— Относительно твоего плана, я подумала о том, что слишком рискованно втягивать в это дополнительные лица. Тем более, мы не знаем наверняка какова будет реакция самого объекта, возникнут ли подозрения, будет ли она отклоняться от намеченного маршрута, — в полной домашнего тепла кухне все взгляды направлены на старшую Гуннхильдр, потирающую сейчас в раздумьях подбородок и разглядывая огромный лист со схемой, разложенный прямо на обеденном столе. Оставшиеся позади вопросы относительно её внешнего вида, больше не смущают, уступая место внимательному изучению и выслушиванию друг друга. 

— Я соглашусь с тобой. Подобный ход это и вправду риск, однако, ничего лучше за неделю мы не придумали, а если будем тянуть...Ты знаешь, что время в данной ситуации играет не на нас, — голос лейтенанта звучит настойчиво, в попытке убедить или успокоить, возможно не только Джинн, но и самого себя. В образовавшиеся паузы становится слышно только тиканье настенных часов и редкий стук ложки об миску. Барбара молча наблюдает за взрослыми доедая вечернюю порцию хлопьев, она с боем выиграла место за столом, изо всех сил защищаясь аргументом, что хочет посмотреть на знаменитую актрису и кумира как можно больше. 

— Для того чтобы оценить возможности этой девочки, мы должны узнать о ней побольше, — Лиза отрывается от расписывания фанатской карточки для младшей Гуннхильдр и поднимает полные решительности зелёные глаза. — Любая информация будет как нельзя кстати, поэтому мы все во внимании Кэйа, — произносит актриса, вновь возвращаясь к картонной пластинке со своим же изображением. 

— Я проработал с ней месяц, пока Джинн не было на работе и, если подмечать детали...— он поднимает голову к потолку и закрывает глаза, воспроизводя в сознании образ. — На первый взгляд это самый способный стажёр, обгоняющий по способностям некоторых младших офицеров. Как никак, в её резюме были указаны две победы подряд в ежегодном лейпцигском конкурсе "Юный следователь", — скрип шариковой ручки прекращается на финальном автографе, и взгляды всех присутствующих вновь центруются на Альберихе. 

— Получается, она сообразительная и при малейшей нашей неосторожности сможет догадаться, — полицейская мрачнеет, её глаза внимательно следят за одиноким пузырьком кофе, заключённым на черной поверхности уже остывшего напитка.

— Я бы тоже так подумал, если бы не увидел это "чудо" в первый день. Я конечно знаю, что неправильно строить ожидания, но это, признаться, был полный провал, — с противоположной стороны слышится удивлённое "ммм" и звук глотка. — Эта девочка показалась такой наивной и неподходящей для нашей работы, что у меня даже язык не поворачивался ей об этом намекнуть. Несмотря на то, с каким усердием она выполняла мои мелкие поручения, её концентрация на сложных задачах оставляла желать лучшего, — речь прерывает тихий скрип стула, который слегка сдвинули чтобы выйти из-за стола.

— В общих чертах понятно, — Гуннхильдр старшая смотрит на тёмный задний двор их дома, судя по виду, уже самостоятельно принимая определённые решения в голове и делая, одной только себе понятные, выводы. Особенностью, так помогающей ей в работе и обеспечивающей удачное функционирования на уже бывшей должности, было принятие на себя общих решений и лидерство, пробивающее в определённых сложных ситуациях дорогу к успеху. — Есть ещё какие-то особенности или особо важные детали в поведении личности? Стой, не спеши отвечать, сначала всё вспомни ещё раз. Может на ум придёт какая-то деталь, кажущаяся странной или даже глупой, — парень слегка напрягается, отвыкший от подобного тона своей бывшей начальницы.

— Если и было что-то такое, то наверно только одно, — его лицо слегка кривится в попытках удержать серьёзность.

