Аки пробирается через завалы, пытаясь не упасть, запнувшись о вывернутый бетонный блок — это будет слишком нелепая смерть. Осторожно шагает, смотрит себе под кеды, не забывает вслушиваться в скрежет и стон упавшего здания, похожего на настоящий распиленный труп со всеми этими торчащими балками и проводами, искрящимися на концах. Тяжелая туша демона-паука покоится рядом, и Аки на всякий случай пинает его в бок, кривится: он не арахнофоб, но восемь черных глазок, уже подернувшихся пленкой, и мощные жвалы, которые могут перекусить его пополам, вызывают какое-то неприятное тянущее чувство в животе.

— Денджи? Ты живой тут?

И только потом слышит страшный хрип, похожий на голос призрака из третьесортного ужастика. Такого, где много крови и скримеров. Аки сразу поворачивается, и в этом стонущем звуке ему чудится свое имя… За разрушенной стеной, припорошенный побелкой, залитый кровью, сидит Денджи — странно как-то сидит, развалившись. Благо, не буквально: руки-ноги на месте, голова к телу крепится, целый. Рубашка снова на выброс, штанина драная, волосы слиплись от крови, на лице бурая шелуха. Аки облегченно вздыхает, подходя ближе, чтобы со вкусом его отругать за то, что не отзывается.

— Помоги, — едва ворочая губами, умоляет Денджи, поднимая на него глаза, полные боли и слез. — Аки, блядь, помоги… Аки-и…

Они на работе, на них форменные черные галстуки (даже если от галстука Денджи остался один узел да оборванный лохматый клочок), но пацан просто не может сейчас обратиться по уставу. Сглатывает слезы; Денджи, кажется, в отчаянии.

— Что случилось? — растерянно переспрашивает Аки, наклоняясь к нему, потому что Денджи тихо шепчет, и в уголках рта лопаются красные пузыри. — Эй, тебя опять по стенке размазало? Кровь нужна?

Он говорит это слишком буднично. Денджи дурак, всегда подставляется, словно не важно, как сильно его покалечат, сколько боли он испытает, если выполнит задачу и Аки отметит в отчете мисс Макиме его «инициативность». Денджи нравится это слово, он обсасывает его, как конфету. Если бы Аки писал честно, он назвал бы это «отбитостью».

Но в этот раз что-то не так.

— Залечилось неправильно, — скрипит Денджи. — В шее. Там сломалось и срослось криво. Помоги…

Вдыхая холодный утренний воздух, Аки начинает понемногу понимать. Врубаться. Денджи, как всегда, переебало всего, переломало, отшвырнув в стену разрушенного дома. А потом, когда демонская сила неудержимо забурлила в крови, сращивая хрупкие кости и рваные ткани, Денджи как-то неудобно вывернулся, башкой своей тупой дернул, может, или еще чего… и срослось неверно, прямо в шейных позвонках поломалось, не сошлось, точнее, вот он и сидит тут безвольно, двинуться не может, только скулит. Как мышь с перебитым позвоночником в мышеловке.

— И как я тебе помогу? — бормочет себе под нос Аки.

Втайне он знает ответ, и Денджи серьезно на него так, по-взрослому смотрит, и Аки не слышит, а читает по бледным губам:

— Шею. Сломай заново.

Умом Аки понимает, что мысль вполне здравая, что когда рука у кого неправильно срастается, то приходится еще раз переламывать, но сердце его обливается, ноет, само истекает кровью. Ему хочется развернуться и сбежать, даже если это поступок труса, но бросить Денджи неправильно. Вместо этого Аки выбирает примерзнуть к земле.

Ему бы Пауэр найти — та и поржет от души, тыча пальцем в парализованного приятеля, нарисует ему кровью член на лбу и шею свернет, ей не жалко, может даже с концами голову оторвать. Но одержимая куда-то запропастилась, поддавшись веселому духу разрушения, а рации она, конечно, не носит, не царское это дело!.. Аки душит смех; он в красках представляет этот разговор: «Эй, Пауэр, подваливай сюда, надо срочно убить Денджи!» Она была бы в восторге, но Аки плакать охота.

Он садится рядом с Денджи на корточки, закуривает у него перед лицом, и тот чуть морщится, как будто нос у пацана чешется от крепкого табачного запаха, и он сердито сверкает глазами на Аки, скалит острые песьи зубы. Аки смотрит долго, руки у него дрожат. Это милосердие, это спасение, но он просто не может прикоснуться к Денджи, не может сделать ему больно. Пацан слишком доверяет ему, так нельзя.

