Мраморный белоснежный пол отражает искусственные желтые огни двухъярусных люстр, увешанных цепями из крупных кристаллов. По сторонам одна за другой красуются арки, колонны которых украшает искусная лепнина, сделанная в прошлом веке с намеком на древнегреческий стиль, а сверху нанесено золотое покрытие. Звук каблуков был бы отчетливо слышен по скрипучему мрамору, вот только его заглушает ритмичная электро музыка, под которую очень удобно ходить по подиуму. Ах, да, это весенне-летний показ мужской и женской коллекции на ближайший год. А по подиуму сменяется одна модель на другую. Всего три главных цвета этого сезона: черный, золотой и белый, редкий случай просматриваются пастельные тона нежно-розового, грязно-голубого и зеленого. И не важно, что Элисон Родригес — дизайнер, в честь которой на сумках и громоздких сережках моделей красуется выгравированное название бренда Alys — раскритикуют в пух и прах в завтрашних утренних колонках модных изданий за такую цветовую гамму. Она, как и многие великие дизайнеры, диктует свои правила, свое видение того, в каких образах должны ходить все, кому не плевать на моду.

А пока гости, кому повезло получить приглашение, могут насладиться тем, как умело женщина в команде со своими стилистами смогла подчеркнуть не только свои модели, но и тех, кого привыкли называть грубым словом «манекен». Девушкам подобрали естественный цвет помады и удачный контуринг каждого уникального лица, они выглядят настолько привлекательно, что даже «изъяны» в виде горбинок, родинок, маленьких шрамов, опущенного века подчеркивают неповторимость моделей. Элисон не тот дизайнер, который ищет идеальных девушек и парней для показов, она тот, кто создает таких людей, посылая к черту все «стандарты». Она обожает доказывать, что любой человек может быть красив при правильной подаче, потому что это не то место, где люди смогут увидеть внутреннюю красоту.

Золотые атласные ткани струятся, едва касаясь пола, подчеркивая длинные депилированные ноги девушек. Квадратные и совершенно неординарные браслеты выглядят слишком грубыми на хрупких руках, но оттого этот контраст смотрится интереснее. Кольцевидная сережка в одном ухе, контур которой выплавлен из чистого золота, заполнена серебристыми перьями. Она идеально подчеркивает пропорции шеи, плеч, обращая внимание зрителей на острые ключицы, что едва виднеются за бретелями, шифоновыми и шелковыми платками, повязанными на шею, лямку платья, руку или даже сумку.

Сумки, пожалуй, одна из самых интересных деталей. Каких-то десять лет назад сумкам и обуви уделяли ничтожно малое количество внимания, считая их ненужным аксессуаром. Но теперь каждый дизайнер будто соревнуется друг с другом. Поначалу, в силу тенденций моды, дизайнеры ставили бедных моделей на каблуки, на которых устоять даже невозможно, придумывая узкие и высокие платформы, шпильки, нагромождая цепями и стразами. «Вычурно и дешево» — сказал бы любой человек нашего времени, но тогда это было модно. Позднее не только на предметах аксессуаров, но и на самой одежде выводили буквы бренда, желая отпечатать название своего модного дома, будто никто не знает, что у каждого свой стиль, свои неповторимые цвета и подача. Самые гениальные и умные бренды предпочли обыграть это логотипами, как бы намекая на свою принадлежность, но уже более вкусно и утонченно. Конечно, любой человек узнает эту самую голову Медузы Горгоны, или пегаса Etro, Chanel, которые пошли дальше, создав бриллиантовые серьги и броши в виде своего лого. Но сумки стали теперь действительно уникальными: маленькие, большие, мешковатые, клатчи, стеклянные, бриллиантовые, в два раза меньше человеческой ладони.

А что же мужская мода? Во-первых, в течение десятилетия гендерная принадлежность у одежды медленно, но верно стала сходить на нет. Прямо сейчас, кстати, на подиум идет мужчина в кроп-топе. В наше время ни одного образованного человека не удивишь этим, но десять лет назад мужчина на каблуках, в юбке, в блузке, которую любой мог окликать «женской», был феноменом. Мужская мода развивалась, но неспешно, теперь же многие мировые бренды стали создавать не только одежду для женщин, расширив границы.

А Элисон Родригес все еще тот человек, который обожает подчеркивать красоту каждого человека, работающего на нее. Ее мужчины всегда выглядят шикарно: худые, накачанные, жилистые, в теле. Не важно, она украсит любой бриллиант, подчеркнет любое тело. Вот, например, прямо сейчас проходит мужчина в расстёгнутой на четыре пуговицы шелковой рубашке, которая открывает его левую грудь с красивой круглой татуировкой на смуглой коже. Конечно же, она уточнила у парня, может ли показать его рисунок и привлечь внимание гостей за счет него к вырезу и посадке рубашки.

Но, как и у любого дизайнера, у Элисон есть жемчужина, даже можно сказать муза, которая всегда представляет ее главный мужской образ и вдохновляет на женские. Ким Тэхен, которого в мире моды не знает только дилетант. Любой фотограф, дизайнер, визажист, редактор журнала мечтает с ним поработать. Жаль только, Элисон жадная до него и ревнивая. Нет, роман между ними отсутствует, но собственнические наклонности действуют в обе стороны. Тэхен почти не работает на других дизайнеров, его редко можно увидеть на показах Gucci, Prada, Balmain, Burberry и других модных домов. Если же его все-таки можно там поймать, то, скорее всего, нет показов здесь, или он просто поссорился с Элисон и пошел назло ей к другому дизайнеру, хорошо, что об этом никто кроме них не знает. А пока стоит обратить внимание на его образ.

Ким Тэхен прекрасен во всем, Элисон часто спрашивают, как ей удается каждый раз снова и снова создавать для парня новые и неповторимые образы. Каждый подчеркивает его индивидуальность, показывает с другой стороны, с той, о которой никогда бы и не подумали. Он хорош во всем, даже в этих тонких угольно-черных брюках три четверти, шифоновой рубашке нежно-розового цвета, что так удачно контрастирует с его карамельной кожей, которую для большего блеска покрыли хайлайтером. В вырезе красуется громоздкая золотая цепь. Руки, что спрятались в карманах этих самых брюк, увешаны толстыми цепями вперемешку с тоненькими из белого золота. Щиколотки открыты, на одной даже виднеется рисунок веточки сакуры, уходящей под штанину. Его походка отличается от других. Он уверен в себе настолько, что гости даже на секунду забывают, что он просто «манекен», потому что в эту секунду они видят в нем личность, подавляющую своим взглядом окружающих и пышущую надменностью. Элисон бы отказалась от такой модели, — они не должны перенимать внимание на себя, чтобы зритель не забывал об образе, но Ким Тэхен сокровище, которое украшает любую одежду, даже самую провальную и смехотворную, — он сделает ее созданием богов.

Стилисты постарались и с ним. Смоляные длинные пряди покрыли маслом, придав нужный вид: часть открывает лоб, убранная за ухо, а другая, наоборот, спадает на глаза. Его образ выглядит освежающим, хочется скорого наступления лета, ведь за пределами этого здания только-только заканчивается октябрь. Лицо, кстати, не обделено макияжем, но разве кто-то удивлен? Контуринг, как и у девушек, удачно подчеркивает его скулы и линию челюсти, а также шикарные глаза, присущие далеко не каждому азиату, не знаешь даже, отнести их к реальным или нарисованным. В них поблескивают янтарные линзы, из-за которых он представителя кошачьих напоминает. Полные губы подчеркнуты еле заметным карандашом. Весь он абсолютно нереален. Но нет, гости, к кому он ближе подходит, чувствуют едва уловимые нотки парфюма, его присутствие и морозно-стальную ауру, которую он оставляет после себя. Он здесь, он существует, но поверить в него невозможно. Настолько красивых людей просто не может быть.

Тэхен, как истинная жемчужина коллекции, заканчивает показ. За ним больше ни одной модели, и только когда он скрывается за одной из колонн, ускоряет шаг, чтобы догнать линейку моделей, что уже вышли под громкий бит. Каждый шаг выверен, точен до миллиметра, ритм у всех одинаковый. Цвета так плавно перетекают от черных вечерних платьев и весенних пальто, на которых один за другим появляются золотые элементы, сменяющиеся золотыми тканями в шелковых рубашках мужчин, аксессуаров ручной работы, переходящих на светлые элементы розового и голубого в брючных костюмах моделей. И заканчивает эту линейку белоснежная одежда с золотыми вставками, украшениями в виде ремней, нашитых на пиджаки цепочек и брошей. И только единственный темно-розовый образ выходит в конце, сцепив руки в замок с прекраснейшей Элисон Родригес, которая сияет своей отбеленной улыбкой в тридцать два зуба.

Женщина переглядывается с Тэхеном, который указывает ладонью на гостей, будто говоря: «Ты заслужила эти аплодисменты». Пока они идут, она успевает заметить знакомых фотографов, даже коллег по цеху и ту, которая удостаивает честью, придя на показ к любому дизайнеру, — Анна Винтур — главный редактор американского Vogue. Эта великая женщина в мире моды, один из главных критиков и, как обычно, в черных очках, с недрогнувшими мускулами на лице при виде создателя коллекции, которая уже завтра будет пестрить на первых полосах. А пока креативный директор Alys лишь почтительно кланяется гостям, посылает воздушные поцелуи и получает самые теплые объятия от Тэхена, что старается ее скорее увести, замечая, как у женщины слезятся глаза.