— Не томи нас, давай, что там может быть, по тебе видно, что это нечто дурацкое, — не выдержав слегка устало говорит Минси. Они уже не первый час сидят за обсуждением, проговаривая несколько раз одни и те же моменты, дабы убедиться в их реализуемости.

— Эмбер, с того самого момента как пришла, не прекращала говорить о том, какая капитан Гуннхильдр крутая, — уголки губ ползут вверх, не способные больше оставаться параллельными друг другу. — В кофейне у неё выпала из бумажника небольшая фотография с тобой, очевидно вырезанная из какой-то газеты. Я уже не удивлён, что ты собираешь вокруг себя армию девочек фанаток, — комната наполняется заразительным мужским смехом, а саму фигуру парня буравят ледяные синие глаза, однако, он этого не замечает, заходясь ещё больше. — Если ты смогла охмурить актрису такого уровня, то и гарем из девочек у тебя не за горами, — на этот раз он ловит на себе другой взгляд, заставляющий моментально заткнуться. Лиза выглядит так, как будто этот гарем уже есть, и находится он в этой комнате.

— Джинн, а какую актрису ты охмурила? — интересуется забытая всеми школьница, болтающая сейчас ногами и довольно рассматривающая подарок от мисс Минси. В момент окончания вопроса её безмятежное и расслабленное лицо, внезапно напрягается, а светлые брови становятся домиком. — Секундочку, это ведь...— договорить ей не дают, полицейская, краснея от кончиков ушей и до основания шеи, мягко, но настойчиво выводит Барбару из кухни, бормоча что-то несвязное о том, что взрослым надо поговорить о секретных вещах.

///

Прохлада кафельной плитки больше не приносит такого желаемого облегчения. В груди скапливается неподъёмная тяжесть, такая, какой ещё не было за прошлые годы. Под пальцами скользит холодный чёрный метал, щёлкает предохранитель, длинное дуло неприятно занимает ротовую полость. По грубым щетинистым щекам текут слёзы, огибая всё лицо, они останавливаются где-то около губ, стараясь заползти в глотку вслед за оружием.

«Это всё моя вина...» 

Палец дрожит, в нерешительности ложась на курок, тишина ванны, как затаившийся зверь, ожидает звука выстрела. 

Минута.

Ещё одна минута.

В воздухе скапливается и комкуется гнетущая вязкая тишина.

— Жалкий кусок дерьма, — на дорогом кафеле появляется трещина. Пистолет откидывается с максимальной силой, какая только осталась у прислонившегося к стене человека. 

Он винит в случившемся только себя.

Дилюк чувствует, как на его шее смыкается острозубая пасть чувства вины, что буквально его пожирает. 

Парень, сквозь пелену мутных глаз, забывших о том, что такое счастья, смотрит на свои костлявые руки.

Красные струи сочатся сквозь пальцы, проникая во все трещинки кожного покрова. Он раскрывает рот в немом крике, не способный выдавить из себя ни звука. Это то, что он сделал, сделала своими руками, это кровь Джинн Гуннхильдр на его руках. Ладони молниеносно поднимаются к лицу, закрывая глаза от кошмарной картины. Однако, закрыв глаза, перед ним встаёт куда более травмирующая сцена. Дилюк вспоминает образ израненной Джинн, придавленной отцовским ботинком к асфальту, вспоминает свою беспомощность и ничтожность. Мозг будто бы специально добавляет к этим воспоминаниям другие, приятные. Сознание специально играет на контрастах, приводя в безумия, погружая в него с каждым припадком всё сильные. Рагнвиндер помнит тот день, год назад, как он принял на работу эту странную, но безумно располагающую к себе парочку. 

Помнит, как Гуннхильдр с недовольством тыкала в бок, рассеянного Альбериха, как парень в ответ только шире улыбался и пытался успокоить волнующуюся подругу. 

«Господи, этот чёртов Альберих…»

Парень вспоминает свои чувства годовой давности, как он долго боролся со своими внутренними противоречиями, как боялся сближаться с Гуннхильдр и Альберихом, дабы не привлечь внимания к этим людям своего больного отца. 

