В отличие от большинства других Легенд, доктор Нокс не проживал на втором этаже бара Миража — у него было свое, хоть и расположенное недалеко от «Райского уголка», уединенное жилище с личной лабораторией, где он мог спокойно заниматься своими экспериментами, будучи освобожденным от ненужного внимания. Каустик особенно ценил эту уединенность, поскольку прекрасно помнил, чем обернулась излишняя вовлеченность посторонних в его работу на Гее десять лет назад. Из всех Легенд был только один человек, которому было дозволено нарушать установленные границы в любое время суток — и именно к этому человеку сейчас направлялся Каустик.

Было уже за полночь, когда Нокс решил вновь проведать Ваттсон. После инцидента с Лобой, который Каустик для себя охарактеризовал как «нелепая несдержанность», ученый поспешил удалиться к себе домой. Он старался найти успокоение в своей работе, однако мысли о случившимся с Натали его не оставляли, что являлось для Каустика абсолютным нонсенсом — мужчина уже много лет не испытывал подобного смятения и волнения. Сказывалось и отсутствие девушки в лаборатории: для них уже стало традицией, что Ваттсон приходит к нему в лабораторию с самого утра, причем принося Каустику что-либо на завтрак — ранее ученый отказывался от утреннего приема пищи, но с началом их совместной работы он несколько поменялся во мнении. И хотя ученый до сих пор не до конца понимал, почему обсуждение рабочих вопросов с утра должно сопровождаться распитием кофе и поеданием французских круассанов, он все равно находил этот ритуал занимательным и даже приятным.

Зайдя в бар, доктор Нокс поймал на себе взгляд стоявшего за стойкой Миража и коротко кивнул ему в знак приветствия. Затем ученый поднялся на второй этаж и направился к комнате Натали. Он постучал в дверь и, услышав за ней раздраженное и уставшее «Ну кого опять принесло?», произнес:

— Мисс Че, это доктор Нокс.

Дверь перед ним мигом отворилась, и перед собой Каустик увидел Лайфлайн, которая выглядела несколько испуганной — даже будучи своенравной девушкой, она все равно старалась не хамить Ноксу.

— Простите, док, не знала, что это вы, — сказала Аджей, жестом приглашая Нокса пройти в комнату, которая теперь выглядела как импровизированная палата, — Просто Эл с Октавио все порывались навестить Нат, но я тогда еще не закончила с ее ранами…

— Нет нужды в извинениях, мисс Че, — ответил ей Каустик, и Лайфлайн, облегченно вздохнув, замолчала.

Нокс окинул взглядом комнату, погруженную в полумрак. Окно было по-прежнему открыто, и легкий ночной ветерок шуршал синими шторами. На столе лежал новый костюм для выступлений на арене — идентичный тому, в котором Ваттсон была на миссии и который изрядно попортили напавшие на нее ищейки. Аджей, проследив за взглядом Каустика, сказала, что это прислали ей распорядители игр вместе со всем вспомогательным медицинским оборудованием и различными расходными материалами, и Нокс отпустил язвительное замечание по поводу приоритетов распорядителей. У изголовья кровати была установлена стойка для капельницы, на которой Каустик увидел полимерный контейнер с кровью. Трубка от контейнера вела к катетеру на внутреннем локтевом сгибе левой руки Ваттсон. Сама Натали была накрыта одеялом и пледом в клетку, и по-прежнему находилась без сознания.

— Состояние Нат стабильно, но тяжелое, док, — сказала Аджей еще до того, как Нокс собрался задать ей вопрос, — У нее сильная кровопотеря, поэтому мне пришлось заняться переливанием. Я боялась, что у Ваттс может быть заражение крови, пусть следов нагноения на ранах я и не заметила, но исключать риск заражения хоть какой-либо инфекцией не следует, когда дело касается нападения диких зверей. К слову, спасибо, что сделали анализ крови так быстро, док — вы здорово мне подсобили.

Каустик лишь кивком показал, что принял ее благодарность, и продолжил слушать медика.

— Раны на бедре и плече нельзя назвать критическими — ищейки не задели ни крупных сосудов, ни сухожилий, да и сами раны не глубокие. Гораздо хуже ранение на животе… — голос Аджей предательски дрогнул, выдав то, как девушка переживает за подругу, но она быстро взяла себя в руки, — В области живота у Нат множественные рваные раны, но без повреждений внутренних органов. В этом плане Нат повезло — если тут вообще можно говорить о везении… Но все равно наблюдается обширное повреждение мышечной ткани, а это значит, что даже попытка лечь на другой бок будет вызывать у Ваттс сильную боль.

— Что ж, я вас услышал. Каковы ваши прогнозы — когда мисс Пэкетт придет в сознание?

