А что, если?..

Хонджун бездумно смотрит на жизнь, проносящуюся за стеклом автомобиля, и не может поверить. Словно только что приобретённое через пару мгновений исчезнет, чтобы вновь погрузить безвольной куклой в чужую ванну или связать по рукам на развороченной постели. Он благодарен — несомненно, хотя понятия не имеет, за сколько его выкупили. И узнавать о цене немного страшно, хотя сам факт продажи человека как вещи уже воспринимается данностью.

Когда Сонхва поймёт, что с него хватит, и попросит уйти, Хонджун уверен, что вернётся в «профессию», потому что искать себя больше негде, а деньги нужны. И то, что в своё время не закончил учёбу, оборачивается против него. Но это же не в первый раз, верно? Справится, это поначалу сложно было. А у него уже опыт.

— Ты не против, если на обед будет пибимпаб?

Голос отзывается тревогой внутри. Чем заслужил?

— Нет, котик, конечно, нет, — шёпотом.

Джуни пытается соответствовать, поворачивает голову, улыбаясь, а внутри дрожит — один толчок, и последние бастионы рухнут, обнажая все слабости и оставляя беззащитным. Хонджун не уверен, что после этого сможет себя собрать.

Чужая рука на собственной заставляет вздрогнуть. Он стискивает ладонь Сонхва, ощущая тепло.

Хотя бы сейчас ему можно немного побыть счастливым?

На самом деле это так сложно.

***

Сонхва старается не называть его «Хони», отделяя прошлое от настоящего. Сначала запинаясь, но постепенно всё крепче прирастая к Джуни — неуверенному, беспокойному и всё ещё не верящему в произошедшее.

Хонджун сомневался в реальности произошедшего — до тех пор, пока Сонхва не приезжает за ним в больницу в день выписки. Уён не перестаёт подмигивать и загадочно улыбаться, а вот Сан вздыхает, что ему тоже домой стоило бы вернуться, на что Чон чмокает его в макушку и обещает, что вот скоро, совсем-совсем немножко потерпеть осталось.

Оба попугайчиками-неразлучниками щебечут счастья, пытаясь ободрить не только Сонхва, но и растерянного, потерявшегося в этом хаотичном мире эмоций Джуни. Уён напоминает о Канаде, сверкая колечком, и, пафосно благословив, отпускает в новую жизнь.

Хонджун разбирает перевезённые из общежития вещи и уже привычно занимает диванчик. Сонхва не смеет переубеждать, предоставляя мальчишке собственное пространство. Они вместе удаляют «рабочий» чат — убеждение, что всё серьёзно, а не просто поиграть на пару дней. Номер Ёсана тоже стирают без права на возврат: он больше не понадобится, Пак уверен в этом.

***

Его будит тишина — беспокойная, она вместе с воздухом проникает внутрь, закупоривает лёгкие, душит изнутри.

Сонхва подрывается с места, тяжело дыша, кашляя. Пустота разрастается, и собственный пульс раздаётся в голове, ударяя по нервам не хуже набата. Он не помнит сна, не помнит, что случилось, но в голове эхом отдаёт далёкое: «Никого».

Ему необходимо встать, пойти на кухню и убедиться, что всё в порядке, что прошедшая неделя не вымысел. Поднимается, старается быть осторожным, но всё равно пошатывает, и в какой-то момент он сталкивается плечом со стеной. Даёт себе время, чтобы собраться. Глаза постепенно привыкают к темноте, и, в очередной раз остановившись в дверях кухни, Сонхва ощущает, как волнение отступает. Джуни спит, одеяло наполовину упало на пол, обнажая согнутые в коленях ноги.

Хочется лечь рядом, ткнуться носом в затылок, обнять и крепко прижать к себе, но мужчина вновь боится нарушить чужие границы, а потому медлит, разглядывая, понимая, что стоило бы вернуться и не тревожить чужой покой, но…

Он старается быть осторожным, не шуметь и по возможности не тревожить, но Хонджун всё равно его чувствует, чуть отодвигается, давая лечь рядом.