Каждый такой показ, не важно, двадцать, тридцать лет в этом мире моды живешь, — это всегда волнительно. Любой эскиз, пошедший не по плану, модель набрала вес, и на ней с трудом застегивается платье или не сходятся брюки, трещина пошла по стеклянной сумочке, каблук отвалился, визажист опоздал, диджей в последний момент отказался помочь с музыкальным сопровождением — все это способно за секунду подпалить фитиль у творческой натуры, которую за любой косяк могут раскритиковать. Все должно быть идеально, к этому дню вся команда штатных дизайнеров компании готовится много месяцев, чтобы гости увидели показ, который длится не более двадцати минут, чуть больше пятидесяти моделей, что пронесутся за мгновение.

— Ты молодец, Эл, выдыхай, — шепчет Тэхен, продолжая поглаживать подрагивающую спину женщины уже за кулисами.

— Не могу, Тэхен, — ее всю трясет, сегодня вряд ли она уснет, но не потому, что настолько переживает о завтрашних заголовках, а потому что сегодня она напьется в кругу своих друзей из шоу-бизнеса. А пока их ждут гости на мероприятии после показа, где есть возможность пообщаться с дизайнером и задать ему пару вопросов.

******

— И что послужило причиной Вашего желания подать документы в наше агентство? — Намджун перелистывает страницы портфолио, на которых крупным планом красуется миловидное, кое-где накрашенное лицо. — У Вас хороший карьерный рост в бьюти-индустрии, зачем Вам подиум?

— Хочу расти, съемки для рекламы аксессуаров и косметики стали наскучивать, — напротив лакированного стола сидит вполне себе уверенный молодой человек лет эдак двадцати, а цифра в резюме, в которое опускает глаза Намджун, это только подтверждает.

Пак Чимин — так зовут парня с невероятно красивым лицом без единого грамма косметики. Его идеальное лицо, ухоженная кожа, одинокая длинная сережка в ухе и черная кепка с серебристыми кольцами, что скрывает чистые, но не уложенные черные пряди, футболка темного цвета без принта, брюки, в шлевках которых виднеется кожаный ремень от Louis Vuitton: все это смотрится совершенно просто, но так утонченно, что даже эти громоздкие часы из белого золота на запястье парня не портят образ. Он держится абсолютно расслабленно, будто знает, что его точно возьмут: с такими-то фото и данными, с такой неповторимой внешностью — обязаны. Но что-то Ким Намджуну — мужчине тридцати шести лет, — работающему букером этого не последнего модельного агентства, не дает покоя. Парень вроде положил руки на подлокотники, плечи не поджаты, нога на ногу закинута, — поза вполне открытая, значит, Чимин не волнуется. Более того, юноша ни разу за эти двадцать минут не облизнул и не поджал губы, не постучал пальцами по деревянному подлокотнику кресла, не потряс ногами. Однако его волнение выдает кривая улыбка с нервно поднятыми уголками губ, — Намджун насчитал три таких за весь их разговор. На вопрос, почему Пак подает сюда документы, была как раз только что третья.

— Мы ведь не первое агентство, куда Вы отправили свое резюме? — Намджун откладывает фирменную ручку в сторону и откидывается на спинку кресла, с прищуром рассматривая парнишку, у которого кадык дрогнул от вопроса — попался. — Что Вам сказали в других агентствах?

— Впрочем, ничего нового, — пожимает плечами Чимин, улыбается совершенно грустно, отводя взгляд в сторону, потому что от этих серьезных и разглядывающих глаз напротив совсем душно становится, и даже открытое окно не спасает.

— Но все же? — настаивает Ким, прекрасно догадавшись о том, что парень не хочет отвечать на вопрос.

— Разве это важно? Теперь я здесь, предлагаю себя вашему агентству, — Чимин заметно нервничает, когда на вопросе повышает голос и хмурится, а потом снова пытается совладать с собой, улыбаясь и закусывая краешек нижней губы.

— Хорошо, тогда я повторю Вам, скорее всего, то же самое, что Вы уже слышали, — вздыхает мужчина, наклоняется над столом и берет в руки резюме, в котором прописаны все параметры тела Чимина. — У Вас катастрофически маленький рост, слишком широкие бедра, ни один дизайнер не согласится с Вами работать, Вы доставите кучу проблем им, а значит, и мне. Чрезмерно выразительные черты лица, для бьюти-индустрии они идут только плюсом, но здесь, увы, — он поднимает глаза, переставая ими водить по документам, и замечает, как парень напротив побледнел: взгляд такой мертвенно-стеклянный, в нем где-то далеко обида просится наружу, те самые пальцы на подлокотниках теперь впились в дерево, а грудь замерла — не дышит, медленно моргает, умоляя себя дослушать все эти, лично для него, оскорбления и снова выйти ни с чем, перечеркнув очередное агентство для подиумных моделей.

— Я могу идти? — голос поникший, глаза уже ищут на втором стуле собственную сумку тоже от LV, чтобы скорее уйти прочь.

— Я действительно не понимаю, зачем Вам на подиум. Судя по Вашему опыту, Вы достигли того, о чем многим моделям остается только наивно мечтать. Дело в деньгах? — Чимин тихонько усмехается, пальцами крутя часы от Cartier — нет, дело точно не в деньгах, их он достаточно зарабатывает, Намджун сам это понимает, задавая очевидно глупый вопрос. — Иногда нам суждено быть там, где мы нужны, там, для чего мы созданы.

— Дело в амбициях, — игнорирует последнюю фразу мужчины, с которой никогда не согласится. Он слышал уже нечто подобное, но себя под это тупое правило подводить не собирается.

— Амбиции не всегда доводят до добра. В погоне за призрачной мечтой, Вы можете себе только навредить.

— Вы были моей последней надеждой, — нет, он не давит на жалость, а говорит как есть, оставляя при себе то, как сильно вчера он волновался, что полночи уснуть не мог. Навыки, приобретённые в бьюти-индустрии, научили его скрывать черные круги и мешки под глазами. — Мне казалось, что ваше агентство создает уникальных моделей, разрушая стереотипы.

— Мы этим и занимаемся, но, если видим, что человек не представляет для нас ценности, мы просто за него не беремся. Вы можете попробовать другие места, где есть те, кто придумает, что с Вами делать, — Намджун рефлекторно поднимается за Чимином, который тянется к столу, чтобы забрать свое портфолио.

— Я был в трех агентствах до Вас, остальные в нашем городе не подходят мне, — парень прижимает к груди папку, а во второй руке держит сложенный вдвое ремешок сумки. — И больше никому не советуйте того, что только что сказали мне. Вы убиваете все желание заниматься любимым делом такими псевдофилософскими фразами, — его интонация явно недовольная, он даже не пытается этого скрывать, а Намджун понимает.

Всматривается в каждую деталь чужого неповторимого лица, медленно спускаясь глазами, очерчивая такую редкую для мужчины фигуру песочные часы. Непонятно, для кого больше это делает: жалеет мальчика или сомневается в своем выборе. Он ведь правда коротышка — иначе не скажешь. Ну куда Намджун его сможет засунуть? Дизайнеры посмеются и посоветуют избавиться от Чимина как можно скорее, ни один не станет менять макет моделей, по которым создаются образы, ради какого-то мальчишки. А может, все-таки станут? Ким крайне не уверен сейчас в своем выборе, с ним это так редко происходит. Но этот парень, что называется загадка. С одной стороны, такая внешность в высокой моде, мягко говоря, будет смотреться вычурно, а с другой, кто мешает ее обыграть и сделать эстетичной? Намджун не стилист, не визажист, не дизайнер, он лишь судит по своему опыту и количеству парней и девушек, проходивших через него.

А что если Чимин прав? В мире моды каждый второй топит за избавление от стереотипов и стандартов, это та сфера, которая больше года не стоит на одном месте, постоянно модернизируясь. А вдруг уже в следующем году такие модели, как Чимин, будут на вес золота? С другой стороны, полагаться на мнимое радужное будущее — не вариант. Намджун правда не знает, как поступить, все смотрит, думает и смущает бедного, обычно не стеснительного паренька. Это же сколько придется вдуть в уши дизайнерам, чтобы впихнуть Чимина хоть кому-то в руки.

— В понедельник в восемь утра, Ваш личный букер встретит Вас на первом этаже и сопроводит к группе новичков. Хочу взглянуть на Ваши навыки походки, умеете ли Вы держать себя, — Намджун присаживается в кресло, больше не смотрит на Чимина, отправляя его резюме в стопку принятых.

— Умею, — немного высокомерно отвечает Чимин, хмыкает и выходит из кабинета.

Выйдя из здания, он может думать только об одном: ему срочно нужно снять стресс, потому что, черт возьми, его взяли! Два года динамили, пинали, как игрушку, от одного агентства к другому, не давая больше, чем простых фотосъемок, а теперь появился реальный шанс выйти на подиум и поработать с великими дизайнерами нашего времени. Но, стоп, Чимин, хоть к чему-то тебе стоит прислушаться из того, что сказал господин Ким: не гонись за призрачной надеждой, иначе никогда ее не получишь.

******

Одиннадцать семнадцать отмерили часы на стене офиса. В помещении горит лишь одинокая лампочка вдали коридора на втором этаже — последнем в этом здании. Тишина заполнила весь офис, последний человек покинул агентство еще в десять часов, закончив свой рабочий день. Здесь никого, кроме Ким Намджуна, в его кабинете тоже горит тусклый свет напольной лампы, просачивающийся через приоткрытую высокую дверь. И работает он не потому, что лодырничает весь день, что аж приходится оставаться допоздна, а потому, что работы столько, что она не укладывается в отмеренные двадцать четыре часа в сутках. И Чимин, заходя в офис, наслаждается этой тишиной и едва слышным покашливанием с хрипотцой, доносящимся со второго этажа. Он стряхивает с плеч своей дубленки с искусственными меховыми вставками редкий снежок, который только-только начал разлетаться по золотом освещенным улицам. На дворе ведь февраль, все начинает потихоньку подтаивать, ветки деревьев скинули с себя белоснежную шубу, вздрагивая от ложащихся на них редких снежинок.

