— Хвостик! Ты дома?! — орет Пауэр, вваливаясь в квартиру, и он внутренне вздрагивает, потому что таким дурным голосом точно не сообщают хорошие новости. Аки варварски заворачивает уголок страницы, отшвыривает книгу куда-то в сторону, где лежат неприличные журналы Денджи, которые он не выкидывает только потому, что неохота спорить с истерящим пацаном.

Сейчас этот самый пацан бессильно висит на шее у едва переставляющей ноги одержимой, и Аки неприятно пережимает горло от тревоги, потому что эти двое выглядят так, будто пережили нападение бешеных диких собак. Лучше бы так, чем тренироваться с Кишибе. Аки не оспаривает действия старого охотника; у того свой мир, альтернативно текущие мысли в заспиртованном мозгу — но он профессионал и знает, что делает, и за такое Аки может его уважать. И не скажет ни слова, иначе в следующий раз охоту объявят на него. Но его подопечные смотрятся со стороны, будто их пытали. К Аки точно придут органы опеки или вроде того.

Рубашка на Денджи рваная и грязная, вся в земле, чуть влажная от крови, насквозь все пропитавшей и уже почти задубевшей — старой и новой крови, многократно пролившейся. Аки замирает, нос щекочет неприятный, знакомый запах. Настолько густой и дурной, что даже Пауэр мрачно жмурится.

— Он сломался! — восклицает Пауэр очень обвинительно, как будто Денджи ее смертельно обидел. И только сейчас Аки замечает, что Денджи не висит на ней без сознания — его глаза открыты, но смотрят в пустоту, и губы трясутся, как будто он хочет что-то выговорить, но не может.

У Денджи всегда проблемы с тем, чтобы выражать свои мысли адекватно, но сейчас что-то не так. Неправильно. От тревоги волосы у Аки на шее встают дыбом, но он решительно командует Пауэр тащить пацана в ванную, чтобы для начала отмыть его от кровищи. Это как будто бы что-то исправит. Аки держит душ, а Пауэр — башку Денджи, чтобы он не долбился виском в стену. Содранная с Денджи одежда лежит в корзине для стирки, похожая на сброшенную заскорузлую змеиную шкуру. Мыло пахнет чем-то успокаивающе-ромашковым, но Денджи по-прежнему ведет себя как сломанная кукла.

Не реагирует даже, когда Пауэр ворчит на мокрую рубашку, прилипшую к телу, и снимает ее вместе с лифчиком.

— Что случилось? — спрашивает Аки, выключая воду.

— Ниче не случилось. Ну, его грохнули раз двадцать, а так ниче, — подумав, решает Пауэр, и Аки тяжело вздыхает, заставляя ее надеть футболку через встрепанную голову. Он сам слишком устал, чтобы хоть как-то отвлекаться на маленькую, аккуратную грудь и изгиб тощих ребер; возможно, все дело в том, что Пауэр хочется скорее прибить, чем выебать. Она блестит глазами: — В прошлый раз…

— Такое уже было? — осторожно уточняет Аки. — И что ты сделала?

— Я ж как раз и говорю, не перебивай! — вздергивает нос Пауэр. — Я долбанула его по башке несколько раз, ну, он и включился. В этот раз не помогло.

Денджи Аки тоже заставляет одеться. Заботливо вытертый в четыре руки и втиснутый в домашние шмотки, он кажется вполне мирным и спокойным парнем, который устал после долгого дня, сидит себе на стуле, куда его отвели, и клюет носом, но это-то Аки и тревожит. Для Денджи нормально орать, требовать внимания и задавать тупые вопросы об элементарных вещах.

Аки рассматривает его отрешенное лицо — и чуть припухшую переносицу. Шоковая терапия Пауэр не принесла результатов, значит, надо попробовать другое.

— Хочешь поесть? — спрашивает Аки. — Тосты, м?

Стеклянные глаза-пуговицы смотрят сквозь него.

— Ран на нем нет, крови я не чую, — удивительно разумно говорит Пауэр.

— Может, внутренние повреждения? — гадает Аки. — Эй, Денджи, где болит? Живот? Грудь? Ты меня хоть слышишь?

— Не, на нем же заживает, как на собаке. Это вот тут что-то не так! — Пауэр стучит согнутым пальцем по лбу Денджи — удивительно твердый гулкий звук получается.

Его стоило бы дотащить до больницы, страховка госслужащих покроет все расходы, и Аки не потеряет ничего, кроме нескольких часов. Но, скорее всего, Пауэр права и дело не в травмах, а в том, насколько это страшно для шестнадцатилетнего мальчишки — умирать двадцать раз подряд. В больнице их с таким пошлют далеко и надолго.

— Будем надеяться, он отлежится за ночь. А если нет, то будем решать, — вздыхает Аки. — Щас я тебе погрею ужин, ты ешь, а я разберусь. Поспишь на кухне, хорошо? Лучше ему сейчас в тишине побыть.

