Привычку можно выработать или побороть примерно за один месяц - там, на самом деле, цифры более точные, в исчислении вплоть до дня, но значения примерные, если честно, Рензо любит больше.
Кого-то пугает неопределённость, его же - дёргает от выверенной до каждой мелочи и милисекунды информации.
Типа:
Привычки создаются и рушатся за двадцать один день.
Типа:
Чтобы успокоиться, надо дышать на три счёта.
Типа:
Панические атаки на начальном этапе случаются раз в две недели.
Потому что, когда у тебя на руках информация, точная настолько, что комар носа не подточит, начинаешь в случае даже малейшего от этих данных отклонения сомневаться в собственной нормальности чуть сильнее ‐ то есть, нет, конечно, общественное одобрение и нормальность в самых её жёстких рамках это вещи, на которые у Рензо аллергия и которые он, как соц.конструкт, разумеется, отрицает точно так же, как многие люди отрицают теории заговора.
Но.
Блять.
Он опирается руками о письменный стол и прикрывает глаза, все мысли из головы стараясь выбросить, вышвырнуть, чтобы хуже не стало.
Если во время зарождающейся паники вдруг вспомнить, что организм почти всегда дышит автоматически, то это верный билет в один конец, прямиком с обрыва.
Если вспомнить про то, что умеешь дышать ‐ такая же история.
Он открывает рот не чтобы вдохнуть, и даже не для крика, скорее, рефлекторно, и слышит только собственный хрип.
Кашель царапает изнутри глотку, это как глотать иглы, наверное.
Когда с тобой происходит очень много потрясений, на них в какой-то момент перестаёшь реагировать так, как нужно, и мозг в подобные моменты для своей же защиты акцентирует внимание на постороннем - это он тоже где-то вычитал и довольный после словами пафосными разбрасывался.
Невидимые иголки скребут по горлу, пока Рензо над столом склоняется, когда лбом в учебник упирается и на колени опускается, послушно ища опору ватными ногами.
Главное во время панической атаки это концентрация.
Рензо концентрируется на том, что устал от этого, и на мысли, тихо бьющейся - "лишь бы, блять, сюда никто не зашёл".
Когда живёшь с кем-то, скрывать что-то становится сложнее.
Когда у тебя куча соседей ‐ в общежитии иначе и не бывает - вопрос личного пространства даже не стоит, и всё происходящее, рано или поздно, становится достоянием общественности.
Быстрее всего находят то, что запрятано за семь замков, и годами не замечают того, что лежит под самым носом, и при всей своей иррациональной - тупое слово, в общаге условились таким перваков пугать на посвяте - ненависти к фразе "прятать надо на виду", именно этим он и занимается ‐ это тоже, ирр-как-то там.
Стянутый с кровати плед, накинутый капюшон на случай, если будет холодно, и в своей жалкой маскировке Рензо бежит, не оглядываясь и молясь почти что серьёзно, чтобы всё было нормально, и ему верить хочется, что легче станет, когда лицо обдаст ветром и по ушам даст утренней тишиной.
И он не запоминает примерно ни одной секунды, его всё время перекидывает от мысли к мысли, дыши и считай, думай о хорошем и разгоняй тревогу, запиши свои ощущения и подумай, как и что с этим сделать, советы тупые, наверное, из видео-подборки "психология", и было бы обидно, - ему думается, - услышать всё это, отвалив за сеанс с психологом свои кровные деньги.
Наверное, думает, когда голову тисками перестаёт сдавливать, можно пойти в магазин, если они уже открыты, купить себе чего-нибудь, а после прогулки, так и быть, постараться оправдаться перед Боном, если, конечно, тот заметил его отсутствие.
А ещё-
Перед глазами словно вспыхивает.
Когда швыряешь камнем в стекло или замахиваешься шутливо, не очень рассчитывая силу, не ожидаешь результата, который появится в следующую секунду.
Жизнь даёт ему отрезвляющую пощёчину снежком в ебало.
С веток снег падает от сильного ветра, разлетается по округе, как совсем слабый снегопад, кружит в свете ещё не погасших фонарей ‐ заебись бы была романтика здесь вечером.
- Ты чего тут?
Они с Окумурой играют в гляделки, как два ребёнка.
Рензо хлопает глазами, осознать пытаясь, это похоже на сон, или на фильм о чём-то очень нудном, и только когда снежинки попадают в глаза, он слышит визг битого стекла.
Окумура куртку быстро стягивает, накидывая её на чужие плечи, и на себя дёргает, и растирает ладони, и это, на самом деле, жест очень и очень глупый, и таким, если честно, можно, разве что, впечатлить глупенькую девчонку, на которую даже как-то не хочется тратить подкаты.
А ещё, Рензо чувствует, что ему больно.
Ладони заледеневшие почти не двигаются, и от того, что их трут, хочется заорать.
Его прошибает холодом и продувает ветром ‐ это как обливаться ледяной водой на морозе, но не быть при этом закалённым.
Окумура его греет почти судорожно, словно от этого зависит чуть больше, чем чужое здоровье, и за руку за собой тянет, и снег с головы стряхивает, и всё говорит-говорит-говорит.
Оказывается, они были в парке.
Оказывается, сегодня утром шёл снег.
У Окумуры под курткой оказалась только футболка, тонкая, домашняя, в такой даже спать можно только под тёплым одеялом, и он старается не слишком явно трястись от холода.
Рензо не спрашивает чего-то типа "куда мы?", или "сколько сейчас времени?", или чего-то ещё, он тянется послушно, всё ещё немного пассивно, и Окумура его по плечу несильно бьёт да идиотом называет, по лбу себя хлопая.
Под чужой тёплой курткой только плед, тонкий, дурацкий, да ветровка, и кроссовки от снега мокнут, и Рензо даже немного неловко, особенно когда до него, всё-таки, доходит, что Окумура тащит его к себе домой, и даже язык не поворачивается как-то убого пошутить.
Потому что Окумура отпаивает его чаем да в шмотки потеплее закутывает.
Если на кухню зайдут его родители или, например, младший брат, можно в теории разыграть тупую сцену - об этом Рензо обязательно подумал бы, окажись он тут в другое время.
Сейчас он кружку руками обхватывает и глаза прикрывает, не отвечая ни на один заданный вопрос.
И Окумура будто слышит его мысли, пока шуршит чем-то.
- У старика сейчас служба, а отото на курсах. Да и моей семье ты нравишься.
Рензо кивает, не слишком даже понимая, что ему сейчас говорят, лбом на плечо чужое падает и выдыхает, пока успокаивающийся пульс ещё долбит по стенкам черепа.
- Не пугай меня так больше, подснежник, - без тени иронии просит Окумура, и плечо его от дыхания совсем слабо поднимается, и рукой свободной он тормошит почти высохшие волосы.
Что угодно ‐ устало думает Рензо - если ты пообещаешь заземлить меня в следующий раз.