— И в итоге мы получаем… — Юнона стояла, согнувшись над тетрадью, и что-то пыталась обнаружить в собственных же записях, — что мы получаем? Ничего хорошего!

Она была одна в лаборатории, а потому могла позволить себе маленькое безумие в виде разговора с собой. С самых юных лет эту девушку интересовало то живительное нечто, которое делало человека человеком. Что-то, чего не было у животных и растений, то, чего лишались больные — блаженство было в неведении, потому как в эпоху помешательства не было на улицах бешеных псов, лошадям не снились огромные торбы овса, а дети до определённых лет не были уязвимы к парам гематения. Всё, что происходило в Академии в годы вспышки открытий было в целом историей крайне мутной и до конца не завершённой: нынешние ученики были последними, кто заставал последствия гнева Космоса и пользовался прерогативой последнего шанса. Это незримо давило на всех: даже на Лорана, который отрицал Фортуну, и Гудвина, которому всё было всё равно. К слову, отношения этих двоих и личность Лорана в принципе сильно беспокоили учёную, но ни причину, ни следствие этого беспокойства угадать было невозможно.

Юнона открыла большую книгу по алхимии и позвонила в колокольчик. Чернила отозвались неутешительными сведениями о том, что единственным новым элементом, внесённым в перечень простейших веществ, был неодерит, открытый куда раньше несчастной производной клея. Никаких ценных знаний — только уничижительные байки о псевдолюбви. Юнона издала нервный смешок, ловя себя на мысли, насколько такая псевдолюбовь ей крайне знакома. Может, и Гьюла не зря переживал за возможное повторение печальной истории?

— А что, если гематений — и есть вторая душа? Что, если он способен при особом методе употребления возвращать рассудок тем, у кого его не было… — Исследования привели Юнону в тупик. Достоверных сведений о гематении просто не было ввиду специфики обстоятельств его появления, а использование и производство его в стенах Академии было строго запрещено. Единственным источником была человеческая кровь, но концентрации его даже в состоянии стресса была так мала, что ни о каких исследованиях и речи быть не могло.

— А если он наоборот забирает рассудок? Человек остаётся человеком как видом, даже если у него нет человеческого разума. Так что, если в крови умалишенных огромная концентрация этого вещества?

Юнона в очередной раз пробежалась звоном колокольчика по рукописям мастера Мартина. Ей любой ценой нужно было получить разрешение на исследование — иначе она себе просто не простит.

— Нужно посмотреть, как безумные реагируют на шок, — девушка задумчиво покачала головой и сосредоточилась на темноте перед глазами, — что, если страх возвращает рассудок?..

Выйдя из корпуса и направившись к старому саду, Юнона вытащила из-за пазухи отцовский кисет, припрятанный больше на память, чем для использования по назначению, и, остановившись под одним из деревьев, закурила. Девушка тут же закашлялась и обратила лицо к небу, вспоминая, какие красивые на нём были облака. Сейчас она могла поклясться, что будет дождь. Мастер Гьюла, профессор механики, своей оторванной конечностью как-то умел чувствовать погоду, что всегда удивляло Юнону. Девушка, будучи мало того, что слепой, но ещё и зацикленной на внутреннем в ущерб внешнему, искренне не понимала, как он так делал, но прямо сейчас ощущала кожей растущее в воздухе напряжении. Даже не дождь будет — ливень. Главное только, чтобы после такого ливень не случился из её глаз: хорошие студентки не шастают по заброшенным территориям, не подлизываются к преподавателям с сомнительными целями и не курят. Юнона всё своё отрочество пыталась быть — либо казаться — хорошей девочкой. Не хорошей даже — лучшей и идеальной. Привыкшая, что все высоты наук достаются непростительно легко, она разучилась трудиться, и этот навык пришлось приобретать потом, кровью и нечеловеческими страданиями непосредственно перед поступлением в Академию. Девушка не гордилась своей новообретённой дотошностью, но повод для гордости действительно был.

Закончив с нехитрым ритуалом, Юнона выбросила окурок и направилась к маленькому домику, похожему больше на закрытую беседку, и постучала в дверь.

Что удивительно, ей открыли.

— Вита, привет! — Юнона нагнулась, будучи выше девочки почти на полметра, и неестественно улыбнулась. Кажется, обитательницу сада звали именно так. Называть в честь жизни того, в ком жизни не было — Фортуна иногда шутила довольно жестоко.