А Чимин просто… ну… ищет повод, чтобы встретиться. У него сегодня весь день был свободен, съёмок никаких, и ждал он только вечера, чтобы якобы за чем-то заехать в офис, забрать сумку из гардероба для завтрашних съёмок. Конечно, что сумка, что съёмки — выдумка, но Намджуну об этом знать необязательно.

— Чимин? — сквозь прикрытую дверь из кабинета букера доносится низкий, ласковый голос. Парень видит через щель, как мужчина поднимается со своего кресла, поправляет, кажется, пуговицу на своем пиджаке и идёт к двери. — Ты чего здесь? — Намджун широко открывает дверь и сам отходит с прохода, чтобы впустить своего подопечного.

— Мне сумку нужно было взять для съёмок, — улыбается смущённо, показывает в сторону гардеробных, а сам замирает в проходе, становясь близко-близко, что Намджун может, даже несмотря на такой тусклый свет его кабинета и коридора, рассмотреть синеватые линзы в блестящих глазах напротив. А ещё он чувствует с трудом уловимые нотки, возможно, женского карамельного парфюма — ему подходит.

Чимин модель — его стильные образы, ухоженность, красота и внутреннее очарование не должно удивлять того, кто таких людей каждый день видит в неприлично большом количестве. Но Намджун мысленно, уже который месяц вздыхает и не понимает, как человек может выглядеть словно божество. У паренька еще и легкий морозный румянец выступил на щеках, поди, не на машине сюда добирался, предпочел вечернюю прогулку, губы накрашены красноватым оттенком, на пару тонов ярче, чем естественный цвет, глаза подведены черным карандашом почти незаметно. Сам он такой смущенный, не понимает: хочет и дальше вот так стоять, почти прижимаясь к мужчине, смотреть на него с щенячьим восторгом или же отвести взгляд в сторону и перестать пялиться.

Намджун — мужчина очень привлекательный, статный, следящий за своим телом, одевающийся по последнему тренду и всегда в дорогих костюмах, рубашках, на запястьях не обходится без часов, комплекта тонких колец и таких же сережек в ушах, а на бортах пиджаков — брошей. Его взгляд граничит с чем-то неописуемо притягательным. Чимин будто две личности внутри через эти зеркала видит: одну — очень добрую, ласковую и ранимую, а другую — мудрую, холодную и властную. Ким весьма успешный владелец модельного агентства, за эти месяцы парень видел многих дизайнеров: от тех, чью одежду готовы раскупить даже за баснословные цифры, до начинающих и неуверенных. Самое интересное, что Намджун никого не разделяет на популярных и не очень, не относится пренебрежительно к своим клиентам, дает моделей любых категорий, естественно, если компания дизайнера в состоянии оплатить услуги агентства. Пак все это время наблюдал за тем, как мужчина вел беседы, порой, проходя мимо его кабинета, подслушивал, но не для того, чтобы выудить информацию, а просто для того, чтобы в очередной раз послушать этот дорогой бархат, а не голос. Он струится по стенкам, пробираясь к самому сердцу, кольнув однажды — заставляет быть зависимым. Хочется слушать, и слушать, и слушать. И снова слушать, не вникая в то, что Намджун говорит.

— Пройдешь? — улыбается одними губами, проявляя ямочки. А Чимин просто завис и не контролирует свои ноги, которые подрагивают из-за этого стойкого запаха мужского парфюма, который даже к концу дня не выветрился, лишь дал истинность глубоких нот и некое послевкусие. — Или можем заехать куда-нибудь на ужин, — он проверяет свои часы, отодвигая край рукава своего пиджака с нашитыми серебристыми узорами в виде морозца точно такого же, как на окнах кабинета.

— Наверное, сейчас только доставка работает, время позднее, — у Чимина голос такой тихий, словно не он повышал его месяцами ранее на своего начальника. Перед Намджуном стоит смущенный ангел, поправляющий свои идеально уложенные пряди неистово черного цвета.

— Хорошо, тогда закажем что-нибудь, — пожимает плечами Ким, позволяет себе вольность, прикоснувшись к лопаткам парня, чтобы слегка подтолкнуть его в кабинет и закрыть за ними дверь. У Чимина, кажется, там останется след от ожога, потому что ладонь у Намджуна настолько теплая, что юноша ее почувствовал даже через слой своей дубленки и тонкого свитера. — Не замерз? — парень только смущенно машет головой, позволяя ему снять с себя верхнюю одежду.

Чимин честно не помнит, о чем они говорили весь вечер. Помнит, что было так хорошо и спокойно на душе. Все, что в его жизни в последнее время есть, так это постоянные переживания, стрессы, собственные доведения до ручки. Модели не должны реагировать на отказ, ведь в большинстве случаев даже не в них дело: дизайнер может быть просто не в настроении, не понравилось, как на него посмотрели, цвет волос черный, а ему хочется, чтобы все блондины были, длинные волосы, а ему нужны с короткими. Модель не виновата, что в эту секунду не удовлетворяет желания клиента, они лишь благодарно кивают на отказ и уходят — на этом все. Но Чимин, сколько бы лет себя ни дрессировал на равнодушие, каждый такой отказ убеждал его, что он никчемный. Брали только туда, куда он попадал без особых усилий, туда, куда он и не стремился. Он идеален во всем: выразительная и неповторимая внешность, изюминка образов, которую он так точно через свои взгляды на фотографиях передает, дисциплинированность, здоровый образ жизни, духовный рост, общительность и дружелюбность с коллегами, фотографами, и в первую очередь, с создателями косметики, у которых он работал, — все те качества, которые должна вырабатывать в себе любая модель. Но самое главное у Чимина проседает — спокойствие и стрессоустойчивость. Пусть парень и не покажет никому своих переживаний, но дома, в тишине и одиночестве он съест себя с потрохами.

И сегодня, этой дивной ночью, когда совсем не хочется спать, когда на улице холодно, но не дубеешь, не появляется резкое желание прибежать домой и забуриться под одеяло или в горячую ванную, хочется вдыхать этот свежий воздух, проветривать собственные легкие, зная, что в такую ночь никто не позволит заболеть. Хочется поднять лицо к черному небу без звезд, потому что в одной из главных столиц не только мира моды все закрывается бетонно-стеклянными титанами, не давая глянуть хотя бы на одну звездочку. Хочется наслаждаться тем, как на ресницы падают быстротающие резные снежинки, которые даже не портят макияж. Хочется тихонько чихнуть, потому что одна обязательно попадет в нос и защекочет своим пушком стенки. Хочется без спроса аккуратно прикоснуться к локтю спутника этой ночи и прижаться к нему. А он лишь улыбнется, не станет отталкивать, а притянув поближе, разотрет плечо и положит свою щеку на угольную макушку.

Все так и происходит, когда Намджун и Чимин, поужинав, выходят после пары часов из офиса на улицу, вздрагивая от морозного порыва зимнего ветра. Парень мигом укутывает свою шею дубленкой, придерживая ее, потому что сегодня он, как назло, забыл шарф. Ему приходится топтаться на месте, хрустя снегом своими ботинками на шнурках с меховой подкладкой, пока Намджун закрывает дверь их агентства. Чимин смотрит на небо в тот момент, когда его шеи касается приятная шерстяная ткань пропитанного парфюмом шарфа. Намджун так заботливо наматывает его, даже укладывает края шарфа красиво, помогая парню застегнуть дубленку. Пак чувствует себя беспомощным ребенком, который хочет, чтобы за ним немного поухаживали, пока сам бесстыдно разглядывает чужое, такое доброе с ямочками на щеках и морщинками в уголках глаз лицо. Намджун приобнимает его со спины и молча ведет вдоль по улице, на бордюрах которой припаркованы автомобили. То дальнее бугатти черного матового цвета с глянцевыми вставками мигает огоньками, а дверь салона с не менее одурманивающим запахом дорогой кожи встречает юношу теплом и абсолютной тишиной, пока сам владелец обходит авто. И никто даже не вспоминает о том, что Чимин не взял ту самую выдуманную сумочку, которая стала причиной поездки сюда.

Эта ночь не может быть еще прекраснее, но так и происходит, после того как Намджун останавливает машину у четырехэтажного подъезда спального района с непозволительно дорогими квартирами, а Чимин, набравшись смелости, пару секунд дав себе на раздумья, резко тянется к щеке мужчины, обнимая одну своей ладошкой, а на второй оставляет долгий поцелуй с едва заметным красным следом от помады. Они ни слова на прощанье не говорят, парень лишь пытается снять с себя чужой шарф, но его останавливают горячие большие ладони, которые помогают плотнее укутаться. Чимин выходит из машины, старается не оборачиваться, поднимается по лестнице на крыльцо и все же кидает любопытный взгляд из-за плеча, но замечает лишь то, как Намджун, наклонившись к пассажирскому окну, улыбается ему только на секунду и разносит по мертвенно тихой улице шорох шин, выворачивающих на трассу.

******

Одним мартовским днем Чимин вновь ступает на порог их агентства, получив с утра сообщение о срочном визите. Ему даже пришлось перенести на несколько часов съемку для журнала. И войдя в главный холл, его хватает уже знакомая большая рука за локоть, больно сжимая и ведя куда-то в сторону гардероба со стендами одежды и аксессуаров.

— Куда мы идем? — Чимин едва поспевает за Намджуном, который кого-то выискивает глазами.

— Элисон Родригес приезжает сегодня, чтобы выбрать себе моделей для зимнего показа. Это твой последний шанс, если и она от тебя откажется, то я разорву с тобой контракт, — он объясняет это как-то незаинтересованно, будто говорит человеку, который всю жизнь стремился попасть на подиум, не о разрушении его мечты, а о чем-то совершенно незначительном.