Противоречие преследует его всю жизнь. Человек, что вечно желает одного, но вынужден делать противоположное. 

Это медленно убивало его.

Голод, на который никто не обращал внимания постепенно рос, его нужда в ком-то близком и родном с каждым днём укрепляла свою силу, стараясь взять верх.

Сдерживание имеет свои последствия. Дилюк с разочарованием видит своё улыбающееся безмятежное лицо в отражении, появившиеся от наблюдения за тем, как работают и взаимодействуют известная парочка отделения. Они всем напоминали родных больше чем коллег. Видя, как друзья ладят друг с другом, он безумно хотел стать частью этого. В глубине его души зарождалась зависть, удовлетворяемая только наблюдением издалека. И Рагнвиндер не обманет, если скажет, что только вид этих людей придавал ему сил, помогал не сдаться.

И вот к чему привела его неосторожность.

— Я просто мусор, просто ничтожество. Сколько ещё крови должно оказаться нам моих руках, чтобы я понял, чем это всегда заканчивается и осознал, что приношу людям только боль, — кричит парень в пустой ванной комнате так, будто бы его кто-то услышит.

Рагнвиндер младший сползает по стене вниз, скручивается от боли в желудке. Он снова наглотался таблеток, снова как трус пытается убежать от ответственности за свои поступки.

— ПОЧЕМУ МНЕ НИКТО НЕ МОЖЕТ ПОМОЧЬ? ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ЗАЩИТИТ МЕНЯ ОТ ЭТОГО ПСИХА? — звучит надрывный в истерике голос, прерываемый кашлем и рвотой.

— Да, да, как ты можешь быть таким дураком Дилюк? Ты не заслуживаешь помощи, такое ничтожество как ты, не заслуживает защиты, — заходится он ещё одной волной слёз, прежде чем антибиотики снова начинают рваться наружу, заливая плитку и светлый ковёр желчным соком. Рагнвиндер почти ничего не ел последние дни, поэтому всё, что из него выходит это вязкая слюна. Он неделю не выходит на работу, прикрывшись внеплановым отпуском, и плевать, что уже скажет отец. Он не знает, как будет смотреть лейтенанту Альбериху в глаза. Дилюк до тряски поджилок боится увидеть ненавидящий взгляд его милого подчинённого, обычно с такой нежностью следящего за ним в любой удобный момент. Он не переживёт отвращения со стороны лейтенанта. 

— Боже какой же ты эгоист. Даже сейчас, думаешь о себе, а не о безопасности ребят — 

Стоя на коленях перед унитазом, он битый час пытаясь справиться и с физической и с ментальной рвотой. 

Да. Его просто тошнит от самого себя, а не от десятка таблеток.

«Как же я хочу позвонить Гуннхильдр, хочу убедится, что она в порядке. Я так переживаю. Но она, скорее всего, захочет навсегда вычеркнуть меня из жизни после подобного. Я сам виноват в этом. Единственное, на что сейчас способен такой мерзкий ублюдок как я, это не появляться больше при них, уйти так далеко, как только смогу. Не подвергать их больше опасности.»

Он стискивает зубы, чтобы встать на ноги. Едва не упав от головокружения, он хватается за раковину и чуть ли не вскрикивает, увидев свое отражение в зеркале. Если бы ему нужно было сниматься в фирме ужасов, гримёры бы лишились своей работы. Бледное, истощенное лицо, впавшие красные глаза, - сейчас его внешний вид полностью советовал его внутреннему состоянию, выходить на работу не представляется возможным.

В тот вечер Дилюк и предположить не мог, что ему уготовано сыграть ключевую роль в общем спектакле, что его насильно вытолкнут на сцену направив ослепляющие прожекторы, что впервые дадут распоряжаться своей жизнью так, как угодно, что ему покажу необходимость принятия самостоятельных решений.

