пекин не ждет.
Еще немного, и он узнает правду.