20 ноября 2022, 09:58

* * *

Небо ещё синее и холодное, как бывает только ранним летним утром, когда солнце по-прежнему не встало и не накалило горизонт розовым цветом. Вся деревня спит, в том числе и смертохваты. Они чуткие звери, но находятся ближе к пустым стойлам, и поэтому Иккинг видит возможность пройти мимо них незамеченными. Он мельком оглядывается из окна, немного задерживается взглядом на синих крышах домов и небе, которое сливается в своём холоде с ними, а потом тихо-тихо спускается вниз. За плечом висит кожаная сумка, кинжал на бедре, взятый по привычке, а не из злых побуждений, и плащ без меха. 

— Ну, и куда ты собрался в такую рань? 

Иккинг почти проглатывает сердце и чувствует как по спине пробегают тонкие иголки. Он оборачивается, не успев сделать и пары шагов от дома. Гриммель встречает его слегка напряженным от недосыпа взглядом и натянутым лицом, он стоит в лёгкой рубахе и штанах, не обращая внимания на утреннюю прохладу. 

— Я…Я-

Его не прерывают, не одергивают и сам Гриммель больше походит на статую, нежели на человека. Он продолжает прожигать Иккинга нечитаемым и вечно холодным взглядом; он не был зол, мужчина всегда так смотрел на всех (если был заинтересован в ответе собеседника): равнодушно, долго, не моргая и словно бы те отголоски эмоций, что были в нем, сейчас спрятались под ледяной поверхностью взгляда, став нечитаемыми и неясными. 

— Мне не спится, — Иккинг очень неловко теребит лямки своей сумки и поджимает губы, — Не хотелось сидеть дома.

Наконец мужчина отмирает: он медленно склоняет голову, отрывает изнуряющий взгляд от парня и очень внимательно и липко осматривает его, считывая сразу все детали: за спиной нет лука, нет ножен для меча, только один небольшой кинжал одиноко красуется на бедре. И куда он хотел так пойти? Гриммель хмурится. В лес? Один? Целенаправленно хотел скормить себя драконам?

— Хотел погулять вот так в лесу, чтобы потом я нашёл твоё обглоданное тело в чаще? — он недоволен и хмур, голос суровый и хриплый, но не срывается на злость. Обычное недовольство такой глупой выходкой мальчишки, — Почему ты не взял с собой оружие? Куда ты хотел пойти?

Сердце высоко квакает в горле и поджимается, становится труднее сделать спокойный вдох и руки предательски потеют. Иккинг крепче стискивает лямки сумки и сглатывает. Он готовится лгать. 

Впервые.

Впервые в разговоре с Гриммелем он готовится лгать. Предавать его доверие – предавать доверие самого близкого и родного человека.

— Я… всего лишь хотел пойти к ручью, — Иккинг чувствует как в горле начинает горчить, а под рёбрами щипать от вины, — Там редко бывают драконы. Я не собирался идти вглубь.

— Это не отговорка. Ты должен всегда носить с собой оружие, особенно когда идёшь в лес, — теперь Гриммель звучит более резко, как будто бы недовольство пробудило в его голосе рычание, — Иди домой и пытайся заснуть. Потом сходишь к ручью.

Иккинг кивает, пытаясь спрятать красные щёки. Позади него стрекочут смертохваты, которые давно проснулись и наблюдали за ними все это время. Он оборачивается на них, смотрит пару мгновений, но потом идёт в дом под пристальным наблюдением Гриммеля. Иккинг ничего не говорит и, кажется, ему всё так же горько на языке, а лёгкие неприятно плавятся от стыда. Мужчина поверил ему, но парень надеется, что это последний раз, когда ему пришлось лгать родителю.

* * *

Днем он никуда не ходит и Гриммель даже не спрашивает куда делось его желание погулять. Сегодня выходной и мужчина позволяет ему немного отдохнуть, пока сам уходит в свой кабинет. На столе жёлтая карта, в руке уголь, закрепленный в железной основе, и охотник уже хочет сделать пометку, когда доносится стук в дверь. Ему не нужно оборачиваться, чтобы знать кто это: Иккинг всегда стучит аккуратно, приглушенно, словно бы не желая тревожить своим присутствием.

— Войди, — собственный голос ровный и громкий. 

Скрипит дверь, затем щелкает, и охотник кожей ощущает неловкость, исходящую от воспитанника; кажется, он может ощутить, как неуверенно тот переминается с ноги на ногу.

— Я бы хотел поговорить кое о чем, — Иккинг шагает ближе, не сводя взгляда со спины в чёрном плаще (Гриммель куда-то уйдёт? На охоту?)