///

Узнать адрес начальника было сложной, но вполне решаемой проблемой. Куда более важной и опасной задачей было убедить стажёра Эмбер Шмидт, что ей просто кровь из носу необходимо вытащить Рагнвиндера из дома по срочному горящему делу. С подачи лейтенанта, это дело должно было быть ещё и особо секретным, дабы "не возникло мешающих процессу факторов и вопросов". Как бы странно для стажёра это ни звучало, авторитет мистера Альбериха перевешивал чаши моральных весов, подкрепляемый увесистой гирькой надуманного одобрения и кураторства капитана Гуннхильдр.

Вот и сейчас, поправляя с любовью и аккуратностью выглаженную форму стажёра, Эмбер тяжело вздыхает и простаивает не первую минуту у входной двери. 

— Мистер Рагнвиндер, здравствуйте, меня зовут Эмбер Шмидт, я стажёр вашего отделения полиции. Вас нет на рабочем месте неделю, поэтому меня направили к вам за помощью в одном горящем задании, прошу вас присоединиться ко мне, — шепчет себе под нос девушка, зажмурив глаза и с выражением и необходимой интонацией повторяет выученную речь. — Ладно, это ведь ничего страшного, да? Всего лишь начальник отдела, я пришла в дом всего лишь начальника нашего отдела. Лейтенанта Альберих, за что же вы так со мной? — в очередной раз отвернувшись от лицевой стороны дома, девушка разглядывает противоположную пустую сторону улицы. За спиной слышатся тяжёлые шаги, а после и вовсе скрежет открывающейся двери. Из проёма показывается лишь часть Дилюка, который с явной неохотой и без интереса рассматривает свою гостью.

— Мистер Рагнвиндер, сэр, — к козырьку тёмной кепки прислоняется вытянутая рука, сама девушка вытягивается по струнке ровно, так, что под берцами скрипят половицами деревянного крыльца.

— Что вам нужно? — волнующуюся девушку будто кидают в ледяную прорубь, посыпав сверху любезно снегом. Взгляд карих девичьих глаз цепляется за дымящуюся сигарету в массивных длинных пальцах. 

— Я... Простите, вас не было неделю на рабочем месте и возникли сложности в одном задании, меня направили к вам, чтобы заручиться поддержкой и кураторством, — Рагнвиндер скучающе смахивает пепел, вдыхает вязкий дым по новой, будто бы не слушая стоящего перед ним человека. В его глазах нет свойственного людям блеска, они выглядят мёртвыми и потухшими.

— Не интересует, у меня отпуск, — готовясь закончить этот диалог и удалиться, он начинает медленно закрывать дверь, ловя на себя удивлённый и непонимающий взгляд, в котором уже не читается то уважение, что было в начале.

— Подождите, это правда важно, лейтенант Альберих просил вас, он прислал меня, потому что сам уже не мог прийти, — движение двери мгновенно прекращается, наступает секундная пауза, в которой происходит взвешивание всех за и против.

— Жди меня здесь, через десять минут выйду, — произносит тот же сухой, но уже с нотками переживания прокуренный голос.

///

Под ногами перестукиваются шпалы, покрытые слизью и влагой в опечатанном туннеле метро. Поезда давно сюда не заглядывают, так что всё, что видят грустные бетонные стены туннеля, это редкие странники, решившие устроить экстремальную прогулку по преступной или не очень цели. С потолка периодически капает, оставляя на куртках неприятные мокрые пятна. Путники, что так уверенно двигаются в направлении заброшенной станции, остаются практически немыми весь свой путь, за исключением редких фраз, перебрасываемых друг другу. 

— Так, — высокий голос будто бы отпрыгивает от дугообразных сводов, удаляясь куда-то в черноту заброшенного пространства. Стоящий на краю платформы Дилюк, галантно протягивает стажёру руку, дабы помочь забраться на высокий уступ. — С вами всё в порядке? — произносит девушка, буквально самостоятельно поднятая на сильной мужской руке. 