— Нет, Намджун, ты не можешь, — Чимин дергает мужчину, разворачивая к себе лицом.

— Могу, я устал от тебя. Мои надежды не оправдались.

Все верно: Чимин проработал на Намджуна около пяти месяцев, и ни один просмотр не был пройден. На парня ни один дизайнер не взглянул, даже слушать про успехи и смотреть портфолио не стали, заметив его совершенно неподходящий рост и миловидную внешность. Кто-то даже позволил себе отпустить шутку о женственности юноши, болезненно задев за его нерв этим. Сначала родители презирали его за внешность, толкуя о том, что он как «баба» выглядит и ведет себя так же, а он просто был мальчиком, которому нравилась мода, который родился с мягкими чертами лица. Он не просил у природы награждать его полными губами, не просил этого невинного порой взгляда очаровательных глаз, не просил о фигурной линии челюсти. Но разве все это присуще только женщинам? Разве он женщина только из-за того, как выглядит? «Феминный фрик» — одно из мерзких высказываний как-то в подростковом возрасте прилетело ему в спину, когда они с другом были в клубе. А где грань этой феминности? Где грань маскулинности? Может, он просто не хочет ни под одно правило подходить? Может, он просто хочет быть мужчиной и любить себя таким, какой он родился? Может, он устал ненавидеть себя за то, как он выглядит?

И теперь, когда дело коснулось его будущего, его выбора профессии в сфере, в которой, казалось, его приняли бы с распростертыми объятиями, ему говорят абсолютно то же самое, что и в мире необразованных дикарей. Только людям из фэшн-индустрии он мог всегда доверять, но как принять тот факт, что даже дома его не хотят признавать? Все эти месяцы Намджун только и делал, что пытался удерживать в Чимине этот дух борца, запрещал сдаваться и расстраиваться из-за очередного отказа, при этом сам понимая, что парня не возьмут. Он правда слепо доверился, приютив того, кому стоило сразу сказать нет, меньше бы проблем было. Намджун тоже устал видеть это отчаяние в глазах Чимина, устал вечерами сидеть с ним в кабинете и проводить психологическую встряску, быть жилеткой.

Но есть кое-что еще, что произошло за это время, что отдается болью в грудине, когда он говорит фразу «Я устал от тебя». Это не правда. Он устал от своих надежд, Чимин тут, по сути, не причём. Или причем? Намджун знает только одно — последний месяц он держал парня в своем агентстве только потому, что прикипел к нему. Не как к человеку. Или как к нему тоже. Он не знает. Просто внутри мужчины поселилось что-то такое теплое, когда он смотрит на него, вдыхает еле уловимый шлейф парфюма, примерно определяя, что это за бренд. Что-то такое теплое разливается по груди, переходя к шее и плечам, когда он рефлекторно улыбается на звонкий смех Чимина, не понимая, как проницательные глаза, которые способны были убить пару секунд назад своей надменностью, теперь превращаются в такие очаровательно-добрые, а венистые пальцы с серебристыми кольцами прячутся под рукавом рубашки, смущенно прикрывая белоснежную улыбку. Этот человек вызывает в нем приятное беспокойство, когда просто что-то рассказывает, а внутрь через ушную раковину проникает мягкий голос, напоминающий песнь сирены, заплывшей куда-то в лесную реку, которая села на камень, подпевая ручейку горного водопада, что разбивается о валуны. После того вечера с поцелуем они даже не заводили разговор об этом, напоминая своей смущенностью подростков, которые прячутся от родителей и впервые дотронулись до другого человека. Им было комфортнее для поддержания рабочего настроя не обсуждать ту минутную слабость — так они ее называют, продолжая каждый день видеться в офисе и делать вид, что ничего не произошло.

— Умоляю тебя, Намджун, я ведь приношу тебе процент со съемок, — парня трясет от перспективы того, что его просто хотят вышвырнуть отсюда.

— Найди ему каблуки, никакого мэйка и что-нибудь не облегающее, — Намджун игнорирует мольбы паренька, сбрасывает его руку со своего плеча и отдает стилисту.

Ким уходит как можно скорее, чтобы перестать слышать истеричное повторение его имени в спину, чтобы не слышать задыхающийся кашель Чимина, который, наверное, начал плакать. Конечно, ему больно. Не только Намджун почувствовал какую-то связь между ними. У юноши была легкая надежда на то, что его босс добродушен и заботлив по отношению к нему. Пак тянулся к нему, постоянно, приходя в агентство, искал встречи с мужчиной, чтобы за чашкой кофе обменяться парой фраз, смущенно поинтересоваться его делами, послушать, как бархатный низкий голос что-то заторможенно рассказывает с выразительным акцентом, жестикулируя длинными пальцами, украшенными тонкими кольцами, хрустя костяшками. Чимин не единожды тайком приезжал в уже почти неосвещенное и опустевшее агентство, бродил по коридорам, как тогда, будто что-то забыл и невзначай напарывался на Намджуна, который обязательно бы пригласил его к себе в кабинет, чтобы выпить после тяжелого рабочего дня, поговорить по душам. Эти вечера были душевным успокоением для модели, он ценил каждую минуту, проведенную со своим букером, но что теперь останется? Он вновь лишится шанса стать чем-то большим, чем был до этих нескольких месяцев, лишится человека, которого мог робко, тихонько только сам себе называть другом.

Чимина переодевают в черные брюки и напяливают на него широкий свитер, открывающий ключицы, но прикрывающий его талию, делая визуально шире, на ногах под брюками прячут черные сапоги чуть выше щиколоток на толстом каблуке. И теперь всем остается надеяться, что Элисон оставила сегодня мозг дома и не попросит снять с него обувь, чтобы посмотреть на реальный рост парня.

— Дорогой, — понизив тон, тянет женщина, невесомо оставляя поцелуи на скулах Намджуна, легонько прикасаясь к его бицепсам, растягивая губы в подобии улыбки. — Я снова пришла просить тебя поделиться со мной своими божествами.

— Все, чего пожелаешь, Эл, только снова у меня не отбери никого, — усмехается Ким, кивая Тэхену, что подошел к женщине со спины. Некогда и он был моделью этого агентства, по документам все еще и остается, вот только Элисон плевать — он ее мальчик. Женщина лишь смеется, будто это не она присвоила Тэхена себе, и следует за Намджуном.

— Это Оливье? — подмечает Родригес, смотря на приталенный пиджак Кима, переглядываясь со своим ассистентом — Ким Сокджином, который каким-то хищническим взглядом посматривает на букера.

— Он самый, — поднимает вверх руку, показывая рукав и пуговицу с эмблемой Balmain.

— Тебе идет, — как-то холодно кидает подобие комплимента Джин, ловя на себе взгляд из-за плеча от Намджуна.

Элисон вместе со своим помощником и другом садится по соседству с Намджуном за длинный стол в большом зале. Модели заходят через высокие двери, а у женщины улыбка по лицу растекается: она уже увидела свежие лица, что не может ее, как любителя работать всегда с кем-то новым, не радовать. Включается подиумная электро музыка, и модели одна за другой проходят по одному разу мимо клиентки. Женщина внимательно смотрит на каждого человека, подмечает точеную фигуру, стройные ноги одной из девушек, которые стилисты решили подчеркнуть якобы невзначай. Присматривается к смуглому парню, вспоминая, что у нее есть эскизы мужской одежды с подходящей под цвет его кожи палитрой, ставя в своем блокноте пометку, что точно хочет его пригласить к себе на показ. Намджун все нервничает, поглядывая на в углу стоящего Чимина, которому только предстоит пройтись. На нем Элисон вдруг отвлеклась на шепот Тэхена, даже толком не присмотревшись к юноше. Оставшихся моделей она почти и не смотрела: для Намджуна это значит только одно — женщина давно выбрала, кого хотела, а остальные ей просто неинтересны, потому она может позволить себе переговариваться с Тэхеном и тихонько посмеиваться о чем-то своем, пока модели работают.

Музыка заканчивается, и модели выстраиваются в одну шеренгу, вставая к дизайнеру лицом. Она поднимается со своего места и со стуком своих шпилек на туфлях-лодочках обходит первую модель, проходя мимо. До плеча второй модели она дотрагивается легонько двумя пальцами, то же делает с рядом стоящей девушкой, пропускает следующего и дотрагивается еще до одного плеча. Так она мучительно медленно обходит их всех и возвращается обратно к столу, садясь на уголок бедром.

— Всех, к кому я прикоснулась, жду в понедельник в доме Alys, — она театрально разводит руки в стороны, будто ожидая аплодисментов, которые звучат буквально сразу же.

— Эл, ты точно всех выбрала? — Намджун поднимается со своего кресла и шепчет ей на ухо, а глазами следит за побледневшим Чимином, до чьего плеча не дотронулись. — Я недавно взял паренька, — и указывает подбородком на того самого. — Ты же любишь все неординарное.

— Джун-и, не беси, — она хватает мужчину за подбородок, выпучивая глаза на секунду и хитро улыбаясь.

— Я не настаиваю, просто до тебя дизайнер хотел его забрать. Решил приберечь, — блеф — порой главный двигатель в бизнесе.

— Намджун, ты меня за идиотку держишь?! Ни один дизайнер на него не взглянет! — холерик Элисон отталкивает от себя мужчину, аж подскакивая со стола, сжимая пальцы в кулаках. А Чимин теперь слышит, стоит и мнется, искоса поглядывая на таких же косящихся на него моделей, стыдясь и боясь того, куда сейчас этот конфликт может зайти. — Ты! — она резко показывает пальцем с длинным наманикюренным ногтем, заставляя юношу вздрогнуть и затаить дыхание. — Снимай свитер и сапоги, сейчас же!

