С высоты драконьего полета Гриммель не видел эмоций Иккинга, когда они причалили, но мог предугадать тошнотворную злобу в свою сторону. Когда они приземлились напряжение мальчишки можно было ощутить кожей, не говоря уже о том какими взглядами встречали их на берегу и какие взгляды Иккинг кидал в ответ. Затравленные, горькие и злые, как у дракона в клетке. Даже его слова о "не слушай" и "пропускай мимо ушей" ничем не помогли. Ну и пускай, ему нужно время, рано или поздно он смирится и успокоится, и необходимость в яде исчезнет. 

Единственное, что вызывало острую настороженность – это злые взгляды людей на ночную фурию.

Нет, Гриммель не волновался о драконе и даже не охранял свое право на убийство этой бестии. Презирая фурию многие переводили взгляд на Иккинга, ведь в их понимании они – одно целое, и вот это по-настоящему беспокоило охотника. Но пока что никто из людей не решался на открытую злобу, и необходимости напоминать как алеет на земле кровь не было.

* * *

Парень кажется отрешенным, хотя Гриммель уверен, что под этим слоем льда кипит ненависть, которая будет ещё долго выплескиваться наружу. Как вулкан, заставленный давиться и сдерживать клокочущую лаву, но в конце концов она всё равно выльется в мир. Это Иккинг перенял от него. 

Гриммель не может не заметить, как вздрогнули чужие плечи – его присутствие заметили, хотя он и не скрывался. Мужчина не старается шагать тихо, но подошва всё равно молчит на чёрной земле. Видимо, это привычка. Иккинг грустит и это видно в его умных глазах, они ещё не блестят слезами, но зато тянут тоской и горечью. 

"Это из-за дракона или ты грустишь по прошлым временам?" 

За эти годы они, кажется, стали чужими друг к другу и слишком холодными, так что мужчина не решается спрашивать напрямую. Гриммель быстро осматривает его на наличие ран, синяков или попыток побега (опять же, привычка) и удерживает себя, чтобы не коснуться чужих плеч. Он остаётся спокоен и сдержан, несмотря на воскресшую тяжесть в груди.

— Отнеси вещи в дом. На втором этаже уберись в комнате и подготовь её ко сну.

Мысль о том, что они снова будут жить вместе должна вселить в него чувство правильности, но ничего не происходит. Взгляд на секунду меркнет и Гриммель тянется к колбам: настало время для новой дозы яда. 

— Ты будешь жить там, как раньше.

Это звучит как попытка успокоить и себя, и Иккинга, и мужчине это не нравится. Он никогда не любил оправдываться: ни перед другими, ни перед собой.

Сердце колет от того, как жалко выглядит его ученик (и ребёнок) под действием яда, но это пока что необходимо. Пока он не отбросит свои выдумки о драконах и не успокоится с жизнью здесь. 

— Приказ понятен?

— Да, Гриммель.

Иккинг не поднимает глаз на охотника и это вселяет чувство тревоги. Мужчина аккуратно хотел поднять его лицо за подбородок, но воздержался, а потому остается только одно: 

— И не делай глупостей, которые мы обсуждали, хорошо? Я схожу разберусь с твоим драконом, — голос смягчается сам собой.

Он и вправду идёт разбираться с драконом: ночной фурии предоставляют еду и воду, и с горем пополам отмывают от соли и грязи, скопившейся за время плавания (не без помощи скалящихся смертохватов). Недовольную крылатую ящерицу снова закрывают во временной клетке. Дракону нужен будет ошейник, это даже не обсуждается, но впереди ещё совет племени и долгий разговор с вождём, чтобы убедить его оставить ночную фурию живой. Возможно, ему стоит отдать это задание Иккингу, а самому заняться людьми на совете.

* * *

После неприятного кошмара Гриммель пытается жить и работать как обычно, но всё происходящее вокруг вселяет тонкое чувство тревоги. Завтрак на столе не вызывает аппетита, несмотря на то, что струится теплом и вкусным запахом. Всё внимание на помятом Иккинге, который, кажется, проснулся только из-за воздействия ядом. Плечи скованные и сутулые. Может холодно? Мужчина бросает мимолетный взгляд на окно. Закрытое, бледное, с туманом за стеклом.