Вита издала странный звук, выражающий недовольство. Она не помнила эту девушку и видела её впервые, а потому она не была здесь желанной гостьей. Мастер Карстен сделал всё, чтобы его подопечная могла вести быт без посторонней помощи и это у него получилось: загадочное создание умело варить кашу, понимать время по часам, стирать бельё и убираться по дому.

— Можно я войду? — в ответ — тишина. Пустые глаза отчаянно вращались туда-сюда, точно шарикоподшипники в механизмах, которые делал, правда, не без посторонней помощи, мастер Гьюла.

Юнона вдруг резко подалась вперёд и громко хлопнула в ладоши перед лицом Виты. Та отреагировала непонимающим взглядом и только пару раз моргнула.

— Мне нужно взять у тебя немного крови, — пояснила Юнона и достала из поясной сумки скальпель и пробирку.

Вита, нахмурившись, закрыла дверь прямо перед носом горе-исследовательницы, едва не ударив ту по лбу — девочка из сада была удивительно сильной для своей комплекции и врожденных особенностей.

— Ясно, по-хорошему не получается, — вздохнула девушка, — Придётся, значит, брать хитростью, — Юнона стукнула кулаком по ладони и нахмурилась. Если она решила — ей было лучше не перечить.

Правда, пока Юнона выдумывала план, решение появилось само собой — неподалёку послышались шаги.

— Хора! Ты куда? — остановила студента Юнона.

— Проведать Виту, — честно ответил Хора. Вернее, один из тех, кто Хорой, по-хорошему, не являлся.

— Она в порядке, — заверила девушка, начиная заметно нервничать — только что виделась с ней.

— А тебе она зачем? — реплики переглянулись и пару раз моргнули.

— Провожу исследования.

— Исследования? — почему-то Юнона почувствовала, что голос Хоры звучал где-то позади неё, хотя ещё секунду назад юноша стоял напротив.

— Исследования — это просто замечательно! — хохотнул другой Хора, стоящий напротив Юноны.

— А что именно ты исследуешь? — не унималась третья реплика.

Юнона деловито подбоченилась и подняла лицо к небу.

— Новые элементы. Их сейчас исследуют все, кому не лень, но мои эксперименты сильно отличаются от прочих. Свежий взгляд, так сказать. Гематений действует на человеческий рассудок, но что с теми, у кого этого рассудка нет?

— Интересно. Можно поучаствовать?

— Не думаю, что мне понадобится помощь, — замялась студентка, — Хотя… А ты можешь… Напугать её? На меня ей, кажется, совсем наплевать. А гематений, как известно, появляется в крови от страха.

— Напугать? — весело хохотнула реплика, — конечно! Мы её та-а-ак напугаем!..

— Кто «мы»? — повела бровью Юнона. Что-то здесь было не так, будто бы у Хоры случилось… Раздвоение личности? — ты и Бальмаш?

Реплика тут же смекнула, что осталась неузнанной. Вторая, тем временем, едва-едва сдерживалась, чтобы не умереть от смеха.

— Мы — это я и Космос. Ведь невозможно пугать, если пугать нечем, а так у меня будет поддержка сверху. В буквальном смысле.

— Значит, по рукам. Получишь большое спасибо от всего научного сообщества и лично от меня.

— По рукам! — синхронно воскликнули фальшивые студенты.

Спустя несколько минут реплики уже стояли возле небольшого домика, на пороге которого сидела, покачиваясь туда-сюда, Вита. Увидев Хору, девушка радостно заулыбалась, однако когда появился второй…

— Ммм! — Вита вскочила на ноги и в испуге замотала головой, издавая всё те же странные звуки.

Итак, Вита не собиралась выходить на контакт, что стало по тому, что девочка из сада направилась к двери, явно понимая, что происходит нечто, с чем она, в случае чего, справиться одна не сможет. Может, Вита была не так слаба, но что могла сделать против сразу двоих юношей? Вопрос беззащитности девушки сильно волновал уже упомянутого мастера Карстена, но ничего лучше, чем научить прятаться и кричать, если трогают, он не придумал.

Какое-то странное и неестественное чувство больно укололо каждую реплику. Они переглянулись, сами сильно испугавшись и так и замерли на пороге. Это было похоже на застрявший где-то в горле репейник или сотни игл, мелко-мелко покалывающих кожу изнутри. Это нечто зудело и болело, делая дальнейшее сосуществование с этим чувством просто невыносимым.