Лайфлайн какое-то время задумчиво глядела на Ваттсон и только после небольшой паузы начала размышлять вслух:

— Ну, в общем-то сердечный ритм, давление и температура тела в норме, очагов заражения на ранах не обнаружено, кровопотеря будет восполнена переливанием… Короче, она может уже утром прийти в сознание, док. Только чувствовать она будет себя паршиво — и это мягко говоря.

— Борьба за жизнь всегда сопровождается болью и страданием, — глядя на Ваттсон, сказал Каустик, мрачно, но без свойственной ему хладнокровности, а с печалью — настолько явной, что это не укрылось от внимания Лайфлайн. Ученый не видел лица медика, но явственно чувствовал на себе ее удивленный взгляд.

— Даже не думала, что вас случившиеся с Нат так сильно заденет, — заметила она, и Каустик насупился.

— Я лишь разделяю общую трагедию, мисс Че, и не более, — ответил он, нетерпеливо поправив очки на переносице, но прозвучали его слова настолько фальшиво, что Аджей сразу смекнула, что он откровенно врет. Но развивать эту тему она не стала — по всей видимости, ей меньше всего хотелось сейчас нарываться на конфликт с Ноксом.

Хотя Каустик находил Аджей несколько взбалмошной и бестолковой девицей, он всегда отмечал ее познания в медицине и навыки лекаря. Когда дело касалось работы, девушка становилась крайне педантичной — а это качество Каустик считал для медика обязательным. Поэтому он сказал девушке:

— Я глубоко признателен вам за то, что вы сделали для мисс Пэкетт. Не будь вас рядом, исход случившегося мог быть не столь благоприятным. Потеряй мы ее — и это было бы страшным ударом для всех.

«И для меня в особенности», — чуть было не сказал Нокс, но вовремя остановил себя.

— Да че вы, док. Это всего лишь моя работа, — ответила Лайфлайн, и Каустик заметил, как сильно она засмущалась от его похвалы. Он не понимал, к чему смущаться, когда признают твои заслуги, и списал такую реакцию на свойственную многим женщинам излишнюю эмоциональность.

— Все равно не могу не отметить, насколько хорошо вы ее сделали. Если вы устали, я мог бы до утра присмотреть за состоянием мисс Пэкетт. Тем более, мне сообщили, что вечером здесь побывал один нежеланный гость, — сказал Каустик, непроизвольно сжав кулаки. Для него оставалось загадкой, как именно Ревенант так долго мог оставаться незамеченным на потолке (и почему сам Каустик не заметил его), но сама мысль о том, что симулякр был так близок к Ваттсон и мог навредить и без того изрядно пострадавшей девушке, могла вывести его из себя.

— Да, сюда за каким-то хером приперся сим — видимо, повытворять свои паучьи фокусы над кроватью Нат, — нахмурившись, ответила Лайфлайн, — Но не думаю, что он хотел что-то сделать плохое для Ваттс. Скорее, он просто хотел поссорить нас с Лобой.

— Вряд ли бы тогда Октавио схватился за пистолет, если Ревенант не представлял угрозы для мисс Пэкетт.

Услышав это, Лайфлайн охнула — было видно, что она не хотела говорить о выходке Октейна. На ее лице явно читалось «Ну почему я всегда должна за него все объяснять?».

— Когда дело касается Нат, у Сильвы начинает башню сносить — вы же сами сколько с ними двоими на арене выступали, должны были заметить. В нем сразу эдакий защитник просыпается. Сим это просек и просто начал его провоцировать, зная, какой у Окто взрывной характер, — вступилась за друга Аджей, как делала сотни, а может, и тысячи раз до этого.

— В любом случае, сейчас нужно сохранять бдительность, когда дело касается Ревенанта. Я досконально изучил природу человеческого сознания, но симулякр — это несколько другое: нельзя до конца знать, каковы его мотивы.

— Тут вы правы, док. И по поводу того, что мне нужно отдохнуть — тоже, — со вздохом сказала Аджей, и сейчас ее голос звучал очень устало. Каустик предположил, что дело не только в изматывающих процедурах вроде обработки многочисленных ран и наложения хирургических швов и повязок, но и в эмоциональном шоке, который пережила девушка, ухаживая за раненой подругой.

Лайфлайн показала ему, куда положила обезболивающее, которое нужно будет вколоть Ваттсон, если по пробуждению у нее будут сильные боли, попросила сразу сообщить ей, если что вдруг случится, после попрощалась и удалилась из комнаты, оставив Каустика наедине с Ваттсон. Он сел на стул, стоявший у кровати девушки, и посмотрел на мирно спящую Натали. Ее светлые волосы разметались по подушке, а на щеках был едва заметный румянец, что было хорошим знаком. Несколько помешкав, Каустик взял левую ладонь Натали в свои и почувствовал, какой она была теплой. В прошлый раз Нокс взял Ваттсон за руку после того, как ее только уложили на кровать. Рука девушки была испачкана кровью, но испугало Нокса не это — до этого он думал, что уже забыл, что такое страх — а то, что она была как будто ледяная. Каустик слишком долго занимался танатологией¹, чтобы сразу понять, что Натали была буквально на грани.