— Почему спрашиваешь? — отвечает вопросом на вопрос начальник, оглядываясь в мрачном вестибюле, а после, оставляя взгляд на забавной фуражке Шмидт. 

— Вас неделю не было на работе, и это не лично мой вопрос, а скорее тревога всего отдела за ваше состояние, — девушка с волнением оглядывает пространство, повторяя маршрут взгляда Рагнвиндера, и мысленно проклинает отсутствие лейтенанта. 

«Он ведь обещал сразу подойти как мы сюда придём, где его носит?»

— Вот как, понятно, — без особого интереса отзывается мужчина, будто бы говоря это только для приличия, ведь промолчать было бы слишком грубо в данной ситуации. В искусанных губах появляется сигарета и пространство вокруг слегка озаряется пламенем металлической зажигалки. Обычная на первый взгляд вещица для курильщика, однако, даже в этой полутьме Эмбер замечает гравировку, отсвечивающую от пламени. Рагнвиндер никому не признается, чей это подарок, старательно спрятанный во внутреннем кармане пиджака. 

— Извините за наглость, мистер Рагнвиндер, но, вы не ответили на вопрос, — звук голоса, прерывает грохот со стороны служебных помещений, будто бы кто-то уронил тяжёлый металлический объект. Рука полицейского резко вскидывается вверх, останавливая стажёра от лишних звуков. Эмбер молчаливо подчиняется, прикусывая язык, она внимательно и настороженно наблюдает за ставшей тихой поступью мужчины. Дилюк крадучись продвигается к двери у которой был шум, избегая мусора под ногами, который бы выдал его приближение. Он проклинает свою рассеянность и сбивчивость на эмоциях, ведь забытое дома оружие, сейчас было бы как нельзя кстати. Минута молчания и нервы натягиваются до предела, а мышцы начинает саднить, однако, вместо какого-либо движения или шума, их заглатывает абсолютная ужасающая тишина. Дилюк поднимает ногу в классической туфле и с силой выбивает дверь, которая отлетает от его удара с таким грохотом, будто не была закрыта. Сморщившись, мужчина пытается хоть что-то разглядеть в темноте помещения, сквозь облако поднявшейся со всех углов пыли. 

— Блять, — цедит он сквозь зубы, не разобравшись в том, что больше чувствует, раздражение или облегчение. Обернувшись, он видит затихшего стажёра, всё ещё напряжённую судя по топорным и скованным движениям. — Показалось наверно, просто крысы, — выдох получается слишком многозначительным и раскрывающим тяжесть внутри. 

— М... Мистер Рагнвиндер... — полицейский поднимает удивлённый взгляд нахмурив брови, думая, что нашло на Эмбер, но встретившись с её испуганными глазами, смотрящими куда-то за его спину, ощущает с какой молниеносной скоростью прошлись мурашки по его телу, начиная с поясницы и заканчивая затылком. Не успев развернуться, Рагнвиндер падает, и оказывается придавленным к земле чем-то, по ощущениям, напоминающим человека. Последнее, что он слышит перед потерей сознания, это испуганный крик Шмидт, сменяющийся возмущённым восклицанием.

///

Вспышка яркого света заставляет неприятно щуриться, оставляя боль в слипшихся глазах.

Ещё одна, только более сильная и подсознание выдаёт вялую версию того, что его фотографируют, и тут же откидывает ссылаясь на глупость варианта. Первым возвращается слух, будто бы из-под толщи воды, он слышит несколько голосов, женских и один подозрительно знакомый мужской. Разобрать, что они говорят получается не сразу, всё, что доходит до мозга, представляется искаженно, будто бы магнитофон зажевал кассету, выдавая вместо человеческих голосов что-то около демоническое. Поразмыслив, насколько это возможно с его больной головой, он приходит к выводу, что лучше подождать и не открывать глаза, прислушавшись к своим физическим ощущением и обстановке вокруг. Первая предпринимаемая попытка двинуться заканчивается провалом, он явно обездвижен, но находится в сидячем положении. Дилюк осознает, что сознание окончательно вернулось в стандартный вид, когда начинает чувствовать, что его связанные и заломанные запястья затекли и болезненно ноют.