Этого хватает, чтобы мужчина вздохнул, и как будто бы вместе с выдохом с его плеч сошла пелена напряжения. Он расслабляет лицо и встаёт из-за стола, одаривая Иккинга спокойными, даже немного усталыми, но на удивление тёплыми глазами. 

— Да, я бы тоже хотел поговорить с тобой кое о чем.

— Да? — проносится иррациональное облегчение, как будто бы парню не придется развивать неловкий разговор, оставив эту задачу на взрослого (хотя Иккинг всё равно понимает, что это не так: ему придется начать свою тему в любом случае), — И о чем же?

Гриммель дает ему несколько задумчивых мгновений, чтобы как следует рассмотреть свои глаза и придумать первые догадки.

— Через две недели мы с тобой пойдем на остров ночных фурий. Я нашел их большую стаю и гнездо, — охотник делает паузу, а Иккинг старается выглядеть расслабленным, хотя желудок несколько раз перевернулся от услышанного, — Я научу тебя, как охотиться за такими опасными и редкими видами. Вместе со смертохватами и другими охотниками у нас получится истребить их популяцию вблизи наших островов.

Первые пару секунд Иккинг не может найти слов, чтобы правильно изъясниться: его всегда бросала в дрожь мысль об истреблении какого-то вида. Не единичная охота, не вынужденная самозащита, не убийство ради пропитания, а целенаправленное и хладнокровное преследование и уничтожение. От этого морозит лёгкие (особенно после того, как он сам узнал настоящую природу драконов).

— Но… — он знает, что, возможно (нет, определенно точно), ему нельзя это говорить, но он не успевает поймать следующие слова, — …зачем? Истреблять вот так подчистую..?

— Что? — Гриммель даже усмехается, не оценив чужого юмора, — Что значит “зачем”? Они убивают нас, Иккинг, сжигают целые деревни.

— Да, но ты хочешь прийти уже в их дом и убить.

— Чтобы они не сделали этого первыми.

— Это-это… Они могут наоборот разозлиться и напасть на нас с большей силой, — Иккинг чувствует себя совсем мальчишкой под строгим взглядом родителя, с лица которого сползла усмешка.

— Они пожалеют об этом, — Гриммель не повышает тон, но его явное неудовольствие отражается во взгляде, и Иккинг буквально кожей ощущает, как по нему ползет холодок. Он никогда не любил ссориться с мужчиной: это всегда заканчивалось внутренним опустошением и оледенелыми от чувства вины органами (даже если охотник не кричал на него), — Ладно. Я сказал свои новости, — он вздыхает, заметно выпуская из головы пар и пытаясь отвлечься, — О чем ты хотел поговорить со мной?

— Я…

И как после всего сказанного ему что-то говорить? Как начинать? Иккинг трет ладони друг об друга, со свистом выдыхает сквозь зубы, и его нервозность показывается во всей красе, неспособная спрятаться от внимательных глаз напротив. 

— Я-я, — он набирается воздуха, а потом не выдерживает; нервы звенят и что-то очень болезненное и натянутое лопается, выпуская наружу все давно несказанные слова, — Я знаю, что могу разочаровать тебя и мне стыдно, правда стыдно, потому что я всегда. Всегда. Старался оправдать твои ожидания, быть, как ты, двигаться как ты, думать, как ты, но, кажется, я ошибался.

Ему ничего не говорят и от этого становится только тревожнее, потому что Иккинг плохо понимает взгляд перед собой. Кажется, мужчина стал более нервным, натянутым, но его холодная оболочка ещё держалась и стояла ровно. 

— Я понимаю, что убийства не для меня.

Каждое слово даётся тяжело, но он выдавливает их и даже нервная, извиняющаяся улыбка не спасает положение, поэтому Иккинг просто стыдливо опускает глаза. 

Быть может если бы он убил Беззубика, то все было бы легче?

Он был бы как все. Нормальным. Гриммель бы им гордился и они не стояли бы сейчас здесь, как две статуи. 

— Когда ты это понял? — Гриммель снова отмирает, садится в свое кресло, закидывает ногу на ногу и деловито скрещивает руки замком на коленях.

Взгляд снова становится нечитаемым, скрытым, как и всегда до этого.

— Ну… Я начал догадываться, когда у меня дрогнула рука над первым драконом.

— И?

— А потом… — он честно не знает говорить ему или нет, но решает идти до конца, зная, что потом просто не осмелится поднять этот разговор снова, — потом я пошёл на охоту на драконов. Один. 