— Мне больно… — прошептала третья реплика, хватаясь за сердце и чуть сгибаясь. Было такое ощущение, будто кто-то воткнул ему в грудь острый раскалённый шест. Ясно и в то же время совершенно не понятно было, что это, но, кажется, это называлось влюблённостью. Чувство грызущее и неуютное — как люди это вообще выносили?!

— Мне тоже! — подхватила первая реплика. От одной копии к другой ощущения разнились, что говорить о том, как сильно переживал оригинал. К Вите просто нельзя было оставаться равнодушным: интерес, брезгливость, жалость, влюблённость, негодование — что-то из этого испытывал каждый, кто глядел на слабоумную девочку.

— Она сделала нам больно, — первая реплика замахала руками, точно утопающий.

— Да! — согласилась третья, — мы должны ей отомстить! А потом поговорить с этим… «Оригинальным Хорой», чтобы он больше ни в кого не влюблялся. Нам больно!

— Совершенно так, — покачала головой реплика и толкнула рукой дверь.

— Вита! — громко позвал фальшивый Хора. Девочка стояла лицом в углу и что-то бормотала на несуществующем языке.

— Ммм?! — девочка из сада повернулась, с неподдельным ужасом смотря на двух фальшивых студентов. Она тоже боялась иллюзий, примитивно, по-своему, но боялась, а чем ещё объяснить необъяснимое, как этим неизученным безумным явлением?

Вита вытянула руки вперёд, пытаясь защититься. Реплика размахнулась и со всей силы пнула девочку ногой. Та закричала и машинально закрыла голову руками, падая на колени.

***

— Что вы натворили?! — кричала Юнона, ощупывая побитую Виту. Та даже не плакала — только рвано всхлипывала и вертела головой в отчаянном желании понять, что только что произошло и какова её дальнейшая судьба. Правда, двигало Юноной не благородное милосердие, а страх быть наказанной.

— Мы её напугали, — гордо произнесла третья реплика.

— Да-да, она даже плакала! — вторила первая.

Юнона не решилась снимать маску, но, коснувшись плеча сидящей на траве девочки обнаружила, что на её руках осталось нечто жидкое и липкое. Поднеся испачканную руку к лицу, Юнона поняла, что это была кровь.

— Ты… — сквозь зубы проговорила студентка, — тебя тут не было и ты меня не видел! — вскипела Юнона. Благо, обидчики Виты оказались понятливыми.

Стоило репликам разбежаться, оставляя после себя странный асинхронный топот, как Юнона почувствовала отзвук чьей-то маски. Она была послушной студенткой, никогда не пренебрегая лишением зрения и именно это, как она считала, помогало ей достигать определённых высот, хоть и результаты её не вполне устраивали.

— Хорошая погода, — произнёс Вальтер, останавливаясь рядом с Юноной, — Кстати, ты не видела девочку, которая здесь живёт? — Вальтера беспокоила не столько сама Вита, сколько отношение к ней Хоры, и он надеялся, что о нездоровой привязанности того не знает никто, кроме его бывшего лонтана. Бальмаш всем бы растрепал, Мер — высмеяла, а потому оставалось только надеяться на благоразумие студента Хоры. Вальтер хорошо помнил, какими они с Хорой были прекрасными друзьями. Как праздновали его встречу с космическим двойником, единственный день в году выходя в город. У Вальтера, одного из немногих, была своя лошадь, посмотреть на которую прибегали толпы курсистов, думая, что она тоже слепая. Лунатик — так звали любимца Вальтера и Анны — был действительно не обычной лошадью, потому как удивительно тонко чувствовал человеческие натуры. Ему нравились Бальмаш, Мер и Дортрауд, а вот Хора… На Хору жеребец постоянно огрызался и будто что-то пытался сказать о нём своему хозяину, только вот Вальтер едва ли слушал. Однажды они с Хорой решили отправиться в дальнюю часть города, куда невозможно было добраться ногами, и по пути едва не убились из-за того, что Лунатик, стоило Хоре взобраться на его спину, начал беситься так, как не бесился никогда. Только потом Вальтер понял, насколько прав был его скакун — с Хорой нужно было быть крайне осторожным. Несмотря на внешнее спокойствие и безобидность, этот юноша был личностью ещё куда более скользкой и беспринципной, чем его сосед по комнате, у которого было всё буквально написано на лице.