— Эл, я не думаю… — Намджун тянет женщину за локоть к себе, но та вырывает руку и, сведя брови, сверлит его злым взглядом.

— Я тебе докажу, что ты ослеп, — она тянется к маленькой лимитированной сумочке из прошлой коллекции, доставая оттуда какую-то пластмассовую круглую штуку, пока Чимин переглядывается с Намджуном и неуверенно берется за края свитера, скидывая его на пол.

Он не стесняется своего тела даже при таком количестве людей, но данная ситуация его очень смущает и доставляет дискомфорт, потому что все рассматривают его «недостатки», которыми обычный человек восхищался бы сутки напролет. Парень наклоняется к краю штанины, приподнимая ее, чтобы расстегнуть сапоги, предназначенные для женщин, но которые так идеально смотрятся на его ногах, подчеркивая фигуру.

Элисон перекидывает из ладони в ладонь белый кругляшок, внимательно рассматривая идеально депилированный торс, с рельефной подкачанной грудью и очертаниями кубиков пресса. Из-под брюк выглядывает такая редкая V-линия тазовых костей, а стройные ноги стараются не дрожать из-за напряженности момента. У Чимина прекрасное тело, за которым он тщательно ухаживает в физическом плане и косметическом. Прекрасное и крайне редкое — стоит уточнить. Наверняка он занимался им еще с подросткового возраста, доводил себя диетами до пограничного состояния, мучился, впадал в истерики, что совершенно не стоит того. И он бы любил себя сейчас, если бы ему не указывали на то, что он женщина, пусть даже в шутку. Это совсем не смешно.

— Едва отметки в семьдесят сантиметров доходит, — говорит Элисон после того как обходит парня, она вытаскивает из кругляша сантиметровую холодную ленту, обматывая ее вокруг чужой талии. — Ты субтильный, не годишься для подиума. А рост… — она показательно охает, поднося ладонь ко рту, смотря на Намджуна. — Ты посмотри на его рост, Джун-и! Даже если ты на десять каблуков его поставишь, это не спасет. Люди не слепые и могут понять, где заканчивается каблук, а где начинается его естественный рост.

— Подиум — это ведь сплошная иллюзия, ты бы смогла обыграть его комплекцию, — мужчина держится спокойно, пожимая плечами, хотя руки давно скрестил на груди, принимая закрытую позу.

— Комплекцию — да, а с лицом мне что делать? Учитывая, что я не люблю яркий макияж на своих моделях. Прости, детка, но ты слишком женственен, — она поджимает губы в наигранном сожалении, хлопает по обнаженному плечу Чимина, у которого глаза уже остекленели, удерживая слезы. — Нет в тебе вот этой дикости и животной мужественности, — она открывает губами вид на сомкнутые зубы, сжимая руку в кулак. «Животной мужественности» — ну что за абсурдность. — Ну не мое это, — вздыхает женщина, подходя к Намджуну. — А если серьезно, — она говорит уже тише, чтобы в конец не обидеть побледневшего паренька. — У тебя же есть знакомые агентства, занимающиеся такими, — нетактично указывает пальцем себе за спину. — Не мучайся, сплавь его кому-нибудь.

Намджун лишь отводит взгляд в сторону, коротко кивает и рукой требует моделей выйти из зала. Он не хотел бы видеть всего этого — такого унижения человека, к которому сердце неравнодушно. Можно ли его назвать трусом? Он сам себя проклинает и навсегда это определение за собой закрепляет. Как человек, который ненавидит афишировать своими отношениями, а тем более с кем-то из индустрии, даже малейшим намеком на эти самые отношения, сейчас он ненавидит себя. Он бы мог запретить Элисон раздевать его модель, прогнать всех раньше и не позволять Чимину так унижаться, не видеть самому этой боли в глазах разбитого и замучившегося человека. Будто юноша впервой это слышит. Нет, конечно. Но привыкнуть к такому отношению он все еще не может. Больше пяти лет его гнобят за природную внешность, больше пяти лет он не может принять себя и полюбить.

Элисон берет свою сумку и направляется к выходу, провожаемая Намджуном, Джином и Тэхеном. Последний, к слову, придерживает ее под локоть, словно сын, который никак от матери отстать не может в свои двадцать три. И только на улице, когда подъезжает черный мерседес, Родригес оборачивается, отвлекаясь от перешёптываний со своим другом.

— Прости, если я обидела тебя или твоих моделей. Ты меня знаешь, я молчать не стану, — она подходит ближе к Киму, дотрагивается до его предплечья невесомо, как во время приветствия, обменивается тремя поцелуями. У Намджуна лица нет, он же обещал то, чего выполнять совсем не хочет. Он же только что услышал хруст сердца человека, который питал большие надежды. Каждый такой просмотр питает, сколько бы ни уговаривал Чимина этого не делать.

— Я разошлю выбранным моделям всю информацию, — сдержанно отвечает Ким, не желая показывать своих чувств, вот только Джин, что с прищуром все это время следил за его реакциями, давно что-то почувствовал. Еще бы, они знакомы с Намджуном больше пятнадцати лет, и конец этого знакомства был крайне неприятным.

Элисон садится в машину на задние сидения вместе с Тэхеном, который улыбается ей и говорит лишь одну глупую фразу:

— Тому малышу стоило бы попробовать себя в эскорт услугах. С таким-то ртом, — Родригес смеется, шутливо бьет его по ладони, кивая водителю, чтобы трогался.

Намджун провожает взглядом мерседес и чувствует, как внутри все закипает. Он заходит обратно в агентство, хлопая дверью так, что все присутствующие вздрагивают. Модели, которые направлялись к выходу, теперь решили покинуть здание через черный выход, зная вот это лицо — осунувшееся, включившее режим охотника, с сузившимися драконьими зрачками. Лучше боссу сейчас не попадаться под руку, особенно когда он как смерч пролетает мимо них в сторону гардеробных. Он идет вдоль рядов с высокими шкафами, проверяя, где спрятался этот хныкающий мальчик, которого слышно было еще у входа сюда.

— Намджун, пожалуйста, не увольняй меня, — он сидит, забившись в угол, обняв руками колени, все еще с босыми ногами, но теперь уже не с обнаженным торсом.

— Пошли, — мужчина тянет его за руку, вынуждая Чимина аж подлететь и перебирать ногами почти бегом.

— Дай мне еще шанс, я смогу пройти следующий просмотр, — успевает пропищать парень, когда его заталкивают в кабинет и резко вжимают в мягкую, обтянутую шерстью красной водолазки грудь.

— Ты обещал мне это уже раз пять, — шепчет и поглаживает смоляные волосы утихшего Пака. — Прости меня, я не должен был позволять ей такое говорить, — он жмурится, сминая пальцами растянутый свитер парня, едва покачиваясь из стороны в сторону. Намджун чувствует эти маленькие руки у себя на лопатках пиджака, эту содрогающуюся спину не перестает поглаживать, похлопывая легонько, словно ребенка, который никак успокоиться не может. — У меня есть знакомые букеры, они сотрудничают с самыми популярными производителями косметики. У тебя будут лучшие съемки, будет шанс поработать с Крэйгом Макдином, с Хёком — он сделает из тебя произведение искусства, Тони Дюран найдет в тебе ту мужественность, которая откроет глаза всему миру.

— Нет, — машет головой, лбом дырявя чужую грудь, — нет, — вновь повторяет, стискивая свои руки, доставляя легкую боль Намджуну. — Нет, я не хочу, — всхлипывает и тихонько взвывает.

— Посмотри на меня, — Ким пытается его отстранить от себя, прикасаясь к влажным щекам ладонями, насильно поднимая лицо. — Тебе нужно успокоиться, — он заботливо вытирает большими пальцами слезы и поджимает свои губы. Как тяжело смотреть человеку в глаза, в которых боль и обида в одну большую сферу сошлись. — И обуться, — переводит взгляд на ноги Чимина, который поджимает пальцы и переминается. — Посиди здесь, я принесу твои вещи и отвезу домой, хорошо? — парень лишь кивает, позволяет себя усадить на мягкий диван, залезая на него с ногами, вновь обнимая колени и кладя подбородок на них.

Намджун не знает, что делать ему сейчас. Он не может оставить Чимина не потому, что его не устраивает собственный процент от заработка, который приносит парень, а именно развитие, которое мужчина не может дать Паку. Он занимается моделями подиумными, знает все контракты и подводные камни этой сферы, всех дизайнеров: кому можно доверять, а кому нет, у кого и какой характер. Ким знает все про подиум, но ни черта не смыслит в бьюти-индустрии, в аксессуарах, в том, какие фотографы точно нужны моделям с такой внешностью и подачей, как у Чимина. Есть у него хорошие знакомые, которые смогли бы дать развитие, прославили бы парня. Вот только юноше это не нужно, он вперился в подиум и никак не может отпустить эту идею. С другой стороны, почему это он должен отступать? И Намджун его понимает, но сомневается, что с такой позицией они смогут дальше вместе работать. А еще не уверен, сможет ли он работать с парнем, к которому неровно дышит, от которого все сложнее скрывать свои зарождающиеся чувства. Ким пока не понимает, что испытывает к Чимину, но ему постоянно хочется защищать его, давать только лучшее, делать для него все, что в его силах и возможностях, а еще хочется, чтобы те февральские вечера были ежедневными посиделками наедине. Он хочет слушать его, самому что-то рассказывать, прикасаться к шелковистой коже, обнимая. Ему совсем не хочется, чтобы молодой человек вот так плакал и выплёскивал свою боль, — Намджун эту боль хочет навсегда забрать, вот только пока не понимает как.

Намджун возвращается в кабинет, держа в руках пальто Чимина и его ботинки. Сам помогает зашнуровать обувь, накидывает на него и на себя верхнюю одежду, вновь хватает шарф, чтобы укутать глупышку, который в приоритет ставит стиль, а не безопасность от холодной погоды, почти никогда не надевая шарфы. Кутает его и прижимает к себе, тихонько выводя из офиса.

