— Да ладно, — отмахивается Хаски. — Тебе никто кроме себя никогда не был нужен.

— Это неправда, — Кай качает головой, пытается обнять Хаски, но тот дальше, чем казалось. — Мне не хватало тебя. Где ты был?..

— Ты привык только на себя полагаться. Остальные были просто компанией не твоем пути. Свернуть на их путь тебе и в голову не приходило.

— Я не принадлежу себе, — возражает Кай. От того, что Хаски говорит, внутри все сжимается от боли, только почему-то не слева, где сердце, а справа. — Я делаю то, для чего меня почти всю жизнь готовили.

Кай думает, что боль скоро пройдет, он наклоняется, придерживает ладонью больное место. Пальцы отчего-то влажные, липкие.

— Ты никому принадлежать не должен. Даже мне. Но все перебрасываются тобой. Собираются пытать, запирают, угрожают, намечают в жертвы. И во всех их желаниях ты теряешься. Знаешь только, что не хочешь боли и что хочешь, чтобы умирало как можно меньше людей. Но это не желания для себя. Не настоящие желания для себя.

Каю становится трудно дышать, он хватает воздух ртом, песок разлетается от его выдохов.

— Хаски, подойди, — зовет Кай беспомощно, но тогда голос стихает. Мир начинает сужаться до лежащего на земле Охотника, и лучше ему не становится. И оттуда, где раньше был Хаски, тянет жаром. Кай приподнимается, чтобы рассмотреть открытый провал огромных врат, из которых вырываются языки пламени.

И открывает глаза.

Ему еще никогда не приходилось спать с такой роскошью, на кровати с полупрозрачным балдахином, в комнате с тяжелыми бархатными занавесками на окнах, с резными столиками и коврами с толстым ворсом, гобеленами на стенах и камином. 

Двигаться Кай почти не может — только слабо сжать руку, повернуть голову, чтобы рассмотреть, где он. Попытка встать так и остается попыткой, и в комнате никого. Если бы тут было жарче, если бы реагировал крест, Кай подумал бы, что он снова вернулся в ад.

А потом он вспоминает о том, что было до того, как он потерял сознание. Акросса, который так заманчиво уговаривал Тима пойти с ним. Сжав зубы, Кай рывком пытается встать, но падает с кровати. В эту секунду он чувствует себя Шалтаем-Болтаем , потому что все тело вспоминает о том, что ему больно, чувствует себя на куски разбитым.

— Кай!

Голос женский, и Кай замирает, перестав даже шипеть от боли. Почему ему раньше в голову не приходило, что есть места опаснее ада? Он осторожно приподнимает голову.

Женщина в пышном платье окликает испуганно слуг, два вбежавших пажа помогают Каю подняться, укладывают обратно в кровать, и Кай, опершись о них, ничего не объясняя, садится. Грудь плотно перевязана тканью, на нем ночная рубашка, приятно льнущая к телу. Наверное, дорогая.

— Я так рада, что ты очнулся. Я чуть с ума не сошла от беспокойства, когда сказали, что тебя привезли раненого! Тут же попросила доставить в замок, обещала сама о тебе позаботиться. Кошмар приснился? Кай?

— Нет, — неуверенный, как перед хищником, отвечает он, тут же опомнившись. — Нет, Ваше Величество. Просто… когда я потерял сознание, я был на поле боя, и, очнувшись, попытался продолжить сражаться и упал.

— Ты бледен, — она садится на край кровати, светлыми руками с ухоженными пальцами достает из таза около кровати тряпку, отжимает и влажной пытается протереть Каю лицо, но он отшатывается, пробормотав бледно: «Я не стою». Она улыбается:

— Стоишь. И хватит называть меня Величеством или королевой, я же просила — просто Вегой.

Двое слуг у кровати, замершие в ожидании распоряжений. Видимо, Кай очень выразительно смотрит на них, что королева, обернувшись, велит мягко:

— Оставьте нас одних.

Кай, не придумав ничего лучше, тут же снова падает с кровати, на этот раз с другой стороны, и королева бросается поднимать его вместе со слугами. И руки ее отличаются от их, хотя и такие же ухоженные, но касаются бережнее, задерживаются дольше.

Кай чувствует себя странно, прямо как девушка, которую настойчивый ухажер уложил в свою кровать и теперь только ждет, когда удалится прислуга.

Королева женщина молодая, хотя и старше Кая на несколько лет, не уродливая, непривычно тонкая для знатной особы, не высокомерная и не злая. Возможно, будь она девочкой-крестьянкой или дочкой торговца, в общем обычной девушкой, Кай был бы польщен. Но любовь Ее Величества вызывает только чувство страха, потому что…

— Вега, мальчик болен, — он похож на большой шкаф — такой же фундаментальный, широкий в плечах, высокий. Впивается в Кая таким выразительным взглядом, словно мысленно свежует его заживо. — Ему нужен покой. Вовсе ни к чему вокруг него бегать.