— Это не касается меня! — замотала руками Юнона, быстрым шагом пробегая мимо Вальтера.

— Странно… — хмыкнул мужчина, провождая взглядом студентку. Тем временем начинался дождь.

***

Мер, накрыв голову пустой сумкой от учебников и, тихо ругаясь, быстро шла в сторону дормитория. Шел проливной дождь, хотя ещё вчера расположение светил предвещало ясную погоду. Прогнозы, составляемые по звёздным картам, врали всё чаще и чаще, что не могло не тревожить, и Мередит, в силу своих возможностей как студентки, пыталась отыскать причины. Дортрауд поначалу помогал ей, однако чем дальше Мер заходила в своих исследованиях, тем больше её возлюбленный тревожился о рассудке девушки. Он уверен был, что в космосе есть нечто, что каждая из религий именовала Богом, нечто, что человек видеть не должен, и что лишь фанатичные глупцы стремятся во что бы ни стало посмотреть в глаза высшей сущности. Загвоздка была в том, что Мер знала наверняка, что причины этой путаницы нет, как не было за гробовой доской ни Ада, ни Рая.

Вдруг девушка, позвонив в колокольчик, вообразила по отзвуку необычную картину. Кто-то из студентов (конкретно, это был Вальтер), помогал слабоумной девочке из сада подняться на ноги. Нужно было действительно ей помочь: судя по всему, её зрение снова стало хуже и бедняжка не смогла найти путь под крышу.

— Здравствуй, — кивнула девушка. Она не знала этого студента, ровно как и он — её, но очевидно было, что они преследовали единую цель.

— Доброго дня, — Вальтер, игнорируя ливень, пытался отряхнуть Виту от грязи, но та постоянно вертелась, не давая к себе прикоснуться, — снова заблудилась, — вздохнул мужчина, указывая рукой на Виту. Он стал приглядывать за ней с тех пор, как Хора стал проявлять интерес к слабоумной девочке, и всё никак не мог понять, сколь сильно повредился рассудок его бывшего подопечного, что он нашёл в ней что-то, что обычно находят в девушках. Ни характера, ни увлечений — Вита являлась совершенно пустым сосудом, который можно было наполнить буквально чем угодно, наделив любыми выдуманными качествами. Это пугало и заставляло по-новому смотреть на студента Хору.

— Вита, — ласково позвала девушка, понимая, что Вальтеру она явно не доверяет. Та обернулась и забавной походкой подошла к Мередит, — иди ко мне, — судя по всему, она действительно нравилась Вите куда больше, чем Вальтер. Тот пожал плечами.

— Можешь идти, я позабочусь о ней, — кивнула девушка, беря Виту за руку.

***

Мередит усадила девушку на стул и ощупала рукава её платья. Мокрые до нитки и в добавок ко всему грязные. Вита была примерно того же роста и комплекции, что и Мер, поэтому, чтобы бедняжка не простудилась, студентка решила, что хорошей идеей будет дать ей что-то из своей одежды.

— Вот так, всё хорошо. Я сейчас принесу тебе новое платье, — Вита сощурилась, точно домашняя кошка, когда Мер погладила её по голове. Юнона постоянно ворчала, что её соседка слишком по-матерински относится к существу, противному самой природе разумного человека; впрочем, доля истины в словах строгой студентки была — Вита вполне годилась Дортрауду в дочери.

Вдруг распахнулась дверь и Мер замерла в испуге, точно её застали за чем-то непристойным, но, к её счастью, на пороге показался ещё один студент.

— Мер, ты случайно не находила мой… — Хора почувствовал в отзвуке случайно тронутого колокольчика печать Виты и обомлел, запнувшись на полуслове, — …блокнот с переводами. Вита, здравствуй!

— Не находила, — выдохнула Мер, — садись к огню, ты, наверное, тоже весь мокрый, на улице рассвет пойми что.

Ответа на слова Хоры не последовало, но Вита хотя бы обернулась на звук голоса юноши и вдруг вся задрожала, вытаращив глаза. Страшные картины мелькали перед почти не видящими глазами слабоумной девочки. Она не носила маску, но от рождения могла различать лишь мутные силуэты объектов, не помня ни лиц, ни имён, что роднило её со студентами, лишенными зрения искусственно.