До дома они едут в полнейшей тишине и ощущении тепла — все потому, что Чимин не отпускает ладонь Намджуна, прижимая к своей груди. Хорошо, что машина с автоматической коробкой передач, правая рука толком и не нужна. Намджун, запомнив адрес парня, довозит его быстро и аккуратно, помогает выйти и слышит хриплое:

— Останься со мной, — когда Ким уже хотел было отпустить Чимина, доведя до крыльца. — Я не хочу быть один, — глаза такие умоляющие, печальные-печальные, что Намджун, которого обычно не проймешь никакой актерской игрой, видит искренность в этой просьбе.

У Чимина квартира-студия выполнена в лофт стиле. Два этажа, кухня и гостиная объединены, а поднявшись по лестнице, можно попасть в громадную спальню с не меньшим гардеробом. Здесь все раскидано, хозяин явно перебирал вещи, не зная, что надеть. Он скидывает пальто прямо на пол и ползет на широкую кровать без ножек, сворачиваясь клубком, забитым и плаксивым щенком смотря на Намджуна, который не понимает, что ему делать. Не понимает, пока Чимин не вытягивает руку, приглашая прилечь. Мужчина неуверенно снимает пальто с себя, берет верхнюю одежду паренька и аккуратно складывает на кресло, не заставляя его ждать, ложится с краю, тут же оказываясь в тисках щенка, которому нужно тепло и поддержка.

— Я не должен так реагировать на отказы, — шмыгает носом Чимин. — Это непрофессионально.

— Не должен, — Намджун вздыхает и прикрывает глаза, кладя щеку на голову модели. — Поспи, а потом мы поговорим, хорошо?

— Ты останешься со мной? Обещаешь не уходить? — Чимин выбирается из чужой груди, чтобы посмотреть мужчине в глаза, ослепнув от этой доброй, самой лучезарной и искренней улыбки с ямочками.

Намджун лишь кивает, а он верит. Верит, потому что хочет, потому что чувствует, что этот человек правда его не оставит, хотя то, в каком положении, в каких обстоятельствах они находятся — крайне некорректно и нарушает рабочую субординацию. Но кто сказал, что они сейчас подчиненный и начальник? Просто два человека: один потерянный и надломленный, который старался из последних сил быть сильным и плевать на все, что ему говорили глупые люди, а второй просто его понимает, хочет, чтобы этот человек не сломался окончательно, не разочаровался в этом мире, поэтому лежит с ним сейчас рядом, поэтому обнимает, поэтому держит обещание. Все, что Намджун сейчас может — это давать свое тепло и поддержку простыми объятиями, которые Чимин воспринимает совсем как не простые — лечащие. Он засыпает, а Ким тем временем скидывает сообщение личному менеджеру Чимина, который отвечает непосредственно за его расписание, о том, что модель приболела и не сможет явиться сегодня на съемки.

Чимин просыпается часов так через восемь, все еще в своей постели, все еще в одежде, но только сдавливающего ремня на поясе больше нет. Намджун не стал раздевать парня, с которым не настолько близко знаком, даже в благих целях, но сделал все, что он мог — вытащил из шлевок ремень, чтобы юноша не чувствовал дискомфорт. Пак разворачивается на постели, наблюдая, как мужчина сидит, откинувшись на стену, что-то печатая в телефоне.

— Доброе утро, — отвлекается он, с улыбкой желая помятому из-за подушки Чимину. Тот поднимает глаза на окно над ними и понимает, что там темень, и только уличные фонари освещают мокрые после снега тротуары.

— Ты не спал? — хрипит парень, приподнимаясь на кровати, откидывая в сторону одеяло.

— Пару часов назад проснулся, — Намджун блокирует яркий экран телефона и откладывает на рядом стоящий столик, следом тянется ко второму прикроватному светильнику, расположенному возле Чимина, чтобы и его включить, ослепляя сморщенную моську недовольного кота.

— Прости, что сорвал тебе работу и собственную не выполнил, — все, о чем этот человек может думать сейчас в полудреме.

— Отработаешь, — усмехается Намджун и позволяет парню прилечь на свою грудь. — Голоден? — Чимин только качает головой, поднимая на мужчину щенячьи глаза — эти уже точно театральные. — Пицца? — и юноша расплывается в улыбке, вновь кивая. — А то сейчас кроме круглосуточной пиццы вряд ли что-то еще есть.

— Я часто ею грешу, когда у меня бессонница, — признается про нарушение сразу двух правил любой модели — здоровое питание и сон.

— У тебя бессонницы? — хмурится Намджун и тянется снова к телефону.

— Каждый отказ обжираюсь и не сплю, потом реву и ненавижу себя за это, и еще неделю пытаюсь собраться, чтобы вернуться в свой режим, — он говорит это настолько обыденно, будто перестал видеть в этих словах что-то ужасное, будто это стало повседневностью. Даже не будь он моделью — это не норма. — Ты закажи пока, я в душ хочу, — после минутного молчания обоих, вновь заговаривает, уже более воодушевленным подскакивает с чужой груди и ползет к краю кровати.

И пока Чимин ходит по комнате от шкафа к комоду, что-то берет с собой, Намджун следит за ним задумчивым взглядом. Парень даже что-то напевает себе под нос, пританцовывает, замечает пристальный взгляд мужчины, широко-широко ему улыбается, хихикнув, и убегает на первый этаж в ванную комнату. А у Кима сердце кровоточит. Этот мальчик самый прелестный, самый чистый и невинный душой. Часами ранее он испытывал такую боль, обиду и несправедливость, а уже сейчас вновь наслаждается этой жизнью, ну или делает вид, что наслаждается. Все, что ему для счастья нужно — это покой, поддержка и размороженная пицца из какой-то левой доставки ни свет ни заря. Не важно, какая пицца, главное — с кем ее съесть. И Чимину в какой-то момент важен его сегодняшний гость — друг, как он тихо для себя определил. Намджун единственный человек на новом месте работы, с которым он хоть как-то общается, часто переписывается даже в социальных сетях, на работе за чашкой кофе могут остановиться и поговорить. Казалось бы, у них разница в шестнадцать лет. Что может их объединять? Наверное, искусство, творчество, мода. А еще плевать на самом деле, сколько лет между ними, если им хорошо друг с другом, если они понимают друг друга, — разве это не главное, разве это не то, самое прекрасное, что может быть почти у межпоколенных людей?

Намджун успевает заправить кровать, аккуратно собрать раскиданные по спальне вещи и сложить их на кресло — дальше Чимин сам решит, куда их убирать. Принимает у курьера пиццу, а парня все нет. Неужели все модели так долго принимают душ? Наверное, да. Главное, что мужчина слышит доносящееся ласковое пение оттуда, значит, все хорошо. Он не с первого раза находит тарелки, достает приборы, понимает, что на пицце маловато салями и сыра, потому решает заглянуть к парню в холодильник в надежде, что тот будет не против. Правда, там немного, но сыр все же находит. Терки у Пака нет, либо Ким просто ее не нашел, поэтому просто меленько порезал и отправил в духовку на несколько минут.

— Что делаешь? — обыденно спрашивает Чимин, выходя из ванной в хлопчатой спальной рубашке темно-голубого цвета с рукавами до локтей и таких же длинных, закрывающих частично пальцы штанах, растирая влажные волосы полотенцем.

— Ты не против, что я воспользовался твоим сыром? Они сильно пожадничали, — Намджун достает из духовки пиццу и выкладывает ее на большую тарелку.

— Ты прям подзапарился, — Чимин рассматривает приборы, кажется, удивляясь тому, что они у него вообще есть, и тащит кусок с щедро расплавленным тягучим сыром руками, швыряя полотенце на пол.

— Слушай, ну какой ты грязнуля, — смеется Намджун, поднимает полотенце и вешает его на спинку барного стула. — И я не закончил, — он аккуратно отбирает пиццу из чужих ладоней, отрывает рулонные салфетки и передает одну парнишке, который смотрит на него исподлобья, прослеживая за его телодвижениями. Ким подносит к кусочкам пиццы свежую измельченную зелень на разделочной доске и рассыпает по ним, а сверху приправляет перцем из мельницы.

— Теперь можно? — недовольно надувает губы, ожидающе смотря на привлекательную пиццу. Намджун кивает, ждет, когда Чимин надкусит и прожует, с довольством наблюдая за тем, как меняется лицо парня. — Господи, а почему так вкусно?! Ты где заказывал? Обычно эти пиццерии такую отвратительную и сухую пиццу привозят, — с полным ртом бубнит что-то едва различимое, но Ким понимает одно — этот птенчик с торчащими во все стороны влажными волосами счастлив.

— Всего лишь чуть больше сыра добавил, — пожимает плечами, решает взять пример с Чимина и послать к черту приборы и тарелки. — Колбасы только у тебя не нашел.

— Я ее и не покупаю, только овощи, фрукты и молочку. Мясо предпочитаю свежеприготовленное есть в кафе и ресторанах, сам-то я безрукий. Только салат настругать могу, — смеется, прикрывая рот, набив щеки.

— Как ты себя чувствуешь? — Чимин не тушуется от этого вопроса, лишь на секунду перестает жевать, думает, следом кивает и продолжает хомячить.

— Все хорошо теперь, — тихонько признается, на мужчину не смотрит, но чувствует, как тот смущенно улыбается.