— Но он упал… — оправдывается королева. — И я услышала, прибежала на…

— Слуги бы справились, — король кивает им так, что становится ясно — это его люди, они доложат обо всем, что слышали и видели.

— Я… — пытаясь спастись, заговаривает Кай, и после первого звука идет уже лучше, уверенней, — Ваше Величество, в столице есть больница для Охотников. Я не герой, всего три года на посту и просто делаю свою работу. Я не заслуживаю находиться здесь, можно ли отправить меня в больницу?

— Но… — грустно начинает Вега, поворачивается к королю, — он ранен, его опасно лишний раз тревожить…

— Тогда нужно было сразу отправлять его в больницу. Ты, вроде, не тащишь сюда каждого Охотника, которого привозят в столицу с ранением.

— Да, но Кай — другой. Ты же сам сказал «мальчик». А при этом он Охотник и…

— Я попрошу больницу прислать карету. А лучше отправлю его со своей, мягче и удобнее. Довезу его сам.

— Не стоит отвлекаться от своих дел ради… — начинает Вега с улыбкой.

— Это вам не стоит отвлекаться, у вас гости, — напоминает король. Он не уходит, и даже Кай понимает, что он ждет, когда Вега первой покинет спальню. У Кая чувство, что после этого его, раненного, зарежут слуги. Вега смущается, словно фрейлина, которую отчитывает государь, кланяется ему, быстро покидает комнату. Удивительно, как они уживаются вместе — статный и суровый король и тонкая мягкая королева. Может, поэтому и тянет ее к Каю, который младше, ниже, тем более теперь, когда он и слабее.

Слуги не бросаются на него с ножами, они так же с поклоном выходят, и Кай остается один на один с королем. Тот садится на дальний край кровати, продолжает взглядом свежевать Охотника, серьезно спрашивает:

— Боишься?

— Я избегал ее как мог.

— Я виноват, что тебя сюда привезли? — хмурясь, переспрашивает король.

— Всех раненных Охотников везут в столицу. Но не в замок. Я был без сознания и… — Кай всего на секунду отводит глаза. Железная хватка сжимается на его шее, топит его в подушках, король шипит зло:

— Если я узнаю только… я не буду разбираться, кто из вас виноват. Я тебя распну, она этим достаточно будет наказана.

— Я помню, — шипит Кай, после этого хватка разжимается. Когда король оборачивается, в дверях снова стоит Вега, сжав бледные губы в линию. Как жаль, что Кай не может самостоятельно отсюда выйти. Что уж там, бежать отсюда через окно спальни, и даже не в больницу для Охотников, а в леса, от столицы подальше.

— Кай — Охотник. Он браво сражался, был ранен. Легион, ты как король и просто человек не имеешь права угрожать ему.

— А как ревнивый супруг?

— Я не подойду больше к Каю. Отправь его в больницу, и забудем о нем, — Вега пытается улыбнуться. Каю хотелось бы ей верить, но похожий разговор был и в прошлый раз. — Только со слугами отправь. Где это видано, чтобы король сам гостя в больницу отвозил.

===

Больница для Охотников — спокойное место, похожее на монастырь, да и врачуют там монахини. Для раненных Охотников — отдельные комнаты на втором этаже. Для бедняков, которым нечем заплатить лекарю — общие палаты на первом этаже. Все равно Охотников бывает не так много, чтобы переполнить больницу. Пока там лечится Кай — на этаже еще двое. У Зара половина тела темная, как обгоревшая, он почти не приходит в себя, мечется в бреду и иногда орет от кошмаров. Успокаивается только когда над ним читают молитвы, но стоит замолчать — и снова в крик, опять метаться. У Срея лохмотья вместо ноги, и надо бы их отрезать аккуратно, до культи, пока не загноилось, но не дается. Его спутница не отходит от него, уговаривает, на весь коридор слышно, как они то и дело начинают орать друг на друга. Кай из пациентов второго этажа самый легкий, его не страшно оставить одного. Когда вечером снимали повязки, единственное, что он заметил — рана не такая ужасная, как была. Кажется, пока он был без сознания, внутренние органы срослись, но осталась брешь в коже, сшитая теперь нитками и кровоточащая вперемешку с желтым гноем. Рану промыли, снова смазали чем-то жгучим и забинтовали.

Тут не нужно ни от кого убегать, никого бояться, и Кай может спокойно читать, лежа в кровати. Вечером первого дня в палату заходит Гранит. Хотя Кай спал до его визита, он просыпается, как только в комнате появляется посторонний.

— Я надеялся, что это тебе ногу оторвало, — вздыхает учитель.

— Почему? — не понимает Кай.

— Ранение меньше, да и на покой после него отправляют… Но я рад, что ты не тот, которого прокляли и который теперь корчится в муках.

— Нельзя так говорить. Он мучается через комнату от меня, такой же Охотник, как я.

