Становится с каждым днем теплее, и любой шорох в кустах Кай воспринимает как возвращение Хаски. Что оборотень вернется — он не сомневается. Единственное плохое развитие событий то, в котором Хаски убьют в его разборках. И при мысли об этом Кая ломает, особенно ночами. Словно его с зерном вместе в мельницу засыпали и теперь проворачивают, пока все нервы не сотрут в муку. За Дрода можно не волноваться, а вот Хаски ушел чуть ли не на войну. И Кай жалеет, что не согласился, не пошел с ним. Если честнее было признаться, то мог сделать это там, уже на месте. С другой стороны, сейчас у Хаски могли найтись союзники, а узнали бы они о том, кого тот привел с собой, и против них двоих была бы вся свора. Но ночами Кай все равно привычно шарит руками вокруг, и, не найдя тепла, заворачивается плотнее в рясу.

Хекка с учениками он встречает на одном из трактов, и то именно потому, что осознанно шел в ту же сторону, в которой сгинул Тим. Старый учитель выглядит бодрее двоих амбалов за своей спиной, и все же даже он какой-то поникший и уставший и улыбается скорее по привычке, когда Кай, нагнав, здоровается с ним.

— А, маленький Охотник. Еще живой.

— Слава Богу, — кивает Кай. Хекк смотрит за его спину, на дорогу, по сторонам, потом кивает:

— Один.

— Один, — соглашается Кай. Ученики поглядывают на него с надеждой, что для разговора учитель предложит остановиться и присесть, но тот довольно шустро продолжает путь.

— Так бывает. То один, то толпа. Если что — Охотники как семья, поддержат. Надолго хоть один?

— Не знаю. Есть новости о Тиме? — нетерпеливо спрашивает Кай. Хекк сокрушенно вздыхает:

— Один и тот же вопрос у всех, скоро деньги буду за ответ брать… — шутит он с невеселой улыбкой, тут же пытается ее спрятать. — Пропал Тим.

— Говорят, что сбежал.

— Пусть говорят.

— А на самом деле?

— А на самом деле на его последней стоянке прогоревший до головешек костер, копыта на земле, и где-то у озера следы теряются.

— Копыта? — у Кая холодеет внутри. Хекк кивает уже совсем невесело. — Демоны?

— Добрались, — кивает Хекк, вздыхает. Он прибавляет шаг, и Кай, поняв намек, остается стоять, пока маленького старичка пытаются догнать его молодые ученики.

Когда Кая обучали, вместе с ним было еще двое мальчишек разных возрастов — один постарше, другой помладше. Старший сбежал, не выдержав тренировок, и Гранит не стал его искать, рукой махнул. Младший должен был выйти в этом году, хотя ему исполнялось восемнадцать. Учитель сам решал, когда Охотник готов, просто приблизительно это было в семнадцать лет. Кай до этого возраста пару месяцев не доучился, и его выход на «охоту» выглядел так, словно Гранит его выбросил, потому что ученик уже надоел. Охотники вокруг казались ему бессмертными, не только Тим. Тот же Мэтс вряд ли прохлаждался между собраниями, но вот тоже еще живой. А все же их становилось все меньше, и вот уже, казалось бы, кому-то из Охотников тридцать, в шрамах весь, в разных передрягах бывал, а убит.

То, что Кай стал Охотником, спасло ему жизнь. Если бы не тот побег, его давно бы уже убили, лет в тринадцать-четырнадцать. И Хаски тогда, в чаще, вытащить было бы некому, как и подлечить потом. 

Ни собственные ранения, ни ужас, вызванный существами, с которыми раньше не сталкивался, не вызывали в Кае такого чувства обреченности, которое пришло с новостью о том, что Тим пропал. Что его, возможно, все-таки забрал Акросс. Крест на шее чешется при воспоминании о том, каково это оказаться в аду. Но Тим ведь другой, он не станет просто сидеть, он кровью харкать будет, а все равно оттуда сбежит. Каю очень хочется в это верить, потому что с этой вестью приходит ощущение пропасти за спиной, словно Тим был эдаким атлантом, который держал тылы и почву под ногами. Будто когда Кай или кто-то другой умрет, оставался еще Тим, и его хватило бы заменить всех. От этого у Кая по молодости ощущение такого конца, что впору уверовать в близящийся Апокалипсис. И в это сложное время он — один.

Состояние одиночества кажется ему чуждым. Детство — с Гранитом и другими его учениками. Потом несколько лет держался на эйфории от того, что стал самостоятельным, что теперь он — суровый серьезный Охотник, которого учили убивать. Дрод и Хаски показали ему, как может быть. Что Кай не обязан нести это бремя один, даже в правилах Охотников ничего про это не сказано. Нужна женщина в дороге — возьми с собой женщину, только держи ее от опасности подальше. Нашел того, кто согласился тебе помогать — путешествуйте вместе, но если это нечисть, то надень ошейник на него, потому что нечисти доверять нельзя. Никто не обязал Охотников путешествовать по одному, и они при первой возможности обзаводились компанией. До этого Кай принимал все как должное, но теперь ждет с нетерпением возвращения Хаски.