— Погодите, он двинулся, — вдруг долетает до слуха мужчины до боли знакомый женский голос, от чего внутри всё в животном страхе сжимается в одну точку, а мысли навязчиво презентуют собравшийся в картину пазл. — Притворялся и слушал нас, — следует затем более угрюмо и холодно, если бы Рагнвиндер не был связан, его бы начало трясти как припадочного от подкатившей паники.

Глаза резко приходится распахнуть от внезапного холода и мокрости. Его окатили ледяной водой из ведра, возвращая из небытия шоковым умыванием. Из-под красной мокрой чёлки, с которой стекают прозрачные капли, он разглядывает стоящих в небольшой комнате.

— Добрый вечер, начальничек, — обращается лейтенант, всё ещё держащий в руках пустое ведро, на дне которого слегка бултыхается вода с кубиками льда.

— Что...что происходит? — бормочет Рагнвиндер, заранее зная ответ на свой же вопрос, его ждёт то, что он заслужил. Бумеранг, сделав оборот в небе, летит в его направление с бешеной скоростью, метя куда-то между глаз. Оглядывая присутствующих, он поджимает губы, когда замечает в углу стажёра, стыдливо отворачивающую сейчас взгляд. В старательно скрывающемся взгляде Эмбер читается разочарование, она едва сдерживая эмоции, цепляется за руку высокой женщины в костюме, сидящей с ней рядом. Однако, больший шок и стыд пронзает его, когда он слегка приподнимается телом и натыкается на стоящую вплотную Гуннхильдр с перевязанной бинтами головой и большим тонким шрамом, тянущимся из-под этих бинтов к левому глазу, достигая чуть не края века.

— Джинн...— хрипит парень, выходит тихо, но слышат это все в комнате. Гуннхильдр кривит губы, внутри неё идёт ожесточённая борьба между иррациональной обидой и объективным пониманием ситуации. — Мне нечего сказать, извини, — опускает он голову, но его тут же за волосы поднимают обратно. Щёку ярко обжигает хлёсткий удар, тонкие руки сминают испачканный воротник когда-то белой рубашки.

— Ублюдок! Ты хоть представляешь, что ты натворил? Ты видишь, как она теперь выглядит? И тебе нечего сказать? — в темноте комнаты, под направленной на него лампой, он пугается ярких зелёных глаз, до животного безумия злых глаз, незнакомых. Высокий голос срывается в крике, он видит, как капитан оттаскивает от него женщину, готовую сейчас рвать и мстить, видно, как долго она сдерживала эти эмоции и переживания в себе.

— Лиза, не надо, мы этим ничего не добьёмся, — успокаивает её девушка утаскивая насильно в объятия. Дилюк с сожалением смотрит на то, как полицейская гладит актрису, тело которой периодически подрагивает в сильных руках, заходясь надрывным рыданием. Он чувствует, как и по его покрасневшей от удара щеке стекает горькая одинокая слеза.

«Что я натворил?»

— Ближе к делу, — Альберих отбрасывает ведро куда-то в сторону, делая шаг к начальнику. — Нам не нужны твои извинения или твоя жалость, — лейтенант смотрит сверху вниз, Дилюк в очередной раз видит плескающееся где-то на дне синих глаз разочарование, скрываемое напускным холодом.

— Я... Я бы хотел помочь, если бы мог. Единственное, возможное искупление это избить меня до такого же состояния, больше я ни на что не гожусь, — неожиданно искренне демонстрирует свою раздавленную гордость и волю Рагнвиндер.