Он скорее чувствует, нежели видит как Гриммель раздраженно закатывает глаза и натягивает скулы от недовольства. Его силуэт становится хищным, острым и чёрным, как броня уже знакомых смертохватов.

— И. В общем, — Иккинг трет переносицу, так и не глядя на мужчину. Выносить его прямой взгляд сейчас выше его сил, а потому собственные глаза скользят по стенам и потолку, — Я не смог убить дракона. Я его… отпустил.

— Что ты сделал?

— Я его отпустил, — он почти глотает слова, выдавая их робким шепотом, но Гриммель слышит и ему это совсем не нравится.

Через секунду он уже стоит перед Иккингом: злой и ощерившийся, с донельзя поджатыми губами и пронзительными глазами. 

— Ты со смертью встретиться захотел? Он бы убил тебя!

— Но не убил же! — парень делает шаг назад и сжимает кулаки от бессилия, — Он-он не убил меня, Гриммель, он убежал. Я-я клянусь, я говорю правду. Быть. Быть может если бы мы попробовали-

— Нет, — мужчина выпрямляется и качает головой, сразу же отворачиваясь, — Даже не думай.

По худым плечам прокатывается дрожь и становится как-то слишком больно, непривычно больно – ледяной шип бьет прямо в грудь, выбивая вздох. Будь Гриммель более открытым и понятным на эмоции, то Иккинг бы увидел, что за него сейчас просто очень сильно испугались. Так испугались, что рявкнули злобой и отшатнулись. Но он не видит.

— Ты… ведь даже не пытаешься выслушать меня…

— Что мне выслушивать? Наивный лепет? — на него снова рявкают и оборачиваются, — Что ты скажешь сейчас? Что с драконами можно дружить? Что они бедные и несчастные, просто защищаются от нас? Они убивают нас сотнями, Иккинг!

— А мы их тысячами! Кто-то пытался приручить дракона? Хоть кто-то? Всё могло бы быть иначе-

— Нет, не могло и не может, — его обрубают так резко, что Иккинг сразу замолкает. В горле клокочет обида, но тот тон в голосе, которым его только что ошпарили приказывает замолкнуть, — Иди в комнату. Сейчас же. Из дома не выходи, я вернусь, к вечеру. Мы поговорим об этом потом, сейчас у меня нет на это времени, Иккинг.

“У тебя никогда нет на мои мысли времени”

Парень ещё мнется пару мгновений, но уходит, бросив очень недовольный взгляд напоследок, чтобы Гриммель прекрасно знал, что он чувствует. Тот знает. Но всего лишь вздыхает, трет лицо ладонями и пытается охладить голову перед охотой. Никто не знает, но ему так же тяжело даются ссоры с Иккингом; возможно, из-за того, что он боится где-то ошибиться и допустить непоправимой беды.

* * *

Конечно же, когда знакомая спина в плаще и смертохваты исчезают за морем, Иккинг выбегает в лес. Что-то прежнее говорит ему послушаться родителя, остаться дома, но он ещё слишком горяч и встревожен от ссоры, чтобы слушать хоть кого-то кроме собственной обиды. 

Он бежит через лес, отмахивается от веток, чувствуя уколы слез в уголках глаз, и злость сгорает в натянутых мышцах. Когда Иккинг оказывается в знакомом овраге от прежней ярости остаётся только пепельный след и дым, выходящий с опаленным, неровным дыханием. Он сопит, падая на колени, и роняет скупые слезы, когда из небольшой пещеры высовывается знакомая морда. 

Беззубик приветливо, но немного встревоженно урчит и быстро подходит к другу. Он трется тёплой мордой о лицо Иккинга в попытке успокоить и дружелюбно гудит. Под тёплым, чешуйчатым горлом проходят вибрации и парень позволяет себе уткнуться в него лбом и приобнять за шею. 

— Извини, что не смог прийти утром, братец, — выдыхать слова всё ещё нелегко из-за поджавшихся лёгких, но он старается, — Меня не пустили.

Иккинг нехотя отрывается от драконьей шеи и гладит Беззубика по морде, любовно очерчивая дрожащий нос и лоб. Кажется, блестящие глаза напротив уже понимают, что что-то произошло. Что-то тревожное и плохое, то, что нарушит их спокойное и теплое время вместе. Всадник хочет сказать: "Тебе нужно улетать, как можно скорее", но вместо этого получается:

— Полетаем сегодня вместе? В последний раз...? 

* * *

Свежий воздух принёс удовольствие и вымыл из кровавой раны весь воспаленный зуд, как чистая вода. Стало легче. Но не до конца. 