— Вита, что с тобой? — ласково спросил Хора и протянул было руку к Вите, как девушка свернулась клубком на стуле и горько зарыдала, — я чем-то тебя обидел?

Она не могла объяснить, что было с ней, не могла описать хоть самую приблизительную суть трагедии и оттого, будто бы осознавая собственную немощность, плакала ещё громче. У Хоры быстро-быстро забилось сердце в разделённой со своей возлюбленной беспомощности.

— Она тебя боится, — покачала головой Мер, начиная прикидывать исходы самые гадкие и неприятные, — или не тебя, что более вероятно, учитывая то, что я видела в библиотеке. Это же была твоя реплика, так? «Как понять прекрасную барышню».

— И ты всё это время знала?

— Да, но чем могла помочь? Это — твоя сугубо личная проблема, прости за каламбур.

— Ты много времени проводишь с Дортраудом, а он — с профессорами. Может, он что-то про это знает?

— Не стоит обожествлять преподавателей. Они знают не больше, чем любой ребёнок Космоса.

Мер сняла маску и, вдруг заметив, что Вита как-то странно подворачивает ногу, подошла к ней. Обратив на себя внимание, она приподняла подол своей юбки до уровня колена. Вита, на что девушка и рассчитывала, сделала то же самое. Нога слабоумной девочки от колена до середины голени была разодрана в мясо и начинала сочиться гноем, и удивительно, как после такого она вообще могла ходить и даже не хромать. На шее же отливал синевой ещё свежий синяк. Кажется, физические чувства у неё тоже были притуплены.

Хора тоже снял маску, почувствовав, что маска Мер стала отзываться как-то по-другому, но лучше бы он этого не делал. Заплаканное лицо Виты, застывшее в неестественной гримасе, выглядело страшнее, чем чудовища из кошмаров.

— Я боюсь представить, что они с ней делали… — сдавлено выдохнул юноша, боясь даже подходить ближе к чудовищно изувеченной девочке.

— Я бы на твоём месте больше переживала за то, были ли у сего непотребства свидетели, потому что если да — ты труп. Даже если докажешь, что это был не ты, тебя накажут за то, что смотрел на луну, — Мер снова погладила Виту по волосам, — Она будет кричать, если оставить вас с ней наедине, поэтому сходи по-быстрому в кабинет анатомии и возьми, чем можно обработать раны, — Хора кивнул, с горечью соглашаясь, — и ещё ей надо переодеться. Возьми мою маску и сходи в дормиторий — третья комната слева от лестницы на второй этаж, в шкафу на верхней полке моя гражданская одежда.

— Мне же сделают выговор, там нельзя находиться студентам!

— Чем ты слушаешь? Возьмёшь мою маску, и ни у кого не возникнет подозрений. Все мои немногочисленные соседки законопослушны до мозга костей и не будут проверять, что не так, даже если что-то заподозрят.

— Нет, я боюсь за тебя, — покачал головой Хора. Он слегка лукавил: в нежелании идти в запретное место была доля переживаний за собственную шкуру. Доля большая, чем та, которая казалась здравым смыслом и эмпатией.

Мер подошла к часам и позвонила в колокольчик.

— Юнона уже ушла на занятия, я могу отвести Виту к себе.

— А это точно безопасно?

— С каких пор ты такой трус? Натворил чего? — усмехнулась Мередит.

— Нет, просто там… Юнона. И ты понимаешь, как она относится к нам с Бальмашем.

Девушка пропустила эту информацию мимо ушей.

— Пойдём, солнышко, — Мер вдруг сделалась доброй и ласковой, с улыбкой сжимая руку слабоумной девочки.

***

— Она будет жить здесь, и точка, — грозно произнесла Мередит. Вита вопросительно посмотрела на неё, будто спрашивая, чем она недовольна. Лишь бы добрая Мер сердилась не на неё! — я попрошу у коменданта ещё одну кровать.

— Нет! — настаивала Юнона. У обеих студенток были крайне тяжелые характеры — они по праву друг друга стоили и сложно было вообразить обстоятельство, способное привести их к консенсусу, — она не является студенткой и не имеет права здесь находиться. Она будет банально мешать нам!

— Мы должны быть милосердны, как милосердна к нам Фортуна, забыла? Или снова не сходится с твоей любимой рациональностью?

— Делай как знаешь, — фыркнула Юнона, удаляясь восвояси. Если эта девушка сдалась как просто — следовало ждать беды.