===

Рана на руке успевает зарубцеваться, когда в одной из деревень крестьянин, пустивший Кая на ночь в свой дом, садится напротив, готовясь рассказывать.

— Это, — он облизывает губы и, сцепив руки в замок, смотрит в пол, — вы ж посланники Божьи на земле?

Начало Каю уже не нравится. Те, кому нужна помощь, выглядят и обращаются по-другому и обычно при старосте, если он в деревне есть.

— Смотря для какого дела, — кивает Кай.

— Для хорошего дела, — тут же заверяет крестьянин и понижает тон. — Хозяин наш, граф, совсем распоясался. Кроме налога с нас еще дерет денег. Оставляет так, чтобы зиму протянули, и…

— Охотники имеют дело только с монстрами, — останавливает Кай, и только из вежливости прибавляет: — Нас повесят, если мы убьем человека.

— Так никто и не узнает. А мы заплатим! Мы так заплатим, как ни за какого монстра не дадут! Все, что ему в налог отложено — тебе отдадим.

Кай поднимается, подхватывает от порога свой мешок. Ночевать в доме человека, которому не смог помочь — против его правил. Тем более, если тот просит о такой работе.

— Ну господин Охотник, — канючит крестьянин, будто ребенок, — на кого еще нам надеяться, если не на вас?

— На себя, — честно отвечает Кай, открыв дверь.

Он не стал бы верить на слово, но и наказание за убийство все еще морозит ему спину так, будто он согласился. Уже давно разгар весны (Хаски нет чуть больше месяца), и ночевать в лесу не так уж холодно. В соседний дом Кай не стучится, уходит в чащу леса по тропинке, и привал ищет только когда темнеет окончательно.

Кай успевает пожалеть о своей принципиальности ночью, когда просыпается от треска веток где-то далеко, словно два каменных медведя продираются через заросли. Сначала Кай прислушивается, потому что лес — место общее, и что бы по нему ночью ни шаталось, это его личное дело, если оно идет мимо.

Но оно не идет мимо. Треск движется в сторону Кая, более того — по той же тропинке, по которой Кай пришел сюда. Он подхватывает свои вещи, поспешно ослабляет ножны, заряжает пистолет и бежит от места стоянки дальше, в заросли. Что бы оно ни было, а сталкиваться с ним Каю бы не хотелось, будь он хоть трижды Охотник. И все же он понимает, что раз оно идет по его следу, то столкнуться придется, но ждать спокойно на месте стоянки слишком рискованно. В зарослях Кай выбирает массивное дерево, которое не свалить, закидывает мешок в ветки и забирается повыше над землей, чтобы самому затеряться в кронах, но видеть, что за ним идет. И все же внутри что-то трепещет, неприятно дергается от каждого шага, и кажется, что идут за ним два великана, оба с это дерево ростом.

Сначала в пределах видимости появляется стройный силуэт в балахоне, обманывается и проходит без спешки под деревом, дальше. А потом, ломая мелкие деревья, из чащи вываливаются они — два звероподобных демона, похожих на того, с которым был Акросс. У одного из них шрам через правый глаз, вокруг него кружатся мухи, как около мертвеца, но он все равно не замечает их. На пасти у каждого демона веревка. Как собаки, они обнюхивают землю, и оба останавливаются у дерева и задирают головы, масляными свиными бусинами глаз уставившись прямо на Кая.

— Этот шуганый какой-то, — женский голосом говорит вернувшийся преследователь в балахоне. — Может, он нам не подойдет, мальчики? Проще убить?

Демоны пытаются облизнуться. Кай, глядя на это скептически, прицеливается без спешки и первую пулю пускает в последний целый глаз раненого, и в эту свиную бусинку попадает. Демон завывает, бьется лбом о ствол дерева — раз, другой. Оно покачивается, и перезарядить у Кай получается не сразу, удержаться важнее.

— Думаешь ловкий, да? — раздается из-за спины — погонщик в балахоне уже на ветке за ним, и Кай поспешно спрыгивает. Здоровый демон поднимается на задние лапы и открывает передние, как для объятий. Кай хватается за ветку, уходит в сторону, спрыгивает на мягкую влажную почву и сразу перекатывается. Второй демон продолжает подпирать дерево, он больше не опасен, в первого Кай направляет дуло и стреляет в переносицу. Тот мотает головой, и по морде скатываются алые капли, но демон еще жив. Сверху плавно спускается женщина в балахоне, оглядывается на поверженного демона.

— Ладно, — соглашается она, — будет толк.

И, как коня, бьет раскрытой ладонью второго демона. Тот разгоняется, но Кай успевает откатиться в сторону. Пистолет убирает за пояс, на него сейчас нет времени. От второго забега спасается, подтянувшись на ветке, но надолго там не остается: дерево тонкое и от прямого удара сломается. Почти задевает лезвием ножа подкравшуюся тень в балахоне, отвлекается на разворачивающегося демона. И сразу следом — удар в основание черепа, и мир словно погружается в воду, становится слишком быстрым. 