— Дурак, — доносится откуда-то со стороны дивана, Лоуренс в раздражении тянет за собой Эмбер, видимо решив не втягивать в эту ситуации девочку и не подвергать её лишнему стрессу. — Как ты вообще был начальником отдела полиции с таким скудным интеллектом? — дверь за ними закрывается, оставляя остальных разгребать это.

— Ты куда ценнее, чем можешь себе представить, — девушка растирает место, куда был удар, до сих пор страдая от мигрени. — Твой папаша ещё не догадывается о том, насколько большую ошибку допустил, наивно убежденный в том, что никто не обратит на тебя внимания, — произносит Джинн усаживаясь на стул, напротив. Теперь они, смотря глаза в глаза, считывали эмоции друг друга, пытаясь понять, что на самом деле кроется в головах. В случае Дилюка всё было понятно - растоптанная личность, готовая к раскаянию, потерянная в этой жизни душа, загнанный как филин в клетку. Птица, что не видела ночной свободы. В случае Гуннхильдр всё приобретало куда более запутанный характер. Девочка, держащаяся всю свою жизнь на нормах этики и морали, действующая и думающая лишь по принципам справедливости и правосудия, столкнулась с неоднозначной ситуацией, переворачивающей её привычный мир. 

— Что я могу сделать? — хрипит мужчина, опуская взгляд в пол, куда-то к мысам ботинок капитана.

— Фотографии, видео, документы...Всё, что поможет нам в предстоящем суде, — Джинн закидывает ногу на ногу, и по привычке подносит ладонь к подбородку в задумчивости. — Готовься выступить на нём свидетелем, хорошо обдумай, что ты скажешь. В ином случае, — она делает паузу, заставляя Рагнвиндера поднять взгляд, — у меня есть достаточно доказательств, чтобы ты полетел вслед за отцом в соседнюю тюремную камеру, — в комнате виснет тишина, разбавляемая разве что редкими всхлипами Минси. Полицейская встаёт, скрипя одеждой и шикая от головной боли, но на её плечо, останавливая продолжение движения, опускается рука лейтенанта. Опускается так, чтобы не давить, но достаточно для того, чтобы остановить. 

— Я с ним ещё побуду, — произносит Альберих, заглядывая в ледяные глаза подруги. 

— Под твою ответственность. Если что-нибудь выкинет, будешь сам разгребать, — посмотрев в последний раз через плечо на своего бывшего начальника, привязанного к стулу, она утвердительно слабо кивает Кэйе, получая от него заботливый поцелуй в висок.

Железная дверь закрывается с отчаянным скрипом за женщинами, оставляя двух коллег наедине. Звук неуверенных шагов Альбериха отскакивает от стен полупустой комнаты, никак не предназначенной для привычных дипломатических диалогов. Внимательно наблюдая исподлобья, Дилюк пытается удержать все те вопросы и признания, что рвутся из него, как вода из крана. 

— Не смей говорить сейчас какую-то глупость, получишь по губам, — парень заходит за стул и опускается на корточки, чтобы разрезать стягивающий запястья пластиковый хомут. 

— Например? — внутренне Рагнвиндер бьёт себя за подобное нахальство, и кажется, что сейчас на его поведение влияет состояние аффекта.

— Я не верю, что это ты, — игнорирует вопрос лейтенант, с интересом следя за тем, как полицейский трёт покрасневшие от стягивания руки. — Это не мог сделать тот мистер Рагнвиндер, которого я знаю. Он бы не стал стоять и смотреть на то, как избивают его подчиненную, — стул через мгновение оказывается пустым, а высокая фигура парня распрямляется, и сильно шатаясь, плетётся к потрёпанному дивану, на ходу пытаясь размять ноги и прийти в себя. 

— Однако, это сделал я, — голос выходит совсем тихим и боязливым, кожа приобрела трупный, неестественно бледный оттенок. Он тянется в карман, чтобы закурить, но не ощутив картона пачки, грубо и разочарованно вздыхает. 