— Дыра сквозная? — спрашивает Гранит. Кай кончиками пальцев оглаживает вздувшуюся рану под повязками.

— Внутри зарастили… Там ведьма была…

— Ведьма, — кивает Гранит недовольно.

— Мы общались раньше.

— Общались, — с той же интонацией, и Каю в этом слышится намек на что-то неприличное.

— Я думаю, что либо она залечила, либо попросила за меня, — заканчивает Кай. — Рана только снаружи. 

— И кто ее нанес?

Кай про себя прикидывает, может ли он говорить правду или лучше соврать, с тем же растерянным выражением лица оборачивается к Граниту.

— Это важно?

— Докатились, — вздыхает Гранит. — Хекк волнуется. Говорят, ты искал Тима. Он боится, что нашел.

Впервые за все время после того, как Кай очнулся, его продирает морозом по коже от осознания:

— А Тим?.. Разве не вернулся?

— Нет, — качает головой Гранит. — Тима до сих пор никто не видел… Или стоит сказать, никто кроме тебя?..

Хекк появляется в конце недели и выглядит так, словно все расстояние сюда он бежал. Для такого старика, как он, это пугающее зрелище, и Каю кажется, что учитель сейчас же рухнет, цепляясь за сердце, хватая ртом воздух, и умрет. Удивленный Кай даже пытается уступить ему свою кровать, но учителя наконец прорывает на слова:

— Тим? Что с ним?

— Его нашел Акросс.

Хитрый старик, слишком активный для своих лет, всегда такой живой, падает лицом в одеяло, словно оплакивает Кая. По лестнице грохот, двое учеников Хекка едва не промахиваются мимо комнаты, но возвращаются, тяжело дышат в дверях, глядя на учителя.

— Об этом я и говорил, — сипит тот. — Как беда какая, так Тим спасай, а как его спасти надо, так нет никого.

— Акросс не собирался делать ему больно.

— Если б Тим с ним пошел. А тот ведь откажется! И тогда что?

Кай молчит, на всякий случай прикусив язык.

— Вырастил, называется… Думал, этот если и помрет, то и счастлив тому будет. А у него вон какая страшная судьба… Он ведь живой. Где-то. Тогда чувствовал и теперь чувствую…

===

Кай не может перестать ждать Хаски. Ему представляется, как где-то там, далеко, на землях, где больше нечисти, чем людей, до Хаски дойдут слухи о том, что Кай ранен. Как тот бросится обратно, плюнув на все незаконченные дела. Или что Хаски сам ранен и кроме боли страдает еще и от того, что оставил Кая одного, а тот как всегда сам себя уберечь не смог. И ночью скользнувшую к кровати тень Кай слабо окликает: «Хаски?».

— У тебя есть любимая? — удивленно спрашивает Вега, так и замерев над кроватью. Кай едва не падает снова, но остается сидеть ближе к противоположному углу.

— Есть.

— Тогда почему она не здесь? — в голосе слышится улыбка, Вега тянется к нему, и Кай, обнаглев, отбрасывает ее руку. Хаски вряд ли понравится, что с Каем тут заигрывают.

— Она не знает, что я ранен. Я не могу ей сообщить пока. Как только буду здоров — отправлюсь к ней.

— Но она ведь и обо мне не узнает, — настаивает Вега.

— И вы ни разу не спросили, как я отношусь к вам.

Это пробивает — королева замирает, тоже отсаживается дальше, как заигравшаяся кокетка.

— И правда… Но разве ты не боишься моего супруга?

— Не только, — подтверждает Кай. — Я уважаю вас как королеву. Люблю тоже как справедливую и добрую правительницу. Но не как женщину.

— Кто та девушка? — меняет тему Вега.

— Оборотень.

— Кай, тебя заставят убить ее, — всерьез огорчается королева.

— Да, я знаю, — кивает Кай. Вега вздыхает:

— Ну вот, а врешь, что боялся моего мужа… Когда я тебя впервые увидела, ты был совсем мальчишка. И все оборачивался на своего учителя: «А правильно ли я делаю? А смотрит ли он на меня?» Сейчас — совсем другое дело. Совсем другой мальчик. Кай?

Он настораживается, но королева просто протягивает ему руку — не коснуться, а тыльной стороной ладони вверх. Кай мешкает несколько секунд, прежде чем поцеловать гладкую светлую кожу.

===

Первое, что слышит Кай — это крики. Женские, панические, словно началась война.

— Позовите учителей! Скажите Граниту! Он должен знать!

Кай мешкает секунду, не понимая, при чем тут Гранит, но очень скоро, вспышкой, до него доходит — это за ним. Гранит как его учитель может его защитить. Кай выныривает из кровати, распахивает окно. Тут есть широкий карниз, по которому можно сбежать, и не обязательно прыгать сразу на землю, а там и Гранит придет, учителя присоединятся, сама Вега объяснит мужу, что ничего не было.