Он выдыхает напряжение незаметно для Иккинга и берет того за подбородок, чтобы осмотреть шею. Она выглядит здоровой и, возможно, нормально выдержит иглы для инъекции, но Гриммелю очень не хочется ранить столь важный участок тела. Если пойдут гематомы от игл, то Иккинга будет преследовать боль и осложнения, а подвижность крайне снизится. Нет, это того не стоит, лучше выбрать руки для игл и менять место введения, чтобы не создавать большие раны. 

— У меня будет задание для тебя. Сможешь его выполнить до обеда? — Гриммель всё ещё думает о расположении браслетов, и может быть, просто сделать набор игл, которые он будет носить в кармане, а не браслеты? 

— Как будто бы тебя волнует моё мнение

Вот оно. Мужчина замирает, чувствуя как сразу возникает желание оскалиться. Но это было ожидаемо. В конце концов, это его мальчик, как он может не показать зубы хотя бы раз?

"Лава, вырывающаяся из бушующего вулкана"

Но он не намерен обжигаться чужим огнём.

— Не огрызайся.

Видно, что Иккинг хочет сказать ещё что-то, но не может из-за завязанного ядом рта. Беснуется и мечет молнии глазами, но молчит. 

“Как будто бы тебя волнует моё мнение” — И всё же это делает больно на краткую долю секунды.

Настроения продолжать разговор нет и Гриммель наконец-то обращает внимание на свою еду. Он ест её без желания, когда Иккинг набирается смелости поспрашивать у него ненужные вопросы. Ответы не приносят ни успокоения, ни удовольствия, и дальше никто из них не поддерживает беседу вплоть до самого дня, когда Гриммель уходит к вождю, а Иккингу в кузницу.

* * *

Странные взгляды и колкий шепот шелестит за Иккингом по пятам. Слова шуршат за спиной, иногда кусают за уши, но ему пока что удается отмахиваться от них, как от назойливых ос. В конце концов, кто из этих людей знает какой он на самом деле и что он пережил с драконами?

“Проклятый”

“Потерянный”

“Драконий друг”

Смертохват, поставленный Гриммелем охранять его, настороженно щелкает клешнями сзади и на тот короткий миг, что они встречаются глазами, Иккингу кажется, что его понимают. Но дракон отворачивается, чтобы осмотреться и эта секунда кончается.

* * *

Надевать на себя браслеты было неприятно и унизительно, но вот одевать Беззубика в этот кожано-железный страшный ошейник было просто невыносимо. 

"Я уговорил их. Он будет жить"

"И какая это будет жизнь?"

Иккинг видел с какими глазами на него смотрел друг (единственный друг сейчас). Там было и неверие, и смирение, и горечь от безысходности, но больше всего там зеленело беспокойство за самого Иккинга. 

Влажный черный нос понимающе ткнулся в запястья, где присосались коричневые толстые браслеты с выемкой для колб. Одна уже успела ввести в него свой яд и Гриммель позволил вытащить её и спрятать к остальным. Сейчас никаких игл в коже не было. Но вот у Беззубика не будет такой привилегии.

Иккинг держит ошейник в руках напротив открытой клетки. Сзади него трое смертохватов и сам Гриммель, напряженно наблюдавший за происходящим. 

— Давай, братец, тебе нужно надеть это, — всадник позволил дракону обнюхать намордник.

В ответ разочарованно заурчали, перевели взгляд сначала на драконов вокруг, потом презрительно взглянули на охотника, и снова на Иккинга. В конце концов Беззубик смиряется и ошейник смыкает свои челюсти, щелкают иглы и родные зелёные глаза становятся чужими и туманными. Беззубик смотрит сквозь Иккинга тонкими зрачками, и на щеках всадника незаметно текут слезы.