Не отдельные части, не крупицы, рассеянные в холоде дня, а весь мир полыхал в гневе огня, превращая землю в пепел, а воздух в дым. Над хаосом возвышался его повелитель, направляющий огонь и армию на ненавистных противников. Его решительный голос разносился зычными командами, слышимыми в лагере утилизации. Его пламя, вселяющее надежду в целый народ.

       Маркус.

       Сжимая автомат, прятался рядом с нами, простыми рядовыми, за баррикадами, бежал под пулями, чей тонкий свист отдавался в моём сердечном клапане колким страхом, вместе с нами рвался к свободе здесь, на земле, плечом к плечу с народом, но всё равно создавал впечатление кого-то большего, освещённого золотым ореолом, потому что он наш лидер. Как бы Маркус не старался стать рядовым, как я, он всё равно будет казаться выше, сильнее, ведь…

       Я посмотрел влево, привлечённый грохотом недалёкого взрыва. Оглушён. Мгновенно вспыхнули доски моего укрытия, обжигая плечо. Я отскочил подальше и едва не поймал пулю рукой, по неосторожности высунувшейся из-за шаткой стены.

      … он горит ярко, как этот огонь.

       Писк в ушах прекратился — слух восстановился. Я выглянул из-за досок, чтобы осмотреться в поисках нового укрытия. Резко спрятал голову, когда пуля поцарапала припорошенный снегом асфальт совсем рядом, и ударился о тлеющее дерево. Закрыл глаза, унял страх. Хорошо, что хватило секунды, чтобы просканировать местность и увидеть впереди бетонный столб, за который можно встать.

       Но я всё ещё был под чьим-то прицелом.

       Спину жгло пламя, выталкивающее под холодный огонь винтовки.

       Я сильнее сжал оружие в руках, напряг ноги, готовясь к стремительному бегу, и открыл глаза. Я знал, что, как только я выбегу, получу пулю. Мне просто нужно, чтобы не в лоб. Я не чувствую боли, всё должно быть хорошо.

       Для бега выбросил ногу вперёд и тут же поджал её, подумав об опрометчивости своего действия. Сколько времени этот человек тратит на стрельбу? Секунда, чтобы понять, что в прицеле мелькнул живой объект, и ещё секунда, чтобы надавить на спусковой крючок. Мне не хватит двух секунд для смены укрытия, и я не забывал, что передо мной человек, чья специальность — стрельба и убийство, чьи реакция и точность могут превосходить мои ожидания. Итого: менее двух секунд, и примерно такой же процент вероятности на выживание. Сказать, что я в дерьме — ничего не сказать. Я в дерьме наедине со своими страхом и нерешительностью — реальное положение дел.

       Огонь стремительно уничтожал моё укрытие. Нужно срочно что-то делать. Умереть от холода огня или от его жара.

       Снайпер не теряет время на прицеливание, потому что знает, в какой стороне мой единственный выход.

       Сейчас я дам ему шанс убить меня, предоставив немного времени.

       Я подарил ему полторы секунды, возвысив на столько голову над горячим деревом. Выстрел раздался, когда я спрятался. Стук качающего тириум насоса заглушал взрывы. Если бы я затормозил на секунду, то был бы уже мёртв. Руки дрожали на рукоятях оружия. Я отвлёк внимание стрелка на другую точку и отчаянно надеялся на это, ведь, кажется, ткань на спине начала тлеть. Если снайпер не поведётся на незамысловатую хитрость, я — не более чем кусок пластика, наполненный красивого цвета жидкостью, который расплавится в этом огне, и ничего не останется. Ничего.

       Страшно.

       Я положил на доски ствол автомата, говоря «я готов в тебя стрелять». На миг поддразнил светлой макушкой. Спрятавшись, нажал на спуск. Слух уловил два близких выстрела. Заявив о серьёзности намерений, я подтянул оружие к себе, обхватил его, чтобы меньше дрожать. Ещё один патрон человек потратил впустую.