Кай падает на колени, рука с ножом опускается безвольно. Всего секунда-две этой слабости, но именно в это время на него налетает туша демона, сгребает в охапку и, не сбавляя хода, неуклюже тащит его дальше, придавив руки к телу, и не пошевелиться.

===

Слепой демон ориентируется на запах, сбивает углы, но все же тащит Кая за вторую руку. Иногда демоны расходятся дальше друг от друга, тогда Кай боится, что его разорвут. Его несут через каменные ступени по замку, раскаленному, как печь зимой. Все попытки сопротивляться или бежать подавляются непреодолимой физической силой. Кай не понимает только, почему его не убивают? Кажется, им пересчитывают все ступени, прежде чем втащить в просторный кабинет. За массивным столом, за которым ее почти и не видно, девочка подросток. Вот только глаза у нее алые, а над ушами два завитых рога. Кай удивляется даже не этому — у окна стоит спокойная Гидра, и выглядит она как гостья.

— Это и есть Кай? — девушка выбирается из-за стола, обходит его по кругу и нагибается, чтобы рассмотреть лучше. Охотника укладывают животом на пол, щекой прислоняют к горячему камню. — Помяли чуток, — глаза, несмотря на цвет, ледяные, оценивающие, совсем не детские. Кай молча, прикусив изнутри щеку, смотрит на Гидру. — Он правда так хорош?

— О, Кай один из самых талантливых Охотников. Он уже сейчас почти сравнялся с Тимом, — сладким голосом заверяет Гидра, рассматривая Охотника так же насмешливо. Вот только она врет, Кай никогда не мог сравниться с Тимом, и всегда были Охотники сильнее него. — Только это же расточительство, бросать его сразу к зверю. Он должен увидеть, что ему грозит.

— Да, — соглашается девушка прохладно, Кай переводит взгляд на нее. — Я Гиена, Охотник. В аду так скучно… Никто не умирает. Поэтому я выбралась на поверхность и устроила тут… Тебе знакомо слово Колизей? Арена? Грешники рассказывали. Когда голодному льву выбрасывают человека. Лев? Видел на картинках? — Кай молчит, но взгляда не отрывает. Гиена вздыхает. — И чего я тут распинаюсь?.. Сам все увидишь скоро.

Из кабинета его вытаскивают уже в клетке: невысокая, в ней нельзя встать, она похожа на большую птичью. Руки за спиной цепью крепятся к одному из прутьев. Тащат ее на толстых ветках те же два демона, один из которых так и не прозрел, продолжает ориентироваться по нюху. Его несут узкими сырыми коридорами, больше похожими на пещеры, а навстречу попадается разнообразная нечисть, по виду — слуги. Они радуются так, словно Кай — диковинная зверушка в клетке. Один из них, внешне похожий на жабу, откладывает коробку и увязывается за клеткой, морда у него при этом непроницаемая, лишенная эмоций, а глаза навыкате, внимательные, даже не моргают. У Кая от него мурашки по коже, и он выдыхает с облегчением, когда у лестницы монстр останавливается. Кая вытаскивают на открытую площадку, на возвышенность, остальное пространство спускается вниз, ступенями, а в центре небольшая площадка, ровная, засыпанная песком. Прямо как огромная каменная глубокая тарелка, и по краям ее сидят те, кого у Охотников принято считать чудовищами. Гиена появляется справа, в платье, которое ей велико. Она вплотную подходит к клетке, улыбается приветливо, и что-то острое, по ощущениям шило, втыкается Каю в лопатку, и он прикусывает губу, чтобы не закричать. Не от боли, а от собственной беспомощности.

— Сегодня не так много народу, там мелкая рыбешка. Когда будешь выступать ты, тут будет не протолкнуться.

Снизу крик — кто-то отказывается выходить, уговаривает громко, клянет собравшихся.

— О, ты не будешь таким шумным, Охотник. Ты за все время тут не проронил ни слова, — вздыхает Гиена и убирает от Кая шило, подходит ближе к бортику, чтобы лучше рассмотреть.

Открывается решетка снизу, напротив Кая, и он тоже подается вперед, насколько позволяют путы. Оттуда выбирается человек в рясе Охотника, высокий, светловолосый, тощий, с массивной цепью вокруг бедер.

Узнать-то Тима просто, только Тим это внешне, двигается он неспешно, как живой мертвец. Переставляет тяжело ноги, и лицо у него без эмоций, бледное. Кай пытается понять, что именно не так, с ужасом присматривается, не умер ли Тим. То, что кричит внизу, при виде такого противника успокаивается и, пользуясь этим состоянием, бросается на Охотника, попав в поле зрения Кая. Это зеленая болотная тварь, не особо опасная, Тим таких мог пятьдесят уложить, не запыхавшись. Но то было в его лучшей форме, что теперь с Тимом — неясно.