Какая-то неловкая пауза вдруг повисает, слышно только, как они жуют, ерзают на стульях, смотрят по сторонам и будто оба чего-то ждут. Но когда Намджун, нахмурившись, решает вновь заглянуть в телефон, Чимин резко подается через стойку к нему и впивается в его губы невинным поцелуем, скорее даже долгий чмок напоминает. Мужчина лишь аккуратно прикасается одной не испачканной рукой к плечу парня, отвечая, переходя с невинности уже на более взрослый и медленный поцелуй, смакующий вкус друг друга. Чимин даже слизывает томатный соус с краешка чужих губ, он не из брезгливых, а вот Ким — да. Но сейчас все так неважно: тарелки, приборы, их испачканные мукой щеки и рты, даже это полотенце, которое все-таки сползло со спинки стула на пол. Важно то, как юноша продолжает тянуться к нему, упирает ладони в столешницу, поднимаясь со стула и опираясь пальцами только о перегородку своего стула — так и упасть можно. Это и стало главной причиной, по которой Намджун прервал их чрезмерно влажный поцелуй, взял Пака за руку и вывел из-за стола так, чтобы тот обошел и уселся на его бедра как можно удобнее и безопаснее.

Намджун проникает пальцами в мокрые волосы Чимина и вновь притягивает для того, чтобы почувствовать эту облачную мягкость, вдохнуть душистый запах геля для душа и шампуня, каких-то ухаживающих за лицом средств, мятной пасты, которая почти выветрилась, — теперь мужчина понимает, чего парнишка так долго пропадал в душе. Такое сокровище не может позволить исчезнуть сиянию своей кожи. Но то, какой он мягкий, не может не вызывать желания у мужчины прижать его крепче и держать в своих руках, наслаждаясь теплом чужого тела, вдыхать запах порошка на пижаме из натуральной ткани. А сама эта пушинка оказывается голодным зверьком, да не в еде здесь дело. Все ерзает своими ягодицами по чужим бедрам, сползая постоянно куда-то вниз, что мужчине приходится постоянно его за ягодицы приподнимать.

— Я могу? — Намджун прикасается к краю ночной рубашки, слегка ее оттягивая, но внимательно следя за Чимином, не действуя без его разрешения. Тот лишь смущенно кивает, пряча свой румянец. — Ты же не девственник, — не спрашивает, а утверждает, прикасаясь горячими и влажными от долгого поцелуя губами к не менее обжигающей шее, которая уже начала слегка краснеть. Чимин молчит, не спорит. Он не девственник, но дело тут в другом. В том, что он, в отличие от прошлых раз, испытывает чувства к этому человеку сильнее и серьезнее.

Намджун так осторожно бродит руками по пояснице и бедрам Чимина, считывая каждую реакцию, чтобы не навредить своими действиями парню, на каждое сведение бровей или зажимание, напряжение в мышцах мужчина отступает, нежно целуя в подбородок, чтобы успокоить такого очаровательно милого юношу, который не перестает краснеть. В какой-то момент Ким даже перестает его целовать, прижимая к себе и зарываясь носом в шею, от которой пахнет гелем для душа, а Чимин только ближе льнет, скрещивает запястья за чужим затылком и слушает, как бьется сердце человека под ним, какое мерное и тихое дыхание у Намджуна, словно колыбельная убаюкивает.

— Хочу в кровать, — бубнит этот милый цыплёнок с все еще взъерошенными и мокрыми волосами, которые попадают Намджуну в глаза и рот.

— Я отнесу, — Киму даже не нужно отцеплять от себя Чимина, чтобы удобнее взять, тот и не сомневался в силе мужчины, уже изучил его грудь и руки во время вот таких объятий.

— Мы не доели, — у Намджуна загрузка: чего этот человек, в конце концов, хочет? Секса, простых объятий и тепла чужого тела или пиццу?

— Можем взять еду с собой, — Чимин ерзает, пытаясь крепче ухватиться за шею мужчины, чтобы не упасть, пока тот держит его на весу, не зная, что теперь делать.

— Я противник еды в сексе, — и хитро-хитро улыбается, что Намджун аж чувствует мокрые зубы на своей шее и горячий воздух от смешка.

Аккуратно опустив Чимина на постель, мужчина на минуту замирает. Рассматривает в очередной раз красоту, которую почему-то никто не хочет брать в руки. Красоту, которую не понимают и осуждают. Красоту, которую беречь надо, ведь в случае с Чимином плевать: модель или нет, — настолько уникальных людей просто не бывает, настолько неповторимых, настолько контрастных. Как там сказала госпожа Родригес? Он слишком субтильный? О нет, его просто не заслуживает этот мир, не заслуживает его очарования вперемешку с мужественностью, которая в нем есть. Намджун прекрасно видит это сочетание прямо сейчас, когда парень морщит свой нос, прячет робкий взгляд у себя в подкачанном плече. Есть образ маленькой женщины: обычно это сильная, очаровательная, стойкая женщина. А есть образ маленького мужчины. Он не хочет быть двухметровым шкафом, тем более что природа таким ростом его не наградила, ничего с этим сделать не может. Ему катастрофически мало быть чуть симпатичнее обезьяны, он хочет большего. И разве есть смысл его осуждать за стремление к ухоженности? Разве ухоженность показатель принадлежности к определенному гендеру? Он любит поддерживать себя в форме, но не накачивать банки на свои руки, потому что просто не хочет. И разве есть смысл его осуждать за то, что он идет по пути своих желаний? У Намджуна по всем вопросам ответ отрицательный в голове мигает. Чимин невероятен от и до, перед мужчиной крайне сильный человек — создать такого себя не каждый может, переживать постоянные оскорбления и стараться не принимать их близко к сердцу, а переводить в двигающую силу. Юноша не только красив, но еще смышлен и силен духом.

Этот парень сочетает в себе, как сказали бы люди, несочетаемое. Он так очаровательно смущается, когда Намджун осторожно прикасается к пуговицам на его рубашке, одну за другой расстегивая, открывая вид на подтянутый торс. И не успел мужчина откинуть края рубашки в сторону, как Чимин подскакивает и тянется к краю брюк Кима, чтобы вытянуть заправленную водолазку, как-то оголтело встречаясь с чужими губами.

— Мы не сильно спешим? — запыхавшийся, с глазами как у подростка, который не знает, стоит ли заниматься такими вещами или нет. Будто не он сейчас тут взрослый человек в руках у еще более взрослого. Намджун даже не удерживается от смешка и притягивает Чимина для более мягкого, осознанного поцелуя, как бы показывая, что им некуда спешить, что Ким не собирается уходить, бросать парня на полпути. Все хорошо и спокойно. — У меня, кажется, нет ни смазки, ни презервативов, — вдруг вспоминает Чимин. — Я не часто… ну… ты знаешь, — Намджун вновь прячет улыбку в кулаке, слегка смущая этим парня. Пак кубарем вскакивает с кровати и бежит куда-то к настенной полке, рыская среди тюбиков. — Нашел!

— Значит, все-таки часто, — решает пошутить Ким, только потом поняв, что это была неудачная попытка, когда у парня глаза виноватыми становятся, а головой отчаянно машет в стороны, прижимая тюбик к груди. Сам Намджун тянется к своему пиджаку рядом с пальто и достает оттуда пару квадратиков контрацептивов.

— Кто бы говорил, — Чимин пихает мужчину в плечо и вновь ложится на кровать, червяком подползая в исходное положение.

Вся эта подготовка проходит так напряженно, Пак не может перестать краснеть и вздрагивать от каждых прикосновений, тут же кладя руку поверх, не веря, что этот человек трогает именно его сейчас. Не верит этим глазам, в которых, кроме нежности и немого восхищения, ничего больше и не читается. На Чимина никогда так не смотрели, в глазах напротив даже капли осуждения не высмотреть, это совершенно непривычно для него. То, как обходителен Намджун с ним, заботлив, терпелив, то, как он ответственно подходит к готовности чужого драгоценного тела, которое ни грамма боли не должно получить, заставляет Пака тихонько, пока Ким не видит, ущипнуть себя и понять, что это не сон. С ним могут вот так обращаться? Без жестокости, не как со шлюхой, которую можно взять на одну ночь, без презрения. С такой потопляющей нежностью, заставляющей растечься по кровати и впиться пальцами в лопатки, под которыми мышцы с каждым движением перекатываются. Мужчина ни на секунду не оставляет без внимания некоторые эрогенные зоны, которые смог найти за столь короткое время, не оставляет Чимина без таких любимых им поцелуев, так бережно придерживает его за плечи, внимательно следя за тем, чтобы голова парня не ударялась о стену.

Чимин никогда не чувствовал себя настолько счастливым и нужным, никогда не получал столько ласки от чужих рук, никогда не получал столько удовольствия. Он лишь ощущал ранее себя красивой игрушкой для удовлетворения потребностей своих партнеров. Никогда не знал, что, оказывается, вторая половинка может быть такой заботливой и нежной, никогда не думал, что может быть настолько хорошо, что впервые не стесняешься своего тела, своего лица, всего себя. Впервые он вздрагивает от прикосновений только потому, что они ему непривычны, но такими согревающими кажутся. Он не стесняется стонать так громко, что Намджун уверен — он не симулирует. И даже его эго не дергается от того, что он кого-то доводит до такого взрывного удовольствия. По его груди лишь растекается такое счастье, что он даже забыл, каково это испытывать его. Счастье за другого человека, за благополучие, за его комфорт. За понимание того, что Чимин осознает себя более ценным, чем ранее, самым любимым в эти минуты, самым красивым. Чимин чувствует себя мужчиной, которого могут любить таким, каким он хочет быть. Счастлив, что его бережно любит другой достойный мужчина.

Все эти взгляды, одно дыхание на двоих, громкие стоны в моменты крайнего удовольствия, трепетные поглаживания чужого тела — творение самой природы, которое человек лишь украсил. Эти прикосновения, толчки, звуки поцелуев, раздающихся в унисон скольжению бедер, — некое искусство, создаваемое людьми, желающими любить, отдавать себя другому человеку, понимающими друг друга, общающиеся на другом, недосягаемом уровне. Это не просто секс — это обмен душами, желаниями, которые сходятся воедино.