Но у окна Кая ловят, вышвыривают обратно в комнату, и он чувствует, что лопнул заживающий шрам. У окна человек с маской на половину лица, один из личных охранников короля. Тот закрывает за собой дверь, за ней остается еще несколько стражников, чтобы не допустить обеспокоенных монахинь.

— Она клянется, что ничего не было, — сразу пресекает оправдания Легион. Пока Кая прижимают к полу, лицом вниз, вносят переносную жаровню, из которой валит дым, и она тут же завладевает вниманием Охотника. Слишком часто общался с нечистью, у которой любимое обещание — сожрать живьем. Но, когда открывается крышка жаровни, оттуда появляется кочерга с докрасна раскаленным основанием в виде буквы «Х». Кай знает этот инструмент, он принадлежит церкви и предназначен только для Охотников. Его используют при отлучении от этой должности. Конечно, не в том случае, когда Охотник уходил сам, и его отпускали с миром. Эту печать применяли, когда Охотник опозорил свою профессию и его должны казнить или только изгнать. На клейме были буквы, подтверждающие это.

Легион собрался посягнуть не только на его жизнь и здоровье, он собирался лишить Кая и его статуса, потому что, даже если потом за Охотника заступятся учителя и церковь — поверх клейма нельзя снова вытатуировать крест. Нужно выиграть время.

Кай перестает обращать внимания на открывшуюся рану: если сейчас в чем-то себя пожалеть, или ограничить, то он точно проиграет. И охранник Легиона чувствует, как Охотник от покорной жертвы возвращается к убийце нечисти. Напрягается и усиливает захват, а все же удар затылком в подбородок пропускает. Следующий — выскользнувшим локтем под ребра, этого хватает, чтобы Каю освободиться и выскользнуть из захвата. Второй шанс на спасение — забыть, что Легион король, и что обращаться к нему надо с почтением. Сейчас это сильный мужчина, куда сильнее Кая, и знающий цену своим умениям. Медленно он вытягивает из ножен меч, спокойно спрашивает:

— Не будешь оправдываться?

— Мне не в чем, — серьезно отзывается Кай. И дело даже не в том, что он ничего не сделал. Легион знает это, но ждал повода наказать не Кая. Он для него не один из Охотников. Он — возможность показать Веге, что будет с теми, с кем она хотя бы попытается изменить. А это значит, что Кая так просто не убьют.

Левой рукой Кай подхватывает подушку, швыряет в Легиона, часть перьев и порванной ткани летит в огонь. Попытавшегося схватить его охранника Кай перебрасывает через себя на кровать, и при этом рана, которая, казалось бы, уже лопнула, по ощущениям становится еще глубже, чем была, когда Кай впервые очнулся.

Снова освобождается выход через окно. Кай успевает только вспрыгнуть на подоконник. Чудовищная сила, какой раньше обладали только монстры, перехватив его рукой за горло, втаскивает снова обратно в комнату. Легион держит его, даже не напрягаясь и не реагируя на попытки выбраться из захвата, иногда довольно болезненные. Как только стихает звон в ушах, Кай слышит голоса за дверью.

— Иди отсюда, калека.

— Не могу. Он же тоже Охотник, понимаете?..

— Хочешь тоже за государственную измену поплатиться?

— Не хочу. Но он Охотник, как вы не понимаете, он же как брат… Эх, была бы нога!..

А потом мир сужается до раскаленной кочерги в руке Легиона. В попытке сопротивляться Кай задевает железо и тут же сжимается, зажав раненую руку. Секунда слабости стоит ему проигрыша — кожу с татуировкой пронзает болью куда сильнее, чем от прежних ранений. И Кай теряется в запахе паленого мяса, осознании, что это он пахнет, и что это — не просто шрам. Это клеймо, перечеркивающее все, чем Кай был раньше.

===

Его доставляют в замок безвольной куклой. Никто не успевает его спасти. Легион расшвырял монахинь, напомнив им, что он король. Смерил грозным взглядом пытавшегося заступиться Срея — тот смог только взглядом их проводить, играя желваками на побелевших скулах. Никто из учителей не успел, во всяком случае Кай никого не видел. Все тело жжет так, словно весь уголь из жаровни его заставили сожрать. Руки закованы в кандалы, ноги тоже, слуги волокут его дальше, с черного входа и прямиком в камеры. Там же — пыточные подвалы. Тень бросается им наперерез, но очень ловко Легион перехватывает ее.

— Иди в спальню, — приказывает он.

— Отпусти Кая, — шипит Вега. — Ты собрался с церковью ссориться?!

— А что они сделают?

— Не придут, когда тебе помощь понадобится!

— Мне? Помощь?