Охотник будто в себя приходит, стоит врагу приблизиться. Это похоже на бросающегося паука — только что был спокоен и вот уже рядом, рубит наискосок ножом, так чисто, что тот не задерживается в костях. Хватило бы и этого удара, но Тим замахивается и рубит уже с другой стороны, снова наискосок. Когда тело падает, он опять переходит в невменяемое состояние и разворачивается к своей норе. Это тот Тим, чью личность стерли, оставили только реакции и инстинкты.

— Твоя задача быть чуть более удачливым и продержаться там дольше. И быть интереснее, — учительским тоном рассказывает Гиена. — Чтобы тебя не мучила совесть, я волью в тебя такой же отвар. Два Охотника на одном поле и правда то еще зрелище.

Впервые она улыбается, задумчиво прижимая палец к губам.

Так же, как безвольное мясо, Кая уносят в темные подвалы, единственным плюсом в которых — прохлада. И уже там его наконец перестают вертеть, как игрушку, — вышвыривают в комнату с железной дверью и решеткой на ней и оставляют в покое, даже еды и воды не приносят, а впрочем, Кай есть бы и не стал.

Когда замок постепенно затихает, у двери появляется знакомая рожа, довольная настолько, что Кай почти принимает его за предателя.

— Что ты тут делаешь? — мрачно спрашивает Кай. Барс раскланивается:

— Слежу, чтобы этому придурку голову не оторвали.

— Плохо следишь, — бросает Кай, вампир пожимает плечами:

— Ну, она у него пока что на плечах, да? — потом уже серьезнее, прижимается к прутьям вплотную. — Ты с ведьмой знаком?

— Да, — быстро отвечает Кай.

— Значит не обманула, — сам себе кивает Барс. — Она тебе поможет.

— Она меня отдала сюда, как она мне поможет? Почему ты не можешь мне помочь? — отчаянно шепчет Кай, быстро осматриваясь по сторонам. Барс спокойный, смотрит на него, но улыбка становится грустной, он чуть наклоняется:

— Хотел бы помочь. Правда. Но я тут единственный барьер между Тимом и всеми этими отморозками. А вдруг не получится?.. Ведь тебя тогда убьют. И меня следом убьют, и Тим останется один.

Кай смотрит на него некоторое время молча, в надежде, что ослышался, или что Барс пошутил, ведь он даже теперь улыбается. Но вампир тоже больше ничего не говорит, ждет, что Кай поймет его.

— Я… — Кай проглатывает беспомощное «спас тебя», потому что сейчас оно совершенно бесполезное и жалкое. Сглатывая это чувство, он отходит от прутьев, потому что Барс все еще ждет чего-то, а уйти отсюда нельзя, чтобы больше его не видеть. — Я не мясо.

— Прости меня, — просит Барс, но все равно не уходит. Зачем вообще приходил? Облегчить совесть? — Я надеюсь, что у ведьмы получится, а то буду чувствовать себя виноватым.

Кая впервые так откровенно променивают на Тима, и пожалуй что да, конечно, Барс прав. Кая-то теперь точно убьют, а Тима еще можно защитить, вытащить, главное сейчас рядом быть. И в то же время так отчаянно не хватает Хаски, уже не как самого дорогого человека, а как того, кто всегда будет на стороне Кая, и для кого Кай будет важнее даже Тима, даже собственной жизни.

Барс порывается сказать еще что-то, может быть, успокоить, но оба вздрагивают от женского голоса:

— Иди наверх. Потом перед ним извинишься.

Барс кивает, бормочет легкомысленное: «И то верно», — и выходит, место напротив Кая занимает Гидра с глиняной чашкой в руках.

— Я не буду ничего пить, — покосившись на нее, нервно отказывается Кай.

— Простая вода.

— Я тебе не верю.

— Именно мне и надо верить, Кай, — почти ласково отзывается Гидра, тоже прислоняется к прутьям. — Потому что у меня простая вода. Я сказала им, что напою тебя отваром. Что смогу обмануть тебя, потому что эта дура и Тима под зельем тебе показала, и тебя обещала напоить. Но это вода. Из моих рук — вода. Если не выпьешь — в тебя вольют силой, и там я уже не успею заменить на воду.

— Зачем ты это делаешь? — глядя то на чашку, то на ведьму, спрашивает Кай. Та пожимает плечами, заводит прядь волос за ухо:

— Выполняю свое поручение.

Кай смотрит ей в глаза, морщится, прежде чем произнести:

— Под ареной круг.

— Он должен сработать на кровь Охотника. Но Тим… Она заведомо бросает ему недостаточно сильных, чтобы его ранить.

— Нет, — отказывается Кай. Его нервирует та ситуация, в которой он оказался, и то, что все выходы ведут в новые ловушки.

— Кай, это уже не от меня зависит. Тебя завтра выбросят на арену, и он тебя убьет, потому что он ничего не соображает, он убивает все, что ему кидают.

— Это именно ты! Ты подсказала ей поймать меня! — повышает тон Кай, настолько, что их уже могут услышать.

— Я, — соглашается Гидра, становится спокойнее, циничнее. — Так же, как ты отдал меня мещанам, чтобы меня убили.