       Пришлось сдвинуться вправо, чтобы не плавить спину, но дрожащая левая рука возвысилась на прежнем месте. Я отвернулся в сторону края, чтобы не увидеть, как собственная кровь толстыми каплями покрывает снег. Как только раздастся выстрел, я должен выбежать в сторону нового выбранного укрытия и обязан добраться до него живым. Поток тириума в ногах усилился от волнения. Зубы сжаты, пальцы ног напряжены до предела.

       Я был рад, что не чувствую боли и не представляю какова она, когда пуля проходит сквозь ладонь. Поняв, что ранен, я рванул подальше от плавящего огня, надеясь, что достаточно отвлёк снайпера от своей головы.

       На самом деле я совсем не думал, пока бежал на непослушных ногах, крепко держа оружие и перепрыгивая чьё-то тело, упавшее под ноги.

       Я расслабился только когда прижался спиной к гладкой поверхности бетонного столба. Пальцы разжались и автомат повис на шее. Провёл целой рукой по волосам в попытке снять напряжение и ухватить остатки холодной концентрации на происходящем, чтобы не упасть со слезами на глазах. Я удивлён, что ещё стою на ногах после такого стресса.

       Бывшее укрытие догорало, поднимая комья чёрного дыма, растапливая тонкий слой снега, где начиналась цепочка моих следов, украшенная гирляндой из сверкающих лампочек густых голубых капель. С наступающим Новым годом, годом свободы.

       Впереди кто-то кричал рычащим басом, и открылся шквал огня. Я не понял с какой стороны, но стреляли по металлу. Я аккуратно выглянул, забывая о страхе, усталости, снова концентрируясь на действиях, и увидел ряд солдат за стеной мешков, метящих в девиантов, спрятавшихся за мусорным контейнером. Пули летели в него.

       Я быстро прицелился и выстрелил. Краем глаза заметил, как человек упал, и скрылся за столбом.

       Слева от меня парень выбежал в наступление и рухнул почти на месте, заработав десяток выстрелов в грудь. Ещё один труп. Слишком много тел разбросано по мягкому снегу, слишком много голубого на белом.

       Когда удостоверился в тишине, то выглянул и прицелился в следующего солдата. Я был готов нажать на спусковой крючок, когда услышал сзади едва различимое движение. Поторопившись узнать кто это, дёрнул пальцем и попал человеку в грудь, отчего его соратники начали обстреливать край столба, кроша бетон мне на плечи. Я резко повернулся к прибежавшему, готовый драться с врагом, и едва устоял, увидев Маркуса с яростной уверенностью в глазах.

       Руки лидера были синие, на плече — пулевое отверстие.

       — Ты в порядке? — сделав шаг навстречу, задал единственный вопрос, который меня тревожил и который смог выдать волнение в моём голосе.

       — Да, — ответил он, перекрикивая шум войны.

       Значит кровь на пальцах чужая. Я облегчённо расслабил руки и опустил плечи, медленно моргнув. Маркус жив, он в порядке — это главное.

       — Джош погиб, — бросил парень, скрывая разочарование, и выглянул из-за угла, чтобы убить человека ради великой цели.

       Мне отчаянно хотелось попасть в объятья к Маркусу, прижаться к нему, сесть на снег и заплакать, отбросив подальше автоматы. Не только потому что Джош умер, а потому что на нашу долю выпала тяжёлая борьба за жизнь, в жестокости которой которой погибло столько людей и андроидов, что земля покрылась фиолетовой коркой смешавшейся крови и потому, что так велика вероятность потерять Маркуса, а я не помню наше с ним последнее объятье.

       Но нельзя терять холодную безэмоциональную рациональность, несмотря на то что так сложно ничего не чувствовать рядом с ним.

       — Я знаю, — безразлично ответил я, будто Джош был незнакомцем. — Я видел.

       — Норт ранена, — тут Маркус не смог сдержать тревогу. Я подавил укол ревности.

       — Мне жаль, — я произнёс это мягко, но тут же закусил губу, инстинктивно сожалея о сказанной лжи, ведь, когда ранили меня, она предложила меня убить. Солгал только из-за уважения к парню и его чувствам, о которых не знает только Норт. Всем всё давно очевидно. — Сколько наших погибло?

       Маркус нахмурился и грустно посмотрел на меня.

       — Много, — почему-то я так и думал. Может, из-за устланной телами земли позади? — но недостаточно, чтобы остановить то, что мы начали, — уверенно закончил он и прислонился к столбу.

       Да, революция — это страшное дело. Да, оно пугало меня количеством крови и страданий. Да, я боялся погибнуть, но страх кажется ничем, когда понимаешь ради чего всё это. Я гордился Маркусом. Он так много сделал, столько достиг и я не представляю чем ему пришлось пожертвовать, чтобы мы дошли до этого момента, до момента нашего шанса на желанный триумф освобождения бедных девиантов. Гордость за любимого человека давно теплилась во мне, разгораясь с каждым его верным шагом, приближающим к победе, и горела сейчас в мысли о всех его достижениях. Стоять плечом к плечу с моим лидером — честь, даже если я останусь незамеченным.

       После конца очередной серии выстрелов Маркус вышел из укрытия и открыл собственный огонь. Он стоял беззащитный, и я нервно отсчитывал секунды. Раз. В среднем солдаты тратят всего три секунды на перезарядку, потому что стараются стрелять поочерёдно. Два. Так как мы перебили большинство солдат, количество секунд должно возрасти. Но всё равно, когда мысленно звучит «три», а Маркус ещё не спрятался, прозвенел тревожный сигнал.

       Четыре.

       Он нацеливается на нового врага.

       Мир резко затих. Время, словно зависло на половине секунды. Приглушились все звуки, кроме одного тихого шелеста, тонкого скрипа перчаток по металлу. Казалось, я слышал, как люди прикасаются указательными пальцами к спусковым крючкам.

       — Маркус! — зачем-то крикнул я, возвращаясь в обычную реальность. Неужели думал, что, обратившись, я успею объяснить всю суть проблемы? «Маркус! Тут на тебя сейчас обрушится залп выстрелов, отойди, пожалуйста». На самом деле я просто не думал.

       Я бросил автомат болтаться на шее и протянул руки к лидеру. Схватил его за плащ пятью пальцами правой руки и двумя левой и резко потянул на себя. Маркус едва устоял на ногах и в следующие полсекунды посыпали выстрелы, обтёсывая острый край столба.

       — Вау, — выдохнул лидер, когда я выпустил ткань из рук, — спасибо, Саймон, — я ничего не ответил, потому что не слушал, рассматривая левую ладонь, синюю от кровотечения.

       Она меня не слушалась.

       Я забыл, что меня ранили, и теперь, пытаясь сжать кулак, я могу согнуть только два пальца, большой, указательный и средний не шевелились. Похоже, повредил сосуды и соответственно нарушил подачу тириума в пальцы.

       — Ты ранен? — подойдя неприлично близко, побеспокоился Маркус тревожным голосом.

       Ого, спасибо, что всё-таки заметил за своими воздыханиями по Норт.

       Скорее всего моя сердитость, выраженная на лице сморщенным носом, вызвана тем, что идиот, которого я люблю, чуть не умер.

       — Да. Но я в порядке, — ответил я, стараясь скрыть за бедром синее месиво пластика и синтетической кожи, сквозь которое можно увидеть белизну снежной земли, и прикусил губу.

       Я не в порядке. Моя ладонь отказывается меня слушаться и периодически искрится, а ты меня не любишь. Но в то же время вряд ли я был бы в порядке, не имея руки или тебя. Чем бы я держал автомат и кем бы гордился за огненную борьбу за свободу целого народа?

       Он взял мою руку в свои. Я думал как бы не сгореть от прикосновения и как сохранить синтетическую кожу на месте, не поддаваясь наслаждению.

       — Маркус, — жалобно, как просьба. Он даже не поднял глаз, своих прекрасных, разноцветных, на меня, — я в порядке, и у нас война. Мы должны драться.

       Он притворился, что не слышит, и, отпустив мою руку, поднял полы своего плаща. Я смог расслабиться, более не чувствуя нежного трепета его аккуратных пальцев на своих.

       — Или ты забыл, что я не чувствую боли?

       С оглушительным треском лидер оторвал полоску ткани от своего плаща.

       — Маркус, что?..

       — Я знаю, что ты не чувствуешь боли, — Маркус аккуратно провёл ладонью вдоль моей руки, чтобы согнуть локоть, и моя ладонь оказалась в его пальцах. Отпустил, чтобы обеими руками обматывать рваную рану куском ткани, мгновенно синеющим, — но умереть от кровопотери всё равно можешь, — это что, забота? Ко мне? Это правда? — так что, будь добр, — продолжил Маркус, закрепляя повязку, — попридержи тириум в себе, — он похлопал аккуратный узел и слегка улыбнулся. На мгновение я подумал, что эта улыбка мне привиделась.

       Во мне вдруг возник страх, что, возможно, полоска плаща — единственное, что у меня останется от Маркуса. Я смотрел на его улыбку и не радовался ей, а старался сохранить в памяти этот образ, думая, что могу потерять парня, как будто я сам себе запрещаю быть слишком счастливым.

       А потом он сделал то, чего я вовсе не ожидал.

       Маркус слегка наклонился, взял мою руку в свою, преподнёс ближе к лицу и мягко поцеловал пальцы. Он отстранился, посмотрел в глаза и вернулся в боевое положение у края укрытия, повернувшись к врагам, скрывая почти всё лицо. Я отметил, что губы у него теперь синие.

       Обессилено прислонился спиной к стене, словно она одна способна удержать меня. Я не мог поверить, что, несмотря на душещипательные крики, стоны, оглушительные взрывы, стрельбу, я был безгранично счастлив и едва стоял на ногах, из последних сил сдерживая желание прижать руки к сердцу. Я не понимал: хочу убежать, чтобы Маркус не увидел интимного момента моего восхищения, или остаться навсегда здесь, в этом моменте, рядом с ним. Я ощущал тепло, почти жар и далеко не от огней революции. Поглаживал приласканные пальцы с едва видимой улыбкой и устремлёнными вдаль глазами. Он меня поцеловал. Он бы не стал делать то же с другим, так ведь? Значит в этом есть какой-то до глупого простой, поверхностный смысл, в который я не могу поверить? Я для него что-то значу. Невероятно. Я… не никто?

       Вздрогнул от взрыва и, прикрывая голову, повернулся спиной к летящим осколкам и поднятому снегу. Согнулся пополам, опираясь повреждённой рукой на столб, мотнул головой в попытке привести в порядок слух и мысли. Я правда позволил себе задуматься о сравнительной мелочи во время сражения, где концентрация повышает шанс на победу? Глупо и эгоистично, ведь я мог умереть или кого-нибудь подвести. Я просто надеюсь, что Маркус не считает прикосновение губ мелочью. Никто ведь не целует человека, если он ничего не значит, да? Да, никто так не делает.

       Я выпрямился и вновь прислонился к холодному спасительному бетону.

       Так.

       Я снова отвлёкся.

       Да, это важно, чрезвычайно — разобрать, что произошло между нами, но…

       Хватит.

       Наша цель важнее моих чувств.

       Просто не смотри на него. Не думай о Маркусе. Забудь о страхе. Не представляй смерть.

       Я зажмурился и снова открыл глаза.

       Так.

       Я взглянул на сосредоточенного Маркуса, чтобы успокоиться, как последний вздох перед длительным погружением в тьму океана. Отвернулся, сжал работающие пальцы на рукоятях. Прислушался. Когда закончилась близкая очередь пуль, выглянул из-за угла и отметил местонахождение врагов. В следующий раз вышел из укрытия с автоматом, убив одного и ранив двоих.

       Я подумал, что пора двигаться дальше, и даже приметил бетонное укрытие. Побежал вперёд без команды, пока стояло затишье, ведь пристрелил большинство солдат по ту сторону баррикад. Ко мне присоединились ещё два андроида. Разница между нами только в том, что они достигли назначенной цели, а я упал на середине пути.

       Что-то щекочущее внутри, звучащее голосом интуиции, подсказывало, что это тот самый невидимый снайпер, которого я пытался обмануть. Удалось, но ненадолго. Мы снова один на один.

       Он пробил мне плечо. Голубая кровь стекала по корпусу. Оглушил неожиданностью попадания и что-то сломал, задел нечто настолько важное, что пришлось выключать противный писк системы. Повреждение, я знаю, ведь левая рука едва шевелится, слабо подгребая под себя снег в тщетной попытке продвинуться вперёд. Здоровой рукой цепляюсь за хрупкие снежинки — единственную опору на пустоте асфальта, сжимая челюсти, пытаюсь подняться. Сгибаю ноги, преодолевая тупую непослушность тела. Тяжело, как крутить ржавые шестерёнки в колокольне. Сзади раздался взрыв и новая баррикада с шипением вспыхнула. Я упал с локтей, и ноги выпрямились в жутком предвестии, что я больше не встану. Снайперу нужен ещё выстрел, чтобы меня добить, всего одно мягкое напряжение пальца, чтобы оставить маленькую круглую дырку в моей голове, но он медлит. Я распростёрт — грязное пятно на белоснежной земле — беззащитен, открыт, как ещё назвать то, что я не жилец? Но солдат медлит, наверное, ухмыльнувшись подбитой дичи, растягивает удовольствие, наблюдая за растекающимся пятном крови подо мной. Я представил, как человек в предвкушении оборвать чужую жизнь кровожадно облизывает губы. Мерзко обжигая горло, тириум оказывается на собственных губах и ниткой скатывается по подбородку. Я не готов умереть, но знаю, что через секунду это произойдёт.

       Что делать, когда от жизни осталось мгновение? Принять удобную позу и расслабиться? Попытаться бежать, когда конечности отказываются бороться? Ползти и навечно застыть с протянутой к укрытию рукой?

       Я не знаю. И не хочу знать.

       Я отчаянно хочу жить, чтобы увидеть свободу, почувствовать её. Она горячая как счастье? Холодная как ненависть? Лёгкая как спокойствие? Как это: ходить по улице без страха? Какого не бояться цвета своей крови?

       Я не знаю. И хочу знать.

       Я замер. Привиделась тьма с красными искрами пожара. Я закрыл глаза — голубые пятна среди голубых пятен — затылком чувствуя направление чёрного ствола.

       Зато Маркус увидит свободу.

       С этой мыслью я смирился с вечной слепотой.

       Но что-то не так. Я по-прежнему слышал выстрелы, крики, даже плач, топот тысячи ног, звонкое шипение огня и тихое падение снежинок на волосы и ресницы. Через пару мгновений я устало приподнял веки и посмотрел вперёд на ящики из твёрдого пластика, за которые можно спрятаться, раз уж мне предоставился шанс выжить. Напрягая все суставы, тратя непомерные усилия, я пытался приподняться на локтях, едва не издавая бессильные стоны.

       Конечности медленно восстанавливались, заново привыкая к движению. Кроме трёх пальцев на левой руке. До должного ремонта с ними можно попрощаться. Я начал сгибать колени, когда кто-то сзади подхватил за подмышки и дёрнул вверх, ставя на ноги. Маркус. Я запнулся на первом же шаге мощного броска вперёд и затормозил своего спутника, лавировавшего между пуль на полусогнутых коленях.

       Достигнув ящиков, я упал, ударившись о них спиной. Испугался, подумав, что снова что-то себе повредил.

       — Осторожно, — словно издалека донёсся мягкий голос Маркуса, смотрящего на приближающийся центр утилизации, и его рука аккуратно легла на моё плечо.

       Быстрая диагностика показала восстановимые повреждения по всему телу, и пару серьёзных, которые я не смогу восстановить самостоятельно, в так называемом сухожилии левой кисти и так называемой левой ключице. Я выключил мелькающие плохие новости и откинул голову на пластик. Дерьмо.

       — Зачем? — спросил я у лидера в слабой попытке перекрикнуть шум войны, натыкаясь взглядом на чёрное пятно брошенного автомата с порванным ремнём. Я безоружен. Чёрт.

       — Что? — Маркус нагнулся и переспросил, не убирая милую руку.

       Тыльной стороной правой ладони я вытер кровь с губ. Справа и слева появились ещё андроиды, чьи головы периодически возвышались над краем, чтобы прицелиться.

       — Зачем спас полумёртвого, рискуя живыми?

       Лидер, изучая мои травмы, в глаза посмотрел серьёзно, твёрдо, почти холодно, пока его ладонь жгла сквозь ткань.

       — Ты тоже живой, — он присел на корточки и положил руки на оружие. — И для меня твоя жизнь важнее тысячи других, — новые андроиды сменили старых в нашем окружении, но как будто давно плевать на происходящее вокруг. Единственно важен парень рядом, излучающий свет и тепло, как солнце. Маркус улыбнулся, склонив голову набок, прошептал, сменив интонацию на тягуче сладкую: — Без тебя в момент победы мне не будет триумфа.

       Я приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не знал что. Я… у меня попросту не было слов, лишь недоумённый взгляд глупца. Слишком шокирован проникновенной фразой, чтобы пытаться анализировать её, хотя эмоции и интуиция давно вычленили то, чего сердце хотело давно — любви Маркуса. «Я ему нравлюсь», — ещё неуверенно пронеслось в подсознании.

       Маркус, резко опустив голову, отвлёкся на мою рану на плече, избегая зрительного контакта, способного вызвать прилив тириума к щекам, аккуратно провёл пальцами вокруг пулевого отверстия, желая отвлечь и меня от сказанного. Но как я могу забыть такое за секунды?

       — Я же просил, — тёр голубые кончики пальцев между собой и говорил холодно, будто не было нежного шёпота.

       — Прости, — растерянно пробормотал я и виновато потупил взгляд, всё ещё не зная, что чувствовать. Счастье? Подозрение? А, может, пора сказать ему? Электрические импульсы дилеммы больно били изнутри.

       Грохот. Такой, что заглушает мысли, но это нормально. За какое-то время сражения привыкаешь, что каждую секунду граната, выстрел разрывают уши, давят на голову, колют затылок до страха и стресса. Но сейчас другое, более громкое, что кажется невозможным среди смеси неразличимых звуков. Нечто тяжёлое до мелкой дрожи земли. Я положил руку на асфальт и закрыл глаза. Как землетрясение.

       Маркус приподнялся, и на мгновение его брови вскинулись от удивления.

       — Что там? — не удержавшись, спросил я, кривясь от гудения земли, отражающегося ударами в ушах.

       Лидер пригнулся, встав на одно колено и опираясь на руки. Я невольно дёрнулся, когда его пальцы коснулись моих. Маркус положил затронутую ладонь на колено, и я упустил эмоцию, которую он при этом выразил.

       — Всё в порядке, — солгал он самым правдивым голосом, в котором я позже распознал иронию. — Они просто приволокли тяжёлую артиллерию.

       Глаза широко раскрылись, а брови дрогнули. Кажется, я хотел показать, что мне страшно, в то время как Маркус оставался невозмутим. Я не понимал, куда он девает страх.

       — Ты оставайся здесь, — рука снова легла на плечо, — а я пойду выиграю эту войну, — произнёс он решительно, и в зрачках мелькнул огонь (свой или отражённый от взрыва?).

       — Я с тобой, — вызвался я, несмотря на то, что сказали оставаться на месте, и качнулся вперёд в попытке встать, вытягивая здоровую руку, в любой момент готовый схватить Маркуса за оборванный край плаща, удерживая в безопасности, но смог лишь нелепо свалиться с ног. Лидер глядел на меня, поджавшего ноги, чуть сверху, неуверенно прищурившись и сжав губы. — Я всегда с тобой, — добавил отчаянный решающий аргумент и опустил руку, понимая, что пока он никуда не бежит.

       Маркус закрыл глаза и устало уронил голову, помотав её в нетерпящем возражений отрицании.

       — Ты ранен, — настаивал он, подняв голову. Мои плечи опустились. В отблеске огненной вспышки показалось, что его глаза мокрые. — Оставайся здесь, пожалуйста, — прошептал достаточно тихо, чтобы скрыть дрожь за другими звуками.

       Я хотел возразить, но из уважения не стал. Это не приказ, а просьба, которую я легко могу выполнить, учитывая своё состояние. Но я знал, что если что-то случится, то ничто не сможет удержать меня в укрытии.

       Я коротко кивнул, мысленно желая удачи и молясь о его успехе. Очень хотелось его обнять, но не прощание, а просто потому что я его люблю.

       Маркус привстал, рассмотрев, что ждёт его дальше, спрятался, держась за край баррикады. Замялся, нервно сжал пальцы, глаза растерянно изучали упавший снег, не решаясь идти.

       — Ты справишься, — сказал я, думая, что лидеру необходим дополнительный стимул. И я верил в свои слова, не делая их пустой бессмысленной фразой-клише.

       Парень вытер глаза о предплечье, поднял голову и слегка улыбнулся, расслабляя плечи.

       На самом деле он не мог уйти потому что не сказал:

       — Я всегда тебя любил, — выпалил Маркус и мгновенно положил ладонь мне на затылок, касаясь большим пальцем уха, и, притянув к себе ближе, поцеловал в лоб.

       — Что? — вырвался у меня удивлённый сдавленный шёпот, похожий на жалобный стон, когда парень отстранился и перепрыгнул через укрытие. — Стой! — рефлекторно крикнул вслед, неловко вскочил и едва успел спрятать макушку от выстрела.

       Я хотел побежать за ним, несмотря на просьбу, но гудящие ноги и отсутствие оружия остановили. Я не хотел стать проблемой.

       С широко распахнутыми глазами прислонился затылком к стенке ящиков и смотрел на чёрное тучное небо, рисуя столь же чёрные картинки.

       Его слова звучали как последние идущего на верную смерть. Это напугало меня. Он допускает то, о чём я отчаянно стараюсь не думать — смерть. Я зажмурился, пытаясь отстраниться от страшных звуков, как получалось в начале сражения, но сейчас что-то изменилось, и я раскровил губу в попытке не бояться и всё равно остался с глубокой тревогой, растущей от каждого мужского крика.

       Я скоро понял, что не могу сконцентрироваться на холоде разума потому, что сердце звучит громче и бьётся яростнее, ведь там, за баррикадами, среди огня, без меня находится любимый человек, который любит меня той же приятной горечью. Я не могу перестать думать и волноваться тем более без возможности помчаться навстречу врагу.

       В ту же секунду мои мысли прервал взрыв недалеко впереди. Я вздрогнул и поднялся на колени. Маркус где-то там!

       Я не опускал голову, несмотря на выстрелы, свистящие у самых ушей. Я должен убедиться, что он жив. Он не может раскрыть свои чувства и умереть.

       Сердце замерло, когда я увидел возвышающуюся над укрытиями смуглую руку с поднятым большим измазанным в крови пальцем вверх. Я лёг на снег с расслабленной улыбкой и едва сдержал сдавленный истерический смех.

       Хах, мой герой.