Обглоданные солью и морской водой тёмно-синие берега встречают холодно и чуждо, давая понять, что здесь больше нет дома. На месте прежней теплоты и любви зияет дыра, которая даже не пытается затянуться. Иккинг здесь – драконий всадник в племени охотников, дракон в клетке со стрелой у виска. Вот-вот кое-кто спустит курок, и ему останется только зажмуриться. 

Цепи неровных домов презренно смотрят на него, осыпав собой склоны. На берегу начинают собираться люди. Гриммель летит впереди на своей остроконечной, крылатой машине, растопырившей механизмы, как лапы скорпиона. В такт ей стрекочут смертохваты, и Иккинг поскорее отворачивается от них. Его взгляд прикован к единственному теплому и дорогому: к Беззубику, лежащему в клетке на палубе.

Подходить нельзя – Гриммель запретил ещё утром – но про то, чтобы смотреть разговора не было, и потому всадник глядит со страхом и тревогой, которую может прочитать только Беззубик. Их взгляды одинаковы, и они могут понять мысли друг друга без слов. Обоим страшно и обоим хочется обратно в небо, на свободу и домой.

Корабль встряхивает, когда он тяжело останавливается в бухте, и раздается звонкий свист сверху, дергающий Иккинга, как марионетку. Мышцы сами двигаются, ведомые приказом, давая в полной мере ощутить свою беспомощность и жалость.

На берегу его встречают знакомые, и тем не менее не родные лица: некоторые вытесанные из презрения,а другие остаются молчаливыми и подозрительными, сверкающие злобой в сторону клетки с Беззубиком. Но одного по-прежнему родного лица, по которому он скучал и которое было, наверное, единственным оплотом поддержки во времена сурового воспитания в толпе не было. У Иккинга боязливо поджалось сердце. 

"Где Инга? Почему она не пришла?"

Вопрос чешется на языке, но комок, стучащий под горлом, слишком большой, чтобы слова прозвучали вслух. Он просто утыкается взглядом в прямую спину невозмутимого Гриммеля, и старается не думать о драконьих черепах, развешанных по деревне, как украшения. 

* * *

Через несколько часов после приезда люди продолжали шептаться, но уже не о вернувшемся драконьем всаднике, а о ночной фурии – мерзкой бестии, которая обречет остров на несчастья. Гриммель пропускал эти слова мимо ушей и советовал Иккингу делать то же самое.

Их дом стоял ближе к окраине и начинающемуся лесу, который вздымался в пепельном дневном свете, как чёрное изваяние. Иккинг уделил ему долгий взгляд, ощутив прилив болезненной ностальгии и зова чего-то упущенного, родного. Знакомые пейзажи напоминали о былой связи с этим местом. О родстве. И всё же раньше сосны казались выше, а небо — ярче.

Черное пятно плавно вылилось из дверного проема и замаячило на периферии зрения. От вида Гриммеля Иккинг неосознанно напрягся. В его сердце заколол страх и разлился холод в лёгких, дыхание напряжённо затихло. Мужчина тихо подошёл к нему по промерзлой, чёрной земле и смерил внимательным, нечитаемым взглядом.

— Отнеси вещи в дом. На втором этаже уберись в комнате и подготовь её ко сну, — пальцы в аккуратной перчатке достают колбу и обнажают иглу, — Ты будешь жить там, как раньше.

"Как раньше уже ничего не будет"

Мысль шипит и захлебывается в ядовитом жаре, ползущем по венам и вытесняющем любой здравый смысл. Иккинга немного мутит из стороны в сторону и он начинает учащенно моргать и жмуриться.

— Приказ понятен?

— Да, Гриммель, — взгляд остается на уровне груди, слишком тяжелый от яда и страха, чтобы подняться выше.

— И не делай глупостей, которые мы обсуждали, хорошо? Я схожу разберусь с твоим драконом.

Это не звучит как угроза, но желудок всё равно сжимается. Охотник одергивает себя, чтобы привычно потрепать Иккинга по плечу, и просто задерживается на нём взглядом. Ему кивают и растворяются в глубине избы, оставляя наедине со скрипучими елями и ожидающими смертохватами. Деревья слышат тяжёлый человеческий вздох и согласно кивают сухими ветвями.