— Они бы не убили, — ворчит насупившийся Кай.

— Мне плечо насквозь продырявили. Шрам остался. Представляешь, как больно было?

— И теперь надо, чтобы продырявили меня?.. Да ладно бы просто продырявили, я бы понял, если бы в той ситуации мое ранение могло нас обоих спасти лучше, чем твое. Но ты меня используешь, чтобы Тима отдать Акроссу, это ведь другое. Этого я не могу тебе простить.

Они, должно быть, сговорились, потому что после этих слов Гидра улыбается мягко и с жалостью:

— Не прощай. Но ты наверняка хочешь пить… Воду-то ты можешь от меня принять, чтобы в тебя силой отраву не вливали?

— Как я могу верить, что это вода?

Гидра прикасается губами к чашке, делает пару глотков, потом протягивает Каю.

===

Барс, прямо как служанка, складывает простыни, разбирает кровать. Цепь убрана на стену вместе с ножом, сам Тим сидит в кресле, как кукла, смотрит в пустоту. Его опаивают трижды в день, хотя достаточно и раза, и почти все время Охотник либо спит, либо сидит, уставившись в одну точку, либо сражается. Барс остается около него верным псом — переодеть, постелить, отмыть от крови. И каждый день обещает себе, что скоро сможет его вытащить отсюда.

— Там Кай внизу, в подвале. Наверное, зря они тебя спаивают, ты и так был бы рад ему голову открутить, — невесело шутит Барс и улыбается, раскладывает на постели подушки. Сам он спит в соседней комнате, готовый прибежать сюда на любой шорох. И все надеется, что шорох этот будет означать, что Тим наконец пришел в себя. — Да и вообще… Кажется, ты именно об этом мечтал, да, Тим? Ничего не помнить, ничего не чувствовать, только рубить кого попало… А еще чтобы тебя в покое…

Барс оборачивается, когда открывается дверь. Гиена в проеме, за ее спиной еще две служанки, но она жестом велит им уйти. Входит в комнату, останавливается прямо напротив Тима, сверлит его заинтересованным горящим взглядом. Барс для нее — все равно что болонка, только говорящая.

— Рассказывали, что Тим никого к себе не подпускал, — задумчиво начинает Гиена, и Барс, придуриваясь и едва сдерживаясь от смеха, докладывает:

— Истину говорят, госпожа. Девкам дворовым при попытке себя коснуться руки выворачивал. Крестьянок при намеке на симпатию с их стороны слал по-матерному.

— Так что же, девушки у него не было?

— При мне не было, — кивает Барс и не может перестать как-то по злому веселиться. Гиена наконец поворачивается к нему, пренебрежительно велит:

— Выйди пока. Я тебя позову.

Барс кланяется, выходит в коридор, но остается стоять у двери, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Что-то в нем еще пытается веселиться, в ожидании того, что скоро случится. А в то же время царапает изнутри — ведь он так привык, что Тима может трогать только он. Когда раздается грохот, Барс уже прыскает от смеха, готовый отвечать: «Так и не спрашивали» или «А я думал, на войне оторвало», — но вывалившаяся из спальни возмущенная Гиена не говорит ничего. Только бьет в живот своим любимым шилом, потом локтем в затылок со всей силы. Но, даже валяясь на полу, Барс не может перестать смеяться.

— Подонок, — выдыхает Гиена, но оставляет его в покое.

Когда затягивается дырка в животе, Барс возвращается в комнату, снимает испачканную в крови рубашку и оборачивается. У Тима расстегнуты три верхние пуговицы рубашки, но он такой же неживой и кукольный. Барс садится напротив на корточки, шепчет, поглаживая ладони Тима:

— Завтра. Ты Кая сильно не бей, потому что потом вас обоих спасут. И мне будет так стыдно, что я променял его на тебя.

===

Когда за ним приходят, Кай сидит на лавочке напротив решетки, уставившись перед собой застывшим взглядом. У прутьев снова та женщина в балахоне, только на этот раз капюшон снят и видны язвы на лице, какие остаются на коже суккубов от святой воды. Звероподобный демон за ее спиной только один, зрячий. Суккуб еще присматривается к лицу некоторое время, потом осторожно открывает дверь, отходит за демона.

— Встать, — как дрессированному, приказывает она. Охотник подчиняется. — За мной.

Между ними по-прежнему топает демон, передние лапы волочатся по полу, безвольно висят толстые пальцы. Кай идет впереди, без спешки, минимум движений. Они спускаются куда-то на нижние этажи. Вчера рясу у Кая отобрали вместе с оружием и ножнами, теперь заводят в комнату, где его вещи аккуратно сложены, оружие почищено и заточено. Словно ему хотят дать хоть какой-то шанс на сопротивление. Но это же Тим, их не нужно ставить на одно поле и заставлять сражаться, чтобы понять, сколько Кай продержится против него. Достаточно сравнить то количество умертвий, что за год убил Тим, и то, что уничтожил Кай.

