Аки ловит на себе прилипчивый взгляд и рассеянно трясет головой, словно пытается муху отогнать. Денджи сидит, облокотившись на подоконник, наблюдает за тем, как Аки нервно строгает овощи, чуть не попадая себе по пальцам. Распахнутое окно отзывается шумом автострады и чьими-то далекими криками. Может, это очередной демон раздирает людей на части, а может, просто тупые школьники вопят, воображая себя героями не менее тупого аниме, расслабленно думает Аки.

Взгляд неотвязчивый, надоедливый, но Аки тихо радуется, что смог хотя бы немного дисциплины вбить в Денджи — обычно пацан сразу несет херню, а не медитативно сидит, глядя на него из дальнего угла. Аки подходит, чтобы прикрыть окно, и Денджи подбирается, как собака, охраняющая свою территорию.

— Хватит пялиться, это невежливо, — ворчит Аки.

Денджи смотрит на свой дырявый носок. И где он успевает их рвать?..

— Иди ты нахуй, я не пялился, — огрызается этот кусок трудного подростка.

— Демон Будущего не выпрыгнет из моего глаза, чтобы тебя сожрать, не беспокойся, — в голосе Аки ровно столько снисходительности, чтобы довести Денджи до взрыва (не то чтобы для этого надо прикладывать много усилий), но тот тщетно пытается отмахнуться:

— Да кому ты нужен со своими демонами… Я на сережки смотрел! — наконец-то выдумывает Денджи.

Он избегает смотреть Аки в глаза, когда тот рядом, как будто опасается не битвы с очередным демоном, потому что — когда это Денджи вообще пугало, а того, что эта тварь может радостным голосом предречь и его смерть. Аки смирился, Аки знает, что у него под кожей тикает неотвратимый таймер, который разорвет его сердце пополам через каких-то два года; Денджи — совсем не хочет умирать. Пацан только пробует жизнь на вкус, жадно осматривая большой шумный город, яркие вывески витрин, хихикающих девушек, украдкой косящихся на государственных охотников на демонов в одинаковой форме с опрятными галстуками… Слишком много всего, чтобы его лишаться.

— Тебе на ухе спать не больно? — задает Денджи абсолютно тупой вопрос, чтобы как-то сгладить ситуацию. — Ну, там же гвоздь! Пиздец неудобно должно быть!

— Да нет, он же ступленный, — удивленно пожимает плечами Аки.

Рассчитывал на другой поворот разговора или на то, что Денджи сбежит в соседнюю комнату к Пауэр, чтобы залипать в сбоящую коробку телевизора… Но пацан остается и впрямь придирчиво рассматривает его уши. Аки не привык к вопросам о пирсинге: в Бюро всем плевать. Они любезно не замечают шрамы, потерянные конечности и чужие смерти. Что уж говорить о такой мелочи, как черные гвоздики?

Это Химено его надоумила, и при мысли о ней мучительно сводит в груди. Аки касается мочки уха, теребит, чувствуя, как чуть ноет старый прокол — он когда-то все время дергал с непривычки, и Химено сердито цокала языком. Может, ей просто хотелось научить его плохому; может, она хотела, чтобы он привык ее слушаться и в конце концов уволился. В воспоминание о ней остаются сигареты, ядрено выжигающие его легкие, и пирсинг. Такая мелочь…

— Я тоже хочу! — вдруг заявляет Денджи.

— Что? Зачем?

— Выглядит круто! — он простецки пожимает плечами. — Может, я хочу быть крутым? Только, если мне ухо оторвут, наверное, оно уже без дырки вырастет, неудобно как-то… Ну зато, если мне не понравится, я сам могу его отхерачить и…

Аки не вслушивается в эту заполошную болтовню; он чуть улыбается, вспоминая, как сам стоически сопротивлялся ласковым речам Химено; «Тебе обязательно пойдет, будешь совсем взрослый! И девочкам нравятся плохие мальчики!» — что ж, Аки отвратительно плох в том, чтобы сохранять тех, кто появляется в его жизни, преходящих, оставляющих только болезненные шрамы-воспоминания, как сигареты, притушенные о кожу. И вот теперь перед ним сидит, жадно подаваясь вперед, этот лохматый щенок, радостно трещащий что-то о девчонках, сиськах и пирсинге — и, возможно, пирсинге на сиськах, Аки уже потерял мысль.

Единственная светлая сторона тут, пожалуй, в том, что Денджи охуенно трудно убить, а значит, Аки может позволить себе выдавить для него одну короткую улыбку, тут же осекаясь: не смей привязываться, не вздумай. Голос звучит привычно отрешенно:

— Ну, могу проколоть, если хочешь. Дел на пять минут.