В эту ночь ему снится кровавый след на снегу: большой и помятый, но без дракона. Ночной фурии нигде нет, а цепь из красных капель ведёт к пустой клетке. Бестия пропала, и железные прутья злобно скалятся на него, как изрезанный, решетчатый рот. 

Иккингу, наоборот, не снится ничего кроме темноты, которая растекается под напором слабого утреннего света. Когда он просыпается окном серо и влажно, молочный туман облизывает землю и топит в себе деревья, пробегаясь холодком по плечам. Деревня ещё спит, улицы и даже лес молчат. Взгляд метается к приоткрытому окну и Иккинг встает с зябкой постели. Рама щелкает, а затем рука сама тянется за колбой с ядом, заботливо оставленной на столе. В висках настойчиво шепчет приказ, что через несколько часов ему нужно будет спуститься к Гриммелю, а пока он позволяет себе провалиться во тьму на пару мгновений.

* * *

Его приподнимают за подбородок, чтобы лучше разглядеть шею, но Иккинг продолжает уводить взгляд вниз. Гриммель ничего не говорит на этот счёт, занятый своими мыслями в голове. 

— У меня будет задание для тебя. Сможешь его выполнить до обеда?

— Как будто бы тебя волнует моё мнение.

Гриммель поджимает губы и его скулы мигом напрягаются, крылья носа вздрагивают и это значит, что он раздражен.

— Не огрызайся со мной.

Иккинг хочет прорычать что-нибудь ещё, но послушно зажевывает язык и отворачивается. 

— Тебе нужно будет сделать браслеты для запястий под свой размер и ошейник для твоей бестии. Оба изделия должны содержать отверстия для ампул.

Сердце мигом проваливается в желудок и ладони покрываются холодным потом.

— Но ты ведь обещал, что отпустишь Беззубика…

— Планы меняются. Он может вернуться за тобой и тогда я не буду сдерживаться и прострелю ему череп, — Гриммель садится за стол напротив него и двигает к себе тарелку с кашей. К своей собственной Иккинг не притрагивается, — Ты ведь не хочешь этого, не так ли?

— Нет, не хочу.

— Вот мы и договорились.

Мужчина выглядит непоколебимо, но немного устало и раздраженно, и больше не пытается встретиться с Иккингом глазами, а значит — для него разговор окончен. Ложка в ладони всё так же остается неподъемной, а каша в тарелке стремительно остывает, превращаясь в холодное нечто.

— Я могу спросить кое-что?

Иккингу не нужно смотреть на Гриммеля, чтобы почувствовать медленно поднятый, колючий взгляд на своём лице. Мужчина лениво откинулся спиной на стул, как гранитное, холодное изваяние.

— Спрашивай.

Парень набирается и воздуха, и смелости для следующих слов:

— Где Инга? 

Комната замирает вместе с ними, и в этой тишине Иккинг осмеливается поднять глаза на чужое лицо. Оно горькое, с пронзительными и серыми глазами с непонятными эмоциями.

— Она умерла. Через год после твоего побега.

"Теперь рядом совсем никого не осталось"

Гриммель морозит его ещё мгновение и отступает, снова переводит внимание на еду и приобретает подобие человечности вместо мрамора.

— У тебя ещё есть вопросы? 

— Нет, Гриммель. 

— Тогда начинай есть, твоя еда уже остыла. 

Иккинг слушается, но последующий вкус и звуки жизни за окном ускользают, как туман сквозь пальцы. Его снова выдергивают в реальность, когда приказывают подняться, берут за руку и методично вводят новую порцию яда.

— Иди выполнять своё задание. Материалы и чертежи ошейника найдёшь в кузнице. Доработай при необходимости.

Иккинг не замечает беспокойного блеска в глазах охотника, когда потирает свою болящую от уколов руку, а когда поднимает взгляд, то на Гриммеля снова ложится равнодушная маска.

— Приказ ясен?

— Да. Ясен, — парень не скрывает своего отвращения и если бы не приказы, то огрызнулся бы.

— Тогда выполняй.