Пистолет и рясу ему не отдают, но нож в ножнах на поясе крепят, даже со знанием дела, крепко. Демон ждет у двери, суккуб заканчивает с приготовлением и, уже успокоившись, разворачивается к выходу.

— Надо сказать… — начинает она и пошатывается, когда нож протыкает ее насквозь через грудную клетку. По инерции Кай сохраняет все то же отрешенное выражение лица, оно словно дает ему еще несколько секунд собраться с силами. Демон тоже это время не реагирует, а потом разевает пасть зареветь. Через открытый рот Кай и протыкает ему горло ножом, проворачивает, хотя может остаться без руки, если враг просто сомкнет зубы. Блекнут темные свиные глаза, туша опадает на пол.

Из комнаты Кай выбирается в балахоне суккуба, и он ему велик, но в глаза это не бросается. Он проходит мимо суетящихся слуг, мимо мраморных лестниц, через жаркую общую залу. Сейчас, один, он Тима вытащить не сможет, но выбраться отсюда и позвать на помощь — это да. Главное успеть уйти. Но удача Кая заканчивается на той комнате, где ему возвращают нож, и за несколько шагов от главной двери его окликает Гиена:

— Щелочь, а где Охотник? Разве не ты его готовишь?

У Кая, пожалуй, впервые ступор. Он не знает, должен ли кланяться, как ответить, как быть с голосом, поэтому так и стоит спиной к лестнице.

— Щелочь? — зовет снова Гиена, уже с подозрением. Начав разворачиваться, Кай незаметно вытягивает из рукава нож.

Ближайший слуга падает, разрубленный, не успев осознать всей опасности. Следующий бросает об пол блюдо с дымящейся картошкой, пытается схватить Кая и получает лезвием по рукам, успевает отползти, пока Охотник отвлекается на следующего. Но они бегут на него, как муравьи, — слабые, но их много, Кая спасает только то, что убивать его не собираются. И помогает ему это недолго: попытавшись вырваться из этой кучи, Кай спотыкается, толпа наваливается сверху, и, повернув голову, взглядом он упирается в туфельки стоящей в шаге от него Гиены.

— Она говорила, что ты выпил, — вздыхает огорченно, велит кому-то стороне: — Ведьму тоже поймайте, если еще не сбежала. Ее сразу после него зверю кинем.

Пол ходит ходуном, когда подбегает слепой демон, вытаскивает Кая из шевелящейся кучи, больно сжав ребра.

— Безоружным тогда вышвырнете. Будет не так интересно, но он бы все равно сдох, — приказывает Гиена, подняв с пола окровавленный нож Охотника. А потом холодный взгляд обращается к Каю, уже не таким спокойным тоном она заверяет: — О, твое счастье, что они все пришли посмотреть, как ты сдохнешь. Иначе я бы тебе все кости переломала. Для начала.

Протащив его по всем полам за сложенные руки, демон слепо бьется о прутья решетки, и, потерев вскочившую шишку, открывает дверь на арену, швыряет Кая как можно дальше. Охотника дважды переворачивает, прежде чем он останавливается, и его тут же оглушают вопли ликующей толпы. Трибуны мало того что заполнены — монстры разных мастей жмутся к бортику, лезут через головы.

Тим уже по центру, смотрит вперед, как слепой, но на грохот, который получается от Кая, голову поворачивает и больше не двигается. Закрываются прутья, демон садится около них сторожить, чтобы никто не попытался сбежать.

Кай разгребает песок. Над этим местом уже ночь, солнце давно зашло, и освещают арену только факелы. Кай скорее нащупывает, чем видит: в камне под песком вырезаны линии пентаграммы. Тут одной каплей крови не обойтись, но и Тим вполне в состоянии кишки ему выпустить.

Кай успевает подумать, что если он не будет сражаться, то и Тим его не атакует, но тут же разочаровывается в своей идее: Тим едва не срезает ему череп по диагонали. Кай успевает уйти в сторону, переворачивается. Затянувшуюся на ноге цепь он ощущает также остро, как нож под сердце. Так же чувствовала бы это пойманная на крючок рыба — дыханием близкой смерти. Во время падения Кая хватает только на то, чтобы подло, из отчаяния, швырнуть горсть песка в лицо Тиму. Пока тот протирает глаза, Кай успевает высвободить ногу. Цепь, как промахнувшаяся змея, снова медленно ползет к Тиму, который еще щурит один глаз. Мельком Кай замечает, как к решетке подводят и Гидру со связанными за спиной руками, но пока не пускают на арену. Барс был прав, ему нельзя было помогать, да и связываться с ним оказалось чревато.

Кай упирает одну руку в колено, стирает другой пот, наблюдая за Тимом. Два оружия, с одной стороны, — очень опасно и действенно, с другой стороны, сила рассредоточивается между ними, и можно попытаться отнять у Тима хотя бы нож. Хотя Кай не представляет, что будет делать потом — Тима ему не убить, с арены не выбраться. В этой ситуации даже Акросс кажется меньшим из зол, но таким же недопустимым. Когда Тим бросается на него снова, Кай наклоняется влево, поднимает руку перехватить нож за рукоятку, но получает цепью в висок. Кай падает в песок, Тим прижимает его грудь ногой, снова замахивается цепью.