Где-то в глубине души Аки знает: это он убил брата. Он сказал пойти в дом и счастливо улыбался, глядя в спину; мороз кусал его лицо, солнце слепило глаза, а потом был удар, сотрясший землю. За родителей он непременно отомстит Огнестрелу, если нужно, зубами его грызть будет, но Аки знает, что должен сам погибнуть в битве, чтобы было честно, чтобы отплатить за смерть Тайо.

И вот — Денджи. Придурочный, неряшливый, ленивый, совершенно невыносимый пацан, который в печенках у Аки сидит. Тупой младший брат — разве не так ты его называешь, Аки? Ему кажется, что он слышит мелкое хихиканье Демона Будущего, эхом раздающееся внутри его глазницы, потому что даже демонов смешит эта выжигающая больная ирония.

— Хаякава… — умоляюще тянет Денджи. — Аки, блядь, ну Аки…

Больно ему, мучается. А смотреть на это еще хуже. Аки щелчком отбрасывает сигарету в сторону, думает всего секунду, а потом обнимает Денджи, вжимаясь ребрами в его тощую тушку, испуганно, нервно проводит по растрепанному затылку. Денджи скрипит что-то, поторапливает, но Аки его не слышит, у него аж в ушах звенит.

— Прости меня, — хрипит Аки. — Пожалуйста, прости меня.

Ему точно стоит курить меньше — вот и голос срывается.

Он обхватывает голову Денджи руками и резко выворачивает до хруста, сам не замечая, как перекусывает себе нижнюю губу. Рот наполняется кровью. Звук кажется оглушительным, его самого убивает навылет хрустом шейных позвонков. Денджи в его объятиях обмякает безвольной тряпкой. Дрожь прокатывается по спине, и единственное, о чем Аки может думать: как хорошо, что я не решил рубить ему голову, потому что от липкой горячей крови Денджи ему никогда, никогда не отмыться.

Но он выхватывает катану и взрезает кожу на своем предплечье, прижимает жгучую рану к бледным губам. Мысли окончательно спутываются и завязываются морским узлом; если Денджи сейчас же не откроет глаза, если окажется, что он его убил, Аки упадет на собственный меч, и это будет лучшим выбором.

Но Денджи начинает неловко дергать руками, издавать какие-то невразумительные звуки, которые, как Аки понимает спустя время, оказываются нормальной человеческой речью. Это просто он перестал ее понимать.

— Пасиба, так лучше гораздо! — орет Денджи, встряхиваясь, как мокрая псина. Аки сидит на земле, чувствуя, как в бедро впивается камень, и ему совсем не хочется двигаться — только выблевать горящее сердце, потому что оно давит невыносимо.

Он едва замечает, как Денджи хватает его руку, отрывает кусок рубашки и перетягивает повыше раны. «Вот так!» — довольно говорит он, улыбаясь. Гордится тем, что прослушал короткий медицинский курс для госслужащих. Беда в том, что обычно твои товарищи слишком мертвы, чтобы оказывать им помощь.

— Хаякава, че расселся? — сразу наглеет Денджи. — Ты обещал нас в раменную сводить после задания!

— Ты в таком виде не пойдешь никуда, — говорит Аки, с трудом разлепляя окровавленные губы. Режим взрослого врубается сам собой, даже когда ему хочется просто закрыть глаза и сгинуть в небытии.

— Да ладно тебе, Аки! — уговаривает Денджи. — Я этого демона за пять минут уработал!

— И чуть не умер…

— И не умер! — радостно подтверждает Денджи.

Аки нервно ухмыляется — на нормальную улыбку его просто не хватает. Встает, педантично отряхивается от вездесущей побелки, здоровой рукой тянется к Денджи — поддержать, потрепать по волосам и, если повезет, немного привести в человеческий вид и его. Пацан не отстраняется; ему страшно нравится то, что его могут касаться. Кто бы мог подумать, что у того, кто шестнадцать лет дичился людей, разовьется такой тактильный голод…

Денджи совершенно не обижается на Аки, что тот его убил, его гораздо больше волнует обещанная еда, и от этого немного легче.

Они точно ненормальные. Он только что свернул брату шею, а теперь ругает его за испорченную одежду. А этот стоит и лыбится, как дебил.

— Идем, поищем Пауэр, — вздыхает Аки. — А потом я отведу вас позавтракать.