— Это был не ты, а тот, кем тебя пытается сделать отец, — Кэйа не унимается, его голос, кажется, звучит более грозно чем обычно, а тонкие чёрные брови, с раздражением нахмурены. Мужчину пронзает в сердце что-то острое, заставляя застыть и в страхе метнуться глазами в сторону, лишь бы не видеть того, от кого становится сложно дышать. 

«Он не должен видеть меня таким...»

— Я тебе очень хорошо понимаю, Дилюк, — Альберих продолжает медленными, осторожными шагами приближаться к дивану, выдавая необъяснимую мешанину эмоций, от гнева, до жалости. — Но и ты должен меня понять, постарайся, я тебя прошу, — просящие глаза, полные надежды, испепеляют саму душу, от чего Рагнвиндер скребет по своей куртке ногтями, в том месте, где карман с важной для него зажигалкой. 

— Нет, Кэйа, я не достоин того, чтобы ты меня понимал и уж тем более прощал. Я мусор, это знают все, кого только ни спроси, начиная с моего ебанутого отца и заканчивая капитаном Гуннхильдр, перед которой я ужасно виноват, до смерти виноват. Поэтому такому замечательному и честному человеку как ты, не следует возиться с такой грязью и мерзостью в моём лице, — под конец слова путаются, застрявший глубоко в глотке ком, не позволяет говорить спокойно. 

— Если бы всё было так, как ты описываешь, Джинн не вела бы с тобой диалог, а просто избила, и не подумай, что я бы не решил добавить сверху. Как видишь, ситуация иная, поэтому прекращай себя загонять ещё больше, — оказавшись вплотную, Альберих протягивает руку, замотанную грязными бинтами со следами засохшей крови на костяшках. — Тебе дают шанс на искупление, с тобой хотят работать, глупый, — в голосе больше не слышится негатива, заботливая эфемерная улыбка озаряет измученное, едва смуглое лицо Кэйи. И Рагнвиндер отвечает, вкладывает свою большую грубую ладонь в тонкую протянутую, поднимается с дивана, вставая напротив. Начальник выше на полголовы, поэтому лейтенанту приходится приподнимать свою голову, чтобы смотреть в карие глаза с красными оттенком, в такие желанные и истерзанные слезами глаза.

— Знаешь в чем наше отличие, отличие, которого я бы хотел избежать, если бы мог, — ладонь Дилюка ложится на чужое предплечье, неосознанно хватаясь, ища чувство защиты и безопасности. — Ты всю свою жизнь ищешь в стоге сена иголки, а я в куче иголок одинокую соломинку, которую может сломать от любого дуновения ветра, — пытаясь не потерять подобный настрой коллеги, Кэйа решается на смелый шаг, способный что-то невозвратно изменить между ними.

— Я очень стойкая соломинка, не переживай, — лейтенант под внимательный и заворожённый взгляд, приподнимает чёрную глазную повязку, демонстрируя шрам от зашивания и ореол от давнишнего ожога. Рагнвиндер, не в силах что-либо произнести молча застывает, уставляясь на то место, где у всех обычно расположен глаз, лишь рука полицейского сильнее сжимает предплечье лейтенанта.

— В отличие от Гуннхильдр, я хочу не только работать с тобой, — рука Альбериха осторожно тянется к чужой щетинистой щеке, и не встречая сопротивления, слегка гладит, ощущая, как об его ладонь едва заметно трутся в ответ, пока мужчина напротив прикрывает глаза.

— Ты наверно шутишь? Или я сплю, потому что такое может быть с кем угодно, но не со мной, — спрашивает Рагнвиндер, смотря из-под опущенных век на мягкую любящую улыбку. 

— Раз ты такой недоверчивый, то не оставляешь мне выбора, — говорит Альберих, уверенно поднимаясь на мысочки и накрывая сухие потрескавшиеся губы настойчивым влажным поцелуем.