Иккинг мог бы улететь прямо сейчас куда-нибудь так далеко, чтобы их никто не нашёл, но он приходит домой. Если бы любая ссора заставляла людей разбегаться навсегда, то никто никогда бы ни с кем не дружил и не любил – он ещё не готов уходить. 

Парень заходит в свою комнату, дом ещё пустой и от того мысли звучат громче и ярче, как чистый звон в тишине. Он пока что не готов бросать Гриммеля, точно так же как и отказываться от дружбы с Беззубиком. Он полагал, что это будет их последний полёт и они расстанутся, но ошибался: он не готов прощаться ни с небом, ни со своим лучшим другом.

Слёзы щиплют глаза и Иккинг быстро вытирает их. Всё слишком сложно и запутано, а приближение неизбежного конца вселяет в сердце панику.

* * *

Вечер оказывается ещё сложнее чем дневная ссора, потому что Гриммель возвращается позднее обещанного и кидает ему в руки чёрную шкуру. Он видит как Иккинга прошибает холодом, но ничего не говорит, потому что не желает снова кричать, да и каких-либо сил на злость просто нет: внутри как будто бы прохлада и пустота. Они поговорят потом. После завтрашней охоты.

Иккинг продолжает стоять и сжимать в руках уродливую, кровавую чешую ночной фурии, чувствуя как наступает тошнота. Глотку давит рвотным комом, а пальцы вздрагивают, словно бы он держит в руках одеяло из шевелящихся личинок, а не шкуру дракона. 

— Какие глаза были у этого дракона?

Вопрос звучит тихо, но Гриммель слышит и непонимающе приподнимает бровь. Он устало смотрит на ученика, а потом бросает:

— Обычные золотые.

* * *

Эти же обычные золотые глаза вспоминаются ему, когда они стоят в кабинете Гриммеля, а по спине бежит холод в ожидании ссоры. 

— Почему ты опять опустил нож? 

Этот самый вопрос Иккинг задает себе уже три месяца. 

"Почему не убил, как всегда учили?"

Почему дрогнул над Змеевиком? Почему не убил Беззубика? Почему опустил клинок над головой Ужасного чудовища сегодня на охоте?

— Прекрати молчать и смотрит на меня, когда я с тобой говорю! — его больно дергают за локоть и силой разворачивают к себе.

Иккинг поджимает губы и легонько шипит от чужих пальцев на коже: они ощущаются железными прутьями и под одеждой уже, наверное, рождаются синяки. 

— Не захотел.

Гриммелю кажется, что он ослышался, потому что ему очень не хочется снова начинать этот глупый разговор. Он наклоняется чуть вперёд, не сводя с Иккинга глаз. 

— Ещё раз?

— Я не захотел убивать! Ясно? Я уже говорил тебе! Не захотел! — вырвать запястье из чужой хватки не выходит, поэтому от просто отшатывается и вспыхивает, — Я не хочу убивать драконов! И не буду их убивать! Я не такой, как ты и никогда не смогу таким стать. Я пытался и я не смог. Я не хочу быть охотником на драконов, отец.

Они оба замирают, но по-разному: Иккинг от стыда, появившегося на пепле быстро угаснувшей злости, а Гриммель от смятения. У них было очень мало моментов, когда Иккинг называл его отцом, в основном только по имени или вовсе никак, с порога начиная что-то говорить. Охотник мотает головой, хмурится и закусывает губы. Ему больше не хочется кричать на своего воспитанника, но под сердцем всё ещё воет.

— Ты переживаешь из-за своей слабой реакции на убийство?

— Да, то есть нет. То есть-

— Тебе кто-то что-то сказал? Кто-то задел тебя? — глаза снова утыкаются в лицо напротив, которое отвернуто от него в стыдливой манере. 

— Никто ничего не говорил, — слышится дрожь и намек на слезы, но зеленые глаза по-прежнему сухие, — Я сам решил, что не хочу убивать. Я уже говорил.

— Охота – это наши традиции и уклад жизни, ты – один из нас. Ты не можешь отказаться от этого. 

— Ты даже совсем не знаешь их! 

— Кого? Драконов? — мужчине хочется усмехнуться от одной только мысли, что у драконов есть какая-то глубина в характере, но это не та ситуация для смеха и он молчит.

— Да! Ты их не знаешь! 

Во взаимной тишине рождается страх и пальцы охотника ещё сильнее сжимают чужое запястье от тревоги.

— А ты, получается, знаешь?

Гриммель видит с каким ужасом распахивается изумрудный взгляд и это ему совсем не нравится.

— Что ты сделал с тем драконом? Которого ты отпустил?

— Ничего, — он судорожно дергает рукой, но мужчина и не думал его отпускать.