Об обезумевшем Денджи Пауэр быстро забывает — теперь все ее внимание занимает Мяукалка, которая пришла обтереться всем о ноги, и свежая лапша. Аки подталкивает Денджи в спину, направляя его в комнату; пацан послушно вытягивается на матрасе, совсем не сопротивляется и не шумит. На мгновение у Аки проскакивает подлая мыслишка о том, что такого соседа гораздо легче терпеть и он как бы не против, если Денджи и дальше останется тихим и покорным, но Аки слабо дает себе по щеке, чтобы мысли не путались.

Денджи болезненно съеживается, и Аки притаскивает ему одеяло. Пауэр шумит на кухне и носится за кошкой, но вскоре все притихает. Аки совсем не хочется спать, несмотря на поздний час, он сидит рядом с Денджи и читает книжку в свете луны, осторожно перелистывает страницы. Странные звуки его отвлекают; Аки вслушивается и ежится. Он понял бы, если бы Денджи от страха звал маму или хотя бы мисс Макиму, но тот просто по-песьи скулит, тихо и бессмысленно.

А потом просыпается и смотрит на Аки чуть более осмысленно, и становится только хуже, потому что в темных глазищах читаются страдание и отчаяние.

— Где болит? — терпеливо повторяет Аки.

— Везде. Я типа… ты когда-нибудь… — Денджи сдавленно матерится. — Пустоту знаешь? В голове?

— Ты пытаешься сказать, что ты тупой? — любезно подсказывает Аки, подбираясь ближе. Придушенный шепот не так-то просто расслышать, но и вообще… ему кажется, что Денджи нужен кто-то рядом.

— Нет. Иди ты нахуй. Не, я… Пустота, когда ты… когда ты вырубаешься очень уставший, а потом резко просыпаешься утром. И между этим — пустота. Да? — нервно спрашивает Денджи, словно пытается убедится, что он не один такой странный. — Пустота за веками. Нет, за глазами. Там черное все и нихуя нет. И меня нет. Я умер.

— Да, я знаю, — тихо соглашается Аки.

До него начинает доходить: пацан пытается поговорить с ним о смерти. Конечно, это не полноценная смерть, его мозг не отключается до конца, насколько Аки разбирается в демонических отродьях, просто ненадолго выключается, теряет сознание, чтобы перенаправить все силы на регенерацию. Раны зарастают, сосуды восстанавливаются. Сила, о которой многие могут только мечтать. Аки знает, что его смерть будет другой, окончательной, глухой. И она уже совсем близко — он не может позволить себе такой роскоши, умереть пару десятков раз.

Денджи лежит к нему как-то полубоком, глядит в противоположную стену, не поворачивается больше. Что он-то такого в Аки увидел?

— Ты не умер. Думаю, ты вообще не можешь умереть в привычном смысле слова, радоваться надо, — говорит Аки, рассеянно поглаживая его по спине поверх одеяла. Этот жест кажется немного неуместным, но Денджи не протестует, напротив, он будто бы придвигается ближе. Это нечто собачье в нем довольно дышит и дергает лапой.

— Это значит, что я тебя переживу, — негромко размышляет Денджи, и Аки едва удерживается от того, чтобы сказать: «Ну, меня уж точно!» — И мисс Макиму… И много кого… Как-то невесело.

— Никогда наперед не загадывай, — туманно отзывается Аки.

Он хочет сказать, что смерть близких — это часть взросления, что надо будет двигаться дальше, что Денджи должен был в детстве посмотреть сраного «Короля Льва» и сам этому научиться, но у Аки как-то не остается слов. Смерть ближе, чем обычно. Смерть всегда рядом. За глазами.

— Стремно спать. Я сейчас засну, а там опять пусто, — всхлипывает Денджи.

— Или там голые блондинки играют в пляжный волейбол, — предлагает Аки.

И вот после этого пацан поворачивается и смотрит на него по-человечески.

— Ты что, журналы мои листал? — абсолютно охуевшим голосом спрашивает Денджи.

— Мне было интересно, чем ты там шуршишь.

По крайней мере, выяснил, что Денджи нравятся вполне традиционные вещи, а не отбитое гуро или садо-мазо… не то чтобы Аки сильно разбирался, конечно. Он улыбается.

— Давай так: ты засыпаешь, а если что не так, я тебя бужу, — предлагает Аки — смешно подумать — контракт. — Я же замечу, если тебя опять начнет шарашить и ты будешь орать и дергаться. А мне еще половина «Преступления и наказания» осталась, видишь? Я тут надолго, — он показывает потрепанную книжку.

— Ладно, — нехотя соглашается Денджи, ерзает на матрасе. — Окей. У меня уже не болит… весь я. Почти. Благодарю за заботу, типа. — Пауза длится несколько секунд. — А про что твоя книжка?

— Угадай с двух раз, — закатывает глаза Аки и осторожно толкает его в плечо. — Спи давай. Никакой смерти, завтра на работу рано вставать. Я рядом.