— Что случилось, котик? — сонно шепчет, а Сонхва выдыхает в затылок:

— Кошмар приснился. Можно мне остаться?

Мгновение тишины.

— Конечно, котик. Тебе можно всё.

Прижимается, находя своей рукой чужую. Чуть стискивает. Молчание на двоих успокаивает, но всё равно уснуть не получается. Сонхва охраняет чужой сон до самого утра.

***

Джун вспоминает о семье, но боится встречаться с ней, и поначалу ограничивается парой звонков в неделю. Уверяет мать, что приедет — может, через месяц, два, оттягивая время: пока не может найти в себе силы для встречи, и даже представить себе сложно, как будет смотреть в глаза, отвечать, касаться их — весь лживый, он никогда не расскажет им, что случилось на самом деле, и понимание этого тоже давит.

— Я плохой сын и брат, — шепчет, закончив очередной разговор.

Неловко прячет в рукавах дрожащие пальцы, опускает взгляд.

— Неправда.

Теплота объятий и поглаживания по спине. Сонхва хочется залечить чужую душу, но он стоматолог, а потому врачует, как умеет. Хонджун отзывается, прижимается ближе, боясь, что вскоре всего этого не будет.

— Не хочу сейчас их видеть. То, что было… я себя предателем ощущаю, котик, как будто наобещал всего, но на самом деле… на самом деле я лгал им всё это время, — голос срывается, сдерживаться с каждым мгновением становится всё труднее.

Поцелуй за ухом. Размеренное дыхание, пока собственная грудная клетка замедляет движение.

— Тебе пришлось.

— А легче не становится.

***

Начать жить для себя оказывается сложно: наличие свободного времени пугает Джуни пустотой, и приходится помогать искать пути заполнения. С этим, как ни странно, помогает мать Сонхва, которая забирает мальчика к себе, пока её сын работает. И это тоже помогает справиться с нынешним, заполняя чужую голову новыми впечатлениями.

— Как вы?

Сонхва заменяет «он» на «вы», когда в первый раз приезжает к матери за Хонджуном.

— Прекрасно. Готовили капкейки, смотрели комедии и разговаривали о тебе.

Последнее отчего-то удручает, но мужчина кивает, заставляя себя не быть предвзятым. Тем более теперь, когда отношения с родителями стали ощутимо меняться.

Субон показывает большой палец, дико довольная, и ещё добавляет на ухо, что очень рада за братишку.

По дороге домой хочется спросить о многом, но Сонхва молчит.

— Ты был очень милым ребёнком, — тихо произносит Хонджун.

Лёгкая улыбка трогает его губы. Паку кажется, будто внутри вспыхивает весна.

***

Сана выписывают через полторы недели, и он не может сдержать восторга, оказываясь дома. Ему не терпится вновь влиться в обыденную жизнь, которая не кажется скучной, особенно когда под боком такой неоднозначный человек, как Уён.

У них любовь — аксиома, потому что доказательства никому из них не нужны. Приглашают гостей остаться хотя бы на час: Джуни поехал со всеми, не желая находиться в одиночестве. Сонхва и сам старается держаться ближе, насколько возможно, а ещё сообщает, что подписал заявление на скорый отпуск. Ему и самому надо наконец выдохнуть и прийти в себя.

— Это же чудесно, хён! — Уён лезет обниматься. — Правильно, надо жизнь жить, надо жизнью наслаждаться, особенно теперь, когда ты не один!

Он подмигивает Хонджуну и тянется уже к нему, чтобы прижать к себе.

— Мы так за вас рады!

А после тянет Джуни за собой, усаживает в кресло и включает компьютер, предлагая оценить творчество скромного мастера, пока за спиной шебуршит довольный Сан, подзывая хёна присесть рядом.