Разговор удаляется, и Каю совсем не верится, что Вега сможет его отстоять. Все тело — пульсирующая рана. Кажется, вместе с кровью по венам острыми кубами путешествует и боль. Его снова не оставляют одного, втаскивают в дурно пахнущую камеру с пылающим камином, и к ним удивленно оборачивается низкий одноглазый человек. Он словно и не ждал сегодня гостей.

— Охотник? — удивляется он. Кая сваливают прямо на земляной пол.

— Тебе ж говорили.

— Думал, у королевы получится его отвоевать… Как может женщина не знать, чем уговорить своего мужчину?

Кая не оставляют в полузабытьи: первое, что с ним делают, — это опускают лицом в холодную воду и держат, пока он не начинает сопротивляться. Потом уже и взгляд более осмысленный, и плечи ходят ходуном, когда он пытается удобнее устроить руки.

Через повязки и ткань рубашки проступает кровь, стекает вместе с водой. Когда Кая тащат к доскам, сколоченным в виде буквы «Х», он снова пытается вырваться. Одного из стражников удачно отшвыривает к очагу, прямо на стол с металлическими инструментами, второму пытается накинуть цепь на шею, но — удар в хребет, и Кай на несколько мгновений снова безвольная кукла. Этого хватает, чтобы привязать его к кресту — за руки и ноги к перекладинам. Веревки тут же затягивают так, чтобы вскоре Кай не смог чувствовать конечностей. Одноглазый палач похлопывает стражников как хороших лошадей, довольно разрешает:

— Можете идти. Я дальше сам.

И это ощущение, что да, сейчас этот рябой и тщедушный человек правда справится с Каем сам, настолько он беспомощен. Бьет по самолюбию законность происходящего: Кая не вытащат, либо будет уже поздно. Что стоит сейчас палачу отрезать ему руки до запястья?

Палач отходит поднять столик, вернуть на него инструменты, некоторые кладет в огонь. Он орудует любовно, с удовольствием, словно матушка, присматривающая наряды для подросшей дочери. Он еще не приступил, а у Кая уже болезненно ноют связанные руки.

— Есть какие-то пожелания? Если это чтобы я сдох или оставить тебя в покое, то такое я уже слышал. Придумаешь что-нибудь новое, и я не стану начинать с иголок под ребра или гвоздей в пятки.

Где-то внутри тяжело бухает сердце, и словно гонит из раны кровь — беги, спасайся, покидай тело. Но и умирать тоже не хочется. И настолько громко его внутренний голос снова зовет Хаски, что когда приоткрывается скрипучая дверь в пыточную — Каю кажется, что он ошибся снова.

— Я же сказал, что… — начинает палач, разворачиваясь ко входу с раскаленным шилом, но удивленно останавливается. — Ты кто? Я тебя тут раньше не видел.

Одновременно с утвердительным кивком в его сторону Хаски отращивает зубы и собачью пасть, смыкает челюсти на шее палача. Тот уже не может орать, только хрипит. Раскаленное шило то с противным скрежетом соскальзывает с железной брони, то все же попадает в щели между пластинами, в мягкое мясо. Хаски хрустит чужим горлом, как дворовый пес брошеной костью, и держит, пока палач не перестает дергаться. Потом сплевывает тело на пол, поворачивается с измазанным кровью лицом к Каю и улыбается.

— Отличный вид, Кай.

— Поторопись.

— Зачем? — Хаски приближается плавно, становится между ног Охотника, поглаживает внутреннюю сторону бедра. Кай дергается, принимая это за издевку:

— Ты рехнулся?!

— Совсем тебя одного оставить нельзя… — вздыхает Хаски, и Кай начинает злиться на него даже больше, чем на палача.

— Развяжи меня, пока я рук не лишился, — грозится Кай, но взгляд у оборотня меняется — скользит по шраму на шее, по кровавым кляксам на рубашке.

— Я убью его, — обещает Хаски.

— Нет, — Кай больше не просит, тон приказной. — Развяжи меня. Надо уходить, иначе нас обоих тут привяжут.

Хаски, опомнившись, кивает. Ножом осторожно поддевает веревки, чтобы не порезать Кая, но от них уже остается след с сорванной кожей.

Кай не понимает, как до этого мог сопротивляться, кого-то расталкивать, пытаться бежать, потому что сил у него нет даже встать самому, только с помощью Хаски.

— У меня, короче, есть балахон. Нам добраться только до камер, а там будет ход… Ползти придется, правда, но ты мелкий, ты пролезешь. Идти сможешь?

— Да, — Кай собирает остатки сил, самого себя в кучку, выпрямляется.

===

После всего случившегося кажется, что такого мира существовать не может. Словно обратно в больницу вернулся, и все остальное было кошмаром — бережно перевязана рана, замотана грудь. И тело словно не его — легкое и не чувствует боли. Но и попытки поднять хотя бы руку не проходят.