— Иккинг. Не лги мне.

— Н-ничего. 

— Иккинг.

— Он п-просто убежал. Я его не видел, правда, — он не смотрит на учителя, потому что глаза предательски слезятся и капают на щёки слезами, — Ты мне не веришь?

После слишком долгих секунд тишины Иккинг смотрит на Гриммеля и снова напарывается на этот ледяной шип. Впервые за последнее время он может прочитать эмоции на лице мужчины и там плещется тревога. А ещё страх. Страх, грызущий края его вечной уверенности и равнодушия: у него что-то пошатнулось внутри и это видно.

Гриммель как-то отрешенно разжимает ладонь, позволяя запястью облегченно выскользнуть, а потом бросает взгляд на фиолетовые колбы на столе. У него что-то рвется внутри от мысли, что ему придется вытягивать правду из собственного ребёнка ядом, и он сразу же отворачивается. Он не сможет простить себе эту позорной мысль, но уже поздно: Иккинг видел его взгляд и всё понял, успев пораниться. 

— Иккинг, стой-

Дверь хлопает и раздаются быстрые-быстрые шаги, почему-то бьющие по ушам даже тогда, когда вокруг сгущается тишина.

* * *

Ramin Djawadi – The prince that was promised

Иккинг приходит домой уже ближе к ночи, его нервы остывшие, но по-прежнему разбитые и горькие, а в душе пустота. Он определённо точно чувствует что что-то внутри порвалось. Что-то очень важное и без этого важного уже ничего не будет как раньше. 

Он и не думал ходить к Беззубику, но не только из-за того, что это было опасно, но и просто потому что не хотел. Ему стоило побыть одному и он это сделал, шатаясь призраком вдоль холодного берега и дальних уголков деревни, надеясь вернуться к ночи, когда Гриммель уже уйдёт спать.

Кажется, ему не повезло. Знакомая спина сидит в его кресле, но не спешит поворачиваться (хотя Иккинг уверен, что Гриммель давно почувствовал его присутствие). Становится снова страшно и тревожно. В такой же тишине, как и до этого мужчина поднимается и разворачивается к нему; на лице прежняя обычная нечитаемая маска, холод, спокойствие, к которому он уже привык за все годы, плечи широкие и ровные, спина привычно прямая. Гриммель подходит тихо, но уверенно, а когда парень сжимается в ожидании крика или удара, то просто обнимает его. 

— Что-?

Его гладят по спине одной рукой и другой зарываются в волосы. Охотник начинает говорить вот так, не отрываясь от Иккинга:

— Убивать в первые разы это всегда очень тяжело и страшно, — немного молчит, непонятно почему: выжидает паузу или подбирает слова, — Мне тоже было тяжело. Это нормально. Твой срыв это просто срыв, ты привыкнешь к крови, тебе не нужно стыдиться этого. И... Иккинг.

— Да? 

— Тебе может тяжело сейчас это принять, но ты научишься их убивать и тебе это начнёт нравиться, вот увидишь.

"Но я не хочу этого видеть, Гриммель, ты не понимаешь"

— Ладно?

— Л-ладно, — он говорит это без искренности и удовольствия, а просто потому что ничего другого не остаётся.

— Вот и славно, отдыхай. Завтра снова пойдём охотиться, чтобы ты привыкал к этому, — Гриммель треплет его по плечу, устало, но облегчено улыбается и выходит.

А Иккинг так и стоит. Ему нечего сказать. Ему не о чем думать и на глаза снова наворачиваются слезы, во рту слишком горько и дышать так тяжело, словно бы на грудь лег камень. Он роняет несколько слез, закрывает глаза и пытается найти внутри что-то прежнее, важное, но там ничего нет.

Луна блестит на небе монетой, когда нож шоркает в ножны. Туго скрипит кожаная дубленка и ремни на сумке, когда в её нутро бросают уголь, блокнот и хлеб. Сапоги затянуты, половицы молчат под аккуратными шагами и комната остается тихой и пустой. Смертохваты, спящие на улице, гудят и клокочут во сне. Они – красивые и опасные звери в подчинении своего же яда. Чёрные веки вздрагивают и показывают золотые радужки, обжигающие ночную темноту, как крупные монеты. Они порыкивают и щелкают клешнями, подбираясь ближе, но небольшого пучка драконьей мяты хватает, что успокоить их всех и завалить набок. Иккинг смотрит на их громоздкие тела, ласково гладит по лапами, а потом уходит в лес, напоследок обернувшись на деревню красными, солёными глазами. 

Через полчаса из леса вылетает ночная фурия и её крылья теряются в ночном небе