¹Танатология — раздел теоретической и практической медицины, изучающий физиологические изменения в теле человека, происходящие перед смертью и сразу после нее, а также психологические состояния человека, сопровождающие его в процессе умирания.

Каустик не отличался впечатлительностью, но картина того, как из портала в измерение теней выходят Патфайндер, несший на своих механических руках Натали, и Эллиот, в панике сообщающий Рэйф по рации, что Ваттсон ранена, навсегда врезалась ему в память. Он не обратил внимания на замыкающую их строй Лобу и не обращал до тех пор, пока Ваттсон не принесли в ее комнату и не уложили на постель. Тогда он и заметил Андраде, которая осторожно вошла в комнату, явно не желая привлекать к себе внимание, что было для нее не характерно. Каустик увидел, что на ее обтягивающем костюме, который подходил скорее для взывания к самым низменным потребностям человека, чем для подобного рода миссий, не было ни пятнышка, в отличие от перемазанных кровью Патфайндера и Эллиота. А когда Лоба сказала, что поиск артефакта приоритетнее жизни мисс Пэкетт…

Каустик злился: на Лобу, которая позволила Ваттсон пойти в здание в одиночку и, по словам Миража, никак не соглашалась отпускать его или робота с Натали, из-за чего они вступили в затяжной спор; на глав «Хэммонд Роботикс» и учредителей Игр, позволивших Лобе вступить в ряды Легенд, хотя, объективно говоря, она этого не заслуживала; на всех остальных Легенд, поддавшихся харизме Андраде и согласившихся на поиск этого дурацкого артефакта. Но гораздо сильнее Нокс злился на самого себя — за то, что дал возможность Лобе манипулировать собой; за то, что не отправился на эту треклятую вылазку вместе с Ваттсон и не спас ее; за то, что позволил стать себе таким уязвимым.

Нокс привык быть непоколебимым, бескомпромиссным и безжалостным. Он не ценил человеческую жизнь, для него она не более, чем объект для его исследований — таких же негуманных, как и он сам. Но положение дел несколько изменилось, когда они с Натали начали вместе работать.

Ученый встретил Ваттсон еще задолго до того, как начал выступать на Играх: он был нередким гостем в доме Пэкеттов, поэтому впервые увидел девочку еще в тот период, когда она училась считать, читать и писать. Он скептически относился к решению отца Ваттсон, Люка Пэкетта, обзавестись семьей, поскольку считал это обременительным для ученого — дети отнимают слишком много сил и энергии, а жены обычно не разделяют твоих устремлений, если только сами не занимаются наукой, — хотя должен был признать, что уже ныне почившему коллеге удалось реализовать себя в качестве и мудрого родителя, и талантливого изобретателя. Однако Каустик, помня о специфике своих научных изысканий, по-прежнему не видел себя в роли примерного семьянина.

Как же иронично для Каустика, не признающего семейные ценности, сложилось то, что он сам проникся к Ваттсон родительскими чувствами. Он долгое время это отрицал — ведь так называемая родительская любовь является лишь проявлением биологических инстинктов человеческих особей к своему потомству, а идея того, что можно испытывать такого рода чувства к чужому ребенку, казалась Ноксу абсурдной. Но вот он сейчас сидит у кровати Натали, сжимает ее руку в своих и переживает за нее не просто как за ассистентку или ученицу, а как за родную дочь.

Возможно, всему виной приближающаяся старость — через пару лет Нокс разменяет шестой десяток, а старикам свойственно становиться более сентиментальными. Может, дело в недуге, связанном со спецификой его работы с ядовитыми химическими веществами, который, возможно, рано или поздно сведет его в могилу, и поэтому он так размяк. Но одно для Нокса было очевидно точно: его эмоциональная связь с Ваттсон сделало его человечнее, а потому уязвимее. Это совершенно нежеланный для него исход, и необходимо что-то с этим сделать — достаточно лишь захотеть.

Но он не хотел.

Это была сокрушительная победа эмоций над рациональностью — и Нокса это устраивало, насколько абсурдным это не казалось. Раньше он говорил, что наиболее живым он чувствует себя, находясь на волосок от смерти. Но это ни в какое сравнение не идет с тем, насколько живым он ощущает себя, находясь рядом с Натали — в том числе и сейчас.

Каустик достаточно долго сидел, погруженный в размышления, наблюдая за спящей Натали, но вскоре усталость взяла свое — для него этот день тоже был на редкость выматывающим. Глаза сами собой стали закрываться, а голова — опускаться на грудь. Нокс вскоре задремал; его беспокойный и поверхностный сон длился до тех пор, пока он не почувствовал, как сжали его руку, и не услышал тихий девичий голос с ярко-выраженным французским акцентом, который мигом вырвал его из полудремы:

 —Papa?..