Хаски спит на кровати рядом, но к углу ближе, будто боится его. Лежит прямо поверх одеяла, на животе, лицом к Каю, рот приоткрыт и искривлен, от этого похоже, словно Хаски задирался, да так и заснул. И его присутствие тут тоже кажется сном — Кай протягивает руку, и Хаски сначала перехватывает ее, потом открывает глаза и отпускает. Он садится в кровати, пытается пригладить волосы, не глядя на Кая спрашивает:

— Болит?

— Нет.

— А пошевелиться можешь?

— Нет.

— Хорошо. Значит действует. Я посмотрел, как тебя там располосовали, приложили, и решил, что лучше совсем отрубить.

— Навсегда?

— Нет, — Хаски пожимает плечами, ложится ближе. — Я ж не дурак. Но ты два дня спал под лекарствами. Тебе полезно.

— Где мы?

— В моем доме.

— У тебя есть дом? — Кай и правда удивляется — Хаски никогда не говорил о том, что ему есть куда вернуться. Тут же не просто маленький домик на одного — в таком обычно есть и слуги, и гостевые комнаты.

— Теперь есть. Брат подарил за верную службу. Тут раньше другой оборотень жил, так что слуг всего три человека.

— Слуг? Человека? — слабо шевелятся пальцы, Кай роняет руку на макушку Хаски.

— Слуг. Оборотней. Они неплохие, я приглядываю за ними.

— А дом тебе подарил сын оборотня, которого я убил, — напоминает Кай. Хаски вздыхает, ловит его руку, языком касается запястья, ведет к ладони.

— Кай, ты, давай, не действуй на нервы человеку, который может не приносить тебе волшебного снадобья, от которого у тебя ничего не болит. Никто ничего тебе не сделает. Да и не узнает никто, особенно если ты об этом говорить больше не будешь… — Хаски, пользуясь тем, что Охотник ничего не чувствует, проводит пальцами по клейму на шее. Раньше Хаски не мог его коснуться, потому что это был крест, сейчас — нарушенная татуировка и шрам. Кай только теперь задумывается о том, что единственное волшебство, подвластное Охотникам, — защитные татуировки. И ошейники. — Я рад, что это кончилось, и тебя не заставили выбирать между мной и продолжением своего пути.

Кай как-то не думал об этом. Выбор казался не такой проблемой, как клеймо предателя и объявление его самого вне закона. Что уж говорить о пыточных подвалах.

— Я бы не простил тебе даже колебания, — продолжает Хаски, прижимается сильнее. — И я рад, что тебе не пришлось…

Кай издает нечленораздельный недовольный звук, и Хаски ослабляет объятие, тут же забыв о том, что собирался еще говорить. Только, не глядя ему в лицо, положив голову на плечо, спрашивает:

— Ты ненавидишь меня теперь? За то, что я так думал?

— Это сделал не ты и не твое желание. Ты спас меня. И вообще, знаешь, спорить с хозяином дома, в котором ты лежишь не в состоянии пошевелиться… — недовольно заканчивает Кай, Хаски только глухо смеется.

===

Лето в самом разгаре. Кай привык к новому дому, к нему самому привыкли оборотни. Кажется, они думают, что от службы Кая отлучили за то, что он так прочно связался с Хаски и даже отказался одевать на него ошейник. Кай их не переубеждает.

Но, когда достаточно заживают раны, он начинает тосковать. Пока Охотник отдыхает — где-то умирают люди, которых он мог бы спасти. Но Кай сейчас сам вне закона, любой его выход на дороги, в земли людей, подчиненных Легиону, чреват гибелью. И Каю приходится мириться.

Что-то интересное начинается, когда они с Хаски выбираются в соседний город на рынок за продовольствием. Предупреждает об этом сам Хаски — накидывает на голову Кая капюшон его балахона и тащит в темную таверну, пропахшую кислым пивом и крепким потом. Сначала Кай даже думает, что они прячутся от кого-то, но нет. Все наоборот.

— Да. Мелкий, светловолосый. Шрам на шее поверх креста, — объясняет женщина, стоящая к ним спиной. Голос грубый, фигура мускулистая, прямая, совсем не женская, такие у наемников. Кай делает шаг назад, застыв в дверях, но Хаски тянет его в угол, кивает хозяину таверны за стойкой. — Но он такой жук… Может выглядеть как угодно. Даже бабой вырядиться может.

— Не, таких не знаю, — качает головой трактирщик. На звон монет оборачиваются все немногочисленные посетители, и разговор продолжается: — А, да, припомнил. Маленький. С клеймом поверх татуировки. Он живет в замке к северу отсюда. Говорят, служит там кому-то из оборотней, за то и погнали.

К северу правда замок, но Кай никогда там не был. Казалось бы, спасен, но около стойки появляются двое, выбравшиеся из-за стола рядом.

— Эй, а я тоже знаю одного такого, только в другой стороне. Так, Грэг?

— Да, припоминаю похожего. С клеймом тут только один, и совсем не к северу. Может, тоже уговоримся об оплате?