— Вита, солнышко, не бойся, — ласково произнесла Мередит, усаживая слабоумную девочку на край кровати. Её нужно было защитить во что бы то ни стало, в первую очередь, от самой себя. Все руки Виты были исколоты, судя по всему, острой веткой, а узор слишком уж напоминал звёздное небо, чтобы быть случайной травмой, — скажи мне, — Мер осторожно закатала рукав платья, оказавшегося всё-таки великоватым для Виты, — что это?

— Ммм… — Вита нахмурилась и, отдёрнув руку, принялась раскачиваться туда-сюда.

— Ясно… — пробормотала Мередит. Даже с её умением читать людей нельзя было сделать однозначный вывод о Вите и её истинном состоянии: эта девочка не была человеком в общем понимании этого слова.

Не прошло и получаса, как в дверь постучали. Мер открыла, наказав Вите сидеть тихо. На пороге стоял мастер Гьюла.

— Мередит, у вас проблемы?

Мер мысленно выругалась, и немую ярость видно было даже под маской.

— У меня? Скорее у Юноны, — у Юноны действительно скоро будут проблемы: Мер так просто не оставит её подлые жалобы.

Профессор заглянул через плечо девушки и увидел Виту, вертящую в руках шляпу Мер, будто бы это была её любимая игрушка.

— Зачем вы притащили сюда слабоумную девочку? Ей есть, где жить: ректор позаботился о том, чтобы ей выделили помещение в саду.

— Но она нуждается в защите и постоянном внимании! Вы вообще её видели? Любой самозванец, незамеченный ввиду нашей слепоты, может навредить ей! Фортуна потворствует милосердным, неужели вы забыли?!

— У вас неверные приоритеты, — сухо заключил мастер Гьюла, — не вздумайте уговаривать меня — это окончательное решение, принятое правилами Академии. Я думал о вас куда лучше, Мередит.

Спорить было действительно бесполезно и девушка это понимала.

— Как и я о вас, — оскалилась Мер и закрыла дверь прямо перед носом преподавателя. Виту, конечно, придётся вернуть на место. Она в очередной раз убедилась, что мир обречен и её решение было верным.

***

Вальтер посмотрел на Анну и тяжело вздохнул. В свете фонарей щёки девушки лоснились от частых капель дождя, вокруг было тихо и безлюдно — идеальный день для охоты на призраков. Энцо уверен был, что все хтонические твари вылезают исключительно ночью, именно поэтому иллюзии так окрепли с падением Солнца, а потому все свои вылазки служители Солнца проводили под покровом темноты.

— Как думаешь, Хора о чём-то догадался? — Анна оступилась, не привыкшая к отсутствию вокруг звенящих печатей, и ухватилась за плечо брата.

— Он уже две недели грызёт мне мозги с каким-то тайным обществом, — покачал головой Вальтер, — И я очень надеюсь, что он просто в ненужный момент застал ненужный разговор случайных людей.

— Он намного опаснее, чем кажется. Жаловаться не станет, но может и в одиночку перепутать нам все карты, — они не уверены были, что именно ищут. Мрачные переулки были похожи один на другой, так, что даже будучи зрячим, было недолго заблудиться. Город дважды горел практически дотла, а потому планировка его была запутанна и сложна. В одном из таких пожаров пострадала Академия, и чудом удалось не дать огню перекинуться на учебный корпус с дормитория. Никто не пострадал, и слава Фортуне, однако это был ценный урок для всех, кто в те годы пытался собственноручно вмешаться в ход небесных светил. Космос всё видел, Космос всё помнил, Космос никого не прощал.

— Не в одиночку. У него есть реплики — опасные штуки. Но, наше счастье, несговорчивые, и единую цель преследовать не станут.

— Нам и одного Хоры много. Жаль всё-таки, что ты дал ему уйти от тебя. Вполне пригодился бы.

— Это было не в моих полномочиях. Захотел — сам ушёл. Лонтану ничего делать вообще не обязательно — просто нужно быть собой и более-менее с честью существовать, — Вальтер иногда действительно скучал. Студент Хора был совершенно очарователен в своём спокойном и мягком стремлении к знанию как основе самой Жизни, покуда такие, как Бальмаш или Лоран постоянно суетились и пытались прыгнуть выше головы.

Наконец студенты остановились в одном из тупиков и сняли маски.