Час превращается в три. Мальчишку потихоньку приманивают визуальным волшебством и техниками создания новых миров, и Сонхва ощущает себя необычайно счастливым, когда видит искорки восторга в его глазах.

***

— Я боюсь просыпаться. Кажется, как будто это всё не настоящее: вот я открою глаза, и опять надо… на работу идти.

Неловкий смешок. Он обхватывает себя пальцами за предплечья, ближе к локтям, потирает, отводя взгляд. Сонхва кажется, он ощущает чужую боль — настолько она явная, реальная и неправильная, что у самого дерёт где-то в зареберье.

Очередное кофепитие в домашних условиях постепенно становится приятной традицией. Хочется создавать новое, но приходится копаться в старом, стараясь заштопать раны и застирать пятна от слёз.

Мужчина подсаживается рядом, на диванчик, притягивая Джуни ближе и зарываясь носом в светлые волосы, которые заметно уже отросли.

Он ничего не говорит, медленно покачивая, стараясь, чтобы человеку рядом было тепло и спокойно. И лишь спустя время произносит, не разрывая объятий:

— Всё пройдёт, мы справимся.

Сонхва записывает его к психологу и идёт на приём вместе с Джуни. Им обоим необходимо это, и когда прошлое разрезают, оголяют и преподносят, постепенно раскрывая, становится не просто неуютно — страшно.

Но оба шагают вперёд — медленно, аккуратно, с обязательным сплетением рук.

В начале сентября они едут в Йончхон.

***

— Хён, ты слышишь меня, хён?

На фоне — смех Сана, чьи-то голоса — ещё глуше, а Уёна переполняет — настолько он громкий и восторженный. Сонхва не уверен, что выдержит весь разговор в таком бурном темпе, тем более когда у самого внутри будто буря просыпается.

— Я бы так хотел, чтобы вы оба были тут, рядом, но мы скоро прилетим, ты слышишь? Мы прилетим и отпразднуем, и плевать на всякие там принципы, мы с Санни теперь в официальном браке, пусть схлопнутся! Хён, ты не поверишь, у меня сейчас сердце взорвётся, это так круто! Вот вроде бы бумажка, вроде бы всего лишь, но ты… ты вообще не можешь себе представить, это пережить надо!

В Канаду полетели только двое: Хонджун сейчас усердно учится, поступив на дизайнерское, ему сложно, и Сонхва хотел бы помочь, но сам не разбирается во всём этом. А ещё преследует неуверенность, что мальчишка эмоционально готов в приключения, а потому решили, что отправятся куда-нибудь ближе к новому году: мужчина понимает, что Джуни сейчас боится смотреть в будущее, а потому планирует сам, показывая, что там они будут вдвоём.

— Хён! — Сан прорывается в монолог любимого. — Хён, он на колени передо мной падал, представляешь? Дурачок такой, я его так люблю, хён! И тебя люблю, и Джуни!

— Я тоже… — начинает Сонхва, но Уён прерывает его:

— Это пиздец, хён! Это тотальный пиздец, это… ааааа! Так мало слов! Я обязательно нарисую нашу историю! И заставлю тебя скупить весь первый тираж!

Пак качает головой, тихо смеётся. Джуни спит, укутавшись в одеяло — впервые в спальне, и это тоже событие, которое заставляет быть слишком сентиментальным.

— У меня не хватит денег.

— Я тебе одолжу! А потом нарисую про вас, и это будет взрыв! Корейская версия «Красотки», основанная на реальных событиях. Любовь, сочно приправленная драмой, напряжение до последнего момента.

— Тоже предложишь мне скупить весь тираж?

— Это будет эксклюзив только для вас двоих! В единственном экземпляре.

Они говорят ещё пару минут, а потом Сан вспоминает, что у кого-то вообще-то ночь, ему надо поспать, а им пора отмечать — громко и страстно.