Удары не точечные, куда придется — в лицо, в плечи. Некоторые бьют в землю рядом с Каем. Несколько ударов — и Тим отступает, перехватывает удобнее нож. Кай через звон в ушах различает ликующий гул толпы. Тим — их герой, а Кай — мясо. Он переворачивается на живот, приподнимается, пытается отползти, тело слушается с трудом, с запозданием.

А потом обжигает болью — Тим втыкает в него нож, в спину, под лопатку, лезвие проходит насквозь. Мир постоянно теряет фокус, становится то четким и слишком ярким, то расплывчатым. В секунды его четкости Кай видит лезвие широкого ножа и как стекает по нему кровь, несколько капель впитывается в песок. Уже ничего толком не соображая, Кай подставляет ладони под кровавую капель, потому что если она попадет на рисунок — явится Акросс и заберет Тима. Того самого Тима, который пытается его убить. Но крови слишком много, она просачивается между плотно сжатыми пальцами и все равно разбивается о землю. Тим выдергивает нож, пинает Кая, чтобы положить на землю, замахивается снова.

Прежде чем он успевает ударить, линии рисунка под песком начинают светиться. Это останавливает Тима в том же положении, словно он окаменел вдруг. Кай еще видит, как осыпается песок и в центре арены открываются врата с языками пламени. И как в ужасе бегут чудовища, до этого с удовольствием наблюдавшие за представлением.

Акросс рассматривает Тима с улыбкой, чуть наклонив голову. Охотник смотрит на прежнюю жертву секунду-другую, потом поворачивается к демону. Снова в воздух взлетает цепь, подняв фонтан песка, но Акросс ловит ее, дергает на себя и под живот перехватывает сопротивляющегося Тима. Получает от него ножом в висок, в ухо, в плечо, но раны затягиваются на глазах, а Акросс даже не вздрагивает, ему не больно.

— Какого черта они с тобой сделали? — спрашивает Акросс, отшвыривает Тима от себя, поднимает руку с открытой ладонью. Тим останавливается на носках, его словно тянет к Акроссу, и в то же время что-то удерживает на месте, его выгибает. А потом и вовсе складывает пополам и рвет на песок.

Пока Тим приходит в себя, одновременно происходят два события: Гидра, по пути скидывая с рук веревки, вбегает на арену; Акросс, тоже всего лишь пассом одной руки, вытаскивает Гиену с трибун в нескольких шагах, ставит перед собой. Всклокоченная и недовольная, она похожа сейчас на избалованного заигравшегося допоздна ребенка.

— Тебя отец искал, — сообщает Акросс.

— Да пошел он… — ворчит Гиена, пытается вырваться, но ее словно в невидимый кулак сжимает, и не сбежать.

— Я тебе говорил не трогать мое. А все в аду знают, что Тим — это мое.

— Акросс! — испуганно окликает Гидра, склонившаяся над Каем. У нее руки в крови, она стаскивает с себя верхнюю рубашку, пытается зажать кровоточащую рану. — Акросс, помоги ему!

— Позже, — отвечает тот, легким движением вышвыривает Гиену в открытые двери ада. И тут же его череп рассекает надвое охотничьим ножом. Акросс вздыхает, оборачивается, придерживая половинки, пока они срастаются. Тим пытается отдышаться, нож держит наготове.

— Зачем ты это делаешь? Я тебе что, враг? — расстроено спрашивает Акросс, протягивает к Тиму руку и тут же получает лезвием по открытой ладони, отдергивает ее и дует словно занозил. — Тим, совсем не хочешь меня слушать. Я тебе желаю только добра, — голос ласковый, проникновенный, и когда Тим пытается напасть снова — тем же пассом Акросс прикладывает его оземь. — Я так долго бегал за тобой. Влюбленный юнец давно бы плюнул на даму сердца, будь она настолько неуловимой. Я нес тебе дары, Тим. 

Тот приподнимает голову, смотрит ошарашенно — рядом с Акроссом два человека, только появившиеся здесь: женщина в красивом платье и мужчина с пышной бородой. Такие же, какими Тим их навсегда запомнил.

— Ты же говорил, что тут наша дочь? — недоверчиво морщится женщина.

— Столько лет прошло, многое могло измениться, — задумчиво тянет Акросс, тут же раздраженно отмахивается на оклики Гидры — не до нее.

— Вера? — на пробу окликает отец. Тим спокоен, уже забыл, как надо откликаться на это имя, да и реакции у него никакой. Акросс с улыбкой, как фокусник, стирает две фигуры, отряхивает руки. Тим продолжает смотреть исподлобья, настороженно, но больше не атакует.

— Как ты думал, где они? В раю что ли? — смеется Акросс. — Торговец и его жена, пытавшаяся продать единственную дочь подороже? Ты можешь по ним не скучать, твое дело.

— Уходи, — сдерживаясь, приказывает Тим, сматывает цепь, на вид он уже спокоен.