— Думаешь, нашли? — Анна сощурилась от света фонаря и боязливо завертела головой. Они шли, ведомые только памятью, интуицией, запахами и бликами фонарей, потому как зрением себя награждать боялись.

— Нашли… — Вальтер, переборов брезгливость, отодвинул груду досок. Какой-то бездомный или пьяница, кажется, ещё живой, лежал, привалившись к грязной кирпичной стене. Вальтер вздохнул, одной рукой держась за плечо сестры. Он был старше и по годам, и по званию в культе служителей, а потому и ритуал проводить должен был именно он. Конечно, он мог и уступить, вот только всякая мелочь была до смерти важна в непростом деле поднимать Солнце. Кровь была столь же необходима, сколь опасна, а потому всякий из служителей заранее знал, что может не открыть глаза следующим не наступившим утром.

— Мы точно должны? — выдохнул Вальтер, глядя то на сестру, то на лежавшего без сознания человека.

— Где мы ещё найдём столько крови, ещё и человеческой?

— Если каждый даст немного своей — то прямо в Академии. И не думаю, что этот… Человек испуган, — студент укоризненно покачал головой, глядя на бездомного, но, несмотря на свои слова, потянулся за клинком.

— Ты слишком старый, чтобы понимать всю сакральную суть процесса. Это же жидкое Солнце!

— Жуткое, а не жидкое, — усмехнулся мужчина, замахиваясь ножом.

***

«…Да как они только могли!» — пронеслось в мыслях, однако вырваться голосом словам не дала крепкая рука страха, схватившая Лорана за горло. Не только Анна с Вальтером не спали этой ночью, нарушая правила Академии. Лоран, хоть и был законопослушным и прилежным студентом, правилом о невозможности покидать стены академии пренебрегал, научившись нехитрому делу успешного побега у бродяги Гудвина. О, Фортуна! Узнай его мать, с кем водится крошка Лоран, и ему, и Гудвину, было бы не быть живыми.

Заставать кого-то в ненужном месте в ненужное время Лоран был мастер: из-за этого в свое время расстались его родители, из-за этого он потерял лучшего друга… Самоистязание воспоминаниями — именно за этим юноша пришёл в город.

Академия была совсем недалеко от его дома — полчаса по лесу и он там, однако это здание, покосившийся домик с черепичной крышей, Лоран старался обходить самыми запутанными дальними дорогами. Если бы не родители, он был не поступил в Академию. Если бы не родители, он бы не превратился в душевнобольное создание, внешним обликом напоминавшее человека. Душа оказалось материалом намного более хрупким, чем о ней привыкли думать в широких кругах.

Стараясь забыть увиденное, Лоран быстрым шагом шёл по знакомой дороге мимо разрушенной церкви в городскую библиотеку.

Из открытой двери потянуло солидным запахом вековой пыли и старой бумаги: здесь искали знания ещё пионеры науки. Здесь Лоран и вычитал в своё время про сверхчеловека, здесь зародилась его тяга к науке, сейчас переросшая в болезненную одержимость. Его учили быть идеальным — так каким же прекрасным стал бы мир, будь идеальными все?

Пройдясь по периметру читального зала, юноша сел прямо на пол в углу, как делал, когда был совсем юным.

Тяжело вздохнув, он достал из кармана ту саму склянку с чем-то космического цвета и, открыв, просто вылил на пол.

— Уходи… — шептал юноша, — уходи прочь… Верни мне меня, даруй мне просветление, — последние пара месяцев его жизни происходили будто в бреду: он видел странных существ, слышал в собственной голове чужие голоса, мысли стали противные и тягучие, а время перестало ощущаться. Неужели гематений даровал ему просветление?

— Уходи!!! — завыл Лоран, не выдерживая распирающих изнутри эмоций. Не понимал, к кому он обращается, клянет ли саму Фортуну, просто наслаждаясь болью, помогающей немеющей душе чувствовать живым. Все детство и юность ему делали больно и теперь он был в праве отыграться, причиняя боль сам себе. Просто не мог жить без неё. Студент свернулся калачиком, опустившись на пол, и в слезах уснул.

Завтрашним вечером Гудвин снова спросит, где Лоран успел так простудиться. Лоран кивнёт на окно и будет картинно жаловаться на отсутствие ремонта в дормитории, мыслями так и оставшись лежать на холодном каменном полу городской библиотеки.