Чимин лежит затылком на его мерно поднимающейся от неслышного дыхания груди, рассматривает их пальцы, замок из которых задрал вверх, все крутит и крутит, каждый миллиметр карамельной кожи оглаживает, перебирает чужие фаланги, чувствуя внутри такую безмятежность. Есть лишь тусклый свет прикроватных ламп с желтоватым оттенком, темная холодная ночь, которая пробирается в комнату через приоткрытое окно, но даже так им все еще жарко, одеяло прикрывает лишь паховую зону, а сами они распластались звездочкой по постели. По комнате проносится звук глубокого вдоха Намджуна, а следом он оставляет на черной макушке долгий поцелуй, за плечо парня ближе притягивая к себе так, что Чимин переворачивается и оказывается на мужчине, а подбородок укладывает между грудями, продолжая водить теперь уже по чужой линии челюсти.

— Ну чего ты смотришь? — нет, мужчина не против, просто в своем возрасте тоже, оказывается, может смущаться от такого восхищающегося взгляда. Намджун перехватывает чужие пальцы и подносит к своим губам, оставляя по короткому поцелую на каждом, заставляя Чимина засмеяться от щекочущих ощущений.

— Просто ты красивый, — вздыхает парень, теперь ложась щекой и обнимая руками плечи Кима. — Но не такой, как я, — тихонько, почти шепотом говорит. — Ты выглядишь как мужчина, — Намджун хмурится, укладывая свои руки крестом на спине модели.

— Мы оба выглядим как мужчины.

— Я — нет. Даже наше с тобой общество не хочет, чтобы я выглядел так, — имеет в виду фэшн-индустрию. — Я просто не понимаю, почему не могу быть мягким и быть при этом мужчиной. Не могу плакать, потому что «мужчины не плачут», — Чимин, продолжая лежать, поднимает руки, создавая кавычки пальцами.

— Все люди плачут, вне зависимости от пола. Врачи даже утверждают, что иногда нужно плакать, но делать это правильно, — Намджун ведет кончиками пальцев вдоль спины парня к пояснице и обратно, пуская легкие мурашки на плечах.

— Тогда почему общество только ко мне прицепилось? Почему повелось, что мужчина не может любить и открыто показывать свои чувства, быть ласковым, если он этого хочет? — Чимин приподнимается, встречаясь с Намджуном взглядами. — Все это не признаки феминности, лично для меня. Я вообще не понимаю всех этих стандартов что для мужчин, что для женщин. Если женщина хочет иметь мускулистое тело, не хочет носить платье — это ее выбор, и если она родилась с осознанием себя как женщины, то она вольна выглядеть и вести себя, как ей комфортно, не нарушая ничьих границ и законов. Я родился мужчиной во всех смыслах: биологически и по своим ощущениям. Но я не хочу подчиняться стандартам, я хочу жить так, как желаю этого.

— Так живи, — внимательно выслушав, уверенно и спокойно говорит Намджун, притягивая парня к себе для поцелуя.

— Я не могу, общество давит на меня.

— Плевать, что там говорит общество, — в голосе мужчины слышится это недовольство, а закатанные глаза только это подтверждают. — На планете почти восемь миллиардов людей, и ты будешь слушать каждого? Это не жизнь, Чимин, — он убирает прядь почти сухих волос за ухо, оглаживая узкие плечи парня. — Она у нас одна, мы рождены в первую очередь для того, чтобы быть теми, кем хотим, жить так, как хотим. Мы рождены, чтобы найти собственное счастье, будь то заключенное в любимой работе, в творчестве, в путешествиях, в другом человеке — это не важно. Единственное, что мы должны — это не упускать свое время, не растрачивать его на страдания и боль, которую приносят ненужные нам люди. Напоминаю, на планете живет почти восемь миллиардов людей, если ты будешь слушать каждого, то примерно на сотом от тебя ничего не останется, — у Чимина катится по щеке одинокая слеза от этих слов.

Намджун ведь прав. Пак столько лет балансирует на тонком канате, с одной стороны которого общественное мнение, а со второй — собственные желания. Делая шаг во вторую сторону, канат двигает его на два назад. Сколько раз он ментально разрушался, сидя один в квартире, прокручивая какую-нибудь мерзкую и нетактичную фразу, услышанную в метро, в магазине или на улице.

— Чимин, мои родители обвинили меня в гомосексуализме только потому, что я выбрал индустрию моды. Они были правы только в том, что я гомосексуален, но обвинять в этом, основываясь на моем выборе будущего, глупо. Я тоже использовал и использую по сей день косметику по уходу за собой. Я знаю множество мужчин, которые любят за собой ухаживать, не относя себя к индустрии, при этом являясь гетеросексуальными парнями, — Намджун тянется к румяной щеке, смахивая ненужную сейчас слезинку, поддерживающе улыбаясь, сверкая уже полюбившимися Чимином ямочками. — В моем подростковом возрасте я этого не знал, но теперь уверен: если человек ухаживает за собой, это никак не определяет его ориентацию и принадлежность к какому-либо полу или гендер.

— Меня называли шлюхой, — уголки губ парня дергаются вверх, являя нервную улыбку. — У меня было всего три любовных партнера, только с двумя из них я спал, но люди продолжают думать, что меня можно купить и трахнуть, только потому что я крашусь, только потому что я выгляжу немного сексуально, потому что хочу так выглядеть. Я хочу подходить к зеркалу и восхищаться собой, я делаю все это для себя, но люди продолжают думать, что все для них, что якобы я кого-то провоцирую. Я так устал от этого, — и вновь не удерживает слезу боли, самостоятельно живо смахивая ее.

— Пусть думают, что тебя можно легко получить, больнее будет разбиваться о реальность, в которой они осознают, какими ничтожествами являются. Осознают, что до твоего уровня им никогда не дотянуться.

— Меня пытались изнасиловать, — как-то бесцветно признается, замечая, как взгляд напротив озлобился. — Мне пришлось применить силу, а потом пожаловаться полиции. Мой друг помог вывернуть дело в то, что это была самозащита.

— В смысле вывернуть? Это ведь правда, получается.

— Накрашенному гею никто не хотел верить, тем более узнав, что я занимался боевыми искусствами, дело усложнилось, — пожимает плечами Чимин, шмыгая носом.

— Надеюсь, та тварь навсегда запомнит твой кулак, — Намджун тянется к чужой ладони и подносит ее к своим губам, оставляя долгий поцелуй, жмурясь. В этот момент он пытается перекрыть всю злость на людей, которые позволяют себе такое обращение с человеком, в этот момент он просто хочет стать тем, кто укроет этого юношу от всех бед. А Чимин чувствует, не хочет сопротивляться, хочет только позволить этому человеку защищать его, любить и уважать.

— Спасибо, — все, что шепчет парнишка, облизывает свои пересохшие губы и тянется к чужим, таким же мягким, но, толком не успев насладиться ими, резко вспоминает, меняя тему. — А что делать с агентством? Ты все-таки меня уволишь? — не давит на жалость, просто переживает за свое будущее. Намджун поджимает губы и машет головой.

— Я поговорю с помощником Элисон, мы с ним давно знакомы.

— Ты так много для меня делаешь, мне стыдно, — зарывается носом в чужую шею и взвизгивает, когда Намджун резко его подминает под себя, заставляя смотреть на него. Мужчина несколько секунд внимательно рассматривает розовеющее лицо и глаза, которые не понимают, что этот человек хочет.

— Ты красив, как рождественская ночь. В тебе есть эта поверхностная сексуальность, а внутри ты невинен, как ребенок, который ждёт своего подарка от Санты, — внезапно начинает Намджун, удивляя Чимина. — Твоя улыбка белоснежная, как зимнее покрывало, поблескивающее в свете ночных улиц. Твои глаза, словно огни на ёлке, ни на секунду не угасают. Что бы тебе ни говорили и как бы с тобой ни поступали, ты продолжаешь видеть лучшее в людях. Твои губы, твой живой румянец напоминает розовую вату, — он ведет костяшками пальцев вдоль чужой скулы так трепетно, будто боясь порезать остротой. — Губы такие сладкие и мягкие, как облако, после поцелуя хочется облизнуть собственный рот, получить больше сладости от тебя. Но совсем не приторной сладости, такую никаким чаем не хочется запивать, от твоей сладости не хочется избавляться.

— Не говори мне таких слов, — Чимин прячет улыбку и червяком ворочается по постели, чтобы добраться до подушки и уткнуться в нее лицом, потому что смотреть на самого прекрасного человека, который искренне восхищается им, так смущает.

— Там осталась пицца, пойду доем ее, — издевательски шепчет на ухо, кусая за мочку, слыша наигранное хныканье, позволяя парню вскочить с кровати, запутавшись в одеяле, руками сползти с нее, напоминая снежный ком, что Намджун не удерживает смешка, хватаясь за краешек одеяла, когда понимает, что остается совсем нагим. Чимин встает на ноги и дергает пододеяльник на себя, вырывая из чужих рук, прикрывает свое тело и со звонким смехом несется бéгом пингвина к лестнице.

Намджун спускается следом, шлепая босыми ногами по паркету, обращая внимание довольно жующего Чимина на себя, который тут же давится и откладывает откусанный кусок пиццы в сторону.

— Ты не хочешь что-нибудь накинуть? — прокашлявшись и запив соком, Чимин старается не смотреть на область ниже торса, вновь краснея хуже подростка.

— Не-а, — довольно тянет Намджун, вставая напротив парня, опирается о столешницу локтями и тащит кусок пиццы, с интересом следя за этой робкой мордашкой.