— Это еще не все дары, — Акросс оказывается вплотную с ним, перехватывает поднявшуюся для удара руку Тима, дергает его на себя, разворачивает к воротам. Охотник отчаянно пытается вырваться, решив, что его в ад затащат силой, но замирает, когда из дыры выносят черную от копоти клетку. Внутри тощий мужчина с впалыми щеками, и теперь, столько лет спустя, Тим узнает его быстрее, чем родителей. Еще раз дергается проверить захват, сжимает зубы.

Мужчина его не узнает, загнанно осматривается по сторонам. Прутья клетки усеяны шипами, направленными вовнутрь.

— Я выкупил его у брата, этот некромант стоил мне доброй сотни душ, — шипит Акросс, ослабляет захват, и Тим вырывается, но больше ничего не делает. Акросс продолжает уже громче: — Будешь убивать его хоть по сто раз на дню! Как пожелаешь — расплавленное железо, кормить иголками, скармливать ему его же кишки. Когда кончится фантазия…

Только что здесь почти никого не было, и вот уже полная арена демонов. Они стоят безмолвно, как статуи, и все смотрят в центр.

— Твоя армия, — кивает довольный Акросс. — Скажешь им умереть — они умрут. Прикажешь убить всех врагов — убьют. К тому же…

Акросс пытается взять Тима за руку, тот уворачивается, прячет ее за спину, как ребенок.

— Я сделаю тебя сильнее, чем сейчас. Намного сильнее. Ты же видишь, как я могу. И ты сможешь так же. Даже нет… Я так могу только потому, что я уже демон. А ты будешь сильнее, чем я. Смотри, — снова пасс рукой, и Тим пытается увернуться, но его тоже ловит в невидимый кулак, сжимает. Охотника скручивает, что-то хрустит, но он терпит молча. Длится это всего пару секунд, а потом Тим падает на колени. Акросс подходит сам, садится на корточки. Посреди моря чудовищ только они двое и клетка с некромантом. Гидра теряется где-то за спинами этих монстров, слышен только ее обеспокоенный голос, но Акросса она больше не зовет, пытается справиться сама. Тим поворачивает голову туда, Акросс говорит ему в затылок:

— Я сотру твою память. Будешь жить с чистого листа. Думать, что ты всегда был демоном. Никто не убивал твою семью… Никто не забирал тебя в плен. Не сажал на цепь, как пса, — и, едва различимым шепотом, с замершей над плечом Тима рукой, на волосок от соприкосновения. — Никто не насиловал тебя.

Тима дергает сильнее, чем когда Акросс пытался его раздавить, показывая свою силу. Охотник зло оборачивается к нему, но Акросс с улыбкой поднимает руки, направляется к вратам. В яму заносят клетку с полумертвым от страха некромантом, ряд за рядом начинают исчезать войска демонов, Тим по-прежнему стоит на месте, осматривается по сторонам. А потом раздается ласковое: «Тим», — и он оборачивается к вратам. Акросс ждет, протянув ему руку, словно приглашая на танец. Тим два шага топчется на месте, потом снова, как опоенный, идет в сторону демона и открытых за его спиной врат. Улыбка Акросса становится шире, превращается в оскал победителя.

Среди общей тишины, в которой уже даже Гидра не зовет, слышится суетливое: «Пожалуйста, разойдитесь. Можно, я?.. А, спасибо. Я пройду, ладно? Мне туда, да, у меня там друг». Барс буквально вываливается из оставшихся рядов демонов, его никто не трогает. Быстро глазами находит замешкавшегося Тима. Видно, как Акросс пытается его перехватить, но Барс подныривает под эту силу, выпрямляется уже около Тима, сгребает его и с ним едва не падает. Все так же исчезают демоны. Хмурится Акросс, который уже почти победил.

— Ты куда собрался, а? — Барс, согнувшийся, трясет Тима за плечи, пытается улыбаться, но неловко. — Ты для этого что ли? В аду сидеть, прошлые раны зализывать? Ты их восемнадцать лет все зализываешь и не нализался еще? А родителям ты там сильно нужен? Главным демоном, они всегда мечтали, наверное, да? А забыть все, прямо мечта твоя, да? И меня забыть?

— Отпусти, — неуверенно, но Тим пытается от него отделаться, оттолкнуть. — Не твое дело.

— Да как не мое дело?! Ты совсем тупой, да?! — Барс уже кричит, улыбки больше из себя выдавить не пытается. Акросс подбирается ближе, перехватывает вампира за ворот, пытается пока вежливо убрать от Тима, и Барс отмахивается, снова весь подается вперед. Одной ладонью придержав Тима за затылок, чтобы не сбежал, Барс наглеет настолько, что целует его, и из-за этого теряется даже Акросс, отступает на шаг, не мешает. Вспоминает о том, что его, кажется, звал еще кто-то, и оборачивается — у Гидры сжатые в линию побелевшие губы и блестящие от слез глаза. Ее рубашка уже красная от крови, испачканы руки. У Кая лицо такого же серого цвета, как песок под ним.