— Ага. Только денег у нас столько, что можем и тебе приплатить, так что придется подумать, чем отдавать будешь.

Намекнуть он не успевает, женщина укладывает одного носом в стойку, до влажного хруста переносицы, второго складывает ударом в живот, и все это не отводя взгляда от трактирщика.

— Так кто врет? — спрашивает она. Хаски прыскает от смеха, Кай наконец понимает, почему они не сбежали, а заглянули послушать. Он приподнимается из-за стола, в это же время женщина оборачивается проверить, кто дерзнул смеяться.

— Тебя хрен найдешь, мелкий, — жалуется она, пока Кай поспешно снимает капюшон. У Тима нет креста, вместо него красная клякса, похожая гладкий на ожог. Значит, искусственно выводили. И все же — у Тима нет рогов или демонической силы, он почти тот же, если не считать платья. Хаски смеется уже в голос:

— В девку переоделся. Ничего смешнее не видел. За тобой такая серьезная охота, что ли?

Тим хмурится, направляется в его сторону, и Каю приходится встать между ними, хотя он при этом и рискует. Но Тим не трогает его, останавливается вплотную, Хаски давится смехом уже от этой близости. Тим убирает ткань капюшона, потом ворот рубашки, рассматривает клеймо.

— Они думали, что власти врут про твой побег. Пытаются их отвлечь, чтобы не искали, — продолжает Тим. — Месяц ушел, чтобы убедиться, что в пыточных тебя нет.

— Ты его насквозь проткнул в прошлую встречу, — напоминает Хаски. Его игнорируют снова.

— Ты и сам пропал, — произносит Кай. На руку Тима он косится, как на ядовитую змею, — того и гляди сам Тим отрастит рога, откроет врата ада и затащит туда Кая, в свою новую армию, раз тот все равно больше не Охотник.

— Мне надо было подумать.

— Где Барс?

— А солнечный день не похож на ответ? — хмуро переспрашивает Тим. Кай отходит на шаг назад, спиной чувствует, как близко к нему стоит Хаски.

— Так зачем ты меня нашел?

— Как тебе тут? Удобно? Кормят хорошо, никакой опасности, оборотень тебя оберегает. Раны все зализал?

— Ты прямо скажи, чего хочешь? — Кай передергивает плечами, отводит глаза. Тим кивает, направляется к выходу.

— Поговорим по дороге?

Пока они в черте города, Хаски старается не отставать, не идти позади и все вклинивается между Каем и Тимом. У Тима волосы до лопаток, такие же светлые. Кай никак не поймет, настоящие ли.

— Как они так быстро отросли? — спрашивает он.

— Ведьма. Та, что тебя лечила. Она же помогла вывести татуировку. Все помнят, что Тим был Охотником, а баб в Охотники не берут. Пока ни разу не узнали.

— И кто ты теперь?

— Вера. Наемник… — подумав, Тим поправляется. — Наемница.

— И как же?..

— Мне надоели правила, — пожимает плечами Тим. — Этих убивай, тех не трогай.

— Надо же, — ворчит Кай, Тим смеряет его взглядом, который можно расценивать как: «Не нарывайся». — Я хочу сказать, что наемник это не совсем то…

— Поэтому я и отыскала тебя. Ты знаешь, что по своей инициативе в нашу эпоху только двое Охотников отправлялись за стену?

— Не думал об этом…

— И как тебе там? Понравилось?

Кай осматривается — они покинули город, значит, самое время начать говорить о деле.

— Нет, — честно отвечает Кай.

— Вот и мне нет.

Затихает даже Хаски, слушает внимательно и не пытается перебивать, хотя и знает, к чему идет разговор.

— Я успел снять свои деньги. Их хватит на то, чтобы купить там дом. Когда крест вытравили, с Барса сняли ошейник. Рубцы уже пропали, хотя и не так давно.

— Ты будешь притворяться? — не верит Кай.

— А что, сейчас я не притворяюсь? — Тим поворачивается и долго смотрит ему в глаза. Кай кивает, чтобы он продолжал. — Двое друзей, вампир и оборотень, с кем не бывает. Странно, да. Но все же… Устали от этих земель, купили дом там, за стеной.

— Почему один? — не понимает Хаски.

— Если за нами придут, лучше быть вместе. Купили дом. И еще несколько людей из рабов. В прислугу. Живут и никого не трогают.

— На что живут? — сразу спрашивает Кай.

— На то, что заработает наемник. Хрен с ним, раб-наемник.

— Рабыня, — поправляет Хаски. Тим смеряет его недовольным взглядом, понизив голос угрожает:

— Скажи спасибо, что не заставляю отрабатывать твоего «раба» — и совсем другим ремеслом.

Хаски разворачивается сказать что-то, но видит лицо Кая, закрывает рот.

— Что? — не понимает Кай.

— У тебя глаза горят, — замечает Хаски. — Тебе нравится идея, в которой мы против всех за стеной спасаем людей.