Сонхва ещё долго не может уснуть. Боится тревожить чужой сон, поэтому заваливается на диван, укутывается пледом и разглядывает предметы в полумраке.

Он просыпается не один: прижавшись, под боком сопит Хонджун.

***

С Хёнсолем они списываются крайне редко. Интересуются друг у друга, как дела, не видя смысла встречаться, почти не вспоминают совместное прошлое, лишь иногда проскальзывают обрывки.

«Это ужасно. Я сделал пирсинг пупка».

«Что? Зачем?»

«Не знаю. Но мне нравится».

Сейчас его сложно понять: во всём старающийся быть идеальным, тот намеренно искажает свою жизнь. И, возможно, такой она ему тоже нравится. Сонхва только надеется, что в дурном порыве Хёнсоль не вознамерится пристраститься к курению или какому-нибудь сумасшедшему придурку, поэтому просит быть аккуратным и беречь себя.

«Не беспокойся, я взрослый. Справлюсь».

Пак хочет верить в благоразумность своего бывшего, но волноваться за него не перестаёт. Наверное, от этого уже не избавиться.

***

— Ты хочешь меня поцеловать?

Вопрос застаёт его врасплох прямо в процессе готовки: Сонхва не знает, что ответить, а Хонджун прямо в глаза смотрит своими — тёмными, беспокойными, пока пальцы тормошат браслет, выдавая чужую нервозность. Впрочем, мужчина уверен в своём ответе:

— Да, хочу.

— В губы? Как…

Запинается и замолкает, отводит взгляд. Внутри Сонхва беспокойство, потому что не понимает происходящего. Что ещё мог надумать себе Джуни? Что-то случилось? Пускай они живут вместе, общаются, но до сих пор кажется — прикоснись чуть грубее, и чужая душа трещинами пойдёт.

— Прости, котик, наверное, я просто… я пойду. Не думай, мне не надо, я…

Хонджун вздыхает, обнимая себя руками, и остаться в стороне звучит как преступление. Сонхва оставляет тесто, чтобы подойти и окружить кольцом рук, мягко прижимая к себе ставшего близким для него человека.

— Я очень сильно хочу тебя поцеловать. Сейчас. В губы. Можно?

Хонджун зажмуривается. Пальцы гладят его по спине, стараясь успокоить. Мужчине всё ещё интересно это «как», но давить он не собирается. Если Джуни захочет, то ответит.

— Можно, — на пределе слышимости.

Сонхва опускает голову, легко прикасаясь губами, и ему подаются навстречу — отчаянно, ногтями цепляясь за рубашку на спине, сталкиваясь зубами.

Запахи шампуня и кофе кружит голову, но мужчина твёрдо стоит на ногах, не давая никому из них упасть. Привкус мятной жвачки, учащённое сердцебиение и жар внутри — это как болезнь, но лечиться не хочется, да и не нужно.

Джуни обрывает поцелуй первым, обмякает в чужих руках, а Сонхва кажется, словно утонет сейчас в нежности к этому человеку. Чувствует ли подобное Уён, смотря на своего Санни?

— Хочу стать твоим парнем, — шёпотом на ухо. — Ты разрешишь?

Кажется, будто чувствует чужой бешеный пульс. Прижимается губами к виску.

Не отпускать.

Ещё один обеспокоенный вздох.

— И тебе всё ещё нужен я? Такой?..

— Очень нужен. Сильнее всех.

— Боже, котик, ты… зачем же ты такой, а? Зачем…

Плачет громко, надрывно, и остаётся только целовать его, закрывая собственным телом от внешнего мира, от всей той боли, что пережил.

— Поцелуешь меня? Как… своего парня? — спустя долгие минуты, постепенно приходя в себя.

Губами собрать слёзы. Пообещать себе оберегать.

— Поцелую, — и мгновением спустя: — Я люблю тебя, Джуни.