Иккинг так и не приходит в себя, хотя его грудь двигается, а пульс живой и ритмичный (Гриммель прикладывает пальцы к чужой шее ещё раз, чтобы лишний раз убедиться в этом). Каштановые волосы потемнели и заблестели от воды, и мужчина убирает их с чужого лба, выжимает излишки влаги и обеспокоенно оглядывает чужое лицо. Оно спокойно и расслабленно, и Гриммель начинает аккуратно прощупывать чужую спину, ребра и конечности на наличие ран или переломов. Таковых не находится. Иккинг еле заметно дышит, его тело расслабленно, и это даёт немного времени, чтобы успокоиться самому.

Все эти годы Гриммель думал, что одержимость мальчиком обоснована ненавистью и жаждой отомстить за предательство, но сейчас, когда он лежит перед ним беззащитный и беспамятный, мужчина не чувствует ничего кроме волнения. Это странно, но он ничего не может с собой поделать.

Триумф и ярость, вспыхнувшая внутри, когда они сбили дракона погасла и смешалась со страхом, когда Иккинг начал падать головой вниз. Гриммель не убил ночную фурию только потому что та спасла его (охотник прекрасно знает, что всадник мог убиться об воду).

Сейчас он садится рядом с кроватью, на которой лежит Иккинг, и ещё раз осматривает его. Парень перед ним кажется таким чужим и родным одновременно. Гриммель замечает, что у Иккинга появилась первая щетина, а ещё несколько новых шрамов на щеке, подбородке и на шее, когда он опускает взгляд вниз. 

Его броня сделана из ярко-красной чешуи ужасного чудовища. Гриммель щупает материал и осматривает швы. Шкура сброшенная, не такая твёрдая и плотная, как с живого дракона, и он расстегивает её. На обнажившейся коже виднеются крупные уродливые синяки, и мужчина ещё раз ощупывает кости на наличие повреждений. Всё спокойно, а на щеках всадника кроится румянец, хотя лоб и скулы бледные.

"Наверное от холода" – предполагает Гриммель и берет чужие запястья в свои ладони.

Руки холодные и мозолистые, не такие мягкие как тогда, когда они виделись в последний раз. Мужчина немного ослабляет веревки и поглаживакт чужую натертую кожу, чтобы потом сразу же себя осадить и отдернуть руки. 

"Он предал тебя, почему ты нежишься с ним?"

В уголках глаз призрачно щипет от скупых слез, когда Гриммель смотрит на родное лицо и пытается натянуть на него маску предателя. Ему хочется и убить, и любить, и это рвёт рану на душе ещё сильнее.

Раздается собственный тихий вздох, когда охотник встаёт с кровати и уходит к креслу, чтобы сесть в него и немного отдохнуть от хаоса в голове. Скоро он может сам всё спросить у Иккинга, когда тот проснется, нужно только подождать.

* * *

Они плывут в сторону дома, когда небо накрывает сливовый вечер, а Гриммель выползает из темной каюты, чтобы взбодриться. Большую часть дня, он пытался занять себя картами и записями, время от времени бросая взгляды на кровать с Иккингом. Остальное время – несколько часов по внутренним ощущениям – ушли на беспокойный сон в кресле. 

Небо заливается синевой под шум волн и стрекот смертохватов, летающих поблизости. Охотник позволяет себе полюбоваться облаками прежде чем пройти мимо клетки с ночной фурией. Их взгляды друг к другу наполнены чистой ненавистью и презрением, и дракон начинает гулко рычать. 

— Мерзкая бестия, — Гриммель с отвращением скалится и уходит к капитану.

Злые зелёные глаза провожают его вместе с затихающим рычанием. Больше Гриммель не смотрит на дракона.

* * *

Скомканный выдох с натяжкой выходит наружу, и Иккинг болезненно жмурится от цветных пятен перед глазами. Мгновение уходит на то, чтобы он нашел себя лежащим на кровати, ещё одно, чтобы вспомнить розовое небо и солнце. Пока взгляд ползает по коричневым стенам мозг лениво соображает, что это не его гнездо и не его кровать. Кто-то кладет холодную тряпку ему на лоб.

Взгляд охотника строгий и твердый, с хорошо спрятанным волнением под серой кромкой. Он понял, что Иккинг проснулся ещё раньше него самого и уже снимал перчатки, поднимаясь из-за стола. Все слова, которые он хотел произнести и обдумывал весь день, исчезли, и мужчина просто встал рядом с кроватью, наблюдая как в чужом взгляде появляется осознание, а затем и ужас.