— Это похоже на новый смысл жизни, — кивает Кай.

===

— Короче… Вот тут вот они копают. Копают как-то очень близко к стене и явно не самородки там ищут, — Барс проводит пальцем по карте. Расстояние до стены от этой точки и правда с мизинец. Кай заправляет за ухо выпадающие волосы.

— Почему ты не стрижешься? — моментально реагирует Тим.

— Потому что так больше похож на того, за кого себя выдаю, — в очередной раз объясняет Кай. Барс тоже отвлекается:

— Он всегда был твоим поклонником. Просто подражает.

— Нормальная длина волос, — веско и грозно добавляет Хаски. На спинке его кресла висит один из парней в ошейнике — подобранных и оставленных тут. В свободное время Кай и Тим готовят из него что-то среднее между Охотником и тем, чем они занимаются сейчас. Первый помощник, хотя Хаски утверждает, что нечисть тоже нужно и полезно брать к ним. — Что с подкопом?

— Идеально, — Барс руками изображает раскрывающуюся радугу. — Зарежем охрану, вход подорвем, и остальных там просто завалит.

— Ты с каких пор такой кровожадный? — мрачно спрашивает Кай.

— С кем поведешься, — тут же прыскает Хаски. Гостиная просторная, низкий столик и кресла кругом в самом центре, как остров в океане.

— Смешно вам. Если нас раскроют, то без кровожадности не обойдемся, — замечает Барс. Тим фыркает:

— Я думала, на этот случай у нас подъемный мост и ров.

— Нет. На этот случай у нас ты, — Барс пытается быть серьезным, но выдает улыбка. — Мост и ров задержат их меньше. Так что, сегодня не спим? Выдвигаемся?

— Я тогда вздремну, — Кай устало разминает шею, стараясь незаметно спрятать отросшие волосы в ворот. Хаски обращается к нему как к ребенку:

— Ну что, один справишься?

— А как же, — вытягивается тот, закладывает руки за спину и не может сдержать гордой улыбки. Хаски покупал его одним из первых, когда мальчишка был пойман за попытку побега. Купил дешево, со словами: «Все равно на мясо», — и из своих находок гордился больше всего им.

===

Дверь приоткрывается, когда Кай уже засыпает. Недовольный, он запускает в том направлении подушкой, но Хаски спокойно ее ловит.

— Раньше ты перед заданием спать не мог.

— Мало ли что было раньше, — ворчит Кай. Зимы он теперь проводит дома. Осталась опасность, осталось ощущение того, что делает нужное и полезное дело. Если не считать того, что их в любой момент могла окружить догадавшаяся об обмане нечисть, то в целом Кай устроился неплохо. Хаски, скинув обувь, забирается под одеяло, сам пристраивает голову Кая себе на плечо и пальцами расчесывает ему волосы.

— Нормально тебе с такими. Ты правда снова подражаешь Тиму?

— Если собрался остаться, то заткнись, — приказывает Кай. Хаски смеется глухо, но замолкает. Кончиками пальцев проводит по зарубцевавшемуся клейму. Даже те, кто узнавал, что Кай бывший Охотник, только больше начинали уважать Хаски за то, что смог его и добыть, и приручить. Если враги поймут, что они — как монстр, затаившийся тут, чтобы спасать людей и убивать нечисть, они могут сбежать. Стена близко, все всегда наготове.

===

— А я говорю, из своих это кто-то. У людей это разбоем зовется. Иначе почему свидетелей не оставляет? Не по статусу ему тех оборотней резать и их добычу себе отбирать.

— А у добычи кто спрашивал, кто хозяев убил?

— Спросишь ее, конечно… К пузу что ли ухо прикладывать? Знать бы еще к чьему пузу… Как представлю себе погреб этого, кто разбойничает — там наверняка мяса столько, что одному не сожрать. Может, мясников потрясти? А может, они нам и своих же скармливать начали, дешевле ведь, чем людей доставать.

— Ой, заткнись. И без тебя жутко. И так вся работа ночью, — охранник переступает с ноги на ногу, зябко ежится. На тыльной стороне его ладоней жесткая густая шерсть, и челюсть чуть выступает вперед.

— И кого пугаться? Че как человек?

— А смерти все боятся. Вот я с тобой говорю, а чудится, что идет кто-то. И что…

— Тс.

Кто-то и правда идет — мягкие шаги по земле, такие бы человек не расслышал, да и они еще гадают — а не капель ли? Не послышалось?

И вздрагивают, когда на дороге появляются двое: один долговязый, худой, с серебряной цепью, другой ниже, с широким ножом.

— Никого не оставлять в живых, — командует Тим. Кай кивает, смотрит вперед ледяным взглядом и вдруг улыбается:

— Доброй ночи, оборотни. Подскажите, есть ли в лазе за вашей спиной люди, или его копает только нечисть?