— Правда? — взвивается Денджи, хватая его за плечо. — Прям щас?! Конечно, хочу, что за вопросы! То есть… э-э, это очень круто, что вы предложили, Хаякава, сэр…

Денджи явно ожидает, как на него рявкнут за то, что он распускает руки, но Аки только пожимает плечами. У Аки, в конце концов, еще не до конца выветрился морфин после больнички, ему можно. «Сиди тут», — говорит он и идет в прихожую доставать швейную коробочку, где Аки находил самую толстую иглу, и бутылек медицинского спирта — всегда под рукой, если надо залить свежую кровавую рану. Денджи, когда он возвращается, ерзает, сидя у стола, и внимательно следит за его руками.

— Подожди, ватку забыл, — вздыхает Аки, исчезая в ванной. — Не трогай ничего! — кричит он, как будто спиной видя, как Денджи тянется своими лапами к иголке.

Пауэр выглядывает в коридор, строит любопытную мордаху, но решает, что Аки просто понадобилось что-то в ванной. Он по дороге заглядывает к себе, находит запасные сережки — все одинаковые черные гвоздики, кроме пары тех, которые ему подсовывала в подарок на всякие праздники Химено. Перебирая небольшую коллекцию, Аки отчетливо чувствует, какой он скучный в своем унылом строгом постоянстве. Был бы он чуть посчастливее, напялил бы вот эти со стразиками…

Спирт резко пахнет, но Денджи даже не обращает внимания. Аки долго рассматривает мочку его уха, пытаясь вообразить, как бы проколоть точно по центру; Денджи косится на него — заглядывает в глаз, в котором прячется демон, будто случайно.

— Не дергайся, — говорит Аки. — Так, давай руки на стол и не двигай, пока я не скажу, — велит он, отодвигая локтем коробочку с серьгами.

— Это-то нахуя?

— Это чтобы ты с перепугу не дернул шнур и не отхреначил мне голову бензопилой, — спокойно напоминает Аки. — Будет не очень больно.

— Думаешь, я боли боюсь? — скалится Денджи. — Чел, мне глаз с местным наркозом вырезали.

Это ненадолго сбивает Аки, который и так далек от того, чтобы прицелиться к центру. Он отодвигается, чтобы снова нервно протереть иглу и ухо Денджи спиртом, хотя умом понимает, что полудемон точно не помрет от заражения по его милости.

— В смысле вырезали? — говорит он.

— Ну, за долги, — спокойно отвечает Денджи. — Триста тыщ йен!

— Я ничего не понимаю в черном рынке органов, но это как-то мало звучит, — неуверенно произносит Аки; игла чуть покалывает подушечку пальца, словно он проверяет остроту. — Кажется, тебя прилично обманули.

— Да знаю я. А у меня был выбор?

Глаза у Денджи совсем не демонские — темные и блестящие. Как у щеночка. Вот это — точно было больно.

Это странно — ничего не знать о том, кто живет в твоем доме, но Аки впервые задумывается о том, что у Денджи наверняка в прошлом было не меньше всякой темной дряни. Счастливые люди в охотники не идут, только те, кто понимает, что жить им больше нечем.

Денджи и впрямь не двигается; это Макима его выдрессировала. Хочешь получить то, что хочешь — будь послушным исполнительным мальчиком. Аки бы съязвил, но вместо это он вдыхает поглубже, как будто это его сейчас будут колоть, и протыкает мочку уха Денджи. Тот не дергается, только моргает чаще обычного, пока Аки чуть покачивает иглой.

— Ну все? — нетерпеливо спрашивает пацан, когда Аки быстро вытаскивает иглу и с усилием вдевает сережку-кольцо, пока прокол не затянулся из-за демонской регенерации. — Эй, что ты там затих? — бубнит Денджи.

— Ничего, — вздыхает Аки, незаметно стирая с его шеи каплю крови.

На запах крови выглядывает Пауэр, которая нетерпеливо переминается на пороге кухни. Возможно, ей кажется, что Денджи тут мучают, вот она и прилетела — то ли спасти, то ли поучаствовать, но ее сбивает довольная рожа пацана, который тут же бежит к зеркалу в коридоре, чтобы рассмотреть обновку.

— А-а, ты теперь как Хвостик! — закатывает глаза Пауэр. — Скоро начнешь курить и строить такую же постное хлебало, и я от вас убегу с Мяукой, мы уйдем жить в лес и будем счастливы без вас, придурков!..

Аки вздыхает, осторожно убирая иглу обратно в коробку. Вспоминает: в детстве мать учила его шить и говорила, что нельзя бросать иголки где попало, а то они воткнутся в тело и по кровотоку поднимутся к сердцу. И убьют его. Может, эта детская страшилка породила какого-нибудь демона.

Может, он уже давно засадил иглу под кожу, и теперь она ужасающе близко к сердцу.

— Эй, Аки, — говорит Денджи, подходя; пальцами крутит серебряное колечко в ухе. Почему-то косится на нарезанные овощи у плиты. Срывается и все-таки смотрит ему в проклятый глаз, как будто признавая, что там ничего стремного нет, только хронически усталый взгляд Аки. — Короче, я тут подумал: я был не прав в больнице. Если ты сдохнешь, я буду скучать по тому, как ты готовишь.

Аки усмехается.

И только после этого Денджи сбегает в другую комнату.