— Гр-гр-

— Не утруждайся. И не делай резких движений, — он отворачивается, чтобы отойти, снять перчатки и бросить их на стол.

— Это был ты.

Это не вопрос, скорее утверждение, но Гриммель почему-то чувствует потребность ответить

— Это был я.

— Ты сбил нас с Беззубиком.

Раздается лёгкий скрип – это Иккинг приподнимается на локтях, и Гриммель мысленно закатывает глаза; сказал ведь: "без резких движений". Потом презрительно усмехается глупому имени дракона. 

— Да, я сбил тебя с твоей ночной фурией, — карты на столе бессмысленны сейчас и он снова смотрит на Иккинга.

Тот и вправду сидит на кровати, опираясь на руках. Его тело немного вздрагивает, натянутое от боли после падения. Взгляд кажется слишком тяжёлым, чтобы подняться к лицу напротив. 

— И что ты со мной сделаешь? — Иккинг сухо сглатывает и в голосе слышен страх.

— С тобой – пока что ничего. 

— А с Беззубиком?

"Конечно же, этот дракон"

— О ком ты волнуешься?!

Он вмиг оказывается рядом с кроватью и хватает всадника за лицо, но тому, кажется, все равно на боль и лепет продолжается:

— Пожалуйста накажи меня. Кричи на меня, но не трогай Беззубика, прошу-

— Это ты хочешь сказать мне после трех лет? После того как ты сбежал с этой- с этой тварью? После того как ты предал меня? 

— Гриммель, пожалуйста-

— Хватит! Не смей больше ничего мне говорить.

Иккинг скулит от того с какой силой его кидают обратно на кровать и охотник на мгновение (только лишь на короткое мгновение) отдергивает себя за излишнюю грубость. Пока всадник корчится от страха и боли, прострелившей спину и затылок, Гриммель отходит ко столу и трёт лоб ладонью. Они оба тяжело молчат, пока мужчина не находит в себе силы, чтобы успокоиться первым.

— Мы плывем домой. Я отпускаю этого твоего дракона, — охотник не скрывает яда в голосе, — А ты забываешь о них, о своих приключениях и прочей глупости. Ты остаёшься со мной и со своим племенем, которое простит тебя и забудет твои грехи. Тебе ясно? 

Слишком долгая тишина за спиной не устраивает Гриммеля и он оборачивается и гаркает:

— Тебе ясно?!

Голова всадника склонена, но его острые, выпрямившиеся плечи и глаза, горько сверкнувшие исподлобья, кричат непокорностью.

— Нет. 

Гриммель тихо выдыхает и упирается кулаком о стол.

— Я не смогу жить с тобой. Я ушёл потому что понял, что я – не вы, и я не хочу убивать драконов.

— Ты не будешь их убивать.

— Тогда не буду смотреть и слушать о том, как их убивают, Гриммель. Я уже другой. Меня не изменить.

На языке играет горькое: "отец", но Иккинг сдерживает себя и не решается произносить это вслух. Гриммель может не понять. 

Фигура мужчины мрачнеет и сам но покрывается вуалью молчания. Иккинг видит, что прежний гнев ушёл и на его место пришла горечь: Гриммель упрямо не хочет верить в свой проигрыш. Ему не хочется его отпускать, не хочется соглашаться, но и насильно вкладывать в руки меч и говорить: "Убей ночную фурию" он не тоже хочет.

— Именно поэтому ты не вернулся? 

— Да. Именно поэтому, — на него смотрят и ответ врезается в чужую спину. 

Иккингу больше нечего говорить и он ложится на спину; по щекам катятся слёзы, в горле начинает горчить от соли. Мокрые ресницы не сразу распахиваются, когда до его плеча касаются чужие пальцы, а когда в шею впивается игла, то становится уже слишком поздно. 

— Это, чтобы ты не сбежал от меня снова, — Гриммель поддерживает Иккинга за шею и смотрит, как фиолетовый яд уходит из колбы. 

Парень под ним вздрагивает и хрипит, слёзы градом катятся по щекам и мужчина чувствует укол вины за содеянное. "Это всё ради блага, меня смогут простить" – так он успокаивает себя, когда встречается с напуганным зелёным взглядом напротив.

— Спи. Не сопротивляйся, — Гриммель успокаивающе гладит Иккинга по щекам, пока яд полностью не растворяется в крови и